О Максиме Попове писали много. Руководитель неправительственной некоммерческой организации "Изис" в Узбекистане был осужден за налоговые и валютные преступления, пропаганду наркотиков и подрыв моральных устоев общества. В его деле были нестыковки и в его защиту высказались многие общественные и международные организации, видные политики и правозащитники. Старшая дочь президента Узбекистана дипломат Гульнара Каримова тоже оказала посильную помощь в деле Максима Попова.
Еще рано ставить точку в этом деле, но по случаю я хочу сказать, что, наконец-то, свершилось. Мой друг Максим Попов вышел на свободу условно-досрочно. Теперь он ночует дома, общается с мамой и играет с малюткой-дочкой. И раз в месяц отмечается у инспектора управления милиции по профилактике. А это, согласитесь, намного лучше колючей проволоки по периметру зоны, соседей-садистов по бараку, круглосуточного лая овчарок и унизительного обращения "зэк".
Мы встретились с ним через три года разлуки. Обыденности встречи никто не удивился. Постояли, с паузами поделились своими новостями, я скупо поздравил его с освобождением, услышал в ответ сдержанное "спасибо". Разговор не очень-то клеился. И мне мучительно хотелось занять себя чем-то. Например, закурить. Но я не курю вообще, а Макс не предложил какое-либо другое занятие тогда.
Я понимал, что он сломлен и теперь сто раз подумает прежде, чем скажет что-то в разговоре. В Узбекистане никто никому не затыкает рот, и говорить можно многое. Но последствия для говорящего будут обязательно. И никогда не поймешь, кто настучал. Я понимал его и не обижался. Дружба здесь была ни при чем. Я старался сказать что-то позитивное, он пытался соглашаться со мной, что, мол, да, все будет хорошо.
Я видел, что он все еще живет той, лагерной, жизнью и мерит настоящее уже другими ценностями. "Никому не верь, ничего не проси, никого не бойся". Это правило на зоне вбивается каждой минутой напряженного пребывания там, всасывается в кровь при каждой стычке с заключенными и администрацией колонии, навечно прописывается в сердце долгими ночами, когда ты стараешься не плакать, но слезы все равно выходят наружу и ты зарываешься под одеяло, чтобы не выдать себя. И с еще большим отчаянием замечаешь, что так поступает большинство твоих соседей по бараку.
Кем был Макс для меня? Хорошим другом, с которым мне пришлось поработать в его проекте "Изис". Помощь тем, кто хочет навсегда отойти от наркотиков, в его неправительственной организации была многообразной. Медики проекта занимались профилактикой наркозависимых, психологи обрабатывали их сознание, а я занимался с ними в спортивном зале. Длинный, как каланча, со смешливыми и немного дерзкими глазами, Макс привлекал внимание всех. Язык у него подвешен, голова варит. Вот и ребята тянулись к нему, а девчонки таяли, когда он заговаривал с ними. Равнодушных не было. И это было замечательно, и жизнь его была интересной. Он работал, мечтал, любил и созревал для более серьезных проектов.
Откуда пришла беда? Как обычно, со стороны дураков, которые решили, что его деятельность подрывает устои общества. По версии властей, рассказывая о безопасном сексе, он якобы приобщал подростков к сексу до совершеннолетия – в общем подрывал устои морали в стране. А также якобы присвоил деньги грантодателей, не заплатил налоги. И поэтому его место в тюрьме. Вот такое обвинение, быстро и неграмотно слепленное, стало основой для приговора суда, и Макс ушел по этапу.
Три года, каждая минута которых для него тяжелее самого неподъемного груза на земле, не прошли бесследно. Его жизнь за колючкой, о которой знает только он, сделала его другим человеком. Он больше не хочет делать то, что умеет лучше всего: помогать нуждающимся. Он боится сделать тот шаг, когда ты вновь считаешь себя полноценным гражданином общества, потому что за такие вот мужественные шаги люди попадают за решетку. Сейчас он тихо и скромно занимается никчемной работой, чтобы как-то заработать на жизнь, и мечтает уехать.
Я хотел спросить его, а как он относится к тем, кто мог помочь ему во время следствия и суда, но не сделал этого. Но не спросил, так как ответ лежал у меня в руке. Понятно, что каждый, кто промолчал во время процесса над ним или робко подал голос, найдет много аргументов в свою защиту. Своя рубаха ближе к телу. Сказано давно. Я не сужу их и не сужу себя. Потому что те, кто осудил Макса, прекрасно знали нашу цену свободы. Случись митинг в его поддержку, и на скамье подсудимых было бы на несколько человек больше. И поэтому каждый сделал для Макса ровно столько, сколько надо было сделать, чтобы немного успокоить свою совесть.
К нему по-прежнему тянутся люди. Словно испытывая чувство вины за малодушие тогда, когда Максу выворачивали руки и, облив его имя нечистотами, отправили за решетку, сейчас многие предлагают свою помощь. Конечно, не стоит отказываться от нее, ведь надо жить, но низко кланяться в благодарность – вряд ли.
Максим прошел тот путь, по которому прошел и я в свое время. Когда надеешься на помощь, а ее нет и не будет. День за днем обиды стираются, память прячет в свои закоулки весь ужас, что был в твоей жизни, и тогда зарождается новая цель, которая заставляет жить дальше.
Еще рано ставить точку в этом деле, но по случаю я хочу сказать, что, наконец-то, свершилось. Мой друг Максим Попов вышел на свободу условно-досрочно. Теперь он ночует дома, общается с мамой и играет с малюткой-дочкой. И раз в месяц отмечается у инспектора управления милиции по профилактике. А это, согласитесь, намного лучше колючей проволоки по периметру зоны, соседей-садистов по бараку, круглосуточного лая овчарок и унизительного обращения "зэк".
Мы встретились с ним через три года разлуки. Обыденности встречи никто не удивился. Постояли, с паузами поделились своими новостями, я скупо поздравил его с освобождением, услышал в ответ сдержанное "спасибо". Разговор не очень-то клеился. И мне мучительно хотелось занять себя чем-то. Например, закурить. Но я не курю вообще, а Макс не предложил какое-либо другое занятие тогда.
Я понимал, что он сломлен и теперь сто раз подумает прежде, чем скажет что-то в разговоре. В Узбекистане никто никому не затыкает рот, и говорить можно многое. Но последствия для говорящего будут обязательно. И никогда не поймешь, кто настучал. Я понимал его и не обижался. Дружба здесь была ни при чем. Я старался сказать что-то позитивное, он пытался соглашаться со мной, что, мол, да, все будет хорошо.
Я видел, что он все еще живет той, лагерной, жизнью и мерит настоящее уже другими ценностями. "Никому не верь, ничего не проси, никого не бойся". Это правило на зоне вбивается каждой минутой напряженного пребывания там, всасывается в кровь при каждой стычке с заключенными и администрацией колонии, навечно прописывается в сердце долгими ночами, когда ты стараешься не плакать, но слезы все равно выходят наружу и ты зарываешься под одеяло, чтобы не выдать себя. И с еще большим отчаянием замечаешь, что так поступает большинство твоих соседей по бараку.
Кем был Макс для меня? Хорошим другом, с которым мне пришлось поработать в его проекте "Изис". Помощь тем, кто хочет навсегда отойти от наркотиков, в его неправительственной организации была многообразной. Медики проекта занимались профилактикой наркозависимых, психологи обрабатывали их сознание, а я занимался с ними в спортивном зале. Длинный, как каланча, со смешливыми и немного дерзкими глазами, Макс привлекал внимание всех. Язык у него подвешен, голова варит. Вот и ребята тянулись к нему, а девчонки таяли, когда он заговаривал с ними. Равнодушных не было. И это было замечательно, и жизнь его была интересной. Он работал, мечтал, любил и созревал для более серьезных проектов.
Откуда пришла беда? Как обычно, со стороны дураков, которые решили, что его деятельность подрывает устои общества. По версии властей, рассказывая о безопасном сексе, он якобы приобщал подростков к сексу до совершеннолетия – в общем подрывал устои морали в стране. А также якобы присвоил деньги грантодателей, не заплатил налоги. И поэтому его место в тюрьме. Вот такое обвинение, быстро и неграмотно слепленное, стало основой для приговора суда, и Макс ушел по этапу.
Три года, каждая минута которых для него тяжелее самого неподъемного груза на земле, не прошли бесследно. Его жизнь за колючкой, о которой знает только он, сделала его другим человеком. Он больше не хочет делать то, что умеет лучше всего: помогать нуждающимся. Он боится сделать тот шаг, когда ты вновь считаешь себя полноценным гражданином общества, потому что за такие вот мужественные шаги люди попадают за решетку. Сейчас он тихо и скромно занимается никчемной работой, чтобы как-то заработать на жизнь, и мечтает уехать.
Я хотел спросить его, а как он относится к тем, кто мог помочь ему во время следствия и суда, но не сделал этого. Но не спросил, так как ответ лежал у меня в руке. Понятно, что каждый, кто промолчал во время процесса над ним или робко подал голос, найдет много аргументов в свою защиту. Своя рубаха ближе к телу. Сказано давно. Я не сужу их и не сужу себя. Потому что те, кто осудил Макса, прекрасно знали нашу цену свободы. Случись митинг в его поддержку, и на скамье подсудимых было бы на несколько человек больше. И поэтому каждый сделал для Макса ровно столько, сколько надо было сделать, чтобы немного успокоить свою совесть.
К нему по-прежнему тянутся люди. Словно испытывая чувство вины за малодушие тогда, когда Максу выворачивали руки и, облив его имя нечистотами, отправили за решетку, сейчас многие предлагают свою помощь. Конечно, не стоит отказываться от нее, ведь надо жить, но низко кланяться в благодарность – вряд ли.
Максим прошел тот путь, по которому прошел и я в свое время. Когда надеешься на помощь, а ее нет и не будет. День за днем обиды стираются, память прячет в свои закоулки весь ужас, что был в твоей жизни, и тогда зарождается новая цель, которая заставляет жить дальше.
