Борис Парамонов: Вышел роман Дэвида Лоджа ''Человек многих талантов'' о Герберте Уэллсе. Уэллса знают или, по крайней мере, знали все, но в России о нем сложилось одностороннее мнение, он известен только как автор научно-фантастических романов, вроде ''Машины времени'' или ''Войны миров''. Между тем он был своеобразным мыслителем, предлагавшим широкую программу социально-культурных реформ и написавшим несколько серьезных философского склада трактатов.
Сначала два слова о самом Дэвиде Лодже. Он писатель скорее комического жанра, его книги – легкая сатира на современный культурный мир, знакомый ему не понаслышке: Лодж долгие годы – профессор Бирмингемского университета, где читал курс литературной теории. Наиболее признанный его роман – ''Тесный мир'', трактующий космополитический круг интеллектуалов-гуманитариев в бурлескных тонах сексуальной эскапады. Но недавно он сменил жанр – стал писать романизированные биографии писателей: материал, ему профессионально известный. Первой такой книгой был роман ''Автора, автора!'' – о Генри Джеймсе и его неудачных театральных опытах. Книга показалась мне скучноватой: ее материал не дал развернуться Лоджу, ибо никаких сексуальных сюжетов в жизни Генри Джеймса не было, разве что считать его репрессированным гомосексуалистом. Но репрессия – она и есть репрессия, то есть внешне не выявляется. И тогда Дэвид Лодж обратился к Уэллсу, жизнь которого была нескончаемым сексуальным фестивалем. Вот этого мы не знали о знаменитом фантасте, так что чтение новой книги Лоджа оказалось крайне познавательным. Впрочем, необходима оговорка. Нынешний роман резко распадается на две части – часть интеллектуальная и часть сексуальная, и они сопоставлены скорее механически. Страницы, посвященные Уэллсу – писателю и мыслителю, чисто описательны, суховаты и даже как-то протокольны. Но зато Лодж отыгрался на сюжетах сексуальной биографии Уэллса. Тут было о чем поговорить.
Нужно сказать, что Гербер Уэллс не только настойчиво и успешно практиковал секс, но и теоретизировал о нем. Если угодно, его можно считать одним из предшественников сексуальной революции, наряду, скажем, с Дэвидом Лоуренсом. Он был пропагандист свободной любви, лучше сказать свободного секса. Секс – не обязательство, а развлечение, полезное для здоровья, вроде спорта. В романе Лоджа он так говорит об этом:

Диктор: ''У меня было много романов. И любви не было в большинстве из них. Как я понимаю, – и у моих женщин так же. Это было просто получить и дать удовольствие. Та мысль, что вы должны прикинуться влюбленным в женщину, чтобы вступить с ней в сексуальную связь – мысль, которой мы обязаны христианству и романтическим фантазиям, - эта мысль абсурдна. Это не причиняет ничего, кроме физических и моральных мук. Желание секса – это постоянная характеристика здоровых мужчин и женщин, и это желание должно постоянно удовлетворяться''.

Борис Парамонов: Как мы уже сказали, Уэллс не ограничивался персональными достижениями, но хотел сделать свободную любовь программным культурным тезисом, и очень настойчиво выдвигал эту программу. Интересно, что он связывал это с социализмом. Одно время он был видным членом Фабианского общества, пропагандировавшего мирное врастание в социализм, – и вот он хотел ввести в программу общества пункт о правах женщин на свободную любовь, что не могло не поставить под сомнение сам институт брака. И это не останавливало Уэллса, он даже предлагал проект общественной помощи женщинам, осуществляющим внебрачную половую жизнь. Разумеется, это не могло не скандализировать почтенных фабианцев, даже самого известного из них Бернарда Шоу, несмотря на его любовь ко всяческим парадоксам. В конце концов, Уэллс вышел из Фабианского общества.
Пропаганду свободной любви Уэллс проводил также и в некоторых своих романах, самым скандальным был ''Анна Вероника''. Об этих вещах Уэллса мы и не слышали в России. Разве что в романе ''Дни кометы'' есть подобный сюжет. Жанр фантастики, который принес ему славу, воспринимается в сущности как не очень серьезный, что-то детское, подростковое в нем есть, хотя, как известно, Уэллс очень многое предсказал в плане научного развития человечества, даже атомную бомбу, не говоря уже о таких пустяках, как война в воздухе. Об Уэллсе очень хорошо сказал Евгений Замятин, написавший, что он создал новую мифологию – мифологию города, это городские сказки. Но сказки – они и есть для детей. Про секс этого не скажешь.
В попытке увязать свободную любовь с социализмом Уэллс воспроизвел первоначальную (чтоб не сказать изначальную) черту социалистической идеологии. В России мы находим ту же связь у молодого Герцена, увидевшего в социализме прежде всего проповедь раскрепощения плоти. Сам Уэллс по этому поводу любил вспоминать один из сюжетов ''Утопии'' Томаса Мора, где говорилось, что молодые люди прежде чем вступить в брак должны осмотреть друг друга голыми. У Лоджа Уэллс говорит об этом одной своей любовнице, которая не прочь выйти замуж за давнего своего обожателя.
Уэллс обладал колоссальной притягательной силой для женщин. Я однажды прочитал в каком-то мемуарном фрагменте Сомерсета Моэма, спросившего одну из уэллсовских пассий, чем он так нравится женщинам. Она ответила: его тело пахнет медом. У Лоджа это говорит Уэллсу Елизабет фон Арним, на что он отвечает предложением его полизать.
У Лоджа Уэллс в разговоре с собственной совестью – прием ознакомления читателя с обстоятельствами его жизни и мысли – говорит, что по-настоящему любил он только Изабелл, Джейн и Муру. Изабелл и Джейн – его первая и вторая жены. Мура – знаменитая Мария Игнатьевна Закревская, она же Бенкендорф, она же Будберг, с которой Уэллс познакомился и, натурально, вступил в связь в 1920 году, когда он приезжал в Россию и жил на квартире Горького, у которого эта самая Мура была чем-то вроде секретаря. Уехав потом в Италию, Горький взял ее с собой, и ни у кого не возникало сомнений относительно характера их связи, за исключением, как ни странно, Уэллса, что утверждает Лодж. Уэллс неоднократно звал Муру выйти за него замуж, когда умерла его жена Джейн, – она решительно отказывалась, но сохранила дружеские с ним отношения до конца его дней. Лодж сочинил диалог умирающего Уэллса с Мурой: впечатленный разговорами его близких о том, что Мура – агент Москвы, он спросил ее: Мура, ты шпионка? На что она сказала: ''Странный вопрос. Если я не шпионка, я отвечу нет, а если шпионка – тем более нет''.
Всё же самой значительной из любовниц Уэллса мне кажется Ребекка Уэст. Это была блестящая журналистка, писавшая и романы; один из них – ''Возвращение солдата'' – был экранизирован аж в восьмидесятые годы, то есть оставался живым в восприятии англоязычного мира. Я даже застал Ребекку Уэст в живых, приехав на Запад, – и прочитал в журнале ''Плэйбой'' ее статью о Кристине Киллер – главной фигурантке скандального дела Профьюмо.
Ребекка Уэст – одна из тех девушек, которых дефлорировал Уэллс, осуществляя свою программу свободной любви. Тут нужно сразу же и решительно заявить, что эти девушки ни в коем случае не были невинными жертвами, а скорее сами спровоцировали Уэллса. Это были Розамунда Бланд, Амбер Ривс и та же Ребекка Уэст. Дело сильно осложнилось тем, что две из них забеременели: Амбер по собственному желанию, а Ребекка нечаянно. Соответствующие страницы Лоджа написаны вдохновенно, что и делает его книгу, как сейчас говорят, читабельной.
Но нельзя сказать, что так уж скучны страницы, посвященные мировоззренческим поискам Уэллса. Правда, мне кажется, что Лодж не совсем осмыслил этот сюжет, не выделил четко некую философему Уэллса.
Она заключалась в том, что на его столь выразительном и актуальном примере была продемонстрирована ограниченность рационального мышления. Человек, увлекаемый разумом, склонен строить схемы, выводить формулы. И получается из этого что-то вроде фашизма – что и есть урок двадцатого века.
В очередном диалоге со своей совестью Уэллс, подводя итоги, говорит, вспоминая свой программный манифест под названием ''Предвидение'' – проект жизни в двадцатом веке:

Диктор: ''Я назвал этот проект ''Открытый заговор''. Всюду проводилась одна мысль: видение справедливого и рационально организованного всемирного общества, в котором будут ликвидированы война, бедность, болезни и прочие человеческие беды''.

Борис Парамонов: Голос совести возражает Уэллсу:

Диктор: ''Но не для всех эти блага. Не для хронически больных, безработных, умственно отсталых, преступников, алкоголиков, игроков, наркоманов – не для тех, кого ты назвал ''людьми бездны''. Ты писал: ''Дать таким людям равные с другими права – значит опуститься до их уровня, защищать и сохранять их – значит быть сметенными их размножением''. И еще ты писал: ''Общество должно самым решительным образом выбирать лучших, – оно стерилизует, высылает или отравляет людей бездны – и такое общество овладеет миром еще до 2000 года''.

Борис Парамонов: Уэллс робко возражает: под отравлением он имел в виду безболезненную эвтаназию. Тем не менее, в свете происшедших событий эти проекты обнаружили свою не мыслимую никаким разумом жестокость – тем самым продемонстрировав жестокость самого разума. И Уэллс, подводя итоги, признает свой крах. Лодж так воспроизводит последние мысли Уэллса:

Диктор: ''Я был дитя века Просвещения, современный энциклопедист, наследник Дидро, но ужасы первой мировой войны подорвали веру в Разум. Интеллектуалы бросились искать спасение в фашизме, в коммунизме советского стиля или в христианстве – и всему этому я противился. Между двумя мировыми войнами я как мыслитель находился в возрастающем одиночестве, был голосом в пустыне''.

Борис Парамонов: Но то ли Уэллсу, то ли самому Лоджу невдомек, что все эти ужасы не были следствием неразумности людей, но скорее следствием тотальных притязаний разума. Впрочем, есть у Лоджа одна фраза, позволяющая понять тщету притязаний разума, дневного сознания: ''Реальность, эмпирически воспринимаемая и рационально понимаемая, ныне казалась ему столь же призрачной, как тени на стенах Платоновой пещеры''. Разум не ушел из уравнений человеческого бытия, но наступила пора оценить его по-иному, с меньшим энтузиазмом. В одном из последних трактатов Уэллса под названием ''Разум на конце привязи'' он говорит, что рациональная картина мира напоминает кино: в нем есть сюжет и видимость связи и смысла, но при этом не следует забывать, что всё это – игра теней на полотне. Жизнь непредсказуема никакими усилиями разума, как бы точно он ни видел те или иные потенции развития.
О чем говорит случай Уэллса – помимо того, что написал о нем Дэвид Лодж? Самым ценным в его опыте оказалась не мысль и даже не фантазия, а жизненная практика – осуществляемый секс. Это тот корректив, который позволяет извлечь из жестокого мира не регулируемую разумом радость.