Мариинский театр представил на исторической сцене Большого оперу Родиона Щедрина "Мертвые души".
Спектакль представлен в конкурсной программе "Золотой Маски" по девяти номинациям, включая режиссуру Василия Бархатова, сценографию Зиновия Марголина, художников по свету и костюму (Дамира Исмагилова и Мария Данилова), а также исполнителей партий Плюшкина, Коробочки, Собакевича, Ноздрева (Светлана Волкова, Лариса Дядькова, Сергей Алексашкин, Сергей Семишкур). Правда, в Москве Ларису Дядькову заменила Елена Витман.
На одном из спектаклей вышел скандал. Какой-то зритель принял композитора Кшиштофа Пендерецкого, сидевшего в директорской ложе, за Владимира Чурова, и закричал: "Чуров, почем торгуешь мертвыми душами?" А на другой день Кшиштоф Пендерецкий дирижировал 9-ой симфонией Дворжака в Большом зале московской Консерватории. Очевидцы сообщают: "Сначала между частями протяжно зазвонил чей-то телефон, через какое-то время что-то упало, потом хлопнули громко дверью в партере, и в финале опять что-то упало". Видимо, польский композитор увезет из Москвы массу впечатлений, не красящих российскую столицу. Но вернемся к "Мертвым душам".
Перед спектаклем в центральной ложе Большого театра появилась Майя Плисецкая, зал наградил ее длительной овацией стоя. Великую балерину приветствовали активнее, чем настоящего героя вечера – композитора Родиона Щедрина, автора оперы "Мертвые души", которая в 1977 году шла на этой сцене в редакции Бориса Покровского и Юрия Темирканова. Мариинский театр пригласил на постановку молодого и очень знаменитого режиссера Василия Бархатова, а дирижировал лично Маэстро Гергиев.
Эффектное, образное и смыслообразующее решение предложил художник Зиновий Марголин. Два огромных колеса, между которыми закреплена стенка товарного вагона. Когда Чичиков оказывается в гостях у помещиков, стенка поднимается, поворачивается, занимает горизонтальное положение и – потолком – нависает над кабинетом Собакевича, заполненным каталожными ящиками с досье на разных людей, гостиной Ноздрева (по которой разбросаны тела его мертвецки-пьяных собутыльников) или жилищем Коробочки.
Когда Чичиков (Сергей Романов отчего-то не выдвинут на "Маску") отправляется в путь, ширма занимает исходное положение и служит экраном: по нему проносятся заснеженные поля с редкими избами, голыми деревьями и покосившимися заборами. Образ России "переехал" на экран.
На картины "среднерусской возвышенности" приходится партия хора. К сожалению, в Москве "народный" плач звучал как-то вяло. И того, что в поэме Гоголя и музыке Щедрина противостоит "мертвецкой", на сцене практически не осталось. Вокалисты справились со сложнейшими партиями отлично, но текст звучал разборчиво только у Сергея Алексашкина, Елены Витман и нескольких второстепенных персонажей. А речитатив, в котором нельзя разобрать слов, производит довольно странное впечатление.
Василий Бархатов придумал массу интересных вещей. Здесь трибуна в доме Собакевича, с которой бывший партийный бонза темпераментно обличает мошенников. Пасека в имении "сладострастников" Маниловых (Александр Тимченко и Карина Чепурнова) – зрительный зал понял намек на Лужкова . Подпольная швейная фабрика Коробочки, на которой трудятся женщины-гастарбайтеры в цветастых шальварах. Плюшкин, похожий на послевоенного беспризорника, возит весь свой хлам, включая придверный коврик, в сумке на колесиках, и не пускает Чичикова даже на порог своего дома. Квартира самого Чичикова – небольшая гардеробная – по ходу дела она трансформируется в будку квартального, потом – в гроб. На крышку гроба ставят торт со свечами – будто у покойника день рождения. Костюмы, чинно висящие на вешалке у Маниловых, внезапно оживают, и тот же фокус проделывают гипсовые головы античных героев в кабинете Собакевича. А за ширмой разыгрывается театр теней: проходит похоронный оркестр, за ним тянется траурная процессия, несут гроб, за ним – венки, еще гроб, еще венки... Чего-чего, а такого добра, как мертвые души, в России много. Живое притворяется мертвым, мертвое оборачивается живым – это вполне в духе фантасмагории, созданной Николаем Васильевичем Гоголем.
Но, несмотря на остроумные находки, спектаклю не хватает внутреннего развития. Действие буксует на месте. И на вопрос, которым начинаются "Мертвые души", – доедет колесо до Казани или не доедет, – хочется ответить отрицательно.
Спектакль представлен в конкурсной программе "Золотой Маски" по девяти номинациям, включая режиссуру Василия Бархатова, сценографию Зиновия Марголина, художников по свету и костюму (Дамира Исмагилова и Мария Данилова), а также исполнителей партий Плюшкина, Коробочки, Собакевича, Ноздрева (Светлана Волкова, Лариса Дядькова, Сергей Алексашкин, Сергей Семишкур). Правда, в Москве Ларису Дядькову заменила Елена Витман.
На одном из спектаклей вышел скандал. Какой-то зритель принял композитора Кшиштофа Пендерецкого, сидевшего в директорской ложе, за Владимира Чурова, и закричал: "Чуров, почем торгуешь мертвыми душами?" А на другой день Кшиштоф Пендерецкий дирижировал 9-ой симфонией Дворжака в Большом зале московской Консерватории. Очевидцы сообщают: "Сначала между частями протяжно зазвонил чей-то телефон, через какое-то время что-то упало, потом хлопнули громко дверью в партере, и в финале опять что-то упало". Видимо, польский композитор увезет из Москвы массу впечатлений, не красящих российскую столицу. Но вернемся к "Мертвым душам".
Перед спектаклем в центральной ложе Большого театра появилась Майя Плисецкая, зал наградил ее длительной овацией стоя. Великую балерину приветствовали активнее, чем настоящего героя вечера – композитора Родиона Щедрина, автора оперы "Мертвые души", которая в 1977 году шла на этой сцене в редакции Бориса Покровского и Юрия Темирканова. Мариинский театр пригласил на постановку молодого и очень знаменитого режиссера Василия Бархатова, а дирижировал лично Маэстро Гергиев.
Эффектное, образное и смыслообразующее решение предложил художник Зиновий Марголин. Два огромных колеса, между которыми закреплена стенка товарного вагона. Когда Чичиков оказывается в гостях у помещиков, стенка поднимается, поворачивается, занимает горизонтальное положение и – потолком – нависает над кабинетом Собакевича, заполненным каталожными ящиками с досье на разных людей, гостиной Ноздрева (по которой разбросаны тела его мертвецки-пьяных собутыльников) или жилищем Коробочки.
Когда Чичиков (Сергей Романов отчего-то не выдвинут на "Маску") отправляется в путь, ширма занимает исходное положение и служит экраном: по нему проносятся заснеженные поля с редкими избами, голыми деревьями и покосившимися заборами. Образ России "переехал" на экран.
На картины "среднерусской возвышенности" приходится партия хора. К сожалению, в Москве "народный" плач звучал как-то вяло. И того, что в поэме Гоголя и музыке Щедрина противостоит "мертвецкой", на сцене практически не осталось. Вокалисты справились со сложнейшими партиями отлично, но текст звучал разборчиво только у Сергея Алексашкина, Елены Витман и нескольких второстепенных персонажей. А речитатив, в котором нельзя разобрать слов, производит довольно странное впечатление.
Василий Бархатов придумал массу интересных вещей. Здесь трибуна в доме Собакевича, с которой бывший партийный бонза темпераментно обличает мошенников. Пасека в имении "сладострастников" Маниловых (Александр Тимченко и Карина Чепурнова) – зрительный зал понял намек на Лужкова . Подпольная швейная фабрика Коробочки, на которой трудятся женщины-гастарбайтеры в цветастых шальварах. Плюшкин, похожий на послевоенного беспризорника, возит весь свой хлам, включая придверный коврик, в сумке на колесиках, и не пускает Чичикова даже на порог своего дома. Квартира самого Чичикова – небольшая гардеробная – по ходу дела она трансформируется в будку квартального, потом – в гроб. На крышку гроба ставят торт со свечами – будто у покойника день рождения. Костюмы, чинно висящие на вешалке у Маниловых, внезапно оживают, и тот же фокус проделывают гипсовые головы античных героев в кабинете Собакевича. А за ширмой разыгрывается театр теней: проходит похоронный оркестр, за ним тянется траурная процессия, несут гроб, за ним – венки, еще гроб, еще венки... Чего-чего, а такого добра, как мертвые души, в России много. Живое притворяется мертвым, мертвое оборачивается живым – это вполне в духе фантасмагории, созданной Николаем Васильевичем Гоголем.
Но, несмотря на остроумные находки, спектаклю не хватает внутреннего развития. Действие буксует на месте. И на вопрос, которым начинаются "Мертвые души", – доедет колесо до Казани или не доедет, – хочется ответить отрицательно.
