Вертолеты по случаю: К 60-летию Андрея Гаврилова

Иван Толстой: Сегодня я хочу рассказать не только о журналисте, переводчике, меломане, собирателе, издателе, гурмане, путешественнике, радиоведущем и моем многолетнем коллеге, но и добром друге, фонтанирующем идеями, - Андрее Гаврилове. Это ведь он разрабатывал идею таких программ, как ''Поверх барьеров на два голоса'' и ''Алфавит инакомыслия'', это Андрей Гаврилов подхватил мелодию, звучавшую в цикле ''Полвека в эфире'', и раскрутил ее историю так, что выпустил в своем музыкальном издательстве диск ''Liberty of Jazz''. А то, что диск этот не всем еще известен (хотя прошло уже не мало лет), так это не Андреева вина, а наша общая беда, что мы мало о нем говорим. Между тем, речь идет, не побоюсь сказать, о классической по тщательности и вкусу работе.
Вообще, Андрей Гаврилов – профессионал во всем, за что берется. Ему свойственно думать быстро, говорить кратко и ясно, без пафоса, динамично двигаясь к цели. Его КПД – впечатляющий. Вот берется он за синхронный перевод иностранных фильмов и быстро становится в этой области переводчиком номер один. (Ну, хорошо, как минимум, в тройке лучших). И мировую киноклассику мы знаем с гавриловского голоса: ''Бульвар Сансет'', ''Поющие под дождем'', ''Золото Маккены'', ''Крестный отец'', ''Звездные войны'', ''Инопланетянин'', ''Выбор Софи'', ''Однажды в Америке'', ''Индиана Джонс'', ''Терминатор'', ''Рэмбо'', ''Назад в будущее'', ''Полицейская академия'', ''Кошмар на улице Вязов'', ''Рокки'', ''Красавица и чудовище'', ''Криминальное чтиво'', ''Покахонтас'', ''Миссия невыполнима'', ''Один дома'', ''Титаник'', ''Матрица'', ''Троя'', ''Мумия'', ''Шрек'', ''Пираты Карибского моря''… А ведь я только начал список. Андрей Гаврилов перевел в общей сложности 233 фильма.
Но он ведь, прежде всего, музыкальный издатель. И один из основателей литературного издательства. И-и-и… Но чтобы не запутаться, давайте по порядку. Незадолго до юбилея я, воспользовавшись Андреевым присутствием в студии, чуть-чуть поспрашивал его.
Андрей, существует ли какое-то событие, какое-то явление, происшествие, которое произошло с вами или с кем-то, о котором вы могли бы сказать, оглядываясь на свои 60, что оно перевернуло вашу жизнь?

Андрей Гаврилов: Нет, я, наверное, не возьмусь сказать, что был поворотный пункт в моей судьбе, слишком много было каких-то вещей более значимых, менее значимых, которые куда-то подталкивали, и очень часто понимаешь, куда они тебя подталкивали, только много лет спустя. Я, конечно, помню август 1968 года, Чехословакию, как я стоял в очереди за газетой ''Правда'', потому что это была чуть ли не единственная газета, где хоть что-то было. В очереди говорили, что ''кажется, война началась''. Конечно, это событие повлияло.
Нет, Иван, я не могу сказать, что было нечто одно-единственное. Потому что хочется сказать, что это, конечно, знакомство с моей женой. Познакомились мы, кстати, в каком-то киноклубе на почве самиздата. Она его забыла на стуле, я его подобрал - так мы друг на друга обратили внимание. Это событие, которое, конечно, определило мою жизнь.

Иван Толстой: Тем не менее, я уверен, что в вашей жизни были какие-то люди-маяки, которые так или иначе привлекали ваше внимание, люди, без которых вы не мыслите своего мировоззрения, своего понимания лева и права. верха и низа, добра и зла, ведь наверняка такие люди были. Не потому, что вы хотели им подражать, но которые поражали ваше воображение.

Андрей Гаврилов: Да, с этим, наверное, попроще. Это, конечно, мои родители, и не потому, что они прививали какие-то общеморальные устои (это, очевидно, делают все родители по отношению к своим детям), а потому, что в 50-е годы, когда я рос, я стал замечать (я стоял и стою на том, что дети замечают в миллион раз больше, чем полагают взрослые), что в каких-то ситуациях, каких-то радостных репортажах патриотических по радио или телевизору, родители могли обменяться взглядом, могли вдруг промолчать, в их реакции на что-то могла быть легкая заминка. Мне не удалось поговорить с ними толком об этом, потому что папа умер довольно рано, я был то ли в 6, то ли в 7 классе, и мы с ним серьезно ни о чем не поговорили. Тем не менее, ощущение критичности к тому, что происходит, я ощутил очень остро и я считаю, что это было толчком в определенную сторону. Кстати, и первый самиздат в руки я получил от их друга, с которым они учились в Ленинградском университете. Был такой критик Лев Левицкий, человек очень интересной судьбы, он мне дал в руки первые машинописные листки, которые я когда-либо видел. Это были воспоминания Александра Гладкова о Пастернаке. Меня это еще поразило потому, что я был морально готов к тому, что получу в руки что-то типа ''долой советскую власть'', и тогда будет понятно, почему это предается из рук в руки и не печатается, а когда вдруг я прочел прекрасную литературу о великом поэте, то вопрос ''а почему же это не печатают?'' во многом подтолкнул меня еще дальше к осмыслению того, что происходит вокруг.
Позже, много лет спустя, когда я уже то ли закончил, то ли заканчивал институт, я познакомился с человеком, который до сих пор мой друг, это Женя Голынкин, замечательный наш режиссер-кинодокументалист, человек, который обладал фантастически чутьем на то, что такое хорошо и что такое плохо. Он был каким-то нравственным монитором в компании.
Я говорю об этом в прошедшем времени не потому, что он перестал им быть, а просто потому, что за прошедшие годы, я надеюсь, я немного его догнал в этом и могу какие-то решения принимать сам и за какие-то мнения свои отвечать сам. Но я помню, как мы всегда прослушивались к тому, что в спорных каких-то местах, скользких местах, непонятно нравственных местах Женькино мнение всегда было безупречным, было безошибочным.

Иван Толстой: Ну, вот, а теперь, воспользовавшись тем, что Андрей Гаврилов отправился на свое 60-летие в дальнее путешествие (его семья подарила ему на юбилей сказочный подарок – поездку на остров Пасхи, а я потребовал, чтобы он привез оттуда Пасхальный выпуск ''Поверх барьеров''), так вот, воспользовавшись отъездом Андрея, я записал, что думают о нем его друзья. Кинорежиссер Евгений Голынкин.

Евгений Голынкин: 41 или 42 года тому назад (в любом случае - больше 40 лет назад) я сидел на пляже Гурзуфа, обняв громадный арбуз, который я купил совершенно неизвестно зачем. Мои ленинградские друзья не приехали, и я просто не представлял себе, чем буду заниматься в одиночестве. А рядом какая-то компания ругалась из-за того, что ходившие в магазин, как всегда, принесли портвейн и, как всегда, забыли про закуску. Со словами ''у меня есть закусь'' я подкатил к ним этот громадный арбуз.
Это было 41 или 42 года тому назад. Вот с тех пор мы с Гавриловым продолжаем выпивать, закусывать и намерены продолжать это делать как можно дольше.

Иван Толстой: Андрей Гаврилов продолжает.

Андрей Гаврилов: Мне очень повезло, что я в свое время познакомился с замечательным критиком, киноведом, театроведом, переводчиком Яном Березницким. Его книга ''Как создать самого себя'', по моему мнению, до сих пор одна из лучших книг, изданных на русском языке об американском кино. Он мне привил потрясающую самокритичность или, по крайней мере, я в нем ее увидел и постарался этому подражать, потрясающее уважение и терпимость к другим и, вместе с тем, абсолютно жесткую беспощадную проницательность. Я помню, я таскал ему записи Высоцкого, которого он открывал благодаря мне, он его знал очень плохо, и он в тех песнях, что я слушал десятки раз, вдруг находил какой-то скрытый смысл, который меня абсолютно поражал, к которому я был абсолютно не готов.
Огромное влияние на меня оказал Владимир Кунин. Я счастлив, что я дружил с этим человеком. Человек, который уже в моем сознательном возрасте, когда, казалось бы, что все уже более или менее для тебя в мире понятно, вдруг показал мне, что такое есть настоящая работа. И то, как он боролся со своими смертельным болезнями, которые его преследовали не один десяток лет, его героическая, что бы там потом не говорили всякие оскароносные подонки, его трагическая и его светлая судьба оставила огромный след в моей жизни, в жизни моей семьи. Я счастлив, что мне выпало с ним столько лет быть рядом, что мы столько лет дружили.

(Юз Алешковский, ''Песня слепого'')

Иван Толстой: В сегодняшнюю программу мы включили музыку и песни, которые, насколько я знаю, Андрей Гаврилов очень любит.

Алексей Козлов: Я знаю Андрея Гаврилова с незапамятных времен, с тех советских времен, когда попасть в Дом кино на закрытые просмотры зарубежных фильмов удавалось только избранным. Это были маленькие комнатки такие, не в большом зале, а где-то внизу специальные были помещения, и вот туда нас с моей женой Лялей проводил Андрей по большому блату. Это было почти как на Лубянку пройти - надо было что-то там говорить. И вот в то время обнаружилось, какой он замечательный переводчик, он синхронист, каких мало. Он сходу, первый раз видя фильм (потому что его привозили и тут же увозили), переводил совершенно точно, у него какая-то интуиция специальная на все это. И вот так он нам помогал, мы дружили, и вдруг потом уже наступают новые времена и оказывается, что он становится колоссальным продюсером, организует свою издательскую компанию и начинает издавать совершенно некоммерческие альбомы. В том числе он был издателем моих первых альбомов в стиле нью-эйдж, параллельно он издавал Галича и разных преследуемых в советское время поэтов, писателей и, конечно же, музыкантов. Эта деятельность у него сейчас занимает, мне кажется, главный его интерес и главное место в жизни. И он продолжает такую донкихотскую работу несмотря на то, что это совершенно невыгодно.
Тем не менее, на таких людях и держится наша культура, наша история культуры. Потом это все остается и поэтому и не забывается то, что было зафиксировано. А как человек он вообще поразительный совершенно. Во-первых - добряк. Он мне в чем-то напоминает что-то среднее между Жаком Паганелем, Алексеем Толстым, одним из героев романа Льва Толстого ''Война и мир'' Пьером Безуховым.
И я еще не так давно открыл замечательную его черту, увлечение - он со всей семьей вдруг снимается и они куда-то улетают. Он такой путешественник. Причем не просто, как все богатые люди путешествуют, а он улетает, например, в Непал и там добирается до каких-то таких мест опасных и редких, куда обычный наш турист не рискнет даже соваться. И на этот раз тоже. Большие деньги, масса времени, сил, здоровья, тем не менее, он живет именно вот такими своими увлечениями. И в этом смысле он необыкновенный человек, ничего похожего на него я никогда не встречал и очень рад, что иногда мне удастся с ним пообщаться. А по человеческой линии я его очень люблю, всю его семью, всех его дочек многочисленных, которые выросли, кстати, у нас с Лялей просто на глазах. Поэтому я его от души поздравляю с юбилеем, желаю, как говорят в Израиле, жить еще 120 лет, я думаю, это как раз ему не повредит. Так что, дорогой Андрюша, поздравляю тебе от души, и Ляля тоже, я надеюсь, присоединяется ко мне. Мы тебя очень любим. Всего хорошего!

Иван Толстой: Андрей Гаврилов продолжает.

Андрей Гаврилов: И, разумеется, наибольшее влияние на мою жизнь оказала моя семья. Юля, моя жена, - это просто моя жизнь, здесь я даже ничего не буду говорить. Не будь ее, не встреться мы, у меня вся жизнь пошла бы по-другому, и мне страшно думать, как бы все могло повернуться.
Мои дочери, Лида и Соня, меня до сих пор учат потрясающему чувству собственного достоинства, какому-то ощущению внутренней свободы, готовности к самопожертвованию, которые я в них чувствую, даже если, может быть, они сами в себе этого не замечают.
Лидин муж Денис меня потряс в свое время тем, что он показал мне, как можно и как необходимо преодолеть себя, причем себя на физиологическом уровне, для спасения людей. Ситуация была просто кинематографическая. Большая группа взрослых людей - мужчин, женщин, - мы стояли на пирсе на Пироговском водохранилище, когда на расстоянии 5-10 метров от берега перевернулось то, что называют ''плавсредством'', и под водой оказались, как в ловушке, привязанные, пристегнутые к этому ''плавстредству'' дети - двое малышей, по-моему, четырех лет. Секундная пауза, естественное ошеломление всех, и все бросаются к краю пирса, срывая с себя пальто, плащи и пиджаки. И в эту самую секунду выныривает Денис с уже спасенными малышами, потому что у него не было этой секундной паузы, секундного оцепенения. Он прыгнул и вытащил их.
И, конечно, теперь новый человек, который меня учит жизни, - это моя внучка Лиза с ее бескомпромиссным, бесстрашным и добрым взглядом. Может быть, она мне помогает снова посмотреть на мир какими-то другими глазами, сбросив многие годы.

Иван Толстой: Слово писателю и журналисту Виталию Бабенко.

Виталий Бабенко: Мой старый добрый приятель, не боюсь этого слова - друг Андрей Гаврилов. Мы с ним знакомы и дружны очень много лет, человек очень интересный, человек даже не интересный, а интересующийся, вот что бы я о нем сказал, любознательности бесконечной. Человек разнообразнейших интересов. Чем он только не занимался и где он только не бывал, потому что он очень любит путешествовать и до сих пор постоянно где-то прибывает, не постоянно, но довольно часто. Занимался он, как все, наверное, знают, переводом, замечательными переводами фильмов. Голос Гаврилова узнаваем массой любителей зарубежного кино, он синхронно переводил огромное количество фильмов, его голос абсолютно, конечно же, всем знаком, особенно по старым временам. Переводчик, журналист, критик литературный, кстати.
В свое время был такой псевдоним Вл. Гаков. Сейчас уже мало кто знает и помнит, что Вл. Гаков - псевдоним составной из трех имен и частей фамилии ''Вл.'' -это Владимир Гопман, ''Га'' - это Гаврилов Андрей Юрьевич, а ''ков'' - Михаил Андреевич Ковальчук. Была такая троица молодых задорных критиков литературных и знатоков фантастики, которые начинали вместе, а потом псевдоним остался за Михаилом Ковальчуком, а Гаврилов перешел на самостоятельный режим и стал просто Андреем Гавриловым.
Человек, повторяю, разнообразных интересов и неожиданностей, с ним всегда неожиданно и интересно. Звонки его тоже неожиданны. Порой раздается звонок из Шри Ланки или откуда-то еще, и он задает какой-нибудь любопытнейший вопрос, на который у меня, порой, нет ответа. Из таких звонков самый мне памятный, абсолютно неожиданный раздался где-то в 90-е годы, в начале, в веселые, бурные, лихие, на мой взгляд, замечательные 90-е годы, когда мы вместе с ним работали в издательстве ''Текст''. Он был одним из тех, кто изначально создавал издательство ''Текст'', существующее и поныне, и мы с ним там очень интересно трудились в свое время. Так вот, раздался звонок от него с совершенно неожиданным для меня вопросом: ''Тут есть возможность купить 20 американских вертолетов. Тебе не нужен?'' Я остолбенел, у меня не было ответа на этот вопрос. Мне на самом деле не нужен ни тогда, ни по сей день никакой вертолет, ни американский, ни какой иной, но сам факт такой неожиданной инициативы, сам факт того, что откуда-то вдруг у Андрея появился интерес в этой области, в области какого-то странного, может, лихого бизнеса, а, может, ему самому не нужно было ничего, а он мне решил помочь по-дружески (дружеская помощь от него всегда чувствуется), то для меня это вопрос о вертолетах оказался самым ярким воспоминанием в 90-е годы.

Иван Толстой: К 60-летию журналиста, переводчика, радиоведущего, путешественника, музыкального издателя Андрея Гаврилова. Слово Марине Тимашевой.

Марина Тимашева: Иван Толстой предложил мне для этой программы тему - ''Мой приятель Андрей Гаврилов''. Однако слово ''приятель'' — невесомое, чего не скажешь об Андрее Гарвилове, он не только физически очень крупный мужчина, но и личность весомая, и отношение мое к нему серьезное настолько, насколько позволяет его веселый нрав. Познакомилась я с ним задолго до личной встречи, вернее, не с ним, а с его голосом - редкой красоты и объемности баритоном. Было это в начале 80-х, когда в Москве появились видеомагнитофоны, а в придачу к ним кассеты VHS с теми иностранными фильмами, у которых не было шанса выйти на широкий советский экран. Фильмы эти озвучивали переводчики. Знаменитых было трое, один из них - Андрей Гаврилов. И, честно говоря, до сих пор я предпочитаю эти версии титрованным или дублированным российскими актерами. Значит, огромная часть мирового кинематографа навсегда связана в моем сознании в переводческим талантом и голосом Андрея Гаврилова. Кто нас познакомил - не помню, думаю, что это было связано с тем, что я занималась русским роком и его истоками, а Андрей Гаврилов к тому времени основал небольшое музыкальное издательство ''Солид Рекордз'' и меня очень интересовали диски, выходящие на этом лейбле.
Вкус Андрея Гаврилова безупречен, любой изданный им альбом это произведение искусства как в полиграфической форме, так и в музыкальном содержании. Иногда Андрей Гаврилов работает, как детективное агентство, то есть он, например, узнает из какого-то источника, что где-то, когда-то, кем-то была сделана запись того или иного концерта или репетиции концерта, дальше он разматывает этот клубок, на это могут уходить годы, и находит эту запись. В результате то, что казалось абсолютно безнадежно навсегда утерянным, выходит в его компании ''Солид Рекордз''. Еще, между прочим, он единственный сумел убедить, договориться как-то с Борисом Гребенщиковым, что лидер группы ''Аквариум'' позволит выпустить концертные ранние записи этой группы. Прежде Борис Гребенщиков всем отказывал. В результате, благодаря Андрею Гаврилову, мы теперь получили старые ранние записи ''Аквариума'' с голосом молодого Бориса Гребенщикова и с атмосферой того времени. Но сначала на фирме ''Cолид Рекордз'' выходили Высоцкий, Галич, потом рок музыка, не только ''Аквариум'', но и ''Чиж и Ко'' и многие другие, а последние годы ''Солид Рекордс'' очень много внимания уделяет, скажем, фри джазу. Никаких прибылей Айги, Шилклопер и другие компании не сулят, но Андрей Гаврилов всегда действует по принципу, который сформулировал в песне Башлачов: ''У меня есть все, что душе угодно, но это только то, что угодно душе''. А душе его угодно хорошее кино, хорошая музыка, две дочери - Соня и Лида - кстати, отсюда название ''Солид'', жена Юля, внучка Лиза, бесконечные путешествия с экстремальным уклоном.
Больше всего меня потрясло, что он занимается парашютным спортом.
Душе его угодны друзья. На день рождения Андрея Гаврилова в его совершенно обыкновенную квартиру набивается по 30-40 человек, сидят за одним столом, иногда на коленях друг у друга. Так было и у меня, и у многих моих знакомых лет 20 тому назад, но у Андрея Гаврилова так до сих пор. И готовят, между прочим, сами, а не покупают в магазинах.
С одной стороны, Андрей Гаврилов - бизнесмен, человек предприимчивый, деловой, ответственный, дисциплинированный, с другой, он - интеллигент в старинном, почти забытом значении слова, то есть человек совестливый, деликатный, по-настоящему глубоко образованный, душа компании, потрясающий рассказчик и импровизатор, человек абсолютно самостоятельный во всех суждениях. Редчайшее, согласитесь, это сочетание, при котором деловая энергия и практическая сметка нисколько не искривляют человеческой души. Возле него люди, мне кажется, просто оттаивают нервно и делаются спокойными, агрессивные - миролюбивыми, потому что он ужасно теплый и уютный человек. Вообще, о таком муже, отце, деде, деловом партнере, друге можно только мечтать, и я сама завидую себе, что он у меня есть.

Иван Толстой: Музыкальную линию в своем знакомстве с Андреем Гавриловым вспоминает кинорежиссер Александр Митта.

Александр Митта: Моя дружба с Андреем Гавриловым насчитывает уже несколько десятилетий, но она больше похожа на фестивальный фильм — настроений много, а истории, как таковой, нет, то есть приключений нет, ничего особенного нет. Андрей - человек ясный, открытый. Я помню как в 70-е годы в Филевском парке, предваряя будущую Горбушку, бесконечным лабиринтом крошечных лавчонок тянулся рынок всей электроники на тогдашнем уровне, где тысячи людей продавали, покупали, толкались, была маленькая лавочка Андрея Гаврилова. Он был первым, кто продавал диски Высоцкого, еще тогда не диски, а кассеты, он был первым, кто стал собирать песни Высоцкого, приобретать права на них, первым, кто пустил в народ диски с его песнями. Тогда это еще не носило характер всеобщего тотального увлечения, это было просто благородное дело, которое никакой особой коммерции не сулило. Но он занимался им четко, внятно. И первые диски с песнями Высоцкого я получил от него, и первые концерты Высоцкого собирал он, открывал у разных людей, где они хранились, у кого прятались, у кого остались, кто собирал, выбирал лучшие. Это была прекрасная работа, он ее начал, а сейчас она приобрела размах на всю страну и на весь мир.

(Песня)

Иван Толстой: Вот как раз об издательстве Андрея, названном ''Солид Рекордз'', мы беседовали 10 лет тому назад, в мае 2002 года, когда познакомились в Праге.

Андрей Гаврилов: Наша фирма выбирает только ту музыку, которая интересна и нравится мне. Это абсолютный деспотизм.

Иван Толстой: Какая же музыка нравится владельцу?

Андрей Гаврилов: Мне трудно сказать, потому что еще когда я был чисто слушателем, в эпоху фирмы "Мелодия", я покупал самые разные пластинки, мне нравились самые разные музыки от Гийома де Машо, с которым в свое время меня, как и очень многих других в СССР, познакомил Леша Козлов, играя его музыку в джаз-роковой обработке, до Курехина, Гайворонского, до трио Ганелина, и так далее. От самых старых до самых современных форм. Очень мало видов музыки, которые я не переношу, и которые я не приемлю, как факт. Например, я неприемлю как факт поп-музыку. Не принципиально, а потому что эта музыка ничего во мне не затрагивает, оставляя меня абсолютно равнодушным. Потому она мне и неинтересна, потому мы ее и не издаем. Наверное, что-то можно еще придумать, что я не люблю. Но сразу в голову не лезет. Попса, конечно, бывает разная: Первый концерт Чайковского и "Времена года" Вивальди тоже уже постепенно превращаются в попсу и музыку для лифтов.

Иван Толстой: Ну, хорошо, для того, чтобы выпускать какие-то пластинки, для того, чтобы записывать, нужны какие-то капиталы, возможности и так далее. Вы же не с мороза пришли всем этим заниматься? Наверное, какая-то была база?

Андрей Гаврилов: В свое время мы все пришли с мороза, потому что началось это в 1993 году. Тогда фирм, которые занимались подобным делом, было немного. Тех из них, кто остался до сегодняшнего дня осталось совсем мало. Мы ни в коем случае не были первыми. И в то время компакт-дисков с российской музыкой, которые бы поступали к российскому слушателю, было тоже не очень мало. В чем-то времена были проще, чем сейчас. И финансовая база нужна была. И я очень благодарен тем людям, которые в свое время мне в этом помогли. Для того, чтобы выпустить пластинку или диск теперь, не очень большим тиражом, а мы очень часто работаем с той музыкой, которая, к сожалению, большие тиражи не выносит, не нужны миллионы - это все сказки. Для того, чтобы выпускать столь модную сейчас в России поп-роковую, то есть, сладкий рок или чуть-чуть рок-н-ролльную попсу, там нужны большие деньги. Потому что нужно снимать клип, устраивать музыкантам концерты. Там совершенно другие правила игры, они меня не интересуют, я в эти игры не играю. А в нашей музыке, конечно, какая-то база нужна, но она достаточно человечна, скажем так.

Иван Толстой: Вы сами находите эту музыку? Вы ее ищете или выбираете из огромного числа предложений? Как вообще происходит этот издательско-творческий процесс?

Андрей Гаврилов: Конечно, процентов 90 я выбираю или нахожу сам. Хотя слово "выбираю" здесь точнее. Поскольку нас мало интересует то, что если мы сегодня что-то не издадим, так, значит, завтра это перехватят, мы можем себе позволить и такую роскошь, как чуть-чуть покрутить головой и посмотреть, что творится вокруг. Но очень часто в оставшиеся процентов 10 мы получаем советы. Например, столь милый нашему сердцу ансамбль "4'33" Лёши Айги. На них мое внимание в свое время обратил Дима Ухов и не просто обратил, а прицельно привел меня на концерт, 2-3 раза заставил туда пойти и, в общем, проедал плешь: мол, обрати на них внимание. Так началось наше сотрудничество с Лёшей Айги и его ансамблем.
Что же касается 90 процентов всего остального, то это или то, что я выбрал, отобрал, нашел и так далее, или то, что после первоначального отбора уже как-то пошло потому, что обе стороны довольны формой сотрудничества. Например, я знаю, что Слава Гайворонский, даже если не предложит мне свой новый диск по каким-то причинам, то обязательно скажет, что над ним работает, и если мне это будет интересно, а мне всегда интересно, что он делает, я естественно спрошу у него, какие могут быть условия сотрудничества, и если мы совпадем, то мы будем выпускать эту пластинку.

Иван Толстой: Андрея Гаврилова приветствует Борис Гребенщиков.

Борис Гребенщиков: Андрей, с моей точки зрения, уникальный человек, совмещающий в себе одновременно страсть к коллекционированию и страсть к тому, чтобы собранные им редкие, редчайшие произведения искусства донести до широких масс. Он собирает и делится, что удивительно, а если прибавить к этому еще и идеально хороший вкус и прекрасные познания и в музыке, и, вообще, в искусстве, получается смесь, которую мы не заслуживаем - он слишком хорош для нас. И как такового человека, замечательного человека, я его очень люблю.

Иван Толстой: Еще одно приветствие от музыканта – барабанщика Владимира Тарасова.

Владимир Тарасов: Для меня, конечно, самое главное в Андрее - это тембр его голоса. Я не знаю, многие ли знают этот тембр, но в 70-х годах Андрей привозил к нам в Вильнюс фильмы Пазолини, Феллини, Боб Фосс - ''Весь этот джаз''. И у него такой специфический тембр голоса, который очень запоминается. И у меня есть очень много видеокассет, где он работал синхронным переводчиком над этими фильмами, привозил их к нам, все мы ходили, слушали. Причем, нужно было специально попасть, нужно было получить специальное приглашение и все такое.
И потом, конечно, самое главное для меня лично, он - единственный издатель сегодня в России моей музыки. Для меня он открыл много - Лешу Круглова, например. Андрей просто молодец. Вкус его потрясающий музыкальный, редкий вкус. Учитывая, что в России то, что касается нашей территории джаза, это, в основном, такая имитация того, что делалось когда-то на американском или пост-американском пространстве 60-70-х годов, то Андрей умеет находить музыкантов, выкапывать их где-то в глубокой русской провинции или в той же самой Москве и Петербурге, и издает этих людей. Это чудесно.
Когда у меня была выставка в Москве, в Манеже, он пришел на открытие выставки с Соней, Лидой, с женой, со всем своим семейством. Там был я и Боря Михайлов. И мне понравилось то, что ничего не говоря, я ему ничего не комментировал, ничего не рассказывал, мы там сели на диванчик и он мне все рассказал про работы, как он их понял, абсолютно правильно. Иногда какие-то работы - живопись, рисунки, а тем более уж инсталляции - каждый трактует и, наверное, имеет право, как говорит Илья Кабаков, трактовать как ему удобно. Но всегда у художника есть изначальная задача. И меня поразило, настолько он образованный человек, высокого уровня образования. Когда знаешь, как строится форма и откуда идут корни, тогда все понимаешь, всю структуру, как это выстроено. Было приятно это услышать. Обычно тебя спрашивают: а что это значит, что это за работа, что за камни, по которым ты колотишь, почему там пароход в середине, а слева контрабас? Андрей, просто замечательно все это понял, для меня это было открытие. Такие открытия всегда приятны.

(Музыка)

Иван Толстой: Мне почудилось что-то эпическое в юбилейном отклике, с каким говорила об Андрее Гаврилове поэт и бард Вероника Долина.

Вероника Долина: Ох, Андрюшка Гаврилов! Поди-ка ты все это облеки в элегантную новеллу. Было бы лучше всего. Но если не по-мопассановски, то хотя бы по-цвейговски, но, может, не получится. Я, может, лучше эпосом каким-то попытаюсь отговориться.
Эпос такой. Дело было хорошо если в 70-е годы, но все-таки под конец, когда мой брат по имени Александр Долин (последние 20 лет живет, впрочем, в окрестностях Токио - сравнительная культурология, классическая японская поэзия, то-сё..) стал мне называть это имя.
- Есть, - говорит - Андрей Гаврилов, эпический человек, я с ним встречаюсь на примерно дублировании кино всякого зарубежного и в те поры, ясное дело, совершенно дефицитного.
Я говорю:
- Ну и что с того, что он есть?
А мой брат Саша говорит:
- Он не только есть, он очень даже есть. К тому же, он с такой таинственной фирмой под названием ''Мелодия'' контактирует.
Я говорю:
- Ну и что с того? Много таинственного в Москве.
Он говорит:
- Погоди, настанет час.
Час настал. Уже после 90-го года Андрей Гаврилов прозвонился мне. Я уже порядочно знала, кто он, что он, я на фирме ''Мелодия'' издавалась понемножку - в 84-м познакомившись с ними, года с 86-го уже издавалась. Я уже знала, что выходят пластинки с предисловиями такого джазмена, меломана Андрея Гаривлова. Вот такой коллекционер. Все-таки коллекционеры, если не всех переловили, были всегда на особом счету у человечества, у цивилизации.
Год примерно 91-й, звонит Андрей Гаврилов и говорит:
- Давайте-ка, Вероника. знакомиться.
Час пробил. Мы стали знакомится. Он стал меня издавать, ежегодно выходит моя пластинка в очень небольшом граммиздательстве, вот там мы по грамму и издаемся. Я очень довольна - такого соратника, такого сотрудника, как Андрюша Гаврилов, Бог дает редко, очень редко, но все же дает, это бывает. Бог давал и звукозаписывателя мне такого, который был только по грамму, по крупице, Бог давал и редакторов, одного, другого, это были соратники - чуткие уши, особенные глаза, в общем, другие кончики пальцев.
С Андрюшей я по сей день очень связана и я счастлива, что есть такие необыкновенные слуховые или вкусовые совпадения на Восток и на Запад, на Средневековье и на современность, на мужчин и на женщин, на образование и необразованность, на Москву и окрестности, на планетарность и скромное, но совершенно неповторимое место всякого живого и, при парочке иностранных языков, человека, место такого человека в этом мире. В большой степени в мои не без чуткости уши это все было, честно говоря, наговорено Андреем Гавриловым.

Иван Толстой: И под конец программы я вернусь к моей новой беседе с юбиляром. Андрей, в чем суть синхронного перевода фильма?

Андрей Гаврилов: Синхронный перевод фильма, не переговоров, не выступлений и речей, а именно кино, чем я занимался долгие годы, это попытка сделать, так чтобы зритель другой языковой культуры ощутил кинопроизведение так же, как его ощущает носитель того языка и той культуры, на котором снят фильм. Невозможно все объяснить зрителю, кое-что он должен, хочешь - не хочешь, понимать сам, все-таки надо рассчитывать на какой-то его культурный багаж. Но вершина, недостижимая в 99 процентах случаев, синхронного киноперевода - сделать так, чтобы человек, который сидит в зале в Москве, в Питере, в Саратове, в Саранске, во Владивостоке, воспринимал фильм так и чувствовал то, что хочет сказать режиссер, так, как это воспринимает зритель в Нью-Йорке, Вашингтоне, Лос-Анджелесе, Сиэтле или любой другой англоговорящей среде.

Иван Толстой: Какие фильмы вы перевели любимые, скажем, лучшие?

Андрей Гаврилов: Это странный вопрос. Если я начну перечислять фильмы, которые я переводил, мы с вами как раз к моему следующему дню рождения и разойдемся. Их было очень много. Синхронным переводом я занимаюсь почти 40 лет, начиная еще с того времени, когда переводить фильмы приходилось или на кинофестивалях, или на закрытых просмотрах в советское время. Их было очень много. Любимые — не знаю. Я очень радовался и радуюсь сейчас, когда выпадает счастье переводить хорошее кино, будь то ''Идиот'' Куросавы или ''Бешеные псы'' Тарантино. Но это бывает редко, все-таки в мире, к сожалению, больше плохих фильмов, чем хороших.

Иван Толстой: Андрей, представим себе невероятное - и в этом возрасте, и при вашей занятости, и при вашей широте интересов. Вот вдруг у вас обнаруживается полностью свободный день, вам никуда не нужно, у вас нет никаких обязательств сегодня. Чем вы займетесь, что самое любимое, что вам хотелось бы делать в такой день?

Андрей Гаврилов: Не получится, Иван, потому что нужно минимум несколько. У меня отложено несколько фильмов, которые я очень хочу посмотреть (не знаю, понравятся они мне или нет, но они, как минимум, интересные), отложена стопка книг, которые я хочу прочесть и которые я должен прочесть (не для работы, а просто потому, что я - человек читающий), у меня они возвышаются над письменным столом, музыка, которую я хочу или переслушать, или начать слушать, потому что в последние годы у меня проснулся интерес к той музыке, которая для меня всегда была чуждой. Я никогда не понимал классические оперы, это было на 100 процентов не мое, и вдруг я с изумлением поймал себя на том, что слушаю, по крайней мере некоторые из них, с не меньшим удовольствием, чем я слушаю любую другую музыку. Я боюсь, что дня здесь не хватит. Но вот как я выстрою, что будет сначала, что потом, а что я оставлю напоследок, это, наверное, зависит от того, как я проснусь, какая будет погода, какое будет настроение и так далее.

Иван Толстой: Тогда позвольте мне и нашему режиссеру Илье Бобчинецкому пожелать вам, по крайней мере, приблизиться к этому состоянию полной свободы и необязательности в день вашего замечательного юбилея, с которым позвольте вас заранее и поздравить.

Андрей Гаврилов: Спасибо!

(Музыка)

Иван Толстой: На этом мы заканчиваем программу, приуроченную к 60-летию журналиста, переводчика, путешественника и музыкального издателя Андрея Гаврилова, постоянного ведущего наших радиопрограмм ''Алфавит инакомыслия''. Звучала музыка, предложенная самим Андреем, - Второй концерт Шопена, Джон Леннон, Битлз, Юз Алешковский. Над программой работали режиссер Илья Бобчинецкий и верные друзья Андрея, включая редактора и составителя Ивана Толстого.