В Москве открывается VII Международный фестиваль "Биеннале поэтов". Около сорока акций, чтений и круглых столов в течение недели будет проходить на клубных и театральных площадках Москвы.
Фестиваль проходит при поддержке посольств и культурных центров, русского ПЕН-центра, под патронатом правительства Москвы. Девиз фестиваля "Стихи и…", а одна из главных его тем – "Поэт и власть, поэт и народ". Президент биеннале, поэт Евгений Бунимович, рассказал Радио Свобода, как организаторы фестиваля понимают отношения поэта и правителя.
– Фестивальная тема выстраивалась сознательно или это вообще старая русская традиция – говорить о поэтах и царях?
– Тема вновь актуальна, но совершенно в другом смысле. Поэты на биеннале встречаются не только с публикой, но и друг с другом, и есть смысл поговорить о вещах серьезных. Когда мы в школе проходили темы "Поэт и толпа", "Поэт и царь", "Поэт и власть", это была одна история. Сейчас непросто осознать, каково же место поэта в сегодняшнем мире. Начиная с самого простого: я недавно зашел в очень большой книжный магазин и вдруг понял, что вообще не увидел раздела "Поэзия". Я спросил, и мне указали на угол. Там действительно было написано "Поэзия", но там стояли Гоголь, Толстой, Чехов, – приличные авторы, но не имеющие отношение к поэзии. Каково же сегодня место поэзии? В позапрошлом веке была тема "Поэт и царь", потому что царь считал нужным встретиться с поэтом, выяснить с ним отношения, а теперь всем царям поэзия "по барабану". Ситуация "столица и провинция" тоже интересна в поэзии. Особенно когда есть интернет, и, видимо, столица поэзии находится сейчас именно там, потому что русский интернет переполнен стихами. Так что нужно как бы заново ощутить свое расположение по отношению и к современности, и по отношению к смерти, к жизни, к стихии, то есть к тому, чем поэзия занимается постоянно.
– Нельзя сказать, что современным царям совсем нет дела до литературы. Совсем недавно прошла встреча премьер-министра Путина и известных русских литераторов, но это были только прозаики. Николай Первый встречался с Пушкиным и пытался "быть его цензором", а нынешние поэты, кажется, Кремль совершенно не интересуют.
– Совершенно верно. Я обращал на это внимание, когда, например, Россия была почетным гостем на международных фестивалях, когда формировались программы и участники. И только в последний момент вспоминали о поэтах, в основном едут всегда прозаики. Дело в том, что проза сегодня – это так называемый формат, роман – это то, что можно продать, то, что вообще играет какую-то роль на рынке. А вот стихи оказались вне этого нового контекста рынка. Я неслучайно сказал про интернет. Сейчас мы чувствуем, что умирает бумажная книга, все переходит в другое пространство, и это большая проблема для прозы. А вот стихи легко уходят в интернет, в мобильный телефон, в видео. И этот новый контекст будет присутствовать на фестивале.
На последней встрече с властью единственный осмысленный вопрос Путину задал, как известно, Захар Прилепин, который (наверное, не все знают в стране) и начинал как поэт, и продолжает быть поэтом, писать стихи. Видимо, в этом смысле у него лучше слух на то, что должно быть, а чего быть не должно. И он, пожалуй, оказался в какой-то допушкинской эпохе. Вспомните державинский "Памятник", первые варианты пушкинские: "И истину царям с улыбкой говорить". Вот, собственно, это Захар и делал – истину царям с улыбкой говорил. Но это какая-то все-таки немножко допотопная история. Поэт сегодня уже должен делать что-то другое, он в ситуации, когда, если уж говорить о России, то о том, что она такое, есть ли страна, есть ли нация, есть ли государство. Русский язык, а только поэты, по-моему, в нашей ситуации имеют какое-то отношение к русскому языку, это одно из главных, что вообще пока еще делает страну страной, – считает Евгений Бунимович.
Своими размышлениями о роли поэзии в современной России и о социальной моде на поэзию с Радио Свобода поделился поэт и эссеист, бывший в свое время одним из основоположников и лидеров школы московского концептуализма Лев Рубинштейн.
– Русская поэзия и русская проза – это сейчас две неотъемлемые равные и похожие друг на друга части литературного процесса?
– Разумеется, это разные части литературного процесса. Более того, чем дольше я живу и занимаюсь поэзией, тем больше убеждаюсь, что поэзия это в каком-то смысле и вовсе не литература. С литературой ее объединяет только то, что и то и другое буквами и словами пишут. Поэзия мне всегда казалась веществом летучим. Потому что может существовать, в устной форме, в разных электронных и виртуальных видах. Ее социальная жизнь зависит от наличия или отсутствия так называемых институций. Поэтому я одобряю всяческие фестивали и события, которые развиваются вокруг поэзии. Поэзия от этого не зависит. Потому что поэты пишут независимо оттого, читают их или нет. Но поэзия, как социальное явление, конечно, очень зависима от институтов.
– Прозаики часто жалуются на плохую систему книжного распространения, на отсутствие интереса к серьезной литературе, на то, что власть пренебрегает интересами писательского цеха. Поэтам близки такие проблемы?
– Это глупые жалобы. Были, конечно, периоды в истории, когда поэзия была социально модной, например, в 60-е годы или 20-е годы прошлого века. Но я и ближайший круг моих поэтических друзей относимся к той категории, для которой поэзия была исключительно частным делом. Она и сейчас снова стала частным делом, и для меня это не сюрприз. Для меня эта ситуация понятная, знакомая и в известном смысле положительная.
– В вашем творческом наследии есть гражданская лирика?
– Когда я испытал потребность сказать гражданские, социально значимые вещи, то тут же перешел на прозу. Сейчас я пишу эссе и колонки, в которых очень много социальной проблематики.
– А почему бы не делать это в рифму?
– Это, видимо, вопрос темперамента. Я всегда поэзию считал чем-то иным. Это такая лабораторная работа с языком и его возможностями. Социальные темы я всегда считал приоритетом прозы. Сейчас появилось много стихов с социальной направленностью, но они мне кажутся не вполне стихами, а прозой, написанной регулярным русским стихом. Это разные вещи.
– А может быть талантливая поэзия социальной направленности? Талантливая гражданская лирика в нынешних условиях?
– Талантливая – может быть, но она не будет мне интересна.
– Русская поэзия развивается? Много ли интересных авторов? Или есть некоторый застой?
– Много авторов, среди которых есть вполне одаренные, иногда попадаются очень тронувшие меня стихи. А вот поэтическая атмосфера в смысле дискуссии, школ – этого, мне кажется, сейчас нет. Присутствует общая толерантность, что и хорошо, и плохо. Иногда встречаюсь с совершенно разными людьми на поэтических фестивалях. Все друг к другу неплохо относятся – хорошо. Но то, что нет школ, а между школами нет споров, дискуссий, даже яростных неприятий – не знаю, как это оценивать. Но эту ситуацию я констатирую.
– Вы упомянули о периодах социальной моды на поэзию в ХХ веке. Это эпохи великих переломов: крушение Российской империи, крушение сталинизма. Нет ощущения, что и сейчас подходит очередная эпоха перелома?
– Я избегаю всяких прогнозов. Если произойдет какой-то серьезный социальный перелом, а он, скорее всего, произойдет, то не знаю, окажется ли именно поэзия на переднем плане. Все-таки сейчас какие-то другие приоритеты, другие вещи важнее для общества – скажем, социальные сети и блогосфера. Это ведь тоже словесность. Неосознанный толком литературоведами или историками пласт словесности. Видимо, будут возникать какие-то – то ли промежуточные, то ли синтетические – литературные формы и жанры, в которых составной частью будет поэзия. Но вряд ли это будет поэт на площади или поэт на стадионе.
– Интернет, социальные сети как-то изменили поэзию? Эта "новая словесность" влияет на поэтическое слово?
– Уверен, что влияет, но не могу сказать – как. Потому что если я пишу стихи, то делаю так же, как и всегда. Я их могу опубликовать в интернете – это другой вопрос. А вот стилистика блогосферы, конечно, влияет на сознание, на формы, на жанры.
– Как вам пишется сегодня?
– В последнее время я стихов пишу крайне мало. Все мои последние тексты, как ни странно, связаны с заказом. Пару лет назад сочинил поэтический текст для спектакля. А еще до этого… Одно издательство мне заказало текст, которым оно украсило редакционную лестницу, а потом этот текст стал публиковаться как самостоятельное поэтическое произведение. Но и в том, и в другом случае это была не моя внутренняя потребность написать стихотворение, а внешний заказ. Как это происходит? Мне говорят: нужен текст такого-то размера или в нем должны быть такие-то слова. Для меня это интересная техническая задача. В 70-е, в 80-е годы я писал много, и у меня не возникало вопроса – зачем. А сейчас все время ощущаю. А если такой вопрос возникает, то и писать не надо.
Этот и другие важные материалы итогового выпуска программы "Время Свободы" читайте на странице "Подводим итоги с Андреем Шарым"
Фестиваль проходит при поддержке посольств и культурных центров, русского ПЕН-центра, под патронатом правительства Москвы. Девиз фестиваля "Стихи и…", а одна из главных его тем – "Поэт и власть, поэт и народ". Президент биеннале, поэт Евгений Бунимович, рассказал Радио Свобода, как организаторы фестиваля понимают отношения поэта и правителя.
– Фестивальная тема выстраивалась сознательно или это вообще старая русская традиция – говорить о поэтах и царях?
– Тема вновь актуальна, но совершенно в другом смысле. Поэты на биеннале встречаются не только с публикой, но и друг с другом, и есть смысл поговорить о вещах серьезных. Когда мы в школе проходили темы "Поэт и толпа", "Поэт и царь", "Поэт и власть", это была одна история. Сейчас непросто осознать, каково же место поэта в сегодняшнем мире. Начиная с самого простого: я недавно зашел в очень большой книжный магазин и вдруг понял, что вообще не увидел раздела "Поэзия". Я спросил, и мне указали на угол. Там действительно было написано "Поэзия", но там стояли Гоголь, Толстой, Чехов, – приличные авторы, но не имеющие отношение к поэзии. Каково же сегодня место поэзии? В позапрошлом веке была тема "Поэт и царь", потому что царь считал нужным встретиться с поэтом, выяснить с ним отношения, а теперь всем царям поэзия "по барабану". Ситуация "столица и провинция" тоже интересна в поэзии. Особенно когда есть интернет, и, видимо, столица поэзии находится сейчас именно там, потому что русский интернет переполнен стихами. Так что нужно как бы заново ощутить свое расположение по отношению и к современности, и по отношению к смерти, к жизни, к стихии, то есть к тому, чем поэзия занимается постоянно.
– Нельзя сказать, что современным царям совсем нет дела до литературы. Совсем недавно прошла встреча премьер-министра Путина и известных русских литераторов, но это были только прозаики. Николай Первый встречался с Пушкиным и пытался "быть его цензором", а нынешние поэты, кажется, Кремль совершенно не интересуют.
– Совершенно верно. Я обращал на это внимание, когда, например, Россия была почетным гостем на международных фестивалях, когда формировались программы и участники. И только в последний момент вспоминали о поэтах, в основном едут всегда прозаики. Дело в том, что проза сегодня – это так называемый формат, роман – это то, что можно продать, то, что вообще играет какую-то роль на рынке. А вот стихи оказались вне этого нового контекста рынка. Я неслучайно сказал про интернет. Сейчас мы чувствуем, что умирает бумажная книга, все переходит в другое пространство, и это большая проблема для прозы. А вот стихи легко уходят в интернет, в мобильный телефон, в видео. И этот новый контекст будет присутствовать на фестивале.
На последней встрече с властью единственный осмысленный вопрос Путину задал, как известно, Захар Прилепин, который (наверное, не все знают в стране) и начинал как поэт, и продолжает быть поэтом, писать стихи. Видимо, в этом смысле у него лучше слух на то, что должно быть, а чего быть не должно. И он, пожалуй, оказался в какой-то допушкинской эпохе. Вспомните державинский "Памятник", первые варианты пушкинские: "И истину царям с улыбкой говорить". Вот, собственно, это Захар и делал – истину царям с улыбкой говорил. Но это какая-то все-таки немножко допотопная история. Поэт сегодня уже должен делать что-то другое, он в ситуации, когда, если уж говорить о России, то о том, что она такое, есть ли страна, есть ли нация, есть ли государство. Русский язык, а только поэты, по-моему, в нашей ситуации имеют какое-то отношение к русскому языку, это одно из главных, что вообще пока еще делает страну страной, – считает Евгений Бунимович.
Своими размышлениями о роли поэзии в современной России и о социальной моде на поэзию с Радио Свобода поделился поэт и эссеист, бывший в свое время одним из основоположников и лидеров школы московского концептуализма Лев Рубинштейн.
– Русская поэзия и русская проза – это сейчас две неотъемлемые равные и похожие друг на друга части литературного процесса?
– Разумеется, это разные части литературного процесса. Более того, чем дольше я живу и занимаюсь поэзией, тем больше убеждаюсь, что поэзия это в каком-то смысле и вовсе не литература. С литературой ее объединяет только то, что и то и другое буквами и словами пишут. Поэзия мне всегда казалась веществом летучим. Потому что может существовать, в устной форме, в разных электронных и виртуальных видах. Ее социальная жизнь зависит от наличия или отсутствия так называемых институций. Поэтому я одобряю всяческие фестивали и события, которые развиваются вокруг поэзии. Поэзия от этого не зависит. Потому что поэты пишут независимо оттого, читают их или нет. Но поэзия, как социальное явление, конечно, очень зависима от институтов.
– Прозаики часто жалуются на плохую систему книжного распространения, на отсутствие интереса к серьезной литературе, на то, что власть пренебрегает интересами писательского цеха. Поэтам близки такие проблемы?
– Это глупые жалобы. Были, конечно, периоды в истории, когда поэзия была социально модной, например, в 60-е годы или 20-е годы прошлого века. Но я и ближайший круг моих поэтических друзей относимся к той категории, для которой поэзия была исключительно частным делом. Она и сейчас снова стала частным делом, и для меня это не сюрприз. Для меня эта ситуация понятная, знакомая и в известном смысле положительная.
– В вашем творческом наследии есть гражданская лирика?
– Когда я испытал потребность сказать гражданские, социально значимые вещи, то тут же перешел на прозу. Сейчас я пишу эссе и колонки, в которых очень много социальной проблематики.
– А почему бы не делать это в рифму?
– Это, видимо, вопрос темперамента. Я всегда поэзию считал чем-то иным. Это такая лабораторная работа с языком и его возможностями. Социальные темы я всегда считал приоритетом прозы. Сейчас появилось много стихов с социальной направленностью, но они мне кажутся не вполне стихами, а прозой, написанной регулярным русским стихом. Это разные вещи.
– А может быть талантливая поэзия социальной направленности? Талантливая гражданская лирика в нынешних условиях?
– Талантливая – может быть, но она не будет мне интересна.
– Русская поэзия развивается? Много ли интересных авторов? Или есть некоторый застой?
– Много авторов, среди которых есть вполне одаренные, иногда попадаются очень тронувшие меня стихи. А вот поэтическая атмосфера в смысле дискуссии, школ – этого, мне кажется, сейчас нет. Присутствует общая толерантность, что и хорошо, и плохо. Иногда встречаюсь с совершенно разными людьми на поэтических фестивалях. Все друг к другу неплохо относятся – хорошо. Но то, что нет школ, а между школами нет споров, дискуссий, даже яростных неприятий – не знаю, как это оценивать. Но эту ситуацию я констатирую.
– Вы упомянули о периодах социальной моды на поэзию в ХХ веке. Это эпохи великих переломов: крушение Российской империи, крушение сталинизма. Нет ощущения, что и сейчас подходит очередная эпоха перелома?
– Я избегаю всяких прогнозов. Если произойдет какой-то серьезный социальный перелом, а он, скорее всего, произойдет, то не знаю, окажется ли именно поэзия на переднем плане. Все-таки сейчас какие-то другие приоритеты, другие вещи важнее для общества – скажем, социальные сети и блогосфера. Это ведь тоже словесность. Неосознанный толком литературоведами или историками пласт словесности. Видимо, будут возникать какие-то – то ли промежуточные, то ли синтетические – литературные формы и жанры, в которых составной частью будет поэзия. Но вряд ли это будет поэт на площади или поэт на стадионе.
– Интернет, социальные сети как-то изменили поэзию? Эта "новая словесность" влияет на поэтическое слово?
– Уверен, что влияет, но не могу сказать – как. Потому что если я пишу стихи, то делаю так же, как и всегда. Я их могу опубликовать в интернете – это другой вопрос. А вот стилистика блогосферы, конечно, влияет на сознание, на формы, на жанры.
– Как вам пишется сегодня?
– В последнее время я стихов пишу крайне мало. Все мои последние тексты, как ни странно, связаны с заказом. Пару лет назад сочинил поэтический текст для спектакля. А еще до этого… Одно издательство мне заказало текст, которым оно украсило редакционную лестницу, а потом этот текст стал публиковаться как самостоятельное поэтическое произведение. Но и в том, и в другом случае это была не моя внутренняя потребность написать стихотворение, а внешний заказ. Как это происходит? Мне говорят: нужен текст такого-то размера или в нем должны быть такие-то слова. Для меня это интересная техническая задача. В 70-е, в 80-е годы я писал много, и у меня не возникало вопроса – зачем. А сейчас все время ощущаю. А если такой вопрос возникает, то и писать не надо.
Этот и другие важные материалы итогового выпуска программы "Время Свободы" читайте на странице "Подводим итоги с Андреем Шарым"
