Анна Качкаева: Мы сегодня «смотрим телевизор» с моим коллегой из «Московского комсомольца» Александром Мельманом. А говорить будем о том, как изменилось освещение протестов за эти два месяца, уже можно подводить какие-то итоги, на федеральных каналах, кого мы и как увидели.
Я начну с двух историй. После последнего митинга одна немолодая дама, которая не очень включена во все политические процессы, живет рядом с Москвой, у нее обычный набор среднестатистического телезрителя с «большими» каналами, хотя на спутнике есть много чего другого, но привычка. После 50-ти люди смотрят совершенно определенное телевидение. И вдруг она у родственников спрашивает: «А кто такой Удальцов? Откуда он появился? С фонтана снимали, с какой-то тумбы. Симпатичный парень. А кто это?».
Вторую историю я прочла в блоге на «Facebook» у журналиста Андрея Лошака, который пересказывает общение с собственной тетушкой, которая чуть помоложе. Она, видимо, все-таки знает, кто такой Удальцов, но тоже зрительница в основном федеральных каналов. Он ей показал на «YouTube» выступление Навального. И тетушка, которая всегда была очень яростной защитницей Путина, вдруг как-то заколебалась, посмотрев несколько раз на Алексея.
Это очень сомнительная история, когда ты ссылаешься на тетушек, бабушек и так далее. Но мы же понимаем, что аудитория федеральных каналов – это как раз женщины 45+. Это не обидно, никакого подтекста здесь нет, это так. И вот мы имеем такую картинку. Александр, как вы думаете, что-нибудь произошло с аудиторией «большого» телевидения за эти два месяца? Понятно, что пока еще нет исследований.
Александр Мельман: Произошло то, что господин Удальцов теперь является чуть ли не завсегдатаем федеральных каналов, его можно видеть и на «Первом», и на канале «Россия», он там допущен, дозволен и высказывается достаточно интересно, и наверное, привлекает к себе некую симпатию. Поэтому вот такие тетушки могут его хорошо видеть. Я не знаю, почему первая тетушка просмотрела господина Удальцова, а увидела его исключительно на митинге.
Анна Качкаева: Потому что он появлялся довольно глубоко ночью. То есть он не появлялся вообще, его не было, как и многих других, 5-8 лет в информационном поле.
Александр Мельман: И вот произошла революция, о которой так долго говорили...
Анна Качкаева: Революция?
Александр Мельман: Большевики, которые демократы, но, с моей точки зрения, все еще остались большевиками. Все началось после знаменитого митинга на Болотной 10 декабря. И уход господина Суркова с поста куратора всего телевидения, его замена на господина Володина. И мне было очень интересно посмотреть изменения в связи с этой рокировочкой. Когда уходил Сурков, я слушал утренние и вечерние эфиры по радио, и практически все знаковые люди на разных политических полюсах, как господа Доренко, Соловьев, Сванидзе, клялись в большой и чистой любви, можно сказать, господину Суркову, отдавали должное его неповторимому уму. Я этого ума, честно говоря, за последние лет 10 по тому, что у нас происходило на телевидении, не очень-то видел. Потому что пресловутые стоп-листы, цензура – все это связано с Сурковым. И вот пришел Володин – и изменилась ситуация, и вот допущены...
Анна Качкаева: Но Громов-то никуда не уходил, как был, так и есть.
Александр Мельман: Он сейчас занимается общественным телевидением.
Анна Качкаева: Он занимается и другим телевидением.
Александр Мельман: Безусловно. Но есть знаковый человек Сурков...
Анна Качкаева: Это все люди из администрации.
Александр Мельман: И были допущены лидеры оппозиции. То есть в эти три месяца появился и Владимир Рыжков, а в аналитических программах – Гарри Каспаров, Борис Немцов, Сергей Пархоменко и так далее. Есть определенная допущенная группа.
Анна Качкаева: Даже на Навального табуирование было снято после 5 марта. Посмотрите, он появился с коротким синхроном в «Новостях» на митинге, показали, как его задержали, как выпускали, как он садился в автомобиль. Раньше его фамилию называли, но не показывали, а теперь его и показывают.
Александр Мельман: Я помню, показывали в «Историческом процессе», когда Кургинян спорил со Сванидзе, и был огромный портрет Навального. Его сравнивали с Керенским, если я не ошибаюсь.
Анна Качкаева: Но «живого» не было.
Александр Мельман: Есть сейчас, мне кажется, достаточно умная политика телевизионная, другое дело, что она может измениться после победы Путина на выборах. Но если до этой вешки, до 4 марта. Как мне кажется, когда появились митинги 100-тысячные, власть была в неком шоке поначалу, потом она быстро оправилась и стала действовать по разным направлениям, если мы берем телевидение. Определенного рода интеграция оппозиционеров, не всех, все-таки и Навального не было... Навального почему-то боялись. Если бы куратором телевидения был я, я бы точно так же интегрировал этого человека.
Анна Качкаева: Его попытались до MTV интегрировать, но испугались. А в Госдепе он бы появился чудесно. Он там и появился в «YouTube».
Александр Мельман: Но не появился на телевидении. Интеграция произошла. Конечно, она была специфической. Когда что-то Немцов говорил, цитируя свою знаменитую книгу «Путин. Итоги», это вырезалось тонко. Некоторые высказывания Рыжкова, но меньше, тоже монтажировались. Но оппозиционеры, как я видел, особо не протестовали. Они были рады и тому, что они уже, как большие, оказались на телевидении. И вот они в ток-шоу выступают. Мне кажется, интеграция произошла вот в каком смысле. Сначала им дали прокричаться, потому что ток-шоу были построены на принципе «пусть говорят». По малаховскому идиоматическому выражению. И оппозиционеры вписываются в политический гламур, они тоже начинают кричать. То есть они ничем не отличаются от допущенной оппозиции, людей из партии власти. Все перемешаны в этом винегрете.
Анна Качкаева: Но надо отдать все-таки должное. Особенно после 12-ти, когда «пустьговорительная» ажитация спадала всегда, обратите внимание, все-таки почти все они успевали донести какие-то важные вещи. Но в общем гуле и шуме для аудитории, которая не очень понимает, кто эти новые персонажи, они, конечно, сливались в общий контекст. Как в документалистике «путинианы» фильм «Би-Би-Си» замечательно вписался в общий контекст.
Александр Мельман: Сначала им дали прокричаться, и они были не очень хороши, в чем-то даже мелковаты. Я вспоминаю, как впервые пригласили Владимира Рыжкова на программу «Исторический процесс», и он там выступал, его поклонники были в восторге. А на самом деле – зря. Они говорили: «Кургинян бьется в истерике, а вот Рыжков...». А Рыжков там, по-моему, выступил с точки зрения этики достаточно неудачно. Надо критически относиться к тем, кого ты поддерживаешь. А дальше путинские статьи по понедельникам – это как темы, они потом стали вбрасываться в телевизионный мейнстрим. Это все стало обсуждаться в ток-шоу. Они уже стали не крикливыми. Опять приглашались те же оппозиционеры, которые уже встраивались в эту систему, они становились системными. Они говорили по сути того, что написал Путин, они уже не были против. И это тоже была технология, мне кажется, очень оправдавшая себя. А «документалка», если исключить фильм «Би-Би-Си» и немецких документалистов о Путине, - это для более простодушного зрителя. А ток-шоу – это более сложный концепт. Таким образом, дозволенная оппозиция была интегрирована, была растворена в телевидении.
Анна Качкаева: Я хочу подвести итог этому кусочку нашего разговора. То есть вы полагаете, что это была обдуманная, выстроенная и в результате спрогнозированная программная ситуация?
Александр Мельман: Мне остается только догадываться. Я не отказываю в уме ни господину Володину, ни господину Громову. Мне кажется, что это было технологически выверено.
Анна Качкаева: Вы хотите сказать, что Добродеев, Эрнст и Кулистиков подчинились этой технологии?
Александр Мельман: Нет, возможно, они участвовали в разработке, но они сами очень тонкие политтехнологи. Это общая стратегия...
Анна Качкаева: По-вашему, она была тонкой?
Александр Мельман: Да, мне так кажется. И она была победной для Путина. А оппозиция была просто растворена, ее не стало. Они кричали, что их нет в телевизоре, пожалуйста, их показали. И что? Это еще сыграло в минус оппозиции, мне кажется.
Анна Качкаева: Я не во всем с вами согласна в смысле того, проиграли они или не проиграли.
Александр Мельман: На данный локальный момент.
Анна Качкаева: В данном случае не только телевизор играет роль, хотя, конечно, очень существенную. Если бы предположили, что возможность подготовки и политических реформ, и внятных разговоров, и обсуждения началась бы не в декабре, когда уже улица вышла, которая поддавила и заставила «информационные форточки» открыться, или, по крайней мере, приоткрыться, то, вероятно, этот разговор мог бы быть гораздо более конструктивным, и он мог продолжаться хотя бы не меньше года. И все-таки возвращаясь к теме страны и «большого» телевидения. Что, по-вашему, аудитория федеральных каналов в результате двух месяцев поняла про то, что происходило? Помимо того, что мы видели триумфальную победу Владимира Владимировича.
Александр Мельман: Почему триумфальную?
Анна Качкаева: На экране она так выглядела.
Александр Мельман: С одной стороны, документалистика подействовала по-своему на массового зрителя именно за Путина. С другой стороны, мне кажется, показ лидеров оппозиции и митингов, и достаточно объективная их оценка в основном – это сыграло в минус оппозиции. Есть эмоциональное восприятие у российского телезрителя, даже в чем-то иррациональное. «Свой – чужой» здесь играет какую-то роль. В Путине, как к нему ни относись, есть такая вещь – он для очень многих людей, которые смотрят федеральные каналы, свой по разным причинам. Харизма здесь так или иначе работает. А когда показывают людям Немцова, Владимира Рыжкова, Сергея Пархоменко и так далее, - это по их бэкграунду, по тому, что их раньше показывали и не показывали, по разным причинам, в том числе и пропаганда по поводу «крутых нулевых» и «лихих 90-х», все играет свою роль. Эмоционально, ментально они были чужими на этом празднике жизни, их не приняла массовая аудитория, они были для них еще хуже, чем Путин. Может быть, Путин – это даже меньшее из зол. Но так была выстроена пропагандистская кампания, она была очень сконцентрирована на телевидении, и она дала свои плоды, мне кажется.
Анна Качкаева: Значит, федеральные каналы сейчас имеют статус-кво. Бандерлоги, сброд, интеллигентская шваль – много мы слов услышали про «новых сердитых» и так далее, которые «заснули около Бога». Все эти товарищи – это чужие, если говорить о коннотации информационного ряда, чужие для большой страны. Так?
Александр Мельман: Мне кажется, что так.
Анна Качкаева: Телевизор это как-то отмаркировал за это время?
Александр Мельман: С одной стороны, он и хотел это делать, те, кто им управляет, с другой стороны, так вышло. Когда люди видят Владимира Рыжкова, к которому я отношусь с большим уважением, в программе «Исторический процесс», как он хамит господину Кургиняну... Нельзя этого делать! Мне кажется, это было в минус. Когда люди видят в программе «НТВшники» такого загорелого, такого хорошо выглядящего Бориса Немцова – даже это...
Анна Качкаева: А что, товарищи «единороссы» нехорошо выглядят?
Александр Мельман: Они выглядят по-разному. Конечно, когда люди видят некие лица «единороссов», которые часто не влезают в экран...
Анна Качкаева: Они все сейчас тоже очень элегантные.
Александр Мельман: Их можно и по-разному показывать, телевизор это может очень хорошо делать. Но есть такие лица, откормленные на народном горе. Конечно, антипатия существовала. Но добавление демократической составляющей при показе оппозиции иррационально сыграло, как мне кажется, против оппозиции.
Анна Качкаева: Тогда выходит, что у «большого» телевидения есть теперь новые антигерои – это сытая, интеллигентно-образованно-благополучная... и еще одно добавление, которое Михалков добавляет, что тем, кому есть куда уехать, им не нужна великая Россия. Через запятую это можно добавить и к этим людям. То есть такое ощущение, что телевидение действительно разделило в очередной раз, потому что оно поставило эти маркеры, акценты на условный Госдеп и условный совдеп. Как сегодня, по-моему, Сергей Евдокимов написал, тоже очень остроумно.
Александр Мельман: Мы это как бы распрямляем, а на самом деле телевидение действовало тоньше. Когда у Сергея Брилева появлялся и Рыжков, и другие лидеры, это было, мне кажется, очень объективно, и Сергей работал очень профессионально.
Анна Качкаева: А потом появлялся Ревенко со всей «закулисой» и так далее.
Александр Мельман: Со своей пионерской эмоцией. Ну, вот так он вел, при всем моем уважении к Евгению. Может быть, это парная игра, тандем пропагандистский. Мне нравилось, как работал Владимир Соловьев, Максим Шевченко, Петр Толстой, Гордон.
Анна Качкаева: Все вполне работали. Но мы все-таки делаем промежуточные итоги, чтобы понять, с чем вы вышли из довольно продолжительной телевизионной кампании, которая не прекращалась на время межсезонья между думскими и президентскими, потому что она как с декабря началась, так и закончилась в марте экранном. Значит, мы можем сказать, что появилось две обозначенных страны экранных?
Александр Мельман: Я бы так однозначно не сказал. Ночь поствыборная у Соловьева. Ведь это уже не стало сенсацией, как стало после думских выборов с 4-го на 5 декабря, там произошла мини-революция, а здесь из допущенных людей были только Удальцов и Рыжков, а других уже не было. Телевидение – это такой инструмент, когда очень легко можно сменить ракурс – и вот уже Немцов агент Госдепа, а вот уже Немцов солидный политик всероссийского масштаба. Это как повернуть.
Анна Качкаева: Посмотрите, что с Прохоровым сделали. Если бы его «Первый», «Второй» каналы так аккуратно не вставляли в эту рамку, неизвестно, как бы все происходило. Понятно, что это не влияло на то сетевое сообщество, которое его поддерживало и голосовало за него в столицах и в крупных городах, но он не был раздражителем для большой страны, совершенно очевидно, как его маркировали и как его вставляли в общий телевизионный фон.
Александр Мельман: И насколько тонко и умно подойдет власть к тому, как дальше вести информационную политику на телевидении. Потому что можно сказать: «Ребята, вы показали свою несостоятельность, вы никто, мы вас обыграли, до свидания».
Анна Качкаева: Этих десятерых можно не замечать, но нельзя не замечать людей на улице, которые даже сейчас выходят, несмотря ни на что. И мне очень интересно, как телевизор будет справляться с лицами новой улицы. То есть за эти два-три месяца впустили тех, кого не было 5-8 лет, тех, про кого два года не рассказывали, когда разгоняли «Стратегию-31», всех теперь запустили, теперь мы их более-менее видим. Много было разных разговорных программ, конечно, микшируемых, манипулируемых, все равно прямого эфира минимум. Хотя надо отдать должное господину Соловьеву с его блистательными технологиями манипуляции. Возвращается «Исторический процесс» с другим ведущим, насколько я знаю. И это тоже, кстати, одна из возможных стратегий того, как будут развиваться отношения к проговариваемым важным темам. Но что вы думаете по поводу новых «новых» лиц? После выборов канал «Дождь», особенно в минувшую субботу, нам это показал - наблюдатели, победившие на муниципальных выборах молодые люди, от 20-летней Веры Кичановой до Максима Каца, Максима Мотина. А Максим Виторган выступал замечательно. То есть совершенно новые лица, которые мы видели в прямой трансляции на канале «Дождь», но которых «большое» телевидение тоже не показало, потому что эти фамилии еще надо для большой страны раскручивать и объяснять, кто они, зачем и так далее. Как вам кажется, вот эти свежие лица появятся не только в эфирах радиостанций, на «Дожде» и в газетах они уже появились, но и на большом экране?
Александр Мельман: Вопрос в том, как это будут оценивать вышестоящие инстанции, насколько они будут опасны для существующей системы. Мне кажется, что телевидение может растворить практически любого.
Анна Качкаева: Как в соляной кислоте.
Александр Мельман: И даже господина Навального. Показали Евгению Чирикову. Вообще большой экран очень крупно показывает многие плюсы и минусы каждого человека. И мне кажется, что госпожа Чирикова не выглядела здесь выигрышно из-за того, что и как она говорила. Как и господин Удальцов, который вызывает симпатию своей заряженностью и неангажированностью, как мне кажется, но его выкрики с мест...
Анна Качкаева: Для меня это очевидно с точки зрения образа. Это «молодой Зюганов». Он все равно будет левым политиком. И его попытаются вставить в телевизионную рамку. Когда он сидит в ряду с Шевченко на «Первом» канале, он выглядит вполне респектабельно. Ну, поснимают его еще немножечко с фонтанов... Если бы не стали так жестко действовать, то все было бы в порядке. Так с улицы и перемещаются они в телевизионные студии, ничего нового-то нет в этом.
Александр Мельман: Да, респектабельно у Максима Шевченко, но у Марианны Максимовской и Ксении Собчак, когда он выходит из всеобщего привычного обозрения и обращается к господину Караулову «на ты», это выглядит сильно, как мне кажется. Или швыряется ошметком ботинка в господина Пономарева в студии Марианны Максимовской. Это все хорошие ходы. Хотя это искренний, по-моему, человек пока.
Но вот что меня напрягло. Показывают, как господин Удальцов уходит с митинга на Арбате и говорит: «А мы пойдем сейчас на Пушкинскую». А вокруг него адепты его, они расчищают для маленького пока еще вождя дорогу, говорят: «Дорогу Удальцову!». Меня лично это отталкивает.
Анна Качкаева: Так ведь это вопрос показа. Так, может быть, все имеет смысл показывать, или очень многое, и тогда люди здоровее будут реагировать на вождей, на новых вождей? Они же не могут ниоткуда родиться. Все говорят, что нет лидеров. А откуда же они возьмутся? Лидеры берутся либо на баррикадах, чего никто не хочет, либо в публичной полемике, которую должны предоставить телевизионные каналы. Площадки обязаны быть.
Александр Мельман: У нас же до сих пор нет общественного телевидения, о котором так печется президент и многие другие.
Анна Качкаева: Но не может быть один канал – резервация общественного, а на других ничего не может быть. Должно быть.
Александр Мельман: А кому нужен лидер? Наверное, лидер нужен оппозиции. Но разве лидер нужен тем, кто управляет...
Анна Качкаева: Граждане нужны ответственные. Вот это улица и показывает.
Александр Мельман: Все 12 лет правления Владимира Путина не нужны были ответственные граждане, была такая политика.
Анна Качкаева: Как телевидение будет себя вести в следующем политическом цикле? Оно понимает, что какая-то часть граждан проснулась, и ей надо форточку чуть-чуть приоткрыть, поэтому мы чуть-чуть отформатируем тех людей, которые не опасны, которые люди системы, а которые не люди системы, мы пока их попридержим. Это означает, что свежие лица опять на экране не появятся, с ними не будут работать.
Александр Мельман: Вы же спрашиваете про победителей муниципальных выборов. Мне кажется, это очень конкретные, очень деловые люди. Я видел выступление Веры Кичановой – замечательно!
Анна Качкаева: Но «Москва 24» и «Вести - Москва» их не показывают.
Александр Мельман: Пока. Мы не знаем политику следующего шага на центральных каналах. Может быть опьянение победой, и скажут: «Все, ребята, до свидания. Идите на свой канал «Дождь», пока мы его еще не закрыли, и там выступайте». А может быть, это более тонкая технология, чтобы интегрировать, внедрить этих людей. Они не митинговые.
Анна Качкаева: Они другие. Даже то, как они разговаривали... они очень хорошо говорят, внутренне свободные, у них есть взгляды на жизнь. Это не значит, что они партийные, но у них внутреннее чувство достоинства, это видно.
Александр Мельман: Если у госпожи Чириковой есть крикливость, притом, что она делает большое дело, наверное, когда защищает Химкинский лес, а вот у этих людей я не вижу крикливости, я вижу у них очень конкретный и деловой подход. У них нет «Путин, пошел вон». Чисто стилистически я не могу этого уже слышать.
И насчет выступления Максима Виторгана. Что такое интонация? Как и что он говорил – это очень точно. Когда говорил господин Навальный на митинге, меня только отталкивало. Он считал, что на митинге нужно говорить как-то по-другому. То, что человек занимается огромным делом в Интернете по поводу разоблачения жуликов и воров, - замечательно, но на митинге он становится вождем. И говорят: «Фюрер, а зачем?». Может быть, у него такая энергетика, он по-другому не может. А Максим Виторган, никогда не отличавшийся политизированностью, умозаключениями, он нашел точную интонацию. И если бы такая интонация присутствовала... Я после Сахарова перестал ходить на митинги. Вот такая интонация меня привлекает. И националисты ушли именно после того, как выступал господин Виторган, им стало скучно. Вы говорите, что называют бандерлогами тех, кто был на Болотной. Но и в обратную сторону идет такой же накат высокомерный, их называют анчоусами.
Анна Качкаева: Но не со стороны власти. Власть позволяет себе оскорблять только часть своих граждан.
Александр Мельман: А некоторые оппозиционные товарищи позволяют себе в отношении массового зрителя, народа так выражаться. Это абсолютно непродуктивно, неправильно. А так, как говорил Максим Виторган, он объединяет эти части, и меня это только привлекает. Интонация здесь очень важна. Стилистические разногласия не только с советской властью, не только с властью вообще, но и с некоторыми оппозиционерами у многих существуют, кто приходит на митинги. Здесь нужно найти очень точную и искреннюю интонацию. Но потом все может перейти опять в технологии – вот что опасно. Искренность тоже очень хорошо эксплуатируется.
Анна Качкаева: И когда человек начинает публично привыкать, он тиражирует себя, и его «я» от образа экранного начинает отличаться – это известные эффекты.
И по поводу того, что называется некоторой агрессией. Всплыла новость, она появилась в 9 утра в последнюю неделю перед выборами, о том, что покушение на господина Путина предотвращено. Об этом нам сообщил господин Верницкий на «Первом» канале. Сегодня выяснилось, что у следственных органов нет подтверждения того, что это было, кроме свидетельств «Первого» канала. Как теперь «Первый» канал будет... наверное, никак, думаю. Ну, было и было, одна баба сказала.
Александр Мельман: Они были в рейтингах зачинателей информационной новости, и им этого достаточно.
Анна Качкаева: Это ведь технология из прежних кампаний.
Александр Мельман: Значит, сгодилась.
Анна Качкаева: Как я понимаю, это была ровно история «Первого» канала, которая пыталась помочь кандидату.
Александр Мельман: Но люди настроены критически, и Антон Верницкий – это для них некая метка. Мы помним, как это было 9 лет назад: «Геи голосуют за Явлинского», - заказной материал. Кому-то кажется, что забыли, некоторые креативные люди не забыли. А большинству - ну, сказал Верницкий, люди пожалели Путина, и какое-то количество процентов голосов за него добавилось. А теперь это все можно выбросить на помойку.
Анна Качкаева: А наши слушатели совершенно правильно пишут, и я с ними согласна, потому что этой темы в «Новостях» нет вообще последние несколько дней. «Интересно даже не то, как освещают митинги оппозиции, а то, как не освещают войсковую операцию в Москве. Все, кто живет в районе Арбата, Пресни и так далее, несколько дней пребывают в оцеплении: тысячи омоновцев, полиции, жутких грузовиков, которые заполнили все переулки Смоленской и Арбата. Страшно выйти на улицы и на набережные – везде колонны, ОМОН и так далее». Это правда, несколько дней, до выборов за сутки, вчера еще... А телевизор, кстати, не показывает вообще, не объясняя большой стране. Конечно, Навального с Удальцовым показали, а то, что творится вокруг... «Новости» подчеркивают невероятную сдержанность, аккуратность, милость полиции, подчеркивают, как на Уолл-стрит довели до кровушки, а тут все хорошо. Не рассказывают о том, что Алене Поповой сломали руку, что были всякие проблемы и так далее.
Александр Мельман: А на НТВ разве не говорили про это?
Анна Качкаева: Очень аккуратно, одной фразой на НТВ. Что лишний раз для меня доказывает, что стратегия в этом смысле не изменится для телевидения.
Александр Мельман: Мы сейчас привели пример с господином Верницким – это одна часть ингредиентов, а я приводил пример, как мне кажется, более тонкого PR-технологического свойства. А есть и другие примеры. Например, во время предвыборной кампании были проверки телеканала «Дождь», когда с «Эхо Москвы» начались проблемы, с «Новой газетой». Это уже третья сторона участвует. Что, дан приказ маршала по всему фронту действовать в разных направлениях или башни кремлевские (или околокремлевские) палят из пушек, лишь бы использовать эту ситуацию в своих целях?
Анна Качкаева: Я думаю, что в этот момент использовали все и все.
Александр Мельман: Это теория управляемого хаоса: хаос тоже можно направить в одно русло.
Анна Качкаева: Сергей Митрофанов нас спрашивает: «По одежке встречают, по уму провожают. Как телевидение провожает Медведева, Зюганова, Жириновского и Миронова на свалку истории? Как вы думаете, какой-то прощальный аккорд будет?». Я думаю, что он уже произошел. Ощущение того, что с этими людьми телевизор уже попрощался, у меня лично после предвыборной ночи создалось. И по тому, как Жириновский канареечный, и Миронов поздравляли Владимира Владимировича... Жанр же не изведанный. А про Дмитрия Анатольевича, у меня такое ощущение, на экране подзабыли сильно. Вы правы, те, кто думает, что телевидение с ними попрощалось. Никакого, конечно, прощального аккорда не будет. Но точно есть ощущение смены декораций. Но на что их поменяют – пока неясно, по-моему, и самому телевидению.
Александр, Москва, здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. Вы не считаете, что Прохорова сделало не телевидение, а бездарная кремлевская бюрократия? Если бы пустили Гришу Явлинского, получил бы Прохоров свои 3%, и цена была бы ему – грош в базарный день.
Анна Качкаева: Про историю с Прохоровым, я думаю, в словах слушателя есть определенная логика. Явлинского действительно не было на экране. Хотя если бы он был, я не уверена, что он бы смог составить серьезную конкуренцию тому, что было в большой стране, или тому, что новое рождается, но еще пока не на экране. Хотя, наверное, оттянул бы на себя традиционный свой электорат, по крайней мере - экранный.
Александр Мельман: Но слушатель сказал про бездарную бюрократию. Но если в логике нашего слушателя, то это было сделано сознательно: отстранение Явлинского, аккумуляция голосов за Прохорова, в том числе и «болотных» голосов. А если бы Явлинского и Прохорова допустили, то они бы оба разделили 10% оппозиционно настроенной группы людей, и процентов 7, может быть, взял бы Григорий Алексеевич.
Анна Качкаева: Да, он был в хорошей форме, это было видно, и на думских выборах, когда участвовал в дебатах, и когда приходил в студию. И на митингах он не был потерян. Хотя я смотрела на его лицо, когда шла прямая трансляция, когда выступала Ксения Собчак и молодые ребята, оно было немножко отстраненным. Некоторый диссонанс уже был.
Александр Мельман: Он всегда позиционирует себя, что он сам по себе.
Анна Качкаева: И его присутствие в эфире разнообразило бы кампанию, никаких сомнений, и добавляло бы новых красок, но, наверное, не укладывалось бы в какие-то схемы, не связанные в данном случае с телевидением.
Валерий, Московская область, здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. По-моему, Навального стали показывать потому, что он власти больше не страшен. Навальный поставил крест на своей будущей карьере своими словами, что он за то, чтобы выпустить Ходорковского. Он, с одной стороны, против жуликов и воров, а с другой стороны, большинство народа считает, что Ходорковский должен сидеть...
Анна Качкаева: Вот вы за весь народ...
Слушатель: Да я в народе живу. Даже хотят, чтобы больше посадили. Порядок нужен. Бардак в стране.
Александр Мельман: Очень знаковый звонок.
Анна Качкаева: Что, правильно называют бандерлогами, а эти все, которые не народ, они ничего про него не понимают? Телевизор в этом смысле за последние два месяца сделал очень много, чтобы эта не осознанная, может быть, риторика была очень четко теперь воспроизводима и на уровне звонков.
Александр Мельман: Появилась нелинейная подача. И Ходорковского позиционировали очень позитивно. Я ходил в Киноцентр на Красной Пресне и смотрел фильм «Ходорковский». То есть он идет в центральном кинотеатре. И очень многие программы давали позитивную информацию о Ходорковском. Но Валерий не один такой. Например, мне господин Навальный нравится за одно, а ему – за другое. То есть разнообразные способы мышления, разнообразные точки опоры, по-разному люди все это оценивают. Это говорит о том, что очень сложная страна. А некоторые рецепты Навального очень просты. А эту сложность, может быть, в чем-то Путин так или иначе отражает, конечно, в основном по телевизору, но народ видит близкого себе этого лидера.
Анна Качкаева: Госпожа Савельева пишет: «Причем тут богатый вид на телевидении у Немцова? Что же ему теперь в лохмотья одеваться, чтобы понравиться людям, которые привыкли раболепствовать перед властью? Просто слишком поздно оппозиционеры оказались на телевидении, которое захвачено властью. Нужно было раньше понимать, что телевидение – основная площадка информации, в глубинке и в регионах разговаривать, проводить митинги с конкретными требованиями, а не с кричалками. И первое требование должно быть «оппозиция на телевидении». Да они об этом и говорили, и кричали.
Александр Мельман: Я говорю о том, как многие воспринимают образ Немцова. У нас тысячелетние традиции, что такой человек кажется чужим.
Анна Качкаева: «Трудно переоценить значение телевидения для тех, кто жил в прежней стране, - пишет Михаил. – Телевидение стало инструментом режима. И считаю его информационными репрессиями». Ну, в каком-то смысле – да, потому что теперь это очень сильный инструмент.
«Совершенно необязательно раскручивать оппозицию. Народ – не дурак, умные речи поймет. Сейчас телевидение заполнено глупостями. Народ оглупляется. Но очевидно, что оппозиция добьется места на телевидении – и страна тогда поймет и разделит умных и дураков». Ну, будем на это надеяться.
Я начну с двух историй. После последнего митинга одна немолодая дама, которая не очень включена во все политические процессы, живет рядом с Москвой, у нее обычный набор среднестатистического телезрителя с «большими» каналами, хотя на спутнике есть много чего другого, но привычка. После 50-ти люди смотрят совершенно определенное телевидение. И вдруг она у родственников спрашивает: «А кто такой Удальцов? Откуда он появился? С фонтана снимали, с какой-то тумбы. Симпатичный парень. А кто это?».
Вторую историю я прочла в блоге на «Facebook» у журналиста Андрея Лошака, который пересказывает общение с собственной тетушкой, которая чуть помоложе. Она, видимо, все-таки знает, кто такой Удальцов, но тоже зрительница в основном федеральных каналов. Он ей показал на «YouTube» выступление Навального. И тетушка, которая всегда была очень яростной защитницей Путина, вдруг как-то заколебалась, посмотрев несколько раз на Алексея.
Это очень сомнительная история, когда ты ссылаешься на тетушек, бабушек и так далее. Но мы же понимаем, что аудитория федеральных каналов – это как раз женщины 45+. Это не обидно, никакого подтекста здесь нет, это так. И вот мы имеем такую картинку. Александр, как вы думаете, что-нибудь произошло с аудиторией «большого» телевидения за эти два месяца? Понятно, что пока еще нет исследований.
Александр Мельман: Произошло то, что господин Удальцов теперь является чуть ли не завсегдатаем федеральных каналов, его можно видеть и на «Первом», и на канале «Россия», он там допущен, дозволен и высказывается достаточно интересно, и наверное, привлекает к себе некую симпатию. Поэтому вот такие тетушки могут его хорошо видеть. Я не знаю, почему первая тетушка просмотрела господина Удальцова, а увидела его исключительно на митинге.
Анна Качкаева: Потому что он появлялся довольно глубоко ночью. То есть он не появлялся вообще, его не было, как и многих других, 5-8 лет в информационном поле.
Александр Мельман: И вот произошла революция, о которой так долго говорили...
Анна Качкаева: Революция?
Александр Мельман: Большевики, которые демократы, но, с моей точки зрения, все еще остались большевиками. Все началось после знаменитого митинга на Болотной 10 декабря. И уход господина Суркова с поста куратора всего телевидения, его замена на господина Володина. И мне было очень интересно посмотреть изменения в связи с этой рокировочкой. Когда уходил Сурков, я слушал утренние и вечерние эфиры по радио, и практически все знаковые люди на разных политических полюсах, как господа Доренко, Соловьев, Сванидзе, клялись в большой и чистой любви, можно сказать, господину Суркову, отдавали должное его неповторимому уму. Я этого ума, честно говоря, за последние лет 10 по тому, что у нас происходило на телевидении, не очень-то видел. Потому что пресловутые стоп-листы, цензура – все это связано с Сурковым. И вот пришел Володин – и изменилась ситуация, и вот допущены...
Анна Качкаева: Но Громов-то никуда не уходил, как был, так и есть.
Александр Мельман: Он сейчас занимается общественным телевидением.
Анна Качкаева: Он занимается и другим телевидением.
Александр Мельман: Безусловно. Но есть знаковый человек Сурков...
Анна Качкаева: Это все люди из администрации.
Александр Мельман: И были допущены лидеры оппозиции. То есть в эти три месяца появился и Владимир Рыжков, а в аналитических программах – Гарри Каспаров, Борис Немцов, Сергей Пархоменко и так далее. Есть определенная допущенная группа.
Анна Качкаева: Даже на Навального табуирование было снято после 5 марта. Посмотрите, он появился с коротким синхроном в «Новостях» на митинге, показали, как его задержали, как выпускали, как он садился в автомобиль. Раньше его фамилию называли, но не показывали, а теперь его и показывают.
Александр Мельман: Я помню, показывали в «Историческом процессе», когда Кургинян спорил со Сванидзе, и был огромный портрет Навального. Его сравнивали с Керенским, если я не ошибаюсь.
Анна Качкаева: Но «живого» не было.
Александр Мельман: Есть сейчас, мне кажется, достаточно умная политика телевизионная, другое дело, что она может измениться после победы Путина на выборах. Но если до этой вешки, до 4 марта. Как мне кажется, когда появились митинги 100-тысячные, власть была в неком шоке поначалу, потом она быстро оправилась и стала действовать по разным направлениям, если мы берем телевидение. Определенного рода интеграция оппозиционеров, не всех, все-таки и Навального не было... Навального почему-то боялись. Если бы куратором телевидения был я, я бы точно так же интегрировал этого человека.
Анна Качкаева: Его попытались до MTV интегрировать, но испугались. А в Госдепе он бы появился чудесно. Он там и появился в «YouTube».
Александр Мельман: Но не появился на телевидении. Интеграция произошла. Конечно, она была специфической. Когда что-то Немцов говорил, цитируя свою знаменитую книгу «Путин. Итоги», это вырезалось тонко. Некоторые высказывания Рыжкова, но меньше, тоже монтажировались. Но оппозиционеры, как я видел, особо не протестовали. Они были рады и тому, что они уже, как большие, оказались на телевидении. И вот они в ток-шоу выступают. Мне кажется, интеграция произошла вот в каком смысле. Сначала им дали прокричаться, потому что ток-шоу были построены на принципе «пусть говорят». По малаховскому идиоматическому выражению. И оппозиционеры вписываются в политический гламур, они тоже начинают кричать. То есть они ничем не отличаются от допущенной оппозиции, людей из партии власти. Все перемешаны в этом винегрете.
Анна Качкаева: Но надо отдать все-таки должное. Особенно после 12-ти, когда «пустьговорительная» ажитация спадала всегда, обратите внимание, все-таки почти все они успевали донести какие-то важные вещи. Но в общем гуле и шуме для аудитории, которая не очень понимает, кто эти новые персонажи, они, конечно, сливались в общий контекст. Как в документалистике «путинианы» фильм «Би-Би-Си» замечательно вписался в общий контекст.
Александр Мельман: Сначала им дали прокричаться, и они были не очень хороши, в чем-то даже мелковаты. Я вспоминаю, как впервые пригласили Владимира Рыжкова на программу «Исторический процесс», и он там выступал, его поклонники были в восторге. А на самом деле – зря. Они говорили: «Кургинян бьется в истерике, а вот Рыжков...». А Рыжков там, по-моему, выступил с точки зрения этики достаточно неудачно. Надо критически относиться к тем, кого ты поддерживаешь. А дальше путинские статьи по понедельникам – это как темы, они потом стали вбрасываться в телевизионный мейнстрим. Это все стало обсуждаться в ток-шоу. Они уже стали не крикливыми. Опять приглашались те же оппозиционеры, которые уже встраивались в эту систему, они становились системными. Они говорили по сути того, что написал Путин, они уже не были против. И это тоже была технология, мне кажется, очень оправдавшая себя. А «документалка», если исключить фильм «Би-Би-Си» и немецких документалистов о Путине, - это для более простодушного зрителя. А ток-шоу – это более сложный концепт. Таким образом, дозволенная оппозиция была интегрирована, была растворена в телевидении.
Анна Качкаева: Я хочу подвести итог этому кусочку нашего разговора. То есть вы полагаете, что это была обдуманная, выстроенная и в результате спрогнозированная программная ситуация?
Александр Мельман: Мне остается только догадываться. Я не отказываю в уме ни господину Володину, ни господину Громову. Мне кажется, что это было технологически выверено.
Анна Качкаева: Вы хотите сказать, что Добродеев, Эрнст и Кулистиков подчинились этой технологии?
Александр Мельман: Нет, возможно, они участвовали в разработке, но они сами очень тонкие политтехнологи. Это общая стратегия...
Анна Качкаева: По-вашему, она была тонкой?
Александр Мельман: Да, мне так кажется. И она была победной для Путина. А оппозиция была просто растворена, ее не стало. Они кричали, что их нет в телевизоре, пожалуйста, их показали. И что? Это еще сыграло в минус оппозиции, мне кажется.
Анна Качкаева: Я не во всем с вами согласна в смысле того, проиграли они или не проиграли.
Александр Мельман: На данный локальный момент.
Анна Качкаева: В данном случае не только телевизор играет роль, хотя, конечно, очень существенную. Если бы предположили, что возможность подготовки и политических реформ, и внятных разговоров, и обсуждения началась бы не в декабре, когда уже улица вышла, которая поддавила и заставила «информационные форточки» открыться, или, по крайней мере, приоткрыться, то, вероятно, этот разговор мог бы быть гораздо более конструктивным, и он мог продолжаться хотя бы не меньше года. И все-таки возвращаясь к теме страны и «большого» телевидения. Что, по-вашему, аудитория федеральных каналов в результате двух месяцев поняла про то, что происходило? Помимо того, что мы видели триумфальную победу Владимира Владимировича.
Александр Мельман: Почему триумфальную?
Анна Качкаева: На экране она так выглядела.
Александр Мельман: С одной стороны, документалистика подействовала по-своему на массового зрителя именно за Путина. С другой стороны, мне кажется, показ лидеров оппозиции и митингов, и достаточно объективная их оценка в основном – это сыграло в минус оппозиции. Есть эмоциональное восприятие у российского телезрителя, даже в чем-то иррациональное. «Свой – чужой» здесь играет какую-то роль. В Путине, как к нему ни относись, есть такая вещь – он для очень многих людей, которые смотрят федеральные каналы, свой по разным причинам. Харизма здесь так или иначе работает. А когда показывают людям Немцова, Владимира Рыжкова, Сергея Пархоменко и так далее, - это по их бэкграунду, по тому, что их раньше показывали и не показывали, по разным причинам, в том числе и пропаганда по поводу «крутых нулевых» и «лихих 90-х», все играет свою роль. Эмоционально, ментально они были чужими на этом празднике жизни, их не приняла массовая аудитория, они были для них еще хуже, чем Путин. Может быть, Путин – это даже меньшее из зол. Но так была выстроена пропагандистская кампания, она была очень сконцентрирована на телевидении, и она дала свои плоды, мне кажется.
Анна Качкаева: Значит, федеральные каналы сейчас имеют статус-кво. Бандерлоги, сброд, интеллигентская шваль – много мы слов услышали про «новых сердитых» и так далее, которые «заснули около Бога». Все эти товарищи – это чужие, если говорить о коннотации информационного ряда, чужие для большой страны. Так?
Александр Мельман: Мне кажется, что так.
Анна Качкаева: Телевизор это как-то отмаркировал за это время?
Александр Мельман: С одной стороны, он и хотел это делать, те, кто им управляет, с другой стороны, так вышло. Когда люди видят Владимира Рыжкова, к которому я отношусь с большим уважением, в программе «Исторический процесс», как он хамит господину Кургиняну... Нельзя этого делать! Мне кажется, это было в минус. Когда люди видят в программе «НТВшники» такого загорелого, такого хорошо выглядящего Бориса Немцова – даже это...
Анна Качкаева: А что, товарищи «единороссы» нехорошо выглядят?
Александр Мельман: Они выглядят по-разному. Конечно, когда люди видят некие лица «единороссов», которые часто не влезают в экран...
Анна Качкаева: Они все сейчас тоже очень элегантные.
Александр Мельман: Их можно и по-разному показывать, телевизор это может очень хорошо делать. Но есть такие лица, откормленные на народном горе. Конечно, антипатия существовала. Но добавление демократической составляющей при показе оппозиции иррационально сыграло, как мне кажется, против оппозиции.
Анна Качкаева: Тогда выходит, что у «большого» телевидения есть теперь новые антигерои – это сытая, интеллигентно-образованно-благополучная... и еще одно добавление, которое Михалков добавляет, что тем, кому есть куда уехать, им не нужна великая Россия. Через запятую это можно добавить и к этим людям. То есть такое ощущение, что телевидение действительно разделило в очередной раз, потому что оно поставило эти маркеры, акценты на условный Госдеп и условный совдеп. Как сегодня, по-моему, Сергей Евдокимов написал, тоже очень остроумно.
Александр Мельман: Мы это как бы распрямляем, а на самом деле телевидение действовало тоньше. Когда у Сергея Брилева появлялся и Рыжков, и другие лидеры, это было, мне кажется, очень объективно, и Сергей работал очень профессионально.
Анна Качкаева: А потом появлялся Ревенко со всей «закулисой» и так далее.
Александр Мельман: Со своей пионерской эмоцией. Ну, вот так он вел, при всем моем уважении к Евгению. Может быть, это парная игра, тандем пропагандистский. Мне нравилось, как работал Владимир Соловьев, Максим Шевченко, Петр Толстой, Гордон.
Анна Качкаева: Все вполне работали. Но мы все-таки делаем промежуточные итоги, чтобы понять, с чем вы вышли из довольно продолжительной телевизионной кампании, которая не прекращалась на время межсезонья между думскими и президентскими, потому что она как с декабря началась, так и закончилась в марте экранном. Значит, мы можем сказать, что появилось две обозначенных страны экранных?
Александр Мельман: Я бы так однозначно не сказал. Ночь поствыборная у Соловьева. Ведь это уже не стало сенсацией, как стало после думских выборов с 4-го на 5 декабря, там произошла мини-революция, а здесь из допущенных людей были только Удальцов и Рыжков, а других уже не было. Телевидение – это такой инструмент, когда очень легко можно сменить ракурс – и вот уже Немцов агент Госдепа, а вот уже Немцов солидный политик всероссийского масштаба. Это как повернуть.
Анна Качкаева: Посмотрите, что с Прохоровым сделали. Если бы его «Первый», «Второй» каналы так аккуратно не вставляли в эту рамку, неизвестно, как бы все происходило. Понятно, что это не влияло на то сетевое сообщество, которое его поддерживало и голосовало за него в столицах и в крупных городах, но он не был раздражителем для большой страны, совершенно очевидно, как его маркировали и как его вставляли в общий телевизионный фон.
Александр Мельман: И насколько тонко и умно подойдет власть к тому, как дальше вести информационную политику на телевидении. Потому что можно сказать: «Ребята, вы показали свою несостоятельность, вы никто, мы вас обыграли, до свидания».
Анна Качкаева: Этих десятерых можно не замечать, но нельзя не замечать людей на улице, которые даже сейчас выходят, несмотря ни на что. И мне очень интересно, как телевизор будет справляться с лицами новой улицы. То есть за эти два-три месяца впустили тех, кого не было 5-8 лет, тех, про кого два года не рассказывали, когда разгоняли «Стратегию-31», всех теперь запустили, теперь мы их более-менее видим. Много было разных разговорных программ, конечно, микшируемых, манипулируемых, все равно прямого эфира минимум. Хотя надо отдать должное господину Соловьеву с его блистательными технологиями манипуляции. Возвращается «Исторический процесс» с другим ведущим, насколько я знаю. И это тоже, кстати, одна из возможных стратегий того, как будут развиваться отношения к проговариваемым важным темам. Но что вы думаете по поводу новых «новых» лиц? После выборов канал «Дождь», особенно в минувшую субботу, нам это показал - наблюдатели, победившие на муниципальных выборах молодые люди, от 20-летней Веры Кичановой до Максима Каца, Максима Мотина. А Максим Виторган выступал замечательно. То есть совершенно новые лица, которые мы видели в прямой трансляции на канале «Дождь», но которых «большое» телевидение тоже не показало, потому что эти фамилии еще надо для большой страны раскручивать и объяснять, кто они, зачем и так далее. Как вам кажется, вот эти свежие лица появятся не только в эфирах радиостанций, на «Дожде» и в газетах они уже появились, но и на большом экране?
Александр Мельман: Вопрос в том, как это будут оценивать вышестоящие инстанции, насколько они будут опасны для существующей системы. Мне кажется, что телевидение может растворить практически любого.
Анна Качкаева: Как в соляной кислоте.
Александр Мельман: И даже господина Навального. Показали Евгению Чирикову. Вообще большой экран очень крупно показывает многие плюсы и минусы каждого человека. И мне кажется, что госпожа Чирикова не выглядела здесь выигрышно из-за того, что и как она говорила. Как и господин Удальцов, который вызывает симпатию своей заряженностью и неангажированностью, как мне кажется, но его выкрики с мест...
Анна Качкаева: Для меня это очевидно с точки зрения образа. Это «молодой Зюганов». Он все равно будет левым политиком. И его попытаются вставить в телевизионную рамку. Когда он сидит в ряду с Шевченко на «Первом» канале, он выглядит вполне респектабельно. Ну, поснимают его еще немножечко с фонтанов... Если бы не стали так жестко действовать, то все было бы в порядке. Так с улицы и перемещаются они в телевизионные студии, ничего нового-то нет в этом.
Александр Мельман: Да, респектабельно у Максима Шевченко, но у Марианны Максимовской и Ксении Собчак, когда он выходит из всеобщего привычного обозрения и обращается к господину Караулову «на ты», это выглядит сильно, как мне кажется. Или швыряется ошметком ботинка в господина Пономарева в студии Марианны Максимовской. Это все хорошие ходы. Хотя это искренний, по-моему, человек пока.
Но вот что меня напрягло. Показывают, как господин Удальцов уходит с митинга на Арбате и говорит: «А мы пойдем сейчас на Пушкинскую». А вокруг него адепты его, они расчищают для маленького пока еще вождя дорогу, говорят: «Дорогу Удальцову!». Меня лично это отталкивает.
Анна Качкаева: Так ведь это вопрос показа. Так, может быть, все имеет смысл показывать, или очень многое, и тогда люди здоровее будут реагировать на вождей, на новых вождей? Они же не могут ниоткуда родиться. Все говорят, что нет лидеров. А откуда же они возьмутся? Лидеры берутся либо на баррикадах, чего никто не хочет, либо в публичной полемике, которую должны предоставить телевизионные каналы. Площадки обязаны быть.
Александр Мельман: У нас же до сих пор нет общественного телевидения, о котором так печется президент и многие другие.
Анна Качкаева: Но не может быть один канал – резервация общественного, а на других ничего не может быть. Должно быть.
Александр Мельман: А кому нужен лидер? Наверное, лидер нужен оппозиции. Но разве лидер нужен тем, кто управляет...
Анна Качкаева: Граждане нужны ответственные. Вот это улица и показывает.
Александр Мельман: Все 12 лет правления Владимира Путина не нужны были ответственные граждане, была такая политика.
Анна Качкаева: Как телевидение будет себя вести в следующем политическом цикле? Оно понимает, что какая-то часть граждан проснулась, и ей надо форточку чуть-чуть приоткрыть, поэтому мы чуть-чуть отформатируем тех людей, которые не опасны, которые люди системы, а которые не люди системы, мы пока их попридержим. Это означает, что свежие лица опять на экране не появятся, с ними не будут работать.
Александр Мельман: Вы же спрашиваете про победителей муниципальных выборов. Мне кажется, это очень конкретные, очень деловые люди. Я видел выступление Веры Кичановой – замечательно!
Анна Качкаева: Но «Москва 24» и «Вести - Москва» их не показывают.
Александр Мельман: Пока. Мы не знаем политику следующего шага на центральных каналах. Может быть опьянение победой, и скажут: «Все, ребята, до свидания. Идите на свой канал «Дождь», пока мы его еще не закрыли, и там выступайте». А может быть, это более тонкая технология, чтобы интегрировать, внедрить этих людей. Они не митинговые.
Анна Качкаева: Они другие. Даже то, как они разговаривали... они очень хорошо говорят, внутренне свободные, у них есть взгляды на жизнь. Это не значит, что они партийные, но у них внутреннее чувство достоинства, это видно.
Александр Мельман: Если у госпожи Чириковой есть крикливость, притом, что она делает большое дело, наверное, когда защищает Химкинский лес, а вот у этих людей я не вижу крикливости, я вижу у них очень конкретный и деловой подход. У них нет «Путин, пошел вон». Чисто стилистически я не могу этого уже слышать.
И насчет выступления Максима Виторгана. Что такое интонация? Как и что он говорил – это очень точно. Когда говорил господин Навальный на митинге, меня только отталкивало. Он считал, что на митинге нужно говорить как-то по-другому. То, что человек занимается огромным делом в Интернете по поводу разоблачения жуликов и воров, - замечательно, но на митинге он становится вождем. И говорят: «Фюрер, а зачем?». Может быть, у него такая энергетика, он по-другому не может. А Максим Виторган, никогда не отличавшийся политизированностью, умозаключениями, он нашел точную интонацию. И если бы такая интонация присутствовала... Я после Сахарова перестал ходить на митинги. Вот такая интонация меня привлекает. И националисты ушли именно после того, как выступал господин Виторган, им стало скучно. Вы говорите, что называют бандерлогами тех, кто был на Болотной. Но и в обратную сторону идет такой же накат высокомерный, их называют анчоусами.
Анна Качкаева: Но не со стороны власти. Власть позволяет себе оскорблять только часть своих граждан.
Александр Мельман: А некоторые оппозиционные товарищи позволяют себе в отношении массового зрителя, народа так выражаться. Это абсолютно непродуктивно, неправильно. А так, как говорил Максим Виторган, он объединяет эти части, и меня это только привлекает. Интонация здесь очень важна. Стилистические разногласия не только с советской властью, не только с властью вообще, но и с некоторыми оппозиционерами у многих существуют, кто приходит на митинги. Здесь нужно найти очень точную и искреннюю интонацию. Но потом все может перейти опять в технологии – вот что опасно. Искренность тоже очень хорошо эксплуатируется.
Анна Качкаева: И когда человек начинает публично привыкать, он тиражирует себя, и его «я» от образа экранного начинает отличаться – это известные эффекты.
И по поводу того, что называется некоторой агрессией. Всплыла новость, она появилась в 9 утра в последнюю неделю перед выборами, о том, что покушение на господина Путина предотвращено. Об этом нам сообщил господин Верницкий на «Первом» канале. Сегодня выяснилось, что у следственных органов нет подтверждения того, что это было, кроме свидетельств «Первого» канала. Как теперь «Первый» канал будет... наверное, никак, думаю. Ну, было и было, одна баба сказала.
Александр Мельман: Они были в рейтингах зачинателей информационной новости, и им этого достаточно.
Анна Качкаева: Это ведь технология из прежних кампаний.
Александр Мельман: Значит, сгодилась.
Анна Качкаева: Как я понимаю, это была ровно история «Первого» канала, которая пыталась помочь кандидату.
Александр Мельман: Но люди настроены критически, и Антон Верницкий – это для них некая метка. Мы помним, как это было 9 лет назад: «Геи голосуют за Явлинского», - заказной материал. Кому-то кажется, что забыли, некоторые креативные люди не забыли. А большинству - ну, сказал Верницкий, люди пожалели Путина, и какое-то количество процентов голосов за него добавилось. А теперь это все можно выбросить на помойку.
Анна Качкаева: А наши слушатели совершенно правильно пишут, и я с ними согласна, потому что этой темы в «Новостях» нет вообще последние несколько дней. «Интересно даже не то, как освещают митинги оппозиции, а то, как не освещают войсковую операцию в Москве. Все, кто живет в районе Арбата, Пресни и так далее, несколько дней пребывают в оцеплении: тысячи омоновцев, полиции, жутких грузовиков, которые заполнили все переулки Смоленской и Арбата. Страшно выйти на улицы и на набережные – везде колонны, ОМОН и так далее». Это правда, несколько дней, до выборов за сутки, вчера еще... А телевизор, кстати, не показывает вообще, не объясняя большой стране. Конечно, Навального с Удальцовым показали, а то, что творится вокруг... «Новости» подчеркивают невероятную сдержанность, аккуратность, милость полиции, подчеркивают, как на Уолл-стрит довели до кровушки, а тут все хорошо. Не рассказывают о том, что Алене Поповой сломали руку, что были всякие проблемы и так далее.
Александр Мельман: А на НТВ разве не говорили про это?
Анна Качкаева: Очень аккуратно, одной фразой на НТВ. Что лишний раз для меня доказывает, что стратегия в этом смысле не изменится для телевидения.
Александр Мельман: Мы сейчас привели пример с господином Верницким – это одна часть ингредиентов, а я приводил пример, как мне кажется, более тонкого PR-технологического свойства. А есть и другие примеры. Например, во время предвыборной кампании были проверки телеканала «Дождь», когда с «Эхо Москвы» начались проблемы, с «Новой газетой». Это уже третья сторона участвует. Что, дан приказ маршала по всему фронту действовать в разных направлениях или башни кремлевские (или околокремлевские) палят из пушек, лишь бы использовать эту ситуацию в своих целях?
Анна Качкаева: Я думаю, что в этот момент использовали все и все.
Александр Мельман: Это теория управляемого хаоса: хаос тоже можно направить в одно русло.
Анна Качкаева: Сергей Митрофанов нас спрашивает: «По одежке встречают, по уму провожают. Как телевидение провожает Медведева, Зюганова, Жириновского и Миронова на свалку истории? Как вы думаете, какой-то прощальный аккорд будет?». Я думаю, что он уже произошел. Ощущение того, что с этими людьми телевизор уже попрощался, у меня лично после предвыборной ночи создалось. И по тому, как Жириновский канареечный, и Миронов поздравляли Владимира Владимировича... Жанр же не изведанный. А про Дмитрия Анатольевича, у меня такое ощущение, на экране подзабыли сильно. Вы правы, те, кто думает, что телевидение с ними попрощалось. Никакого, конечно, прощального аккорда не будет. Но точно есть ощущение смены декораций. Но на что их поменяют – пока неясно, по-моему, и самому телевидению.
Александр, Москва, здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. Вы не считаете, что Прохорова сделало не телевидение, а бездарная кремлевская бюрократия? Если бы пустили Гришу Явлинского, получил бы Прохоров свои 3%, и цена была бы ему – грош в базарный день.
Анна Качкаева: Про историю с Прохоровым, я думаю, в словах слушателя есть определенная логика. Явлинского действительно не было на экране. Хотя если бы он был, я не уверена, что он бы смог составить серьезную конкуренцию тому, что было в большой стране, или тому, что новое рождается, но еще пока не на экране. Хотя, наверное, оттянул бы на себя традиционный свой электорат, по крайней мере - экранный.
Александр Мельман: Но слушатель сказал про бездарную бюрократию. Но если в логике нашего слушателя, то это было сделано сознательно: отстранение Явлинского, аккумуляция голосов за Прохорова, в том числе и «болотных» голосов. А если бы Явлинского и Прохорова допустили, то они бы оба разделили 10% оппозиционно настроенной группы людей, и процентов 7, может быть, взял бы Григорий Алексеевич.
Анна Качкаева: Да, он был в хорошей форме, это было видно, и на думских выборах, когда участвовал в дебатах, и когда приходил в студию. И на митингах он не был потерян. Хотя я смотрела на его лицо, когда шла прямая трансляция, когда выступала Ксения Собчак и молодые ребята, оно было немножко отстраненным. Некоторый диссонанс уже был.
Александр Мельман: Он всегда позиционирует себя, что он сам по себе.
Анна Качкаева: И его присутствие в эфире разнообразило бы кампанию, никаких сомнений, и добавляло бы новых красок, но, наверное, не укладывалось бы в какие-то схемы, не связанные в данном случае с телевидением.
Валерий, Московская область, здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. По-моему, Навального стали показывать потому, что он власти больше не страшен. Навальный поставил крест на своей будущей карьере своими словами, что он за то, чтобы выпустить Ходорковского. Он, с одной стороны, против жуликов и воров, а с другой стороны, большинство народа считает, что Ходорковский должен сидеть...
Анна Качкаева: Вот вы за весь народ...
Слушатель: Да я в народе живу. Даже хотят, чтобы больше посадили. Порядок нужен. Бардак в стране.
Александр Мельман: Очень знаковый звонок.
Анна Качкаева: Что, правильно называют бандерлогами, а эти все, которые не народ, они ничего про него не понимают? Телевизор в этом смысле за последние два месяца сделал очень много, чтобы эта не осознанная, может быть, риторика была очень четко теперь воспроизводима и на уровне звонков.
Александр Мельман: Появилась нелинейная подача. И Ходорковского позиционировали очень позитивно. Я ходил в Киноцентр на Красной Пресне и смотрел фильм «Ходорковский». То есть он идет в центральном кинотеатре. И очень многие программы давали позитивную информацию о Ходорковском. Но Валерий не один такой. Например, мне господин Навальный нравится за одно, а ему – за другое. То есть разнообразные способы мышления, разнообразные точки опоры, по-разному люди все это оценивают. Это говорит о том, что очень сложная страна. А некоторые рецепты Навального очень просты. А эту сложность, может быть, в чем-то Путин так или иначе отражает, конечно, в основном по телевизору, но народ видит близкого себе этого лидера.
Анна Качкаева: Госпожа Савельева пишет: «Причем тут богатый вид на телевидении у Немцова? Что же ему теперь в лохмотья одеваться, чтобы понравиться людям, которые привыкли раболепствовать перед властью? Просто слишком поздно оппозиционеры оказались на телевидении, которое захвачено властью. Нужно было раньше понимать, что телевидение – основная площадка информации, в глубинке и в регионах разговаривать, проводить митинги с конкретными требованиями, а не с кричалками. И первое требование должно быть «оппозиция на телевидении». Да они об этом и говорили, и кричали.
Александр Мельман: Я говорю о том, как многие воспринимают образ Немцова. У нас тысячелетние традиции, что такой человек кажется чужим.
Анна Качкаева: «Трудно переоценить значение телевидения для тех, кто жил в прежней стране, - пишет Михаил. – Телевидение стало инструментом режима. И считаю его информационными репрессиями». Ну, в каком-то смысле – да, потому что теперь это очень сильный инструмент.
«Совершенно необязательно раскручивать оппозицию. Народ – не дурак, умные речи поймет. Сейчас телевидение заполнено глупостями. Народ оглупляется. Но очевидно, что оппозиция добьется места на телевидении – и страна тогда поймет и разделит умных и дураков». Ну, будем на это надеяться.
