В Студии театрального искусства режиссер Вера Камышникова поставила спектакль по стихам Иосифа Бродского. Он называется "Шествие". Помимо одноименной поэмы-мистерии (1961) , в него вошли: "Портрет трагедии" (1991), "Рождественский романс" (1961) и "Прощайте, мадемуазель Вероника" (1967), то есть, в основном, ранние стихи. В спектакле занято 13 актеров, каждому досталось по несколько ролей.
Актриса "СТИ" Мария Шашлова говорит, что "Шествие" задумывалось, как учебная работа:
– Хотелось что-то придумать, поискать. Мы собрались, начали читать, разбирать, потом распределили роли и стали сочинять. Хотелось придумать само это шествие. Вариантов было много. Первые ассоциации были, конечно же, венецианские, но Вера Петровна Камышникова предложила нам путешествие по театру, точнее – шествие. Это дерзость, трудность, потому что мы очень зависим от зрителей, от того, включаются они в игру или нет. Мы все это затевали как ученическую работу, как тренинг, потому что стихи – это вообще особая история: это и ритм, и смысл. А тут еще взаимодействие со зрителями и друг с другом. Искусство Бродского – творение словом и смыслом. Это переплетение на слух воспринимается не очень просто. Чаще всего в жизни человек бывает или очень сердечный, или очень умный. А Бродский он и умный и очень душевный. Актеры должны и эмоцию передать, и держать тонкую интеллектуальную иронию Бродского. "Шествие" он писал, будучи очень молодым, поэтому, мне кажется, главный посыл здесь очень простой, сердечный: тема уходящей любви, которая не может уйти, постоянно возвращается, и непонятно, что с этим делать, как проститься.
На спектакль билетов не продают, пускают по приглашениям, рассчитан он не более чем на 30 зрителей, но это настоящий спектакль, и устроен он довольно затейливо. Произведение написано в форме мистерии, оно разбито на отдельные главы: романс, то есть монолог одного из героев, сопровождается поэтическим авторским комментарием. Если у Бродского написано "романс", солирует один актер. Если сказано "романс с хором", его исполняет солист и хористы. Артисты театра, а вместе с ними публика, шествуют за Бродским буквально, переходя из одной части театра в другую. Иногда можно сидеть, иногда приходится стоять на лестничных пролетах. Это не просто формальный прием: постоянными перемещениями задается ритм, вернее, ритм стиха подхватывается ритмом движения. Интерьеры театра (художник Александр Боровский) очень красивы. В них старина (сохранены фрагменты кирпичной кладки и арматуры, деревянные лестницы золотоканительной фабрики, которая прежде располагалась в этих стенах) сочетается с современным дизайном. Стихи Бродского тоже старинно-современны, пространство и поэзия стилистически подходят друг другу. Молодые актеры хорошо читают стихи: не уподобляя их прозе (как это часто бывает в театре), ведут мелодию. При этом смысл не теряется, он рождается из самой мелодии и вызванных ею эмоций. Природа актерского существования здесь та же, что в театре Петра Фоменко (это неудивительно, потому что режиссер Вера Камышникова преподает сценическую речь и в СТИ, и у Фоменко), то есть природа легкая, ироничная, кокетливая, театральная, но это никак не мешает нам видеть живых, настоящих, современных людей.
Как сказал классик, театр начинается с вешалки. Именно здесь, за гардеробной стойкой, и начинается "Шествие". Воображение Автора (Игорь Лизенгевич) словно материализует персонажей. Коломбина, ее возлюбленный Арлекин и чахнущий по ней Поэт, забираются в плащи, висящие на плечиках, и сами повисают на них, как марионетки. Пластика, интонации, манеры кукольные, а переживания подлинные.
Первая глава сыграна, и мы переходим в огромное белое фойе с большими окнами, в одно из которых попробует шагнуть Усталый человек. А на лестнице уже заводит свою мелодию Скрипач, и мы переносимся в послевоенный город, где куролесит шпана, и пробует вразумить ее старый резонер, которого у Бродского зовут Королем (Сергей Качанов). Зрители поднимаются по лестнице и попадают в фойе второго этажа, где тот же самый старик (теперь он зовется Торговцем) читает нам очередное нравоучение. Но Автору нет дела до его болтовни, возможно, потому что он теряет возлюбленную, но еще более вероятно – оттого, что не пишутся стихи. Ему на выручку спешит Муза (изумительная Ольга Калашникова) – светленькая, маленькая, с веселым личиком, в белой пене кружевных юбок, и с гусиным пером, торчащим из волос, как перо индейца в вихрах у озорного мальчишки. Она уже однажды удержала своего подопечного от самоубийства, просто захлопнув перед его носом тяжелые рамы окна, а сейчас напишет за него первые строфы стиха, тем самым, вновь вернет его к жизни. Правда, вернуть возлюбленную она ему не помогает – то ли это уже не ее епархия, то ли ревнива, и лишние дамы, даже вот та, упоенная собой Счастливица (Мария Шашлова), ей рядом с поэтом не нужны.
Шествие продолжается, и зрители поднимаются по лестнице на третий этаж, где похожие на скульптуры в католическом соборе в глубокие стенные ниши вписаны фигуры Любовников, и мы подслушиваем их дуэт. А на подоконнике следующего пролета сидит Гамлет (Александр Лутошкин) в белой смирительной рубахе и снова – как до него поэт – слишком пристально вглядывается в ночную темноту окна. Рядом с ним останавливается Черт (Александр Прошин), и зрители вынуждены смотреть на него снизу вверх. Черт удаляется, зрители полагают, что снова должны следовать за ним, но не тут-то было. Двери захлопываются: туда, куда он уводит Гамлета, нам еще рано.
Мы проходим через разные эпохи, и видим разных персонажей – от масок комедии-дель- арте до литературных героев: Дон Кихота, князя Мышкина (в превосходном исполнении Александра Прошина), Гамлета. Мы общаемся с обыкновенными людьми и с людьми незаурядными. Мы проходим по временам года и почти физически ощущаем, как меняется эмоциональное состояние Поэта. Мы путешествуем по его стихам и сознаем, что они объединены темами потерянной любви, судьбы, поиска Бога, тоски по проходящей жизни. Спектакль заканчивается так, как и поэма ("Три месяца мне было, что любить"), но, по сути, он завершается "Рождественским романсом", который Игорь Лизенгевич читает в манере Бродского, не копируя, но эскизно ее намечая:
"…как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево".
Золотая канитель великих стихов выводится на бывшей золотоканительной фабрике Алексеева-Станиславского, нынче – Студии театрального искусства Сергея Женовача. Ведь только в театре каждый вечер, без всяких "как будто", жизнь начинается снова.
Актриса "СТИ" Мария Шашлова говорит, что "Шествие" задумывалось, как учебная работа:
– Хотелось что-то придумать, поискать. Мы собрались, начали читать, разбирать, потом распределили роли и стали сочинять. Хотелось придумать само это шествие. Вариантов было много. Первые ассоциации были, конечно же, венецианские, но Вера Петровна Камышникова предложила нам путешествие по театру, точнее – шествие. Это дерзость, трудность, потому что мы очень зависим от зрителей, от того, включаются они в игру или нет. Мы все это затевали как ученическую работу, как тренинг, потому что стихи – это вообще особая история: это и ритм, и смысл. А тут еще взаимодействие со зрителями и друг с другом. Искусство Бродского – творение словом и смыслом. Это переплетение на слух воспринимается не очень просто. Чаще всего в жизни человек бывает или очень сердечный, или очень умный. А Бродский он и умный и очень душевный. Актеры должны и эмоцию передать, и держать тонкую интеллектуальную иронию Бродского. "Шествие" он писал, будучи очень молодым, поэтому, мне кажется, главный посыл здесь очень простой, сердечный: тема уходящей любви, которая не может уйти, постоянно возвращается, и непонятно, что с этим делать, как проститься.
На спектакль билетов не продают, пускают по приглашениям, рассчитан он не более чем на 30 зрителей, но это настоящий спектакль, и устроен он довольно затейливо. Произведение написано в форме мистерии, оно разбито на отдельные главы: романс, то есть монолог одного из героев, сопровождается поэтическим авторским комментарием. Если у Бродского написано "романс", солирует один актер. Если сказано "романс с хором", его исполняет солист и хористы. Артисты театра, а вместе с ними публика, шествуют за Бродским буквально, переходя из одной части театра в другую. Иногда можно сидеть, иногда приходится стоять на лестничных пролетах. Это не просто формальный прием: постоянными перемещениями задается ритм, вернее, ритм стиха подхватывается ритмом движения. Интерьеры театра (художник Александр Боровский) очень красивы. В них старина (сохранены фрагменты кирпичной кладки и арматуры, деревянные лестницы золотоканительной фабрики, которая прежде располагалась в этих стенах) сочетается с современным дизайном. Стихи Бродского тоже старинно-современны, пространство и поэзия стилистически подходят друг другу. Молодые актеры хорошо читают стихи: не уподобляя их прозе (как это часто бывает в театре), ведут мелодию. При этом смысл не теряется, он рождается из самой мелодии и вызванных ею эмоций. Природа актерского существования здесь та же, что в театре Петра Фоменко (это неудивительно, потому что режиссер Вера Камышникова преподает сценическую речь и в СТИ, и у Фоменко), то есть природа легкая, ироничная, кокетливая, театральная, но это никак не мешает нам видеть живых, настоящих, современных людей.
Как сказал классик, театр начинается с вешалки. Именно здесь, за гардеробной стойкой, и начинается "Шествие". Воображение Автора (Игорь Лизенгевич) словно материализует персонажей. Коломбина, ее возлюбленный Арлекин и чахнущий по ней Поэт, забираются в плащи, висящие на плечиках, и сами повисают на них, как марионетки. Пластика, интонации, манеры кукольные, а переживания подлинные.
Первая глава сыграна, и мы переходим в огромное белое фойе с большими окнами, в одно из которых попробует шагнуть Усталый человек. А на лестнице уже заводит свою мелодию Скрипач, и мы переносимся в послевоенный город, где куролесит шпана, и пробует вразумить ее старый резонер, которого у Бродского зовут Королем (Сергей Качанов). Зрители поднимаются по лестнице и попадают в фойе второго этажа, где тот же самый старик (теперь он зовется Торговцем) читает нам очередное нравоучение. Но Автору нет дела до его болтовни, возможно, потому что он теряет возлюбленную, но еще более вероятно – оттого, что не пишутся стихи. Ему на выручку спешит Муза (изумительная Ольга Калашникова) – светленькая, маленькая, с веселым личиком, в белой пене кружевных юбок, и с гусиным пером, торчащим из волос, как перо индейца в вихрах у озорного мальчишки. Она уже однажды удержала своего подопечного от самоубийства, просто захлопнув перед его носом тяжелые рамы окна, а сейчас напишет за него первые строфы стиха, тем самым, вновь вернет его к жизни. Правда, вернуть возлюбленную она ему не помогает – то ли это уже не ее епархия, то ли ревнива, и лишние дамы, даже вот та, упоенная собой Счастливица (Мария Шашлова), ей рядом с поэтом не нужны.
Шествие продолжается, и зрители поднимаются по лестнице на третий этаж, где похожие на скульптуры в католическом соборе в глубокие стенные ниши вписаны фигуры Любовников, и мы подслушиваем их дуэт. А на подоконнике следующего пролета сидит Гамлет (Александр Лутошкин) в белой смирительной рубахе и снова – как до него поэт – слишком пристально вглядывается в ночную темноту окна. Рядом с ним останавливается Черт (Александр Прошин), и зрители вынуждены смотреть на него снизу вверх. Черт удаляется, зрители полагают, что снова должны следовать за ним, но не тут-то было. Двери захлопываются: туда, куда он уводит Гамлета, нам еще рано.
Мы проходим через разные эпохи, и видим разных персонажей – от масок комедии-дель- арте до литературных героев: Дон Кихота, князя Мышкина (в превосходном исполнении Александра Прошина), Гамлета. Мы общаемся с обыкновенными людьми и с людьми незаурядными. Мы проходим по временам года и почти физически ощущаем, как меняется эмоциональное состояние Поэта. Мы путешествуем по его стихам и сознаем, что они объединены темами потерянной любви, судьбы, поиска Бога, тоски по проходящей жизни. Спектакль заканчивается так, как и поэма ("Три месяца мне было, что любить"), но, по сути, он завершается "Рождественским романсом", который Игорь Лизенгевич читает в манере Бродского, не копируя, но эскизно ее намечая:
"…как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево".
Золотая канитель великих стихов выводится на бывшей золотоканительной фабрике Алексеева-Станиславского, нынче – Студии театрального искусства Сергея Женовача. Ведь только в театре каждый вечер, без всяких "как будто", жизнь начинается снова.
