Марина Тимашева: 18 октября в Москве откроется фестиваль Новый Европейский Театр. И в его программе – сразу два спектакля по пьесам Максима Горького – ''На дне'' Оскараса Коршуноваса и ''Дети солнца'' Иво ван Хове. Рассказывает арт-директор фестиваля Роман Должанский.
Роман Должанский: Фестивалю, который называется Новый Европейский Театр, вроде бы не пристало верить в дурные приметы, но, с другой стороны, не заметить, что фестиваль проходит в 13-й раз нам тоже показалось неправильным. Тем более, что программа фестиваля в этот раз предлагает зрителю спектакли, авторы которых смотрят на мир без оглядки на высшие силы, скажем так. Не случайно, что NET открывается спектаклем Оскараса Коршуноваса, хорошо известного нашим зрителям. Это спектакль ''На дне'' Горького. Но в интерпретации литовского режиссера хрестоматийная пьеса Горького выглядит продолжением, своего рода сиквелом, всем известной пьесы Беккета ''В ожидании Годо''. Только у Коршуноваса сиквел получается даже трагичнее и безысходнее, чем у Беккета. У него, как все помнят, герои ждут Годо, который так и не приходит. В пьесе почти нет событий, действие ходит по кругу, реплики героев повторяются, но у персонажей все-таки есть надежда, что рано или поздно придет неведомый гость, чье имя недвусмысленно рифмуется со словом God — Бог, и что эта сила обнаружит себя и все расставит по своим местам. В спектакле Коршуноваса никакой надежды нет и, вообще, играется только последний, четвертый акт, уже после ухода Луки, который, как я понимаю замысел Коршуноваса, и был тем самым Годо, которого люди просмотрели. И это делает пьесу Горького такой современной и такой острой. Все переживают то, что Лука был ими не замечен, что у них нет никакой надежды, что они навсегда остались сидеть за этим столом и ''допереживать'' свои мысли, свое отчаяние. Вообще надо сказать, что сейчас в Европе всплеск интереса к Горькому. Я думаю, что это не случайно, что это связано с какими-то социальными, общественными проблемами, и от Чехова, который всегда был популярен, перенесен акцент на Горького, на осознание какого-то отчаяния и нестыковки разных частей общества между собой и понимания трагичности этого взаимонепонимания людей и ожидание какой-то силы, которая надвигается, смысл и ужас которой мы пока не в состоянии осознать. Значит, Горький и, в частности, пьеса ''Дети солнца'' очень стала популярна. В Германии есть несколько постановок, в частности, ее поставил Иво ван Хове, очень интересный голландский режиссер, один из самых интересных режиссеров Европы, у него одна из самых интересных трупп - ''Toneelgroep Amsterdam''. Они раньше не были в Москве, один его небольшой спектакль был на фестивале ''Балтийский Дом'' в Петербурге. И вот он поставил Горького, как ни странно, потому что раньше его не любил, как он признается, и в Голландии никто не знал эту пьесу. Удивительным образом он смыкается с Коршуновасом, потому что это тоже новая волна обращения к Горькому, и тематически в интерпретации ''Детей солнца'', сделанной Иво ван Хове, тоже нет никакой надежды. Зато в его спектакле много юмора, социального гротеска, а прекраснодушие Протасова, главного героя пьесы, уведено глазами современного человека, современного художника, довольно трезвого и скептичного. Гротескным и насмешливым оказывается взгляд еще одного участника фестиваля Йо Стромгрена. В его спектакле ''Общество'' все устои мира, которые кажутся столь разумными и удобными, вдруг рушатся из-за одного пакетика с чаем, который попадает в руки убежденных кофеманов. Это тоже модель современной цивилизации, лишенной какого-то ''высшего надзора'' и веры в ''высший надзор''. Такой мир может погибнуть из-за какой-то ерунды, потому что он, при том, что он удобен и, вроде бы, рационален, внутренне очень нестоек. Кроме того, мы пригласили одного из самых скандальных режиссеров, лауреата премии ''Новая театральная реальность'' Родриго Гарсиа. И у него гротеск, но у него все оборачивается тотальным отрицанием вообще всех устоев европейского общества. Театр все чаще заступает на поле актуального искусства или, наоборот, подвергается атакам со стороны его представителей.
Сцена из спектакля ''22.13'' Пьеррика Сорена
И вот яркий пример такого вторжения в сопредельное пространство - творчество Пьерика Сорена, француза, у которого провокативность сочетается с неотвратимым остроумием, визуальной выразительностью. Он привозит спектакль, который называется ''22.13'' (имеется в виду 22 часа 13 минут). Имя Пьерика Сорена театральным людям мало что говорит, но зато все гости Московской биеннале современного искусства и из мира галеристов сразу кричат ''очень хотим!'', ''нужно видеть!'', и уже Центр современного искусства заказал встречу с ним, мастер- класс. Интересно познакомить людей театра с ним, дать возможность ступить на эту территорию, потому что все в мире давно друг к другу ходят в гости, а мы тоже уже начали, но все-таки еще с опаской. Общую идею фестиваля мы сформулировали так : ''После Годо''. Надо сказать, что хотя герои Нового Европейского Театра лишены традиционных для европейцев жизненных опор, все-таки они свободны, смелы и изобретательны, и яркий пример тому - творчество чрезвычайно интересного венгерского режиссера Виктора Бодо. В прошлом году он привез спектакль ''Час, когда мы ничего не знали друг о друге'' - пример соединения интеллектуального театра и яркого сценического шоу, то, что многие у нас ищут и не все находят, а он нашел эту форму и получил ''Золотую маску'' за лучший зарубежный спектакль. Поэтому мы решили продолжить с ним знакомство, он приезжает с совсем другим по форме спектаклем, камерным, без большого количества декораций, с большой концентрацией актерской энергии на небольшом театральном пространстве, где он берет не зрелищностью, не соединением различных видов театра, а именно концентрацией на работе замечательных актеров. Это спектакль 'The Dice Man'',название решили не переводить, это ''человек, бросающий кости'', можно сказать, крупье. В этом спектакле, как и во всех других спектаклях, нынешней программы, Годо не придет , но все-таки театр остается и, в его отсутствии, разнообразным и увлекательным, и для людей, которые театр любят, наверное, в этом есть некоторая надежда, даже если знать, что Годо не будет. Может быть, последняя надежда.
Марина Тимашева: Вы перечисляете спектакли, вы называете имена режиссеров. Это очень разные люди, они принадлежат к разным культурам — протестантской, католической, атеистической, если можно так сказать. Это люди абсолютно разных традиций, театральных школ, из разных стран, разного возраста. Они все — европейцы. Это - то, что их объединяет. При этом, для большинства спектаклей характерно ощущение безнадежности. Вы сами понимаете, с чем это связано, почему не только у нас, в России, что более или менее объяснимо, но и в Европе это мироощущение объединяет людей?
Сцена из спектакля ''The Dice Man'' Виктора Бодо
Роман Должанский: Я разговаривал с Иво ван Хове и спрашивал его, почему он раньше никогда не ставил Чехова и Горького, а сейчас он поставил спектакль ''Русские!''. Это соединение пьес ''Платонов'' и ''Иванов''. Я говорю: ''Почему такое соединение про людей, потерявших идеалы? Только один из них - экстраверт, а другой - интроверт. Что происходит? Почему такой поворот к Чехову произошел и к Горькому?''. Он говорит: ''Потому что, когда я жил раньше в своей стране, мне казалось, что никто никого не может оскорбить, что все друг к другу настроены доброжелательно. И что-то сейчас произошло такое, в силу разных процессов, что сейчас стало нормальным не физически, а словесно другого человека уязвить, сделать больно. Он употребил слово ''hurt'', оно многозначное - не физически побить, но унизить и выразить, наверное, то нехорошее, что есть в каждом человеке, но что люди привыкли в себе давить, скрывать. Вот что-то такое происходит, и это связано с общей темой фестиваля - то, что было неприличным, то, что должно было оставаться твоим частным делом , то, что должно было быть скрыто , почему-то легализуется, а для кого-то даже становится предметом гордости, главным содержанием личности и, таким образом, становится предметом манипулирования, и дальше становится товаром, который имеет определенную цену и может быть продан другим людям. То есть негативные эмоции по отношению к другим людям выходят на рынок и становятся товаром, становятся предметом потребления и использования. И это очень нехорошая вещь, потому что рынок все равно все побеждает. И я думаю, что с основной темой фестиваля это связано напрямую. Почему, мне кажется, так важен Иво ван Хове? Он - одна из ключевых фигур европейского театра. Он очень интересно ставил и шекспировские трагедии, и ремейки знаменитых фильмов, в частности, ''Opening Night'' Кассаветиса, и Антониони, но очень трудно в России их показать, потому что не все зрители знают эти фильмы, а тут, по крайней мере, автор – Горький, и персонажи, которые известны зрителю, и легче выстроить систему координат. Но он — режиссер, который более, чем другие, не просто эпатирует, не просто предлагает новое, оригинальное видение классических пьес, но очень тонко и беспощадно анализирует то, что происходит с европейским обществом. И не случайно, что это делает именно голландец, потому что то, что происходит в Голландии - приход правых- это очень интересно, и это сейчас происходит в Венгрии, в Финляндии. Вот что происходит с обществом, которое казалось идеальным или, по крайней мере, двигалось к какому-то идеалу? К этому трудно однозначно относиться, потому что все механизмы противодействия тоже становятся разрушительными, и та трагическая растерянность, которая царит во многих странах Европы сейчас в искусстве должна находить отражение. Иначе зачем нужно искусство? Я думаю, что ван Хове - один их тех людей в европейском театре, который анализирует, смотрит, что происходит с европейским обществом, но в его спектаклях нет такой тупой социальности, с которой мы часто встречаемся и которую бесполезно показывать в России, потому что у нас зрители любят актерскую игру, чтобы это было ''a Piece of Art''. Он все делает очень талантливо, с очень хорошими актерами, на прекрасном литературном материале, чаще всего, с очень острым взглядом современника как раз на то, о чем мы говорим. Это очень большая тема. Внутренний разлад общества очень трагический и, с другой стороны, растерянность, потому что традиционные механизмы управления обществом, которые вроде бы вели к процветанию, больше не работают. А других нет. Другие цивилизации предлагают Европе свои подходы, и она их вроде бы воспринимает из страха быть обвиненной в нетолерантности. Но, если ты открываешься болезни, ты говоришь: ''Да, болезнь, я не могу тебя игнорировать, потому что это не демократично. Входи в меня''. Она тебя и уничтожит. То есть ты умрешь, но сохранишь верность своим принципам. Это, конечно, очень ценно, но это трагическая ситуация.
Марина Тимашева: Обратим внимание на то, что мнение самого Романа Должанского и точка зрения Иво ван Хове, на разговор с которым он ссылается, прямо перекликается с тем, что говорил мне в предыдущей программе кинорежиссер Андрей Звягинцев.
