Ирина Лагунина: В нашей программе – продолжение исторического расследования Владимира Абаринова и Игоря Петрова «Русский коллаборационизм». Среди советских граждан, пошедших 70 лет назад на сотрудничество с немецкими оккупационными властями, были и интеллектуалы, пытавшиеся составить идейную оппозицию сталинизму. Именно о них рассказывают авторы в своем цикле. Сегодня в эфире – окончание второй главы, «Из двух зол».
Владимир Абаринов: Мы продолжаем рассказ о Мелентии Зыкове – человеке с невыясненной до конца биографией, который считается одним из идеологов власовского движения. Игорь, что вы можете сказать о его политических взглядах, его программе?
Игорь Петров: Если говорить о политических взглядах, вот цитата из мемуаров все того же Михаила Самыгина. Зыков в разговоре с ним говорил следующее: "Мы заключаем с Германией брак не по любви, а по расчету. Точнее, мы видим в немецких вооруженных силах единственный реальный шанс, с помощью которого мы можем изменить политический порядок на нашей родине. Если завтра весы военного счастья качнутся в сторону Англии, мы будем работать с англичанами и ориентироваться на Англию, с которой нам вообще по многим причинам больше по пути, чем с Германией".
Все это, однако, на деле прекрасно сочеталось с антианглийскими выступлениями, антиамериканскими выступлениями в каждом номере все той же самой газеты "Заря".
В заключение надо отметить, что под влиянием Зыкова, который называл себя бухаринцем, и его единомышленников газеты "Заря" и "Доброволец" были действительно заметно левее, чем, к примеру, рижско-псковская "За родину", не говоря уже о совсем правом "Парижском вестнике".
Владимир Абаринов: О власовской армии мы еще будем говорить в дальнейшем, а пока расскажем о судьбе Зыкова.
Игорь Петров: В течение 43 года Зыков постепенно уходит в тень. Я думаю, что тут несколько факторов. Во-первых, развитие событий на фронте, плюс помноженное на нежелание немцев власовское движение как-то активно задействовать. Кроме того он был человеком независимым, за словом в карман не лез, что, конечно, увеличивало количество врагов и доносов. Тем более, как говорится, многие подозревали его в еврейском происхождении, его политические взгляды были достаточно прокоммунистические, просоциалистические. То есть поводы для доносов были.
Зыков женится на русской белой эмигрантке, вдове сербского офицера, живет в деревне под Берлином. Летом 44 года его собираются вместе с генералом Жиленковым задействовать в операции "Скорпион-Ост" – это была операция Ваффен СС. Это опять-таки активная пропаганда непосредственно у линии фронта. Но буквально за день до отъезда в деревню к Зыкову приезжает загадочная машина, увозит его вместе с адъютантом Ножиным и больше о них никто никогда ничего не слышал. Версии тут тоже были самые разные. Но в целом сходятся на том, что без гестапо в этой истории не обошлось. Наверное, какой-то из доносов переполнил чашу.
Владимир Абаринов: Наш следующий персонаж – ученый-историк. Во время немецкой оккупации он жил в Киеве. О том, почему он не эвакуировался, он говорит в своем гарвардском интервью так: «Я не мог и не хотел уезжать». При немцах он занимал ряд ответственных должностей, в том числе редактировал русскоязычную газету «Новое украинское слово». Вот отрывок из записи беседы с ним.
"Немцы не давали конкретных директив, но журналисты, воспитанные в советских условиях, привыкли писать статьи в "духе", который, как предполагалось, будет по нраву немцам; нельзя отрицать, что многие статьи были фашистскими по духу. Меня обвиняли в том, что я "коммунист" и "антиукраинский ренегат". На меня писались бесчисленные доносы, и меня неоднократно вызывали на допросы в гестапо. Бандеровцы напечатали листовку, призывающую меня ликвидировать. Что я должен был делать? Работа с немцами давала мне, по крайней мере, некоторую безопасность.
Странная штука, сказав "а", ты логикой событий принужден говорить и "б". Через некоторое время, наступает момент, когда ты оказываешься в положении, которого совершенно не желал. Я, однако, настаивал на некоторых вещах: мы не употребляли слова "жид", а лишь термин "иудобольшевизм", которые для населения не имел никакого смысла и поэтому был безвреден".
Владимир Абаринов: Игорь, назовите автора этого текста и расскажите о нем.
Игорь Петров: Константин Феодосиевич Штепа родился в 1896 году в Полтавской губернии. В 1914 он поступил на историко-филологический факультет Петроградского университета, но не закончил его, в 1916 перешел в военное училище. Служил в Русской армии, а после революции воевал в Белой армии у Деникина и у Врангеля. Был тяжело ранен, остался в СССР, после чего, разумеется, эпизод службы в Белой армии скрывал. Он уехал в скромный Нежин, там закончил образование, занялся научной деятельностью, преподавал. В 1930 переехал в Киев, там преподавал древнюю историю, был профессором университета.
В 1938 был арестован, под давлением следствия признал участие в контрреволюционном националистическом заговоре, а также сотрудничество с японской разведкой. Почему японской? Штепа был византологом, а это Восток, Ближний или Дальний – для следствия решающей роли не играло. На суде, однако, Штепа рассказал, что еще в Нежине в 1927 году был завербован органами, поэтому да, с национальными организациями он сотрудничал, но не по собственной воле, а по заданию. С японской же разведкой не сотрудничал вовсе. В итоге Штепу оправдали.
После прихода немцев в вновь созданной управе Штепу назначили главой народного просвещения. Так же он подписал обязательство о сотрудничестве со службой безопасности, с СД. СД, впрочем, держала его не только и не столько за информанта, сколько за аналитика. Он написал несколько аналитических статей о большевистском прошлом. Но главной была редакторская деятельность в центральной украинской газете, которую он возглавил после того, как была ликвидирована прошлая, чересчур, по мнению немцев, националистически настроенная редакция.
Советский источник 1942 года сообщает: "Политическое направление газеты "Новое украинское слово" резко отличается от старой газеты "Украинское слово". Все статьи в газете "Новое украинское слово" направлены на идеализацию фашистского строя немецкой армии и на восхваление Гитлера, как освободителя украинского народа. Эта газета отличается исключительной по мерзости клеветой на руководителей ВКП(б) и советского правительства".
Владимир Абаринов: По словам профессора Штепы, его положение было шатким – его обвиняли в прорусских симпатиях и недостатке украинского патриотизма. Но мы не будем сейчас углубляться в эту специфику, а обратим внимание на фразу «сказав "а", ты логикой событий принужден говорить и "б"». Ну и, конечно, на смелый отказ употреблять слово «жид». В этом отношении характерен следующий отрывок из интервью Штепы.
"Так же, как сейчас я не могу морально оправдать действий перевёртышей-власовцев в Праге в мае 1945-го, я и тогда считал, что если кто-то сотрудничает с немцами (или с кем-то еще), то он должен сотрудничать добросовестно".
Владимир Абаринов: Речь идет о поддержке 1-й дивизией армии Власова пражского восстания – последней отчаянной попытке стать «третьей силой» и заслужить одобрение западных держав. Игорь, прокомментируйте эти цитаты про «а» и «б» и про добросовестное сотрудничество.
Игорь Петров: Начну с отказа употреблять слово "жид". Я с осторожностью отношусь к послевоенным самооправдательным утверждениям такого рода, но так как до "Нового украинского слова" я сам пока не добрался, готов принять его на веру. Тем не менее, в написанной по заказу СД работе "От Маркса до Сталина. Учение иудобольшевистского сатанизма" антисемитская риторика все же присутствует. Сам Штепа после войны объяснял это, что называется, производственной необходимостью. Он написал меморандум про собственный коллаборационизм, и в нем он написал: "Я не несу моральной ответственности за специфическую терминологию, такую как, к пример, "иудобольшевизм" или "плутократия".
Что касается добросовестного сотрудничества, то Штепа в оценке похода Буняченко на Прагу не одинок. Собственно сам Власов относился к этой идее неодобрительно. Многие немецкие офицеры, которые выступали против организации и вооружения РОА, увидели в этом эпизоде подтверждение собственной правоты. Если дивизия в критической ситуации повернула штыки против тех, кто эти штыки ей вручил, то как бы в такой ситуации поступила целая армия. Значит, саботируя и затягивая создание РОА, мы тогда действовали правильно.
От себя добавлю, что позиция поклонников власовского движения, одновременно упрекающих немцев за постоянные палки в колеса при организации этого движения, но вместе с тем оправдывающих действия первой дивизии РОА в Праге, кажутся мне непоследовательной. Тут уж либо одно, либо другое.
Отношения самого Штепы с немецкими властями были всегда в принципе ровными, он всегда был достаточно лоялен и по этому поводу никаких проблем у него не возникало.
Владимир Абаринов: И последнее – как сложилась послевоенная судьба Константина Штепы.
Игорь Петров: После эвакуации из Киева Штепа с семьей по недоразумению сначала попал не в Берлин, а в лагерь беженцев, из которого целый месяц не мог выбраться. Наконец его вытащили в Берлин. Восточное министерство вроде бы хотело его взять в свой штат, но пока крутились бюрократические колеса, на Штепу наложило лапу Министерство пропаганды. Его отправили в городок Плауэн, где он редактировал газету для остарбайтеров "На досуге". Тем не менее, он продолжал сотрудничество с Оперштабом Розенберга, например, писал словарные статьи для так называемого "Справочника большевизма", который в итоге остался незаконченным. В частности, он написал статью "Евреи и их роль в Октябрьской революции".
После окончания войны Штепа добрался до Геттингена, где встретился с немецким физиком Гоутермансом, с которым в 1938 году вместе сидел в советской тюрьме. По воспоминаниям дочери Штепы Аглаи, "Геттинген был в британской зоне оккупации. Возможно это обстоятельство помогло нам спастись. Отец пошел к коменданту города и тот посоветовал оставить семью и скрыться в одном из лагерей под чужой фамилией. Через два дня отец взял рюкзак и ушел из Геттингена по направлению на запад. У него было много приключений, пока он не добрался до Вестфалии. В Мюнстере отец жил до 1947 года. К этому времени стало уже спокойно, не было больше насильственных репатриаций, и отец начал работать в газете "Посев".
Штепа активно сотрудничал в "Посеве", одновременно вместе с Гоутермансом работал над книгой о советских чистках, которая под псевдонимом Бек и Годин была напечатана в 1951 году в Англии.
Затем семья Штепы едва не эмигрировала в Колумбию, но в итоге он оказался в Южной Баварии, где преподавал в американской армейской школе и одновременно он стал одним из основателей Мюнхенского института по изучению СССР, о котором мы говорили в прошлой передаче. В 1952 году он перебирается в США, где продолжает сотрудничать с американским комитетом по освобождению от большевизма. Константин Штепа умер в 1958 году от сердечного приступа.
Владимир Абаринов: Мы продолжаем рассказ о Мелентии Зыкове – человеке с невыясненной до конца биографией, который считается одним из идеологов власовского движения. Игорь, что вы можете сказать о его политических взглядах, его программе?
Игорь Петров: Если говорить о политических взглядах, вот цитата из мемуаров все того же Михаила Самыгина. Зыков в разговоре с ним говорил следующее: "Мы заключаем с Германией брак не по любви, а по расчету. Точнее, мы видим в немецких вооруженных силах единственный реальный шанс, с помощью которого мы можем изменить политический порядок на нашей родине. Если завтра весы военного счастья качнутся в сторону Англии, мы будем работать с англичанами и ориентироваться на Англию, с которой нам вообще по многим причинам больше по пути, чем с Германией".
Все это, однако, на деле прекрасно сочеталось с антианглийскими выступлениями, антиамериканскими выступлениями в каждом номере все той же самой газеты "Заря".
В заключение надо отметить, что под влиянием Зыкова, который называл себя бухаринцем, и его единомышленников газеты "Заря" и "Доброволец" были действительно заметно левее, чем, к примеру, рижско-псковская "За родину", не говоря уже о совсем правом "Парижском вестнике".
Владимир Абаринов: О власовской армии мы еще будем говорить в дальнейшем, а пока расскажем о судьбе Зыкова.
Игорь Петров: В течение 43 года Зыков постепенно уходит в тень. Я думаю, что тут несколько факторов. Во-первых, развитие событий на фронте, плюс помноженное на нежелание немцев власовское движение как-то активно задействовать. Кроме того он был человеком независимым, за словом в карман не лез, что, конечно, увеличивало количество врагов и доносов. Тем более, как говорится, многие подозревали его в еврейском происхождении, его политические взгляды были достаточно прокоммунистические, просоциалистические. То есть поводы для доносов были.
Зыков женится на русской белой эмигрантке, вдове сербского офицера, живет в деревне под Берлином. Летом 44 года его собираются вместе с генералом Жиленковым задействовать в операции "Скорпион-Ост" – это была операция Ваффен СС. Это опять-таки активная пропаганда непосредственно у линии фронта. Но буквально за день до отъезда в деревню к Зыкову приезжает загадочная машина, увозит его вместе с адъютантом Ножиным и больше о них никто никогда ничего не слышал. Версии тут тоже были самые разные. Но в целом сходятся на том, что без гестапо в этой истории не обошлось. Наверное, какой-то из доносов переполнил чашу.
Владимир Абаринов: Наш следующий персонаж – ученый-историк. Во время немецкой оккупации он жил в Киеве. О том, почему он не эвакуировался, он говорит в своем гарвардском интервью так: «Я не мог и не хотел уезжать». При немцах он занимал ряд ответственных должностей, в том числе редактировал русскоязычную газету «Новое украинское слово». Вот отрывок из записи беседы с ним.
"Немцы не давали конкретных директив, но журналисты, воспитанные в советских условиях, привыкли писать статьи в "духе", который, как предполагалось, будет по нраву немцам; нельзя отрицать, что многие статьи были фашистскими по духу. Меня обвиняли в том, что я "коммунист" и "антиукраинский ренегат". На меня писались бесчисленные доносы, и меня неоднократно вызывали на допросы в гестапо. Бандеровцы напечатали листовку, призывающую меня ликвидировать. Что я должен был делать? Работа с немцами давала мне, по крайней мере, некоторую безопасность.
Странная штука, сказав "а", ты логикой событий принужден говорить и "б". Через некоторое время, наступает момент, когда ты оказываешься в положении, которого совершенно не желал. Я, однако, настаивал на некоторых вещах: мы не употребляли слова "жид", а лишь термин "иудобольшевизм", которые для населения не имел никакого смысла и поэтому был безвреден".
Владимир Абаринов: Игорь, назовите автора этого текста и расскажите о нем.
Игорь Петров: Константин Феодосиевич Штепа родился в 1896 году в Полтавской губернии. В 1914 он поступил на историко-филологический факультет Петроградского университета, но не закончил его, в 1916 перешел в военное училище. Служил в Русской армии, а после революции воевал в Белой армии у Деникина и у Врангеля. Был тяжело ранен, остался в СССР, после чего, разумеется, эпизод службы в Белой армии скрывал. Он уехал в скромный Нежин, там закончил образование, занялся научной деятельностью, преподавал. В 1930 переехал в Киев, там преподавал древнюю историю, был профессором университета.
В 1938 был арестован, под давлением следствия признал участие в контрреволюционном националистическом заговоре, а также сотрудничество с японской разведкой. Почему японской? Штепа был византологом, а это Восток, Ближний или Дальний – для следствия решающей роли не играло. На суде, однако, Штепа рассказал, что еще в Нежине в 1927 году был завербован органами, поэтому да, с национальными организациями он сотрудничал, но не по собственной воле, а по заданию. С японской же разведкой не сотрудничал вовсе. В итоге Штепу оправдали.
После прихода немцев в вновь созданной управе Штепу назначили главой народного просвещения. Так же он подписал обязательство о сотрудничестве со службой безопасности, с СД. СД, впрочем, держала его не только и не столько за информанта, сколько за аналитика. Он написал несколько аналитических статей о большевистском прошлом. Но главной была редакторская деятельность в центральной украинской газете, которую он возглавил после того, как была ликвидирована прошлая, чересчур, по мнению немцев, националистически настроенная редакция.
Советский источник 1942 года сообщает: "Политическое направление газеты "Новое украинское слово" резко отличается от старой газеты "Украинское слово". Все статьи в газете "Новое украинское слово" направлены на идеализацию фашистского строя немецкой армии и на восхваление Гитлера, как освободителя украинского народа. Эта газета отличается исключительной по мерзости клеветой на руководителей ВКП(б) и советского правительства".
Владимир Абаринов: По словам профессора Штепы, его положение было шатким – его обвиняли в прорусских симпатиях и недостатке украинского патриотизма. Но мы не будем сейчас углубляться в эту специфику, а обратим внимание на фразу «сказав "а", ты логикой событий принужден говорить и "б"». Ну и, конечно, на смелый отказ употреблять слово «жид». В этом отношении характерен следующий отрывок из интервью Штепы.
"Так же, как сейчас я не могу морально оправдать действий перевёртышей-власовцев в Праге в мае 1945-го, я и тогда считал, что если кто-то сотрудничает с немцами (или с кем-то еще), то он должен сотрудничать добросовестно".
Владимир Абаринов: Речь идет о поддержке 1-й дивизией армии Власова пражского восстания – последней отчаянной попытке стать «третьей силой» и заслужить одобрение западных держав. Игорь, прокомментируйте эти цитаты про «а» и «б» и про добросовестное сотрудничество.
Игорь Петров: Начну с отказа употреблять слово "жид". Я с осторожностью отношусь к послевоенным самооправдательным утверждениям такого рода, но так как до "Нового украинского слова" я сам пока не добрался, готов принять его на веру. Тем не менее, в написанной по заказу СД работе "От Маркса до Сталина. Учение иудобольшевистского сатанизма" антисемитская риторика все же присутствует. Сам Штепа после войны объяснял это, что называется, производственной необходимостью. Он написал меморандум про собственный коллаборационизм, и в нем он написал: "Я не несу моральной ответственности за специфическую терминологию, такую как, к пример, "иудобольшевизм" или "плутократия".
Что касается добросовестного сотрудничества, то Штепа в оценке похода Буняченко на Прагу не одинок. Собственно сам Власов относился к этой идее неодобрительно. Многие немецкие офицеры, которые выступали против организации и вооружения РОА, увидели в этом эпизоде подтверждение собственной правоты. Если дивизия в критической ситуации повернула штыки против тех, кто эти штыки ей вручил, то как бы в такой ситуации поступила целая армия. Значит, саботируя и затягивая создание РОА, мы тогда действовали правильно.
От себя добавлю, что позиция поклонников власовского движения, одновременно упрекающих немцев за постоянные палки в колеса при организации этого движения, но вместе с тем оправдывающих действия первой дивизии РОА в Праге, кажутся мне непоследовательной. Тут уж либо одно, либо другое.
Отношения самого Штепы с немецкими властями были всегда в принципе ровными, он всегда был достаточно лоялен и по этому поводу никаких проблем у него не возникало.
Владимир Абаринов: И последнее – как сложилась послевоенная судьба Константина Штепы.
Игорь Петров: После эвакуации из Киева Штепа с семьей по недоразумению сначала попал не в Берлин, а в лагерь беженцев, из которого целый месяц не мог выбраться. Наконец его вытащили в Берлин. Восточное министерство вроде бы хотело его взять в свой штат, но пока крутились бюрократические колеса, на Штепу наложило лапу Министерство пропаганды. Его отправили в городок Плауэн, где он редактировал газету для остарбайтеров "На досуге". Тем не менее, он продолжал сотрудничество с Оперштабом Розенберга, например, писал словарные статьи для так называемого "Справочника большевизма", который в итоге остался незаконченным. В частности, он написал статью "Евреи и их роль в Октябрьской революции".
После окончания войны Штепа добрался до Геттингена, где встретился с немецким физиком Гоутермансом, с которым в 1938 году вместе сидел в советской тюрьме. По воспоминаниям дочери Штепы Аглаи, "Геттинген был в британской зоне оккупации. Возможно это обстоятельство помогло нам спастись. Отец пошел к коменданту города и тот посоветовал оставить семью и скрыться в одном из лагерей под чужой фамилией. Через два дня отец взял рюкзак и ушел из Геттингена по направлению на запад. У него было много приключений, пока он не добрался до Вестфалии. В Мюнстере отец жил до 1947 года. К этому времени стало уже спокойно, не было больше насильственных репатриаций, и отец начал работать в газете "Посев".
Штепа активно сотрудничал в "Посеве", одновременно вместе с Гоутермансом работал над книгой о советских чистках, которая под псевдонимом Бек и Годин была напечатана в 1951 году в Англии.
Затем семья Штепы едва не эмигрировала в Колумбию, но в итоге он оказался в Южной Баварии, где преподавал в американской армейской школе и одновременно он стал одним из основателей Мюнхенского института по изучению СССР, о котором мы говорили в прошлой передаче. В 1952 году он перебирается в США, где продолжает сотрудничать с американским комитетом по освобождению от большевизма. Константин Штепа умер в 1958 году от сердечного приступа.
