Радио Свобода продолжает следить за судьбой уникальной российской технологии создания искусственной нефти и моторных топлив, у истоков которой стояла компания ЮКОС. Внедрение этой технологии может кардинально изменить степень воздействия человека на окружающую среду и геополитические реалии.О том, как происходит этот процесс, рассказывают доктор химических наук Владимир Мордкович и предприниматель Валерий Баликоев, бывшие гостями Радио Свобода полтора года назад.
- Каковы успехи за отчетный период? В коммерциализации, в развитии самой технологии?
Валерий Баликоев: Есть успехи и там, и там.
- Тогда начнем с науки, которая все-таки важнее бизнеса.
Владимир Мордкович: Мы много занимались проверкой уже полученных результатов. Организовали экспертизу нашего катализатора в одном из ведущих профильных институтов Академии наук и убедились, что он в 3-4 раза производительнее тех, что используются сейчас лидерами отрасли. Кроме того, мы провели подробную инженерную и экономическую проработку нашей технологии и отправили результаты в английскую фирму "Genesis", которая специализируется на сертификации инновационных технологий для тяжелой промышленности. Их вердикт: да, получать с помощью этой технологии моторное топливо из газа или угля эффективнее и выгоднее, чем, например, передавать тот же газ по трубе.
- Если все работает, значит, вы, Валерий, богаты, как Крез?
В.Б.: Потенциально – да.
- Почему потенциально?
В.Б.:Для того, чтобы с новой технологией войти в большой бизнес, надо потратить еще много времени и денег. Например, предстоит построить большой завод, производящий синтетическую нефть из газа или угля. Индустрия должна увидеть работающее предприятие, приносящее реальную прибыль.
- Почему вы должны этим заниматься, а не какой-нибудь "Газпром" или "Газпромнефть"?
В.Б.: Технологическое недоверие мы преодолели. Но проблема в том, что нефтяные и газовые компании сфокусированы на сегодняшнем бизнесе, они мало смотрят вперед. На нас они смотрят с интересом, но говорят: да, нам это нужно, но приходите с промышленной технологией, опробованной на большом заводе.
- И это в ситуации, когда объем сжигаемого попутного газа равен 10 процентам всей добычи "Газпрома"? Разве они не платят за это существенные штрафы?
В.Б.: Конечно, это для них уже стало проблемой, и дальше будет хуже. Например, существует постановление правительства о том, что с 2012 года объем утилизации попутного газа должен быть не меньше 95 процентов. А пока по сжиганию попутного газа мы опережаем даже Нигерию. Проблема формулируется просто: вместо того, чтобы сжигать ценное сырье и загрязнять атмосферу, можно из этого сырья производить высококачественное топливо и сжигать его с меньшим экологическим ущербом.
- Владимир, я бы хотел задать вопрос вам как человеку, 11 лет проработавшему в Японии. То, что ваша технология не применяется – это какая-то специфическая российская косность или так устроены отношения науки и бизнеса во всем мире?
В.М.: Так устроена бюрократия во всем мире, но мы нашли собственное несимпатичное дополнение. Ни одна российская компания не считает своим бизнесом создание собственно технологий. Ни "Газпром", ни "Газпромнефть" в принципе не хотят это обсуждать: дайте нам готовое производство – вот их позиция. Если им сверху говорят: занимайтесь научно-исследовательскими и опытно-конструкторскими разработками, они говорят "есть!". Но НИОКР – понятие широкое, оно может включать в себя и запуск спутника, и разведочные работы.
- Переход на Евро-3, видимо, можно считать ярким примером отечественных НИОКР…
В.М.: Быстрота внедрения новых технологий – а это вещь, относительная, иногда и десять лет считаются очень коротким сроком – зависит от количества небольших инновационных компаний. Это их задача – пробить эту корку. Чем мы и занимаемся.
В.Б.: Мы понимаем, где живем, и знаем особенности и наших добывающих компаний, и иностранных. Им эту технологию надо принести в том виде, в котором они могут ее потребить. Помимо научной экспертизы мы построили промышленную установку по созданию искусственной нефти из метана. Получили продукт очень высокого качества – по сути это смесь бензина и дизеля. Так что в деле коммерциализации мы движемся довольно успешно.
- Для вас принципиально реализовать эту технологию в России?
В.Б.: Нам бы этого очень хотелось. В конце концов, мы живем здесь, и обидно быть гражданами страны, которая лидирует в деле варварского разбрасывания ресурсов. Есть и другие соображения. Наша технология очень подходит для освоения отдаленных газовых месторождений. Доносить газ до потребителя с помощью газопроводов и компрессорных станций – это очень дорогой процесс. Технология сжижения и доставки морем, которая начала стремительно распространяться лет десять назад – тоже недешевое удовольствие. Поэтому нам кажется, что строительство наших установок в отдаленных областях – Ямал, Восточная Сибирь – это очень серьезная ниша для бизнеса.
- Слово "Сколково" у вас пробуждает какие-то чувства? Вы пробовали там предлагать свои разработки?
В.Б.: Контакты были… Но кажется, что пока они больше заняты решением организационных вопросов.
- В торопливости их, похоже, не обвинишь.
ВМ: Мы пока не очень понимаем, что можно сделать за счет партнерства со Сколково. И это непонимание взаимно.
- А вот это нежелание заниматься технологиями – это родовая черта и государственных, и частных добывающих компаний?
В.М.: И тех и других, может быть, к частным это относится в большей степени. Они говорят: у нас свой бизнес, нам нужно оборудование, дайте нам его готовым…
- На что же вы тогда рассчитываете?
В.Б.: На давление государства. И на самом деле, оно уже становится ощутимым. Добывающим компаниям придется решать проблему попутного газа. Просто раньше они стояли перед выбором: или сжигать газ и платить экологические штрафы, или гасить факела, останавливать добычу, разбрасываясь тем самым финансовым ресурсом. Теперь есть способ решить одновременно и политическую, и промышленную задачи.
- Есть еще и традиционный способ: включить административный ресурс и переносить срок введения ограничений с 2014 года и до бесконечности. Как с Евро-3.
В.Б.: Уже перенесли, первый срок был 2011 год. Но мы намерены достаточно громко и настойчиво говорить о том, что аргумент "нет технологий" уже несостоятелен.
- Правильно ли я понимаю, что внедрение и распространение ваших установок изменит и какие-то геополитические обстоятельства? Ведь нефть и газ – это не простые полезные ископаемые.
В.Б.: Нам кажется, что диалектический скачок уже произошел, потому что до нас все предлагаемые технологии создания искусственной нефти были убыточными. Да, геополитические и макроэкономические последствия этого будут серьезными. Изменится вся инфраструктура доставки энергоносителей, потому что транспортировать и хранить жидкость на порядок легче и дешевле, чем газ. Так, например, может измениться схема добычи газа на шельфовых месторождениях. Если установка компактна и может за счет этого размещаться, например, на морской платформе, значит, отпадает потребность в трубе, по которой газ транспортируют на берег для сжижения. Одно это может серьезно изменить запасы газа в мире. Кроме того, есть большое число так называемых низконапорных месторождений, где добыча при нынешних технологиях экономически невыгодна, а вся инфраструктура уже существует, и сами месторождения выработаны максимум на 70 процентов. Нам в таких местах даже компрессоры не нужны. Таких мест больше всего в России и Северной Америке.
- Благодаря вашей технологии небольшие города и поселки смогут стать энергоавтономными?
В.Б.: И это может драматически сказаться на глобальной ситуации. Например, сейчас главный источник энергоносителей – Персидский залив. А если разовьется технология добычи нефти из угля? Лидер по запасам этого ископаемого – Соединенные Штаты. Уже сейчас энергобаланс меняется из-за того, что развилась технология использования сланцевых газов.
- Если и когда ваши идеи найдут применение, будет ли это означать, что Россия перестанет быть сырьевой экономикой?
В.М.: Россия станет более современной сырьевой экономикой, а наши двигатели внутреннего сгорания перестанут варварски загрязнять окружающую среду. И не только мы, но все человечество станет потреблять углеводороды более разумно и эффективно.
- То, что вы описываете, так заманчиво, что остается единственный вопрос – когда?
В.Б.: Мы готовы к строительству первого опытно-коммерческого завода. Дело за инвестициями в размере от 40 до100 миллионов долларов. Мы потратили последние полтора года на то, чтобы независимая экспертиза подтвердила параметры нашей технологии, а бизнес и научный мир могли на это опираться. Но надо понимать, что промышленные технологии – это та область, где ничего не происходит быстро. Набирающая сейчас популярность технология добычи газа из сланцевых пород начинала разрабатываться в США в 50-е годы прошлого века. Первая установка по сжижению газа появилась в 1960 году. Бывают случаи, когда технологии внедряются быстро: например, реформинг бензина, когда во время Второй мировой войны возникла острая потребность в высокооктановом бензине, и советский академик Ипатьев решил эту задачу за несколько лет и для СССР и для США. Но не хотелось бы, чтобы такие стимулы возникали вновь.
-
- Каковы успехи за отчетный период? В коммерциализации, в развитии самой технологии?
Валерий Баликоев: Есть успехи и там, и там.
- Тогда начнем с науки, которая все-таки важнее бизнеса.
Владимир Мордкович: Мы много занимались проверкой уже полученных результатов. Организовали экспертизу нашего катализатора в одном из ведущих профильных институтов Академии наук и убедились, что он в 3-4 раза производительнее тех, что используются сейчас лидерами отрасли. Кроме того, мы провели подробную инженерную и экономическую проработку нашей технологии и отправили результаты в английскую фирму "Genesis", которая специализируется на сертификации инновационных технологий для тяжелой промышленности. Их вердикт: да, получать с помощью этой технологии моторное топливо из газа или угля эффективнее и выгоднее, чем, например, передавать тот же газ по трубе.
- Если все работает, значит, вы, Валерий, богаты, как Крез?
В.Б.: Потенциально – да.
- Почему потенциально?
В.Б.:Для того, чтобы с новой технологией войти в большой бизнес, надо потратить еще много времени и денег. Например, предстоит построить большой завод, производящий синтетическую нефть из газа или угля. Индустрия должна увидеть работающее предприятие, приносящее реальную прибыль.
- Почему вы должны этим заниматься, а не какой-нибудь "Газпром" или "Газпромнефть"?
В.Б.: Технологическое недоверие мы преодолели. Но проблема в том, что нефтяные и газовые компании сфокусированы на сегодняшнем бизнесе, они мало смотрят вперед. На нас они смотрят с интересом, но говорят: да, нам это нужно, но приходите с промышленной технологией, опробованной на большом заводе.
- И это в ситуации, когда объем сжигаемого попутного газа равен 10 процентам всей добычи "Газпрома"? Разве они не платят за это существенные штрафы?
В.Б.: Конечно, это для них уже стало проблемой, и дальше будет хуже. Например, существует постановление правительства о том, что с 2012 года объем утилизации попутного газа должен быть не меньше 95 процентов. А пока по сжиганию попутного газа мы опережаем даже Нигерию. Проблема формулируется просто: вместо того, чтобы сжигать ценное сырье и загрязнять атмосферу, можно из этого сырья производить высококачественное топливо и сжигать его с меньшим экологическим ущербом.
- Владимир, я бы хотел задать вопрос вам как человеку, 11 лет проработавшему в Японии. То, что ваша технология не применяется – это какая-то специфическая российская косность или так устроены отношения науки и бизнеса во всем мире?
В.М.: Так устроена бюрократия во всем мире, но мы нашли собственное несимпатичное дополнение. Ни одна российская компания не считает своим бизнесом создание собственно технологий. Ни "Газпром", ни "Газпромнефть" в принципе не хотят это обсуждать: дайте нам готовое производство – вот их позиция. Если им сверху говорят: занимайтесь научно-исследовательскими и опытно-конструкторскими разработками, они говорят "есть!". Но НИОКР – понятие широкое, оно может включать в себя и запуск спутника, и разведочные работы.
- Переход на Евро-3, видимо, можно считать ярким примером отечественных НИОКР…
В.М.: Быстрота внедрения новых технологий – а это вещь, относительная, иногда и десять лет считаются очень коротким сроком – зависит от количества небольших инновационных компаний. Это их задача – пробить эту корку. Чем мы и занимаемся.
В.Б.: Мы понимаем, где живем, и знаем особенности и наших добывающих компаний, и иностранных. Им эту технологию надо принести в том виде, в котором они могут ее потребить. Помимо научной экспертизы мы построили промышленную установку по созданию искусственной нефти из метана. Получили продукт очень высокого качества – по сути это смесь бензина и дизеля. Так что в деле коммерциализации мы движемся довольно успешно.
- Для вас принципиально реализовать эту технологию в России?
В.Б.: Нам бы этого очень хотелось. В конце концов, мы живем здесь, и обидно быть гражданами страны, которая лидирует в деле варварского разбрасывания ресурсов. Есть и другие соображения. Наша технология очень подходит для освоения отдаленных газовых месторождений. Доносить газ до потребителя с помощью газопроводов и компрессорных станций – это очень дорогой процесс. Технология сжижения и доставки морем, которая начала стремительно распространяться лет десять назад – тоже недешевое удовольствие. Поэтому нам кажется, что строительство наших установок в отдаленных областях – Ямал, Восточная Сибирь – это очень серьезная ниша для бизнеса.
- Слово "Сколково" у вас пробуждает какие-то чувства? Вы пробовали там предлагать свои разработки?
В.Б.: Контакты были… Но кажется, что пока они больше заняты решением организационных вопросов.
- В торопливости их, похоже, не обвинишь.
ВМ: Мы пока не очень понимаем, что можно сделать за счет партнерства со Сколково. И это непонимание взаимно.
- А вот это нежелание заниматься технологиями – это родовая черта и государственных, и частных добывающих компаний?
В.М.: И тех и других, может быть, к частным это относится в большей степени. Они говорят: у нас свой бизнес, нам нужно оборудование, дайте нам его готовым…
- На что же вы тогда рассчитываете?
В.Б.: На давление государства. И на самом деле, оно уже становится ощутимым. Добывающим компаниям придется решать проблему попутного газа. Просто раньше они стояли перед выбором: или сжигать газ и платить экологические штрафы, или гасить факела, останавливать добычу, разбрасываясь тем самым финансовым ресурсом. Теперь есть способ решить одновременно и политическую, и промышленную задачи.
- Есть еще и традиционный способ: включить административный ресурс и переносить срок введения ограничений с 2014 года и до бесконечности. Как с Евро-3.
В.Б.: Уже перенесли, первый срок был 2011 год. Но мы намерены достаточно громко и настойчиво говорить о том, что аргумент "нет технологий" уже несостоятелен.
- Правильно ли я понимаю, что внедрение и распространение ваших установок изменит и какие-то геополитические обстоятельства? Ведь нефть и газ – это не простые полезные ископаемые.
В.Б.: Нам кажется, что диалектический скачок уже произошел, потому что до нас все предлагаемые технологии создания искусственной нефти были убыточными. Да, геополитические и макроэкономические последствия этого будут серьезными. Изменится вся инфраструктура доставки энергоносителей, потому что транспортировать и хранить жидкость на порядок легче и дешевле, чем газ. Так, например, может измениться схема добычи газа на шельфовых месторождениях. Если установка компактна и может за счет этого размещаться, например, на морской платформе, значит, отпадает потребность в трубе, по которой газ транспортируют на берег для сжижения. Одно это может серьезно изменить запасы газа в мире. Кроме того, есть большое число так называемых низконапорных месторождений, где добыча при нынешних технологиях экономически невыгодна, а вся инфраструктура уже существует, и сами месторождения выработаны максимум на 70 процентов. Нам в таких местах даже компрессоры не нужны. Таких мест больше всего в России и Северной Америке.
- Благодаря вашей технологии небольшие города и поселки смогут стать энергоавтономными?
В.Б.: И это может драматически сказаться на глобальной ситуации. Например, сейчас главный источник энергоносителей – Персидский залив. А если разовьется технология добычи нефти из угля? Лидер по запасам этого ископаемого – Соединенные Штаты. Уже сейчас энергобаланс меняется из-за того, что развилась технология использования сланцевых газов.
- Если и когда ваши идеи найдут применение, будет ли это означать, что Россия перестанет быть сырьевой экономикой?
В.М.: Россия станет более современной сырьевой экономикой, а наши двигатели внутреннего сгорания перестанут варварски загрязнять окружающую среду. И не только мы, но все человечество станет потреблять углеводороды более разумно и эффективно.
- То, что вы описываете, так заманчиво, что остается единственный вопрос – когда?
В.Б.: Мы готовы к строительству первого опытно-коммерческого завода. Дело за инвестициями в размере от 40 до100 миллионов долларов. Мы потратили последние полтора года на то, чтобы независимая экспертиза подтвердила параметры нашей технологии, а бизнес и научный мир могли на это опираться. Но надо понимать, что промышленные технологии – это та область, где ничего не происходит быстро. Набирающая сейчас популярность технология добычи газа из сланцевых пород начинала разрабатываться в США в 50-е годы прошлого века. Первая установка по сжижению газа появилась в 1960 году. Бывают случаи, когда технологии внедряются быстро: например, реформинг бензина, когда во время Второй мировой войны возникла острая потребность в высокооктановом бензине, и советский академик Ипатьев решил эту задачу за несколько лет и для СССР и для США. Но не хотелось бы, чтобы такие стимулы возникали вновь.
-
