Ирина Лагунина: «Вождь обреченных». Так Владимир Абаринов и Игорь Петров озаглавили шестую главу своего исторического исследования «Русский коллаборационизм». Часть вторая главы шестой посвящена генералу Власову.
Владимир Абаринов: Сталинская пропаганда изображала генерала Власова закоренелым троцкистом, предателем и шпионом. Однако было время, когда она же его превозносила. Части Власова отличились в боях за Киев, а сам он благополучно вышел из окружения. Власов – один из военачальников, остановивших немецкое наступление под Москвой, удостоившийся за это особой похвалы верховного главнокомандующего.
На войне у него, как у многих офицеров и генералов, появилась военно-полевая жена – военврач Агнесса Подмазенко. Мы не собираемся смаковать здесь подробности этих отношений – просто Подмазенко была вместе с Власовым при выходе из киевского котла, и впоследствии ей пришлось давать показания об этом. «Успехи немцев, - говорила она, вероятно, отвечая на вопрос, не проявлял ли Власов уже тогда склонности к предательству, - он рассматривал как временные и противопоставлял им исторические факты, когда при первоначальных неуспехах в войне русские выходили победителями, высказывал свою уверенность, что и в настоящей войне Германия будет побеждена. Когда выходили из окружения, никаких отрицательных настроений он не высказывал и только желал быстрее соединиться с частями Красной Армии».
В январе 42-го Агнесса Подмазенко была демобилизована по беременности. Отцом ребенка был Власов. Подмазенко считала себя законной женой генерала и безропотно отбыла пятилетний срок как член семьи изменника родины.
Власов писал с фронта очень похожие письма обеим своим женам. Различались они только именем адресата, а имена – одной буквой: одну из них он звал «Аня» а другую - «Аля». Вот письмо Агнессе Павловне Подмазенко. Март 1942 года.
"Дорогая Аля, я уже тебе писал, что я имел очень большую честь беседовать с самым большим человеком у нас. Это самое счастливое в моей жизни время. Он так мудр и вместе с тем прост и так заботлив о нас, даже спросил, где у меня семья и буду ли я отдыхать там на месте. Я сказал, что семья моя далеко и я немедленно возвращаюсь домой. Поэтому я был у него не больше трех часов и быстро возвратился. Поэтому время на получение орденов у меня и не хватило. Не горюй, милый Алик! Все, что заработано, не пропадет. Сразу получим все, когда покончим с фашистской сволочью".
Владимир Абаринов: А это – письмо Анне Михайловне Власовой. Май 42-го.
"Дорогая и милая, родная Аня!
Хотелось бы в этом письме написать все, но ведь разве это в письме можно сделать. Конечно, нет. Лучше было бы видеть тебя, бесконечно целовать и много говорить о прошедших переживаниях, которые раньше с начала войны были очень и очень тяжелы, потом под Москвой веселые минуты, часы и месяцы разгрома сволочей и свидания с тов. Сталиным, нашим любимым Вождем. Эти незабываемые минуты. Он даже меня спросил: где Ваша семья? Я, конечно, сказал. И он радовался, что моя жена все же эвакуировалась из этого ада. Вот какой он Великий Человек. Дорогая Аня! ведь очень многие среди нас сейчас потеряли свои семьи. Муж — жену, детей, а жена — мужа и т.д. Я все же рад хотя бы тому, что ты жива и далеко от этой ужасной бойни, которую нам навязал фашизм. Но мы его, черта, все равно уничтожим, и в этом нет никакого сомнения. И уничтожим в этом же году. Дорогая Аня, милая, любимая, родная! Я тоже многое пережил. Ты, вероятно, все это знаешь. Тебе об этом, наверное, уже все рассказали. Поэтому не буду об этом вспоминать. Одно скажу: ведь недаром я получил звание генерал-лейтенанта и орден Красного Знамени, и я два раза лично беседовал с нашим великим Вождем. Это, конечно, так не дается. Тебе уже, наверное, известно, что я командовал армией, которая обороняла Киев. Тебе также известно, что я также командовал армией, которая разбила фашистов под Москвой и освободила Солнечногорск, Волоколамск и др. города и села, а теперь также командую еще большими войсками и честно выполняю задания правительства и партии и нашего любимого вождя тов. Сталина".
Владимир Абаринов: Это письмо написано уже из расположения 2-й ударной армии в составе Волховского фронта. Первоначально перед фронтом стояла задача прорвать блокаду Ленинграда, но к весне 2-я ударная сама оказалась в окружении. Положение было в полной мере отчаянным. Армия осталась без боеприпасов, продовольствия и медикаментов. Наконец в 20-х числах июня по решению военного совета армии начался выход из окружения мелкими группами. Во главе одной из таких групп из волховского котла вышел генерал-лейтенант Власов. 12 июля он оказался в немецком плену.
Каким образом это произошло? На этот счет существуют разные версии. Некоторые источники сообщают, что для спасения Власова Ставка прислала самолет, но Власов отказался от эвакуации и остался с обреченными частями. Сотрудник Власова Сергей Фрёлих, написавший его биографию, сообщает, что причиной этого решения стала телеграмма, которую прислала Власову жена.
«Я сам читал эту телеграмму, - пишет Фрёлих. – В ней стояло: «Дорогой Андрей, вчера у нас были гости, но все кончилось благополучно». Что бы это значило? По объяснению Власова (я по своей наивности этого не понял), это значило: «Вчера в нашем доме был обыск НКВД». Или другими словами: «Если ты вернешься, тебя будут судить».
По другой версии, его выдали немцам местные крестьяне.
По третьей, – ее изложил сам Власов в своем открытом письме «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом» - он прозрел тогда, когда из-за некомпетентности верховного командования в волховских болотах бессмысленно гибли солдаты его армии.
Игорь, что вы думаете обо всем этом? Какую версию считаете наиболее достоверной?
Игорь Петров: Эти версии друг друга не отрицают. Насколько мы знаем от соратников Власова, из немецких источников, он действительно был выдан немцам крестьянами. С телеграммой, о которой Фрёлих пишет, с ней не все так просто.
Она упоминается в других источниках, например, в биографии, написанной Свеном Штеенбергом, эпизод подается вот как: "Именно тогда в ставке Власова неожиданно появилась Мария Воронова, которая передала командующему письмо от жены. На обратной стороне конверта имелся отпечаток детской ладошки их сына – приветствие отцу и своего рода талисман для него. Это письмо было последним, которое дошло до Власова, и он сохранил его при себе до самой смерти. В письме содержалась и такая фраза: "Были гости". Сотрудники тайной полиции обыскали его дом, несмотря на всю безупречную службу, несмотря на награждения от Сталина. Горькое осознание этого стало одним из мотивов, побудивших Власова принять вскоре судьбоносное решение". Наконец, Владимир Поздняков, один из ближайших соратников, впоследствии биограф Власова, рассказывает, что Мария Воронова была в семье Власова домашней работницей и приехала в штаб Второй ударной армии, чтобы сообщить, что в московской квартире Власова был произведен обыск, который, однако, не дал никаких результатов.
Попробуем разобраться со всеми этими фактами. Во-первых, жена Власова Анна Михайловна находилась на тот момент в эвакуации в Чкаловской области. О том, что происходило в этот момент в ее квартире, она не имела понятия, наоборот - сам Власов ее информировал в письмах, например: "Коротко о наших вещах. Часть вещей наших вывезена, находится в надежном месте". Значит она вряд ли могла послать телеграмму об обыске в квартире. Кроме того, у Анны Михайловне детей не было, а у Штеенберга говорится об отпечатке детской ладошки.
Как вы уже упомянули раньше, у Агнессы Подмазенко родился сын от Власова, теоретически она могла прислать письмо с отпечатком ладошки, но сама она тоже находилась далеко от Москвы, в Энгельсе. Поэтому о возможном обыске на власовской квартире вряд ли что могла знать. И Мария Воронова, которая упоминается в мемуарах выше, она была поваром при штабе Власова, вместе с ней потом Власов попал в немецкий плен (это другая уже история), якобы она привезла то самое письмо и была домработницей Власовых. Но в письмах Подмазенко, которые мы можем прочитать, Власов постоянно упоминает Марусю-повара, и говорит о том, что сама Подмазенко ее перед отъездом из власовского штаба Власову рекомендовала. Поэтому версия Позднякова о том, что Мария Воронова прежде была домработницей Власова, могла находиться у них на квартире, тоже проверки фактами не выдерживает. Все это заставляет усомниться, что история с телеграммой имеет под собой реальную основу.
Что касается вопроса, каковы были подлинные мотивы Власова, то он, конечно, очень сложен. Уже копий вокруг него сломано великое множество, чужая душа, тем не менее, по-прежнему потемки. Мне лично кажется, что рассказ о том, что вся преступность сталинского режима стала ясна Власову лишь в волховских болотах, как и телеграммы, мне обе истории кажутся чересчур мелодраматическими.
Сам Власов был подлинным продуктом советской системы, а она довольно быстро приучала человека к инвариантности, к тому, что вчерашний герой революции сегодня враг народа, а завтра вообще пятно ретуши на фотографии. Поэтому переход от лозунга "Бить фашистских гадов" к лозунгу "Россия без Сталина и жидов" вряд ли вызвал у него существенную внутреннюю ломку. А вот реально ли он был готов менять методы, скрывавшиеся за этим фасадом, я не уверен.
Во многих немецких воспоминаниях Власов бросает, полушутя говоря о собственных товарищах: этого потом повесим, а того мы расстреляем. Уже известный нам полковник Олетс шуток этих не оценил, на полном серьезе утверждал после войны: "Власов однажды сказал мне, что единственным способом удержать в повиновении 150 разных национальностей является беспощадная жестокость. Он говорил, что готов взять власть в России, но будет, конечно, необходимо ликвидировать несколько миллионов человек, чтобы усмирить остальных и получить над ними контроль". Безусловно, это гиперболизация, тем не менее, как мне кажется, заслуживающая внимания.
Такие разные люди, как тот же Олетс и Илья Эренбург, считали главным мотивом дезертирства Власова его честолюбие. Эренбург писал вот что: "Власов не Брут и не князь Курбский, мне кажется, все гораздо проще. Власов хотел выполнить порученное ему задание, он знал, что его поздравит Сталин, он получит еще один орден, возвысится, поразит всех своим искусством перебивать цитаты из Маркса суворовскими прибаутками. Вышло иначе: немцы были сильнее, армия снова попала в окружение. Оказавшись в плену, он начал думать, что ему делать. Он хорошо знал политграмоту, восхищался Сталиным, но убеждений у него не было, было честолюбие. Он понимал, что его военная карьера кончена. Если победит Советский Союз, его посадят, в лучшем случае разжалуют. Значит остается одно – принять предложение немцев и сделать все, чтобы победила Германия. Тогда он будет главнокомандующим или военным министром обкорнанной России под покровительством победившего Гитлера".
Другие мемуаристы, к примеру, Штрикфельдт, возражают: "Если бы речь шла только о честолюбии, то он особенно не беспокоился бы о судьбе пленных или остарбайтеров и не стремился бы облегчить ее". Китаев и вовсе приводит такие пафосные слова Власова, обращенные к товарищам: "Не ищите на этом пути славы, не ждите наград и благодарностей. Может быть кто-нибудь из вас рассчитывает остаться в живых, я лично не рассчитываю". Это конец 42-го года.
У нас не очень много информации о том, что реально случилось между пленением Власова и его открытым выступлением на немецкой стороне в Виннице. Если рассматривать последовательно первый допрос, в нем Власов не выдал какой-то сверхсекретной информации, тут я совершенно согласен с таким знатоком власовской биографии, как Кирилл Александров. Все, что он говорил, немцы уже хорошо знали. Другие генералы на допросах рассказывали столько же или даже больше, взять того же Лукина. Затем Власова повезли в лагерь в Винницу. Тут у нас есть свидетельства советского агента, знавшего его и случайно встретившего в поезде. В его пересказе Власов выглядит человеком уставшим, которого долго возят туда и сюда по всей Украине, чтобы провести очередной допрос, но ни о каком сотрудничестве с немцами речи пока не идет.
И вот Власова привозят в Винницу, и туда приезжает Штрикфельдт. Надо отдать Штрикфельдту должное - дар убеждения у него, видимо, был немалый, мы это видели на примере Лукина. А Власов был, как мне кажется, человеком внушаемым. И Штрикфельдт его искушает, играет на всех уже известных нам клавишах: необходимость свергнуть сталинскую деспотию, необходимость помочь пленным и остарбайтерам, дает политические, как мы теперь знаем, невыполнимые обещания. И честолюбие тоже, конечно, использует: на той стороне Власов был одним из генералов, его к тому же в трудный момент послали фактически на убой, заткнули им прореху, а здесь, на этой стороне, он станет главным, со всей сопутствующей славой и исторической перспективой.
В последнем Штрикфельдт Власова не обманул, Власов действительно прославился, хотя в этой славе есть сильный геростратовый привкус. Так что, если подвести итог, то однословный ответ, который Власов дал на московском процессе, возможно, не столь и неверен: "Смалодушничал".
Владимир Абаринов: Сталинская пропаганда изображала генерала Власова закоренелым троцкистом, предателем и шпионом. Однако было время, когда она же его превозносила. Части Власова отличились в боях за Киев, а сам он благополучно вышел из окружения. Власов – один из военачальников, остановивших немецкое наступление под Москвой, удостоившийся за это особой похвалы верховного главнокомандующего.
На войне у него, как у многих офицеров и генералов, появилась военно-полевая жена – военврач Агнесса Подмазенко. Мы не собираемся смаковать здесь подробности этих отношений – просто Подмазенко была вместе с Власовым при выходе из киевского котла, и впоследствии ей пришлось давать показания об этом. «Успехи немцев, - говорила она, вероятно, отвечая на вопрос, не проявлял ли Власов уже тогда склонности к предательству, - он рассматривал как временные и противопоставлял им исторические факты, когда при первоначальных неуспехах в войне русские выходили победителями, высказывал свою уверенность, что и в настоящей войне Германия будет побеждена. Когда выходили из окружения, никаких отрицательных настроений он не высказывал и только желал быстрее соединиться с частями Красной Армии».
В январе 42-го Агнесса Подмазенко была демобилизована по беременности. Отцом ребенка был Власов. Подмазенко считала себя законной женой генерала и безропотно отбыла пятилетний срок как член семьи изменника родины.
Власов писал с фронта очень похожие письма обеим своим женам. Различались они только именем адресата, а имена – одной буквой: одну из них он звал «Аня» а другую - «Аля». Вот письмо Агнессе Павловне Подмазенко. Март 1942 года.
"Дорогая Аля, я уже тебе писал, что я имел очень большую честь беседовать с самым большим человеком у нас. Это самое счастливое в моей жизни время. Он так мудр и вместе с тем прост и так заботлив о нас, даже спросил, где у меня семья и буду ли я отдыхать там на месте. Я сказал, что семья моя далеко и я немедленно возвращаюсь домой. Поэтому я был у него не больше трех часов и быстро возвратился. Поэтому время на получение орденов у меня и не хватило. Не горюй, милый Алик! Все, что заработано, не пропадет. Сразу получим все, когда покончим с фашистской сволочью".
Владимир Абаринов: А это – письмо Анне Михайловне Власовой. Май 42-го.
"Дорогая и милая, родная Аня!
Хотелось бы в этом письме написать все, но ведь разве это в письме можно сделать. Конечно, нет. Лучше было бы видеть тебя, бесконечно целовать и много говорить о прошедших переживаниях, которые раньше с начала войны были очень и очень тяжелы, потом под Москвой веселые минуты, часы и месяцы разгрома сволочей и свидания с тов. Сталиным, нашим любимым Вождем. Эти незабываемые минуты. Он даже меня спросил: где Ваша семья? Я, конечно, сказал. И он радовался, что моя жена все же эвакуировалась из этого ада. Вот какой он Великий Человек. Дорогая Аня! ведь очень многие среди нас сейчас потеряли свои семьи. Муж — жену, детей, а жена — мужа и т.д. Я все же рад хотя бы тому, что ты жива и далеко от этой ужасной бойни, которую нам навязал фашизм. Но мы его, черта, все равно уничтожим, и в этом нет никакого сомнения. И уничтожим в этом же году. Дорогая Аня, милая, любимая, родная! Я тоже многое пережил. Ты, вероятно, все это знаешь. Тебе об этом, наверное, уже все рассказали. Поэтому не буду об этом вспоминать. Одно скажу: ведь недаром я получил звание генерал-лейтенанта и орден Красного Знамени, и я два раза лично беседовал с нашим великим Вождем. Это, конечно, так не дается. Тебе уже, наверное, известно, что я командовал армией, которая обороняла Киев. Тебе также известно, что я также командовал армией, которая разбила фашистов под Москвой и освободила Солнечногорск, Волоколамск и др. города и села, а теперь также командую еще большими войсками и честно выполняю задания правительства и партии и нашего любимого вождя тов. Сталина".
Владимир Абаринов: Это письмо написано уже из расположения 2-й ударной армии в составе Волховского фронта. Первоначально перед фронтом стояла задача прорвать блокаду Ленинграда, но к весне 2-я ударная сама оказалась в окружении. Положение было в полной мере отчаянным. Армия осталась без боеприпасов, продовольствия и медикаментов. Наконец в 20-х числах июня по решению военного совета армии начался выход из окружения мелкими группами. Во главе одной из таких групп из волховского котла вышел генерал-лейтенант Власов. 12 июля он оказался в немецком плену.
Каким образом это произошло? На этот счет существуют разные версии. Некоторые источники сообщают, что для спасения Власова Ставка прислала самолет, но Власов отказался от эвакуации и остался с обреченными частями. Сотрудник Власова Сергей Фрёлих, написавший его биографию, сообщает, что причиной этого решения стала телеграмма, которую прислала Власову жена.
«Я сам читал эту телеграмму, - пишет Фрёлих. – В ней стояло: «Дорогой Андрей, вчера у нас были гости, но все кончилось благополучно». Что бы это значило? По объяснению Власова (я по своей наивности этого не понял), это значило: «Вчера в нашем доме был обыск НКВД». Или другими словами: «Если ты вернешься, тебя будут судить».
По другой версии, его выдали немцам местные крестьяне.
По третьей, – ее изложил сам Власов в своем открытом письме «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом» - он прозрел тогда, когда из-за некомпетентности верховного командования в волховских болотах бессмысленно гибли солдаты его армии.
Игорь, что вы думаете обо всем этом? Какую версию считаете наиболее достоверной?
Игорь Петров: Эти версии друг друга не отрицают. Насколько мы знаем от соратников Власова, из немецких источников, он действительно был выдан немцам крестьянами. С телеграммой, о которой Фрёлих пишет, с ней не все так просто.
Она упоминается в других источниках, например, в биографии, написанной Свеном Штеенбергом, эпизод подается вот как: "Именно тогда в ставке Власова неожиданно появилась Мария Воронова, которая передала командующему письмо от жены. На обратной стороне конверта имелся отпечаток детской ладошки их сына – приветствие отцу и своего рода талисман для него. Это письмо было последним, которое дошло до Власова, и он сохранил его при себе до самой смерти. В письме содержалась и такая фраза: "Были гости". Сотрудники тайной полиции обыскали его дом, несмотря на всю безупречную службу, несмотря на награждения от Сталина. Горькое осознание этого стало одним из мотивов, побудивших Власова принять вскоре судьбоносное решение". Наконец, Владимир Поздняков, один из ближайших соратников, впоследствии биограф Власова, рассказывает, что Мария Воронова была в семье Власова домашней работницей и приехала в штаб Второй ударной армии, чтобы сообщить, что в московской квартире Власова был произведен обыск, который, однако, не дал никаких результатов.
Попробуем разобраться со всеми этими фактами. Во-первых, жена Власова Анна Михайловна находилась на тот момент в эвакуации в Чкаловской области. О том, что происходило в этот момент в ее квартире, она не имела понятия, наоборот - сам Власов ее информировал в письмах, например: "Коротко о наших вещах. Часть вещей наших вывезена, находится в надежном месте". Значит она вряд ли могла послать телеграмму об обыске в квартире. Кроме того, у Анны Михайловне детей не было, а у Штеенберга говорится об отпечатке детской ладошки.
Как вы уже упомянули раньше, у Агнессы Подмазенко родился сын от Власова, теоретически она могла прислать письмо с отпечатком ладошки, но сама она тоже находилась далеко от Москвы, в Энгельсе. Поэтому о возможном обыске на власовской квартире вряд ли что могла знать. И Мария Воронова, которая упоминается в мемуарах выше, она была поваром при штабе Власова, вместе с ней потом Власов попал в немецкий плен (это другая уже история), якобы она привезла то самое письмо и была домработницей Власовых. Но в письмах Подмазенко, которые мы можем прочитать, Власов постоянно упоминает Марусю-повара, и говорит о том, что сама Подмазенко ее перед отъездом из власовского штаба Власову рекомендовала. Поэтому версия Позднякова о том, что Мария Воронова прежде была домработницей Власова, могла находиться у них на квартире, тоже проверки фактами не выдерживает. Все это заставляет усомниться, что история с телеграммой имеет под собой реальную основу.
Что касается вопроса, каковы были подлинные мотивы Власова, то он, конечно, очень сложен. Уже копий вокруг него сломано великое множество, чужая душа, тем не менее, по-прежнему потемки. Мне лично кажется, что рассказ о том, что вся преступность сталинского режима стала ясна Власову лишь в волховских болотах, как и телеграммы, мне обе истории кажутся чересчур мелодраматическими.
Сам Власов был подлинным продуктом советской системы, а она довольно быстро приучала человека к инвариантности, к тому, что вчерашний герой революции сегодня враг народа, а завтра вообще пятно ретуши на фотографии. Поэтому переход от лозунга "Бить фашистских гадов" к лозунгу "Россия без Сталина и жидов" вряд ли вызвал у него существенную внутреннюю ломку. А вот реально ли он был готов менять методы, скрывавшиеся за этим фасадом, я не уверен.
Во многих немецких воспоминаниях Власов бросает, полушутя говоря о собственных товарищах: этого потом повесим, а того мы расстреляем. Уже известный нам полковник Олетс шуток этих не оценил, на полном серьезе утверждал после войны: "Власов однажды сказал мне, что единственным способом удержать в повиновении 150 разных национальностей является беспощадная жестокость. Он говорил, что готов взять власть в России, но будет, конечно, необходимо ликвидировать несколько миллионов человек, чтобы усмирить остальных и получить над ними контроль". Безусловно, это гиперболизация, тем не менее, как мне кажется, заслуживающая внимания.
Такие разные люди, как тот же Олетс и Илья Эренбург, считали главным мотивом дезертирства Власова его честолюбие. Эренбург писал вот что: "Власов не Брут и не князь Курбский, мне кажется, все гораздо проще. Власов хотел выполнить порученное ему задание, он знал, что его поздравит Сталин, он получит еще один орден, возвысится, поразит всех своим искусством перебивать цитаты из Маркса суворовскими прибаутками. Вышло иначе: немцы были сильнее, армия снова попала в окружение. Оказавшись в плену, он начал думать, что ему делать. Он хорошо знал политграмоту, восхищался Сталиным, но убеждений у него не было, было честолюбие. Он понимал, что его военная карьера кончена. Если победит Советский Союз, его посадят, в лучшем случае разжалуют. Значит остается одно – принять предложение немцев и сделать все, чтобы победила Германия. Тогда он будет главнокомандующим или военным министром обкорнанной России под покровительством победившего Гитлера".
Другие мемуаристы, к примеру, Штрикфельдт, возражают: "Если бы речь шла только о честолюбии, то он особенно не беспокоился бы о судьбе пленных или остарбайтеров и не стремился бы облегчить ее". Китаев и вовсе приводит такие пафосные слова Власова, обращенные к товарищам: "Не ищите на этом пути славы, не ждите наград и благодарностей. Может быть кто-нибудь из вас рассчитывает остаться в живых, я лично не рассчитываю". Это конец 42-го года.
У нас не очень много информации о том, что реально случилось между пленением Власова и его открытым выступлением на немецкой стороне в Виннице. Если рассматривать последовательно первый допрос, в нем Власов не выдал какой-то сверхсекретной информации, тут я совершенно согласен с таким знатоком власовской биографии, как Кирилл Александров. Все, что он говорил, немцы уже хорошо знали. Другие генералы на допросах рассказывали столько же или даже больше, взять того же Лукина. Затем Власова повезли в лагерь в Винницу. Тут у нас есть свидетельства советского агента, знавшего его и случайно встретившего в поезде. В его пересказе Власов выглядит человеком уставшим, которого долго возят туда и сюда по всей Украине, чтобы провести очередной допрос, но ни о каком сотрудничестве с немцами речи пока не идет.
И вот Власова привозят в Винницу, и туда приезжает Штрикфельдт. Надо отдать Штрикфельдту должное - дар убеждения у него, видимо, был немалый, мы это видели на примере Лукина. А Власов был, как мне кажется, человеком внушаемым. И Штрикфельдт его искушает, играет на всех уже известных нам клавишах: необходимость свергнуть сталинскую деспотию, необходимость помочь пленным и остарбайтерам, дает политические, как мы теперь знаем, невыполнимые обещания. И честолюбие тоже, конечно, использует: на той стороне Власов был одним из генералов, его к тому же в трудный момент послали фактически на убой, заткнули им прореху, а здесь, на этой стороне, он станет главным, со всей сопутствующей славой и исторической перспективой.
В последнем Штрикфельдт Власова не обманул, Власов действительно прославился, хотя в этой славе есть сильный геростратовый привкус. Так что, если подвести итог, то однословный ответ, который Власов дал на московском процессе, возможно, не столь и неверен: "Смалодушничал".
