Борис Парамонов: Пока в России заново разгораются политические страсти, имел место один, думаю, что как раз в России незамеченный, юбилей – 600 лет со дня рождения Жанны Д’Арк. Напоминаю: это та шестнадцатилетняя французская девушка из крестьянской семьи, которая во время так называемой Столетней войны между Францией и Англией явилась к наследнику французского престола – будущему Карлу Седьмому и уговорила его поставить ее во главе французской армии. После чего она сняла осаду англичанами Орлеана (отсюда ее прозвище Орлеанская Дева), одержала еще ряд побед и короновала Карла в Реймсе. В конце концов, она попала в руки англичан, которые судили ее как еретичку и приговорили к казни на костре. Это произошло в 1431 году, а через двадцать пять лет Жанну реабилитировали и провозгласили героиней Франции. В конце концов, Римско-католическая церковь (которая и судила ее в Руане) возвела ее в сан святой в 1920 году. Тогда, по горячим следам этой канонизации, Бернард Шоу написал пьесу ''Святая Иоанна''. Он был далеко не первым среди писателей, сделавших Жанну своей героиней. О ней писали Шекспир (неправильно, как считает Шоу), Шиллер, Вольтер (написавший почти порнографический антиклерикальный пасквиль ''Орлеанская девственница''), Марк Твен (роман ''Личные воспоминания о Жанне Д’Арк''), Бертольд Брехт, Жан Ануй. Верди и Чайковский посвятили ей оперы, а Рубенс - картину. В нью-йоркском Метрополитен музее есть еще одна эффектная картина, написанная Бастьен-Лепажем, где Жанна изображена слушающей свои знаменитые голоса: по ее утверждению, с ней разговаривали Святой Михаил и Святые Екатерина и Маргарита, которые и внушили ей ее миссию; эта инспирация дана в образе ангела, нависающего над Жанной, изображенной в состоянии некоего полубезумного экстаза.
Я узнал о юбилее Девы из статьи в ''Нью-Йорк Таймс'' от 6 января сего года. Статью написала Катрин Харрисон, автор ранее вышедшей биографии Жанны Д’Арк. Она пишет:

Диктор: ''Сама себя назвавшая орудием Господним, Жанна вошла в коллективное воображение как живой миф. Столетия после ее смерти она вдохновляла христиан, феминисток, французских националистов, мексиканских революционеров и даже парикмахеров (первый зафиксированной в истории случай девушки, стриженной под мальчишку). Голоса, которые она слышала, диагностировались как шизофрения, эпилепсия и даже как туберкулез. Похоже на то, что Жанна никогда не почиет в мире. Не потому ли, что истории, которые нам понятны, мы забываем?
Но Жанна противится усилиям свести ее историю к пропорциям морали. В ее случае нам не нужны трактовки, которые рационализируют человеческое поведение; скорее мы склонны к тому, чтобы расширить его до тайны. До тех пор, пока нам нужны вдохновляющие герои и вожди, умеющие подняться над ограниченными перспективами, - до тех пор история Жанны Д’Арк будет помниться, а она сама прославляться''.

Борис Парамонов: Вот главное в сюжете Жанны: ее трудно понять и объяснить в границах разума, она выходит из этих границ. Здесь есть элемент чуда. Мы знаем в истории достаточно много примеров, когда женщины выдавали себя за мужчин и уходили на войну: Надежда Дурова – самый известный русский случай. Но совсем другое в случае Жанны. Она, прежде всего, не скрывала своего пола, и потом – ведь не просто воевала среди мужчин, но возглавляла их, а до этого проникла к дофину и подчинила его своей воле. И там, где восторженные сторонники говорили о чуде, там недоброжелатели из церковных кругов склонны были видеть колдовство, одержимость не Богом, а дьяволом. А у церкви были веские причины дезавуировать Жанну, и это очень хорошо разъяснил как раз Бернард Шоу, в целом, однако же, в трактовке Жанны как раз впавший в тот самый грех редуктивизма, то есть попытавшийся дать рационалистическое истолкование феномена Жанны.
Известно, что Шоу всегда писал длинные предисловия к своим пьесам – зачастую более интересные, чем сам пьесы. В предисловии к ''Святой Иоанне'' он так резюмировал свое к ней отношение:

Диктор: ''Мы можем отнестись к Жанне, как к здравомыслящей и сообразительной крестьянской девушке, наделенной необыкновенной силой духа и физической выносливостью. Всё, что она делала, было тщательно взвешено. И хотя мыслительный процесс совершался так быстро, что сама она не успевала его осознать и поэтому приписывала всё голосам, можно сказать, что она руководствовалась разумом, а не слепо следовала своим импульсам. Словом, талантливая девушка – прирожденный босс''.

Борис Парамонов: Тут особенно коробит – а пожалуй, просто смешит – слов ''босс'' – даже не из английского, а из американского словаря.
У Шоу главный аргумент в пользу естественности всего того, что произошло с Жанной – что таким и должен быть естественный порядок действий. Конечно, здесь мы имеем дело с самым не рассуждающим позитивизмом, можно сказать, близоруким позитивизмом, с полным нечувствием тех реалий, которые составляли ход жизни в Средние века и характер тогдашних людей. Вот уж чего нельзя приписывать тому времени, так здравого смысла. Тогдашние люди были обуяны Богом, они были визионеры и одержимые. И феномен Орлеанской Девы был еще сравнительно незначителен в контексте Средневековья. Достаточно вспомнить крестовые походы: люди тысячами сдвинулись с места и пошли освобождать Гроб Господень из рук неверных. А когда все попытки ни к чему не привели, решили, что крестоносцы – грешные люди, которым не под силу такой религиозный подвиг, что Гроб Господень дастся в руки невинных – и устроили крестовый поход детей. Где тут разум и здравый смысл, которые Шоу видит в сходном феномене одержимой Девы? Да, правда, крестовые походы сорвались, а столетнюю войну французы сумели выиграть, изгнав англичан из Франции. Но такой позитивный исход отнюдь не есть гарантия трезвости и здравого смысла участников этой войны. Так всё Средневековье. Люди строили громадные соборы, строительство каждого шло веками, и соборы эти прекрасны и величественны, но в их постройке участвовало не просто инженерное мастерство и архитектурное искусство, а в куда большей степени религиозный энтузиазм. Сейчас умения и таланта не меньше, но храмов таких не строят – а разве какие-нибудь молы или небоскребы для бизнес-офисов.
Шоу еще в том вопиюще не прав, что приписывает Жанне здравый смысл, присущий любой крестьянской девушке. Спрашивается: мог ли разум и здравый смысл средневековой крестьянки выходить за пределы ее дворового хозяйства, овец и кур? Не тот у них был кругозор. Так что не о здравом смысле и природной толковости Жанны нужно говорить, а о религиозном вдохновении, экстатической одержимости. И неудивительно, что многие посчитали ее колдуньей, а ее инспирации – дьяволовым внушением.
И на такую позицию прежде всех стала церковь – та инстанция, которая взяла на себя ответственность за религиозную жизнь и поведение верующих. Вот тут Шоу сказал много правильного в предисловии к пьесе о Святой Иоанне. Католическая церковь построена на строгом иерархическом порядке, на идее церковного, религиозного авторитета. Она не любит религиозной самодеятельности, инициативы не в меру горячих верующих. В такой инициативности и самостоятельности Жанны, без какого-либо церковного посредничества напрямую беседующей со святыми, церковники справедливо усмотрели ересь, которая еще через сотню лет выльется в мощное движение протестантизма и подорвет вселенский авторитет католицизма. Каждый сам себе священник – лозунг протестантов, человеку не нужно никого для общения с Богом. Человек и Бог – вот формула протестантизма. А в католичестве – человек, священник и Бог. Такой религиозный персонализм подрывал самую идею церкви.
Вот отсюда пошла идея избавиться от Жанны, из церковных кругов, – отнюдь не от англичан, в руки которых она, в конце концов, попала. Англичане ведь предали ее тому же церковному суду, а председателем его и прокурором от Инквизиции были французы – Кошон и Леметр. Тогдашняя церковь была шире национальных границ, католическая значит вселенская. Церковь умело эксплуатировала религиозное рвение, но сама она была холодна и расчетлива, то есть политична.
Тут мне хочется оставить Бернарда Шоу и обратиться к пьесе Жана Ануя ''Жаворонок'', трактующей тот же сюжет. Одна из лучших сцен пьесы – разговор Жанны с дофином, будущим Карлом Седьмым, которого она вдохновляет к действию и предлагает свою службу. Дофин в пьесе Ануя (как, впрочем, и у Шоу) – человек слабохарактерный, но отнюдь не глупый, можно сказать, циничный. Потершись в коридорах власти, он не верит ни в сон, ни в чох. Он говорит Жанне:

Диктор: ''У меня по крайней мере нет великих мыслей об устройстве человечества. Они еще и не подозревают, какое это драгоценное качество. Бескорыстные люди всегда обходятся чертовски дорого''.

Борис Парамонов: Карл привык к тому, что политику делают не беззаветные герои, а ловкие циники. Она же убеждает дофина, что в критических ситуациях, каковая возникла сейчас, нужна прежде всего смелость. Жанна говорит:

Диктор: ''Бог не с теми, кто сильнее. Он с теми, кто смелее других. Бог не любит тех, кто боится. И Бог не любит лодырей''.

Борис Парамонов: Карл, наконец, решается:

Диктор:

''Карл: Я принял решение, ваше преосвященство. Решение, которое касается и вас, господин Ля Тремуй. Я поручаю командование моей королевской армией деве, здесь присутствующей. А если вы не согласны, господин Ля Тремуй, прошу вас отдать мне вашу шпагу. Вы арестованы.

Жанна: Браво, маленький Карл. Видишь, как это просто. Ты посмотри на их рожи! Нет, ты только посмотри на их рожи! Они подыхают от страха!''

Борис Парамонов: Почему захотелось сейчас вспомнить Жанну Д’Арк? Ее юбилей – дело десятое, конечно. Актуальность сюжета в другом. В России сейчас создалась такая ситуация, которая требует от политиков не расчета, не кулуарного опыта, не цинической сообразительности и умения взвешивать шансы, но готовности рискнуть. Если не героизма, то смелости во всяком случае. И если кто-то рискнет, то у других, как уверяет Орлеанская Дева, побледнеют рожи от страха.