Марина Тимашева: В петербургском Союзе художников прошла персональная выставка живописи и графики художника Игоря Сальцева. На выставке побывала Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Я побывала в райском саду, где под Древом познания добра и зла девочка-Ева подает яблоко мальчику-Адаму, а от змея виден только кончик хвоста. В этом саду гуляют рядом живые и мертвые - вернее, там все живые, и мама с папой перед войной, и брат с сестрой в военной форме, и даже сны, которые приснились маленькой дочке художника: над детской кроваткой бушует битва - нежные ангелы в струящихся одеждах пронзают копьями скользких кожаных бесов. И Блок с Мейерхольдом стоят
над заснеженной Фонтанкой, и бледные дворцы, как лепестки замерзшей розы, кажется, вот-вот облетят. Призрачный Блок сливается со снегом, а Мейерхольд, пестрый, как Арлекин, взмахивает над головой двумя разными руками - одной в белой перчатке, другой - в черной. Снег - один из главных персонажей этих картин, но хрупкая и страстная его душа прячется в неброском пейзаже ''Солнце в реке'' - о, как нежно обнимают белые берега это бледное солнце, плавающее в воде, вот-вот готовой застыть. Кажется, это солнце негромко бьется, как сердце, вместе с волнами, о кромку льда. О снеге в картинах Игоря Сальцева говорит и искусствовед Маргарита Изотова.
Маргарита Изотова: Игорь Сальцев очень любит эти наши питерские снега, эти большие пространства, он, как никто, понимает и ценит серый цвет. Опять же, этот серо-белый питерский пейзаж с темным сумрачным небом и на окаёме - цветные, очень нежно окрашенные питерские дома, которые, как воробьи, жмутся друг к другу и чувствуешь, как они боятся и не хотят, чтобы исчезла эта культура, исчез их этот ряд. На этой выставке почти нет названий и Игорь сказал, что он это седлал для того, чтобы у зрителя возникали собственные ассоциации.
Татьяна Вольтская: Чтобы каждый называл по-своему картину?
Маргарита Изотова: Да, чтобы он размышлял. Мода последних десятилетий - живопись не должна быть литературная, просто мазки, пятна, и из искусства, шаг за шагом, выбрасывали очень важную, на мой взгляд, ее составляющую, именно литературу, умение человека мыслить. И я могу назвать, вот, например, литературный образ. И он здесь в одной картине, есть там деревья, небо такое клубящееся, разорванное, в клочках - пейзаж, который как бы тает в этом пространстве, тает, он уходит, и хочется это все удержать. Вообще музы дружат, и они должны быть в хороводе.
Татьяна Вольтская: Художник собрал около 200 работ, в основном, сделанных за последние несколько лет, и разделил их на три большие серии: ''Семья'', ''Художник и модель'', ''Мой Китай''. ''Семья'' - в самом центре, в этот цикл входят и картины райского древа, и те, что сделаны с использованием фотографий, Игорь Сальцев называет их ''Семейный альбом''.
Игорь Сальцев: Я маленький, жена моя маленькая, я с дочкой маленькой, моя сестра, недавно скончавшаяся, и тут же моя сестра с отцом моим.
Татьяна Вольтская: Это фронтовая?
Игорь Сальцев: Фронтовая. За границей, где-то в Венгрии, подходят два состава - спрыгивает отец из первого, а из другого состава спрыгивает моя сестра в военной форме. И они вдруг там встречаются, пять лет они не виделись вообще. Там оказался какой-то фронтовой фотограф рядом, быстренько тряпочку повесили, щелкнули и разъехались.
Татьяна Вольтская: Оба пришли живые?
Игорь Сальцев: Живые, да. Март 45-го года
Татьяна Вольтская: Игорь, напротив семьи, в другом конце зала - Блок с Мейерхольдом, у меня простой вопрос - почему Мейерхольд в разных перчатках?
Игорь Сальцев: Мейерхольд по своей натуре такой весь....
Татьяна Вольтская: …арлекинный'?
Игорь Сальцев: Да. Блок сухой внешне, в футляре каком-то. А ситуация вся взята начала их дружбы, 1910 год, когда они ставили пьесу Блока ''Балаганчик'' вместе. И Мейерхольд потом говорил, что он весь вышел из ''Балаганчика'' Блока. И тоже там есть определенные ссылки. За этим домом - Библиотека Маяковского, там Блок в свое время, вот в это время, читал лекции для публики. Я все это связываю, помимо эмоционального, как умею, еще и документально, чтобы все сходилось. А вот этот занавес венчает, там сверху Пьеро жесты делает, и роль Пьеро исполнял как раз Мейерхольд в этом спектакле. А по бокам - крест как бы. Эти два уже в космосе, погибшие, слева - Блок, они разлетаются вот как. Они же потом поссорились навеки. Вот Маргарита говорила о литературе в живописи. Я - глубокий поклонник именно литературы в живописи, обязательно. Есть великое искусство - Питер Брейгель, там сплошная литература.
Татьяна Вольтская: Маргарите Изотовой тоже близка эта мысль.
Маргарита Изотова: Это русский Питер Брейгель. Я не сравниваю качество или что-то, но ход мышления у них очень близок. И Брейгеля, кстати, очень любят у нас, потому что он близок нам. Там не сказано все буквально ''посмотри сюда, это то-то и то-то'', но там сказано: ''Посмотри, ты это много раз видел, но посмотри еще раз моими глазами и обрати внимание. А вот этого ты не видел''.
Татьяна Вольтская: Давайте вернемся к работам - Игорь, что это за пейзажи такие нежные - каменные домики, вода...
Игорь Сальцев: Это Китай? китайская Венеция, так называемая, город Джоу Джуан, город-деревня, древний очень. Я там бывал несколько раз, огромное впечатление от Китая. Сейчас у меня выталкиваются из памяти давние, давние впечатления — записочка, зарисовочка и, в частности Китай. Вот это тоже китайский триптих, но это китайская провинция. Они любят сейчас хвастаться билдингами своими, но...
Татьяна Вольтская: Настоящая поэзия — здесь?
Игорь Сальцев: Да, конечно, холстов 30 на китайскую тему у меня висит.
Татьяна Вольтская: А вот это тоже очень красивая работа, удивительная для Петербурга по теме своей.
Игорь Сальцев: Это называется у меня ''Русь-тройка'', триптих, называется ''Новогодние декорации'', русский мотив такой. Я иду по чеховскому принципу: лето описываем зимой, а зиму - летом.
Татьяна Вольтская: Когда отстоятся впечатления?
Игорь Сальцев: Да, улетучивается все лишнее и случайное.
Татьяна Вольтская: Когда возвращаешься с выставки, тоже улетучивается все лишнее и случайное, память производит безошибочный отбор, унося с собой самое ценное: жемчужные дома никогда не виданного города, портрет китаянки, склонившей на руки темноволосую голову, загорелое женское тело с белыми пятнами, оставленными купальником, три золотистые обнаженные
девушки - словно между строк читаются три Грации - стоящие возле мольберта, на котором - ''Черный квадрат''. Да, странно видеть старинный жанр аллегории в XXI веке, но, видимо, если есть искусство - то уже ничего не странно. И Мейерхольд в разных перчатках машет детским лицам художника и его жены, растущим, подобно яблокам, на райском древе.
