Ирина Лагунина: Я с трудом представляла себе этот город в мирной жизни. С пешеходами на улице. С забитыми до отказа и круглый день уличными кафе, с запахом чевапчичей. Я не была здесь со времен войны – 17 лет. А первый раз оказалась на 15-й месяц блокады, в июле 1993-го.
Город расстреливали в упор. Сараево – узкая полоска долины, окруженная горами. На горах – отряды боснийских сербов под командованием генерала Младича и политическим руководством Радована Караджича. Внизу, под прицелом – почти 300 тысяч человек. Высотные здания, превращенные в скелеты. Нет воды, нет электричества, нет отопления, нет еды. Каждый, кого встречала, к 15-му месяцу блокады похудел на 10-15 килограммов. Воду раздавали войска ООН. Они же поставляли гробы христианам. Гробов тоже не хватало. Большинство улиц под одним названием – «аллея снайперов». В осажденном Сараево надо было уметь ходить: перебегать перекрестки и не выходить на перпендикулярные горам улицы – они простреливались из снайперских винтовок. Да и в домах – если из окна видны горы, то лучше к этому окну не подходить. А горы видны почти из каждого окна. И из каждой пробоины в крыше. К 15-му месяцу сербы на горах поняли – артиллерия лишь разрушает дома. Уже была сожжена Национальная библиотека. И что доказали – уничтожили собрание произведений сербского же поэта 19-20 века Алексы Шантича. Помимо сотен томов средневековых манускриптов и первопечатных книг. Намного больше человеческих жертв от мин – мины падают вертикально на город, дома не защищают, стены не ловят снаряды. Мы приехали в этот двор через несколько часов после того, как миной убило 7 детей. Потом в морге отец одного из них, стоя над обрубками тела своего ребенка, крикнул мне – вот, любуйся, что твой Ельцин сделал. Я не показала эти кадры тогда – я не покажу их сейчас. Есть то, что журналисты несут с собой. В соседнем дворе рыли могилы. Не хватало мест на кладбище. Под кладбище приспособили олимпийский стадион. Но он простреливался – со всех сторон. И черный юмор Сараево времен блокады – желаю тебе вернуться живым с кладбища.
11 тысяч погибших принял на себя город. Помню, тогда бросилось в глаза, что молодые женщины используют довольно яркую косметику. Мне пояснили – снайпер увидит в прицел, подумает: красивая девушка, не буду стрелять. И еще поразило, что в пригородах люди так внезапно вынуждены были бежать из домов, что на веревках осталось висеть постиранное белье. И оно так и сушилось, превращаясь в лохмотья, - 15 месяцев.
Официально осада началась 3 мая 1992 года. Накануне Югославская армия захватила лидера Боснии и Герцеговины Алию Изетбеговича. Босния тогда уже провозгласила независимость, а соседней Хорватии уже десять месяцев как шла война. В результате посредничества представителя ООН, канадского генерала Льюиса Маккензи удалось договориться об освобождении боснийского лидера, но по БТРу, в котором везли Изетбеговича и командующего вторым военным округом генерала Югославской армии Милутина Куканяца, был открыт огонь. Годом позже в Македонии мне говорили – мы не так глупы, мы дали Югославской армии вынести все, что они хотели, и уйти. Ни одного выстрела, ни одной провокации – мы не хотели повторения Сараево. Сербский генерал Йован Дивяк, отвечавший в годы блокады за оборону боснийской столицы. Кто стрелял в уходящую Югославскую армию?
Йован Дивяк: Нет смелости назвать ответственных. Но причины того, что случилось на Добровольческой улице, надо искать не в событиях 3 мая, а задолго до того. Первый конфликт в Боснии и Герцеговине начался в октябре 1991 года с нападения на деревню Равно в Герцеговине. Затем в марте 1992-го — Брчко, в апреле – Зворник, долина реки Дрина. Все это было подготовкой к тому, что потом произошло в Сараево. Можно сказать, что первая атака сербских военных на Сараево произошла 4 апреля – с нападения на тренировочный центр МВД и полицейские участки. Группа сербских военных заняла эти позиции, были захвачены 160 курсантов. Это началось после референдума о независимости Боснии и Герцеговины. А сам конфликт вокруг Сараево надо отсчитывать от 2 мая, когда в рамках артиллерийской подготовки югославская армия с 5 до 7 утра сначала обстреливала город, а затем выступила с бронетехникой, танки и бронетранспортеры были выставлены напротив президентского дворца, в Скендерии.
Ирина Лагунина: Зачем Югославская армия устроила провокацию, а затем ушла, оставив отрядам Ратко Младича право вакханалии над осаждённым городом.
Йован Дивяк: Мы никогда так и не узнали, чего пыталась добиться всем этим югославская армия. Нам объясняли, что целью было спасение солдат, которые находились в городе. Почему все это происходило таким образом? Это была ошибка белградского командования 2-м корпусом. И в этот день произошли столкновения между военнослужащими югославской армии, полувоенными сербскими формированиями, с одной стороны, и силами Территориальной обороны, с другой. Тогда еще армии Боснии и Герцеговины не существовало, была Территориальная оборона. И этот бой выиграли силы Территориальной обороны. На следующий день, совместно с представителями ООН, был разработан план вывода 2-го полка. Мы не знаем деталей, кто ответствен, кто разрабатывал этот план вывода войск, но на колонну. И вот за это надо наказать. Надо найти виновных и наказать тех, кто совершил зло. Почему этого не сделали? Это проблема политический воли. У Международного суда, который действовал в Сараево до 2009 года, все было уже готово, чтобы начать процесс о Добровольческой улице, но судьи вынуждены были покинуть Сараево. И с тех пор этим делом занимается Уголовный суд Боснии и Герцеговины. Но как выбрать виновного из 17 человек? По этому поводу нет согласия среди политиков с трех сторон. Сербы настаивают, бошняки в ответ говорят, что Гаагский суд заключил, что происшествия не было, да был конфликт, но это была случайность, и так мы можем долго дискутировать в Боснии-Герцеговине. Вы меня спрашиваете почему? Я не знаю. Я считаю, что ни у кого нет смелости довести до конца этот судебный процесс в Сараево.
Ирина Лагунина: Когда по БТРу, стоявшему на Доброволечской улице, окрыли огонь, Дивяк закричал «не стреляйте». Мы стоим с генералом на той самой улице, на том самом месте, где все это произошло.
«А сербы сейчас, показывая эту запись, вырезают «не» и оставляют, что я будто бы кричал «стреляйте», - говорит он мне.
Йован Дивяк: Я настаиваю на том, что нужно окончательно разобраться с этим вопросом — 2 или 3 мая. Когда говорят о 3 мая, это командир 2-го округа генерал Куканяц сказал, что было 7 мертвых. Это он сказал 3-го мая. Но сербы с этим не соглашаются и говорят, что это он виноват. Националисты обвиняют генерала Куканяца и даже спрашивают, почему он был не в конце, а в голове этой колонны. Националисты правды не хотят...
Ирина Лагунина: Правда состояла в том, что по нормам ООН на каждого запертого в той блокаде должно было приходиться по 450 граммов хлеба в день. В реальности приходилось по 36 граммов. Когда я оказалась там в первый раз, единственная в городе пекарня прекратила работу. Мука была, но не было электричества, не было мазута для генераторов. То малое, что осталось, хранили для больницы. Людям начали выдавать просто муку. А что с ней сделаешь, если нет ни воды, ни огня, чтобы выпечь хлеб. Жалкую струйку газа из России сербы то открывали, то закрывали – в зависимости от конъюнктуры в политике. Еще в ооновский паек входили макароны, бобы, рис – все требует воды и варки. «Добро пожаловать в концлагерь Сараево, ключи от которого держит православный копт из Египта Бутрос Гали», - встретил нас в 1993-м глава боснийских мусульман, раис-уль-улема Мустафа Церич.
Нет понятия «завтра». Нет понятия «сегодня вечером», «через час», «через минуту». Есть «сейчас», в «сей момент». «Пока живы».
Я вернулась в Сараево. Я пыталась найти этот двор, где были убиты семеро детей, но таких дворов – весь старый город. Я впервые забралась на те горы, где были сербские позиции. Вот здесь Эдуард Лимонов по приглашению Радована Караджича пробовал новый пулемет – кадры из фильма «Сербский эпос», представленные международному трибуналу по бывшей Югославии в Гааге в качестве одного из доказательств факта военных преступлений. И при этом Сараево был многонациональным городом. Во время осады я говорила с приговоренным сараевским судом к смертной казни за убийства и изнасилования почти четырех десятков мирных граждан боснийским сербом Бориславом Гераком – его отец продолжал жить в Сараево. Я спросила его: Ты никогда не задумывался, что любой из снайперов на горах мог убить твоего отца? «Я об этом не думал», - ответил он мне. Генерал, глава обороны Сараево Йован Дивяк.
Йован Дивяк: Лет 5 назад сербы настояли на том, чтобы собрать комиссию для выяснения точного количества погибших в Сараево сербов. Тогда комиссию собрать не удалось. 3 года назад мы все-таки собрали межнациональную комиссию, состоящую из сербов, хорватов и боснийцев, которая должна была, наконец, разобраться с количеством погибших в Сараево - не только сербов, а вообще всех. Сербы согласились. Но на первом же заседании бошняки потребовали выяснить не только точное количество человеческих жертв, но также подсчитать и убытки от разрушений в городе. Они заявили, что городу был нанесен ущерб на сумму в 14 миллиардов евро. Сербы отказались. И как только сербы отказалась, опять началась пропаганда и пустые слова. В Баня Луке Президент ассоциации родственников сербов-жертв событий в Сараево настаивает, что погибших было 10 тысяч. Но я был тогда в Сараево и знаю точно, что за всю войну были убиты примерно 750 человек. И это мое мнение поддерживают заключения международных судей, которые также полагают, что в Сараево за годы осады были убиты 750 сербов, причем многие из них убиты выстрелами сербских снайперов с гор, убиты не как сербы, а как граждане Сараево. Среди десятков тысяч жертв были убиты примерно 750 мирных жителей-сербов.
Таким образом, я настаиваю на том, что все это нужно решать в рамках судебной системы в Сараево, а не в другом месте. Решить должен суд, как все это организовать. С другой стороны, нужно собрать межрегиональную комиссию с участием Хорватии, Боснии и Герцеговины и Сербии, так же как сделали в Южной Африке, в Центральной Америке. Только так можно решить все эти проблемы с погибшими, с военными преступниками и со всем прочим.
Вы меня спрашиваете, почему этого не сделано? Я не знаю.
Туннель жизни
Ирина Лагунина: В 1993-м, на 15-м месяце блокады, я написала: «если кто-то верит, что город выживет, - это утопия. И даже если блокада будет снята, сараевцы уже никогда не смогут пережить в себе месяцы окружения. Сараевские дети не могут уснуть, если ночью не стреляют». Но город пытался выжить. В конце 1992 года штаб обороны Сараево принял решение рыть туннель под аэропортом – самой узкой линией блокады, разделявшей город и свободную от армии боснийских сербов территорию Боснии. На этой самой свободной территории туннель начинался из частного дома Алии и Шиды Колар, их сына Байро и их внуков Эдиса и Эмина. Рыли вручную. Со стороны Сараево туннель был укреплен металлическими конструкциями, которые удалось собрать по сараевским фабрикам. Со стороны свободной территории железо найти было трудно. Укрепляли деревянными опорами из лесов на горе Игман по соседству. Туннель в рост и в ширину одного человека. Движение одностороннее. Сначала еду и боеприпасы для города возили вручную на тачках. В обратную сторону так же вывозили раненых. Затем проложили рельсы для небольшой вагонетки. Чуть позже – трубу или, лучше сказать, тостый шланг, по которому перекачивали в город нефть. Нефть закачивали по ночам. Вход в туннель со стороны свободной территории постоянно обстреливался. В общей сложности по этому району армия боснийских сербов выпустила более 10 тысяч снарядов. Один попал в очередь людей у самого лаза.
Затем правительство Германии подарило специальный кабель – по нему в Сараево начало поступать электричество. Проложили телефонный кабель и обеспечили город связью с внешним миром. Все это при том, что туннель постоянно заливало водой, и тогда движение прекращалось, и группа инженеров откачивала ее рядом с кабелем высокого напряжения.
Сейчас в этом месте музей. Одновременно с нами туда приехала группа студентов из соседней Хорватии. Я заметила, что внук хозяина дома Эдис начал рассказ о туннеле с описания блокады. Эти подростки – послевоенное поколение. Для них это – уже история.
Пока продолжался этот рассказ, отец Эдиса Байро рассказал мне, что бывают и туристы из Сербии, но в основном одиночки, организованных групп нет. Были несколько человек и из России. Пока мы стоим у дома с Байро, в музей продолжают приезжать посетители. Мы отмахиваемся от особенно назойливых по осени ос. «Вот так и сербы – как осы», - замечает один из посетителей. И наступает неловкая пауза.
«Туннель в годы войны, сохраненный в мире – связь между трагическим прошлым и внушающим больше надежды будущим. С глубоким уважением к народу Боснии. Ричард Холбрук». Написано в гостевой книге музея. В 1995 году американский дипломат, посол Ричард Холбрук был одним из создателей Дейтонских соглашений, 16-летие которых отмечается в эти дни. Дейтонские соглашения, которые стороны приняли 21 ноября 1995 года на военной базе в Дейтоне и которые подписали 14 декабря того же года в Париже, положили конец блокаде Сараево, длившейся в общей сложности 1425 дней, самой длинной блокаде в современной истории. Линии фронта больше нет. Но есть граница между национальностями и религиями. Так что не работает в тех самых Дейтонских соглашениях, одним из гарантов которых является и Россия?
После Дейтона
Ирина Лагунина: Уже больше года в Боснии не могут сформировать правительство. Когда в Баня Луке, столице Республики Сербской в Боснии, я спросила президента республики Милорада Додика, почему, получила такой ответ.
Милорад Додик: Вы приехали в страну, которая создана не волей, проживающего здесь народа, а волей международного сообщества. Дейтонские соглашения были достигнуты по разным причинам – кто-то хотел этого, кто-то подписал соглашения под давлением. Чтобы объяснить это вашим слушателям, понадобилась бы целая передача. Скажу только вкратце: ситуация с выбором Совета министров отражает ситуацию в стране, в Боснии и Герцеговине. Это факт, что народы, живущие в Боснии, никогда не заявляли о том, что они хотят жить в этой стране. Также факт, что один из народов хочет навязывать, демонстрировать свою волю большинства двум другим народам, не желающим жить в таких условиях. Можно свести проблему Совета министров на уровень министерских кресел и постов, кто какой займет, однако в данном случае эта невозможность выбора исполнительного органа типична, и она напрямую связана с концепцией построения Боснии и Герцеговины.
Ирина Лагунина: Это мое интервью вызвало письмо протеста со стороны лидера боснийских мусульман, или бошняков, члена президентского триумвирата страны Бакира Изетбеговича. Я попросила коллег в Сараево спросить, что вызвало такой его гнев.
Бакир Изетбегович: На этот раз повод для гнева – его заявление о том, что бошняки как народ существуют, лишь начиная с 1993 года, и что нигде в Боснии и Герцеговине их нет, и что он не может построить свою национальную идентичность, иначе как уничтожая идентичность других. Народу, который пережил этнические чистки в той в той части страны, которую представляет господин Додик, народу, который пережил геноцид в Сребренице, народу, чьи мечети разрушены сербскими войсками, - этому народу сказать, что он строит свою национальную идентичность, через разрушение чужой? Это бессмысленно и не обоснованно. Я считаю, что господин Додик своей риторикой и своей политикой приостановил положительные процессы в Боснии и Герцеговине - процессы примирения, процессы евро-атлантической интеграции. Его политика приводит к напряжению в Боснии и Герцеговине, она может привести к серьезным конфликтам. На данный момент в результате этой политики иссякли инвестиции – капитал ведь не идет в страны, где такая атмосфера, как сейчас в Боснии и Герцеговине.
Ирина Лагунина: Меня поразило, как не далеко от войны ушла страна за 16 лет мира. Фактически произошел этнический раздел. Сараево раньше называли Иерусалимом Европы. Теперь это точно европейский Иерусалим, потому что есть Восточное Сараево – новый город, куда переехали Сербы. Между частями стены еще нет, но нет и транспортного сообщения. Генерал Йован Дивяк.
Йован Дивяк: На мой взгляд, сегодня ситуация очень сложная. Сараево был европейским и мировым примером многонационального города, где все народы и представители всех религий говорили на одном языке. А сегодня мы действительно разобщены. Сараево разделено на две части. Часть Сараево принадлежит Сербской Республике, там живут 80 тысяч сербов, которые не хотят вступать ни в какие контакты с Сараево, столицей Боснии. Редко, когда сербские студенты поступают в Сараевский университет - они предпочитают учиться в Баня Луке или Белграде. У нас есть одна девушка-студентка, приехавшая из Восточного Сараево, ей и здесь было поначалу тяжело, и в Восточном Сараево ей все время говорят: ''Почему ты учишься в Сараево, а не в Белграде или Баня Луке''?
Раньше в Сараево проживали 50% бошняков, 33% сербов, 12% хорватов, остальные пять процентов – другие национальности, а сегодня здесь 90% бошняков.
Та же проблема в Баня Луке: до войны там жили 50% сербов и 40 % бошняков, а сегодня - 95% сербов. То же - в Мостаре. Вот, говорят о Сараево, как о столице Боснии, но большинство сербов не признают его своей столицей. Милорад Додик, президент Республики Сербской, часто повторяет: «Сараево - не моя столица, моя столица это Белград». Сначала - Сербия, а потом - всё остальное. Это — зеркало 1993 года. Все осталось так же, но мы сильнее разделены.
Город расстреливали в упор. Сараево – узкая полоска долины, окруженная горами. На горах – отряды боснийских сербов под командованием генерала Младича и политическим руководством Радована Караджича. Внизу, под прицелом – почти 300 тысяч человек. Высотные здания, превращенные в скелеты. Нет воды, нет электричества, нет отопления, нет еды. Каждый, кого встречала, к 15-му месяцу блокады похудел на 10-15 килограммов. Воду раздавали войска ООН. Они же поставляли гробы христианам. Гробов тоже не хватало. Большинство улиц под одним названием – «аллея снайперов». В осажденном Сараево надо было уметь ходить: перебегать перекрестки и не выходить на перпендикулярные горам улицы – они простреливались из снайперских винтовок. Да и в домах – если из окна видны горы, то лучше к этому окну не подходить. А горы видны почти из каждого окна. И из каждой пробоины в крыше. К 15-му месяцу сербы на горах поняли – артиллерия лишь разрушает дома. Уже была сожжена Национальная библиотека. И что доказали – уничтожили собрание произведений сербского же поэта 19-20 века Алексы Шантича. Помимо сотен томов средневековых манускриптов и первопечатных книг. Намного больше человеческих жертв от мин – мины падают вертикально на город, дома не защищают, стены не ловят снаряды. Мы приехали в этот двор через несколько часов после того, как миной убило 7 детей. Потом в морге отец одного из них, стоя над обрубками тела своего ребенка, крикнул мне – вот, любуйся, что твой Ельцин сделал. Я не показала эти кадры тогда – я не покажу их сейчас. Есть то, что журналисты несут с собой. В соседнем дворе рыли могилы. Не хватало мест на кладбище. Под кладбище приспособили олимпийский стадион. Но он простреливался – со всех сторон. И черный юмор Сараево времен блокады – желаю тебе вернуться живым с кладбища.
11 тысяч погибших принял на себя город. Помню, тогда бросилось в глаза, что молодые женщины используют довольно яркую косметику. Мне пояснили – снайпер увидит в прицел, подумает: красивая девушка, не буду стрелять. И еще поразило, что в пригородах люди так внезапно вынуждены были бежать из домов, что на веревках осталось висеть постиранное белье. И оно так и сушилось, превращаясь в лохмотья, - 15 месяцев.
Официально осада началась 3 мая 1992 года. Накануне Югославская армия захватила лидера Боснии и Герцеговины Алию Изетбеговича. Босния тогда уже провозгласила независимость, а соседней Хорватии уже десять месяцев как шла война. В результате посредничества представителя ООН, канадского генерала Льюиса Маккензи удалось договориться об освобождении боснийского лидера, но по БТРу, в котором везли Изетбеговича и командующего вторым военным округом генерала Югославской армии Милутина Куканяца, был открыт огонь. Годом позже в Македонии мне говорили – мы не так глупы, мы дали Югославской армии вынести все, что они хотели, и уйти. Ни одного выстрела, ни одной провокации – мы не хотели повторения Сараево. Сербский генерал Йован Дивяк, отвечавший в годы блокады за оборону боснийской столицы. Кто стрелял в уходящую Югославскую армию?
Йован Дивяк: Нет смелости назвать ответственных. Но причины того, что случилось на Добровольческой улице, надо искать не в событиях 3 мая, а задолго до того. Первый конфликт в Боснии и Герцеговине начался в октябре 1991 года с нападения на деревню Равно в Герцеговине. Затем в марте 1992-го — Брчко, в апреле – Зворник, долина реки Дрина. Все это было подготовкой к тому, что потом произошло в Сараево. Можно сказать, что первая атака сербских военных на Сараево произошла 4 апреля – с нападения на тренировочный центр МВД и полицейские участки. Группа сербских военных заняла эти позиции, были захвачены 160 курсантов. Это началось после референдума о независимости Боснии и Герцеговины. А сам конфликт вокруг Сараево надо отсчитывать от 2 мая, когда в рамках артиллерийской подготовки югославская армия с 5 до 7 утра сначала обстреливала город, а затем выступила с бронетехникой, танки и бронетранспортеры были выставлены напротив президентского дворца, в Скендерии.
Ирина Лагунина: Зачем Югославская армия устроила провокацию, а затем ушла, оставив отрядам Ратко Младича право вакханалии над осаждённым городом.
Йован Дивяк: Мы никогда так и не узнали, чего пыталась добиться всем этим югославская армия. Нам объясняли, что целью было спасение солдат, которые находились в городе. Почему все это происходило таким образом? Это была ошибка белградского командования 2-м корпусом. И в этот день произошли столкновения между военнослужащими югославской армии, полувоенными сербскими формированиями, с одной стороны, и силами Территориальной обороны, с другой. Тогда еще армии Боснии и Герцеговины не существовало, была Территориальная оборона. И этот бой выиграли силы Территориальной обороны. На следующий день, совместно с представителями ООН, был разработан план вывода 2-го полка. Мы не знаем деталей, кто ответствен, кто разрабатывал этот план вывода войск, но на колонну. И вот за это надо наказать. Надо найти виновных и наказать тех, кто совершил зло. Почему этого не сделали? Это проблема политический воли. У Международного суда, который действовал в Сараево до 2009 года, все было уже готово, чтобы начать процесс о Добровольческой улице, но судьи вынуждены были покинуть Сараево. И с тех пор этим делом занимается Уголовный суд Боснии и Герцеговины. Но как выбрать виновного из 17 человек? По этому поводу нет согласия среди политиков с трех сторон. Сербы настаивают, бошняки в ответ говорят, что Гаагский суд заключил, что происшествия не было, да был конфликт, но это была случайность, и так мы можем долго дискутировать в Боснии-Герцеговине. Вы меня спрашиваете почему? Я не знаю. Я считаю, что ни у кого нет смелости довести до конца этот судебный процесс в Сараево.
Ирина Лагунина: Когда по БТРу, стоявшему на Доброволечской улице, окрыли огонь, Дивяк закричал «не стреляйте». Мы стоим с генералом на той самой улице, на том самом месте, где все это произошло.
«А сербы сейчас, показывая эту запись, вырезают «не» и оставляют, что я будто бы кричал «стреляйте», - говорит он мне.
Йован Дивяк: Я настаиваю на том, что нужно окончательно разобраться с этим вопросом — 2 или 3 мая. Когда говорят о 3 мая, это командир 2-го округа генерал Куканяц сказал, что было 7 мертвых. Это он сказал 3-го мая. Но сербы с этим не соглашаются и говорят, что это он виноват. Националисты обвиняют генерала Куканяца и даже спрашивают, почему он был не в конце, а в голове этой колонны. Националисты правды не хотят...
Ирина Лагунина: Правда состояла в том, что по нормам ООН на каждого запертого в той блокаде должно было приходиться по 450 граммов хлеба в день. В реальности приходилось по 36 граммов. Когда я оказалась там в первый раз, единственная в городе пекарня прекратила работу. Мука была, но не было электричества, не было мазута для генераторов. То малое, что осталось, хранили для больницы. Людям начали выдавать просто муку. А что с ней сделаешь, если нет ни воды, ни огня, чтобы выпечь хлеб. Жалкую струйку газа из России сербы то открывали, то закрывали – в зависимости от конъюнктуры в политике. Еще в ооновский паек входили макароны, бобы, рис – все требует воды и варки. «Добро пожаловать в концлагерь Сараево, ключи от которого держит православный копт из Египта Бутрос Гали», - встретил нас в 1993-м глава боснийских мусульман, раис-уль-улема Мустафа Церич.
Нет понятия «завтра». Нет понятия «сегодня вечером», «через час», «через минуту». Есть «сейчас», в «сей момент». «Пока живы».
Я вернулась в Сараево. Я пыталась найти этот двор, где были убиты семеро детей, но таких дворов – весь старый город. Я впервые забралась на те горы, где были сербские позиции. Вот здесь Эдуард Лимонов по приглашению Радована Караджича пробовал новый пулемет – кадры из фильма «Сербский эпос», представленные международному трибуналу по бывшей Югославии в Гааге в качестве одного из доказательств факта военных преступлений. И при этом Сараево был многонациональным городом. Во время осады я говорила с приговоренным сараевским судом к смертной казни за убийства и изнасилования почти четырех десятков мирных граждан боснийским сербом Бориславом Гераком – его отец продолжал жить в Сараево. Я спросила его: Ты никогда не задумывался, что любой из снайперов на горах мог убить твоего отца? «Я об этом не думал», - ответил он мне. Генерал, глава обороны Сараево Йован Дивяк.
Йован Дивяк: Лет 5 назад сербы настояли на том, чтобы собрать комиссию для выяснения точного количества погибших в Сараево сербов. Тогда комиссию собрать не удалось. 3 года назад мы все-таки собрали межнациональную комиссию, состоящую из сербов, хорватов и боснийцев, которая должна была, наконец, разобраться с количеством погибших в Сараево - не только сербов, а вообще всех. Сербы согласились. Но на первом же заседании бошняки потребовали выяснить не только точное количество человеческих жертв, но также подсчитать и убытки от разрушений в городе. Они заявили, что городу был нанесен ущерб на сумму в 14 миллиардов евро. Сербы отказались. И как только сербы отказалась, опять началась пропаганда и пустые слова. В Баня Луке Президент ассоциации родственников сербов-жертв событий в Сараево настаивает, что погибших было 10 тысяч. Но я был тогда в Сараево и знаю точно, что за всю войну были убиты примерно 750 человек. И это мое мнение поддерживают заключения международных судей, которые также полагают, что в Сараево за годы осады были убиты 750 сербов, причем многие из них убиты выстрелами сербских снайперов с гор, убиты не как сербы, а как граждане Сараево. Среди десятков тысяч жертв были убиты примерно 750 мирных жителей-сербов.
Таким образом, я настаиваю на том, что все это нужно решать в рамках судебной системы в Сараево, а не в другом месте. Решить должен суд, как все это организовать. С другой стороны, нужно собрать межрегиональную комиссию с участием Хорватии, Боснии и Герцеговины и Сербии, так же как сделали в Южной Африке, в Центральной Америке. Только так можно решить все эти проблемы с погибшими, с военными преступниками и со всем прочим.
Вы меня спрашиваете, почему этого не сделано? Я не знаю.
Туннель жизни
Ирина Лагунина: В 1993-м, на 15-м месяце блокады, я написала: «если кто-то верит, что город выживет, - это утопия. И даже если блокада будет снята, сараевцы уже никогда не смогут пережить в себе месяцы окружения. Сараевские дети не могут уснуть, если ночью не стреляют». Но город пытался выжить. В конце 1992 года штаб обороны Сараево принял решение рыть туннель под аэропортом – самой узкой линией блокады, разделявшей город и свободную от армии боснийских сербов территорию Боснии. На этой самой свободной территории туннель начинался из частного дома Алии и Шиды Колар, их сына Байро и их внуков Эдиса и Эмина. Рыли вручную. Со стороны Сараево туннель был укреплен металлическими конструкциями, которые удалось собрать по сараевским фабрикам. Со стороны свободной территории железо найти было трудно. Укрепляли деревянными опорами из лесов на горе Игман по соседству. Туннель в рост и в ширину одного человека. Движение одностороннее. Сначала еду и боеприпасы для города возили вручную на тачках. В обратную сторону так же вывозили раненых. Затем проложили рельсы для небольшой вагонетки. Чуть позже – трубу или, лучше сказать, тостый шланг, по которому перекачивали в город нефть. Нефть закачивали по ночам. Вход в туннель со стороны свободной территории постоянно обстреливался. В общей сложности по этому району армия боснийских сербов выпустила более 10 тысяч снарядов. Один попал в очередь людей у самого лаза.
Затем правительство Германии подарило специальный кабель – по нему в Сараево начало поступать электричество. Проложили телефонный кабель и обеспечили город связью с внешним миром. Все это при том, что туннель постоянно заливало водой, и тогда движение прекращалось, и группа инженеров откачивала ее рядом с кабелем высокого напряжения.
Сейчас в этом месте музей. Одновременно с нами туда приехала группа студентов из соседней Хорватии. Я заметила, что внук хозяина дома Эдис начал рассказ о туннеле с описания блокады. Эти подростки – послевоенное поколение. Для них это – уже история.
Пока продолжался этот рассказ, отец Эдиса Байро рассказал мне, что бывают и туристы из Сербии, но в основном одиночки, организованных групп нет. Были несколько человек и из России. Пока мы стоим у дома с Байро, в музей продолжают приезжать посетители. Мы отмахиваемся от особенно назойливых по осени ос. «Вот так и сербы – как осы», - замечает один из посетителей. И наступает неловкая пауза.
«Туннель в годы войны, сохраненный в мире – связь между трагическим прошлым и внушающим больше надежды будущим. С глубоким уважением к народу Боснии. Ричард Холбрук». Написано в гостевой книге музея. В 1995 году американский дипломат, посол Ричард Холбрук был одним из создателей Дейтонских соглашений, 16-летие которых отмечается в эти дни. Дейтонские соглашения, которые стороны приняли 21 ноября 1995 года на военной базе в Дейтоне и которые подписали 14 декабря того же года в Париже, положили конец блокаде Сараево, длившейся в общей сложности 1425 дней, самой длинной блокаде в современной истории. Линии фронта больше нет. Но есть граница между национальностями и религиями. Так что не работает в тех самых Дейтонских соглашениях, одним из гарантов которых является и Россия?
После Дейтона
Ирина Лагунина: Уже больше года в Боснии не могут сформировать правительство. Когда в Баня Луке, столице Республики Сербской в Боснии, я спросила президента республики Милорада Додика, почему, получила такой ответ.
Милорад Додик: Вы приехали в страну, которая создана не волей, проживающего здесь народа, а волей международного сообщества. Дейтонские соглашения были достигнуты по разным причинам – кто-то хотел этого, кто-то подписал соглашения под давлением. Чтобы объяснить это вашим слушателям, понадобилась бы целая передача. Скажу только вкратце: ситуация с выбором Совета министров отражает ситуацию в стране, в Боснии и Герцеговине. Это факт, что народы, живущие в Боснии, никогда не заявляли о том, что они хотят жить в этой стране. Также факт, что один из народов хочет навязывать, демонстрировать свою волю большинства двум другим народам, не желающим жить в таких условиях. Можно свести проблему Совета министров на уровень министерских кресел и постов, кто какой займет, однако в данном случае эта невозможность выбора исполнительного органа типична, и она напрямую связана с концепцией построения Боснии и Герцеговины.
Ирина Лагунина: Это мое интервью вызвало письмо протеста со стороны лидера боснийских мусульман, или бошняков, члена президентского триумвирата страны Бакира Изетбеговича. Я попросила коллег в Сараево спросить, что вызвало такой его гнев.
Бакир Изетбегович: На этот раз повод для гнева – его заявление о том, что бошняки как народ существуют, лишь начиная с 1993 года, и что нигде в Боснии и Герцеговине их нет, и что он не может построить свою национальную идентичность, иначе как уничтожая идентичность других. Народу, который пережил этнические чистки в той в той части страны, которую представляет господин Додик, народу, который пережил геноцид в Сребренице, народу, чьи мечети разрушены сербскими войсками, - этому народу сказать, что он строит свою национальную идентичность, через разрушение чужой? Это бессмысленно и не обоснованно. Я считаю, что господин Додик своей риторикой и своей политикой приостановил положительные процессы в Боснии и Герцеговине - процессы примирения, процессы евро-атлантической интеграции. Его политика приводит к напряжению в Боснии и Герцеговине, она может привести к серьезным конфликтам. На данный момент в результате этой политики иссякли инвестиции – капитал ведь не идет в страны, где такая атмосфера, как сейчас в Боснии и Герцеговине.
Ирина Лагунина: Меня поразило, как не далеко от войны ушла страна за 16 лет мира. Фактически произошел этнический раздел. Сараево раньше называли Иерусалимом Европы. Теперь это точно европейский Иерусалим, потому что есть Восточное Сараево – новый город, куда переехали Сербы. Между частями стены еще нет, но нет и транспортного сообщения. Генерал Йован Дивяк.
Йован Дивяк: На мой взгляд, сегодня ситуация очень сложная. Сараево был европейским и мировым примером многонационального города, где все народы и представители всех религий говорили на одном языке. А сегодня мы действительно разобщены. Сараево разделено на две части. Часть Сараево принадлежит Сербской Республике, там живут 80 тысяч сербов, которые не хотят вступать ни в какие контакты с Сараево, столицей Боснии. Редко, когда сербские студенты поступают в Сараевский университет - они предпочитают учиться в Баня Луке или Белграде. У нас есть одна девушка-студентка, приехавшая из Восточного Сараево, ей и здесь было поначалу тяжело, и в Восточном Сараево ей все время говорят: ''Почему ты учишься в Сараево, а не в Белграде или Баня Луке''?
Раньше в Сараево проживали 50% бошняков, 33% сербов, 12% хорватов, остальные пять процентов – другие национальности, а сегодня здесь 90% бошняков.
Та же проблема в Баня Луке: до войны там жили 50% сербов и 40 % бошняков, а сегодня - 95% сербов. То же - в Мостаре. Вот, говорят о Сараево, как о столице Боснии, но большинство сербов не признают его своей столицей. Милорад Додик, президент Республики Сербской, часто повторяет: «Сараево - не моя столица, моя столица это Белград». Сначала - Сербия, а потом - всё остальное. Это — зеркало 1993 года. Все осталось так же, но мы сильнее разделены.
