Кирилл Кобрин: Следующая тема тоже российская – историческая – но имеющая самое острую актуальность.
В эфире очередная глава исторического исследования Владимира Абаринова и Игоря Петрова «Русский коллаборационизм». Она рассказывает о начальном периоде власовского движения. Глава 11-я - «В плену иллюзий». Часть первая.
Владимир Абаринов: Мы расстались с генералом Власовым в июне 1942 года в лагере военнопленных в Виннице, куда для встречи с ним прибыл капитан вермахта Вильфрид Штрик-Штрикфельдт – уроженец Риги, бывший офицер царской армии, в 1939 году репатриировавшийся в Рейх как фольскдойче по пакту Риббентропа – Молотова. Штрикфельдт служил переводчиком в штабе группы армий «Центр», но в силу своей квалификации и обстоятельств занял гораздо более заметное место в «работе» с пленными советскими генералами и старшими офицерами.
У него были собственные идеи относительно создания русского антисталинского сопротивления. И были единомышленники среди офицеров невысокого ранга, как правило, балтийских немцев. Вот как сам Штрикфельдт излагает содержание своих бесед с Власовым.
Отрывок из книги Штрикфельдта "Против Сталина и Гитлера".
"В этот мой первый визит у Власова мы говорили обо всем, только не о военных делах. Наш разговор о большой нужде, в которой живут простые русские люди по ту и по эту сторону фронта, казалось, сразу сблизил нас. При следующем моем посещении генерала Власова я должен был много рассказывать ему о Германии. Его интересовало всё. Но, прежде всего, он хотел знать больше о германских целях войны.
На откровенность генерала я также отвечал откровенностью; конечно, присяга ставила мне определенные границы. Я сказал, что мы сами в начале похода верили в освободительную войну, в освобождение России от большевизма. Я говорил о бедственном положении военнопленных, которое, к сожалению, нам изменить не удалось. Я сказал ему и о том, что вожди национал-социалистов одержимы высокомерием, а потому слепы и не склонны разработать разумную политическую концепцию. Следствие этого, прежде всего, катастрофическое положение 50–70 миллионов людей в занятых областях. Позиция же германского офицерского корпуса иная.
– Что же всё-таки мы можем сделать? – спросил он снова. – И что думает об этом ваш фюрер?
– Ну, фюрер, к сожалению, всё еще окружен пораженными слепотой людьми. Но фельдмаршалы и крупные офицеры здесь, в Генеральном штабе, делают, что могут, в сторону изменения политических целей войны и пересмотра наших отношений к русскому народу. Готовы ли вы сотрудничать с теми, кто хочет бороться против Сталина?
– Против Сталина – да! Но за что и за кого? И как?".
Владимир Абаринов: Мой собеседник, исследователь из Мюнхена Игорь Петров, изучает историю власовского движения по немецким архивам и так называемым гарвардским интервью – записям бесед, которые вели после войны американцы с перемещенными лицами в своей оккупационной зоне Германии. Игорь, какие последствия имела эта встреча Власова и Штрикфельдта?
Игорь Петров: Она стала первой в череде встреч Власова с сотрудниками различных немецких ведомств. Через несколько дней в Винницу прилетел бывший советник немецкого посольства в Москве Хильгер. В протоколе допроса Власова три основных пункта – это объяснение неудач Красной армии, что Власов объясняет, во-первых, тем, что Красная армия в 41-м планировала удар по Румынии, чтобы захватить нефтяные месторождения, была поэтому не готова к обороне. И во-вторых, идиотским военным руководством, в первую очередь Сталина. "Из военачальников, - говорит Власов, - Ворошилов бездарен, Шапошников стар и устал, Мерецков безграмотен".
Второй пункт: советские резервы еще далеко не истощены, зря немцы на это рассчитывают. Даже потеря Баку может быть восполнена за счет Урала и Сибири.
И третий: предложение об использовании русских военнопленных в борьбе против Красной армии. На что Хильгер в рамках официальной доктрины отвечает: "За последние сто лет Россия проявила себя как постоянная угроза для Германии, независимо от того, была ли она царской или большевистской. Возрождение собственной российской государственности противоречило бы германским интересам". На что следует ответ Власова, мол, "между самостоятельным русским государством и колонией можно найти различные другие решения, например, доминион, протекторат или подзащитное государство с временной или постоянной немецкой оккупацией".
В начале сентября в Винницу прилетел сотрудник Отдела пропаганды Вермахта Ойген Дюрксен. Он родился и вырос в Таврии и прекрасно говорил по-русски. Из первого же разговора Дюрксен понял, что Власов – это настоящая находка для него и для его отдела. И Власова скоро перевозят из Винницы в Берлин на Викториан-штрассе 10, там располагается так называемая лаборатория, сейчас бы мы, наверное, сказали – психологической войны. Формально это был выносной пункт лагеря для военнопленных, изначально даже без решеток на окнах. Дюрксен, правда, вспоминает, что когда после изрядного рождественского банкета в конце 42-го года двое пленных сбежали, решетки все же поставили.
Предназначение лаборатории сперва было вполне утилитарным: пленным показывали листовки, подготовленные Отделом пропаганды, те высказывали свое мнение об их эффективности.
Ту позволю себе небольшое отступление, потому что в архиве Коминтерна я как-то наткнулся на параллельную историю – там немецкие военнопленные в 41-м году, их было совсем немного, те из них, кто согласился сотрудничать, оценивают эффективность советских листовок. Причем это еще начало войны, листовки с пропагандистской точки зрения совершенно наивные: "Рабочие - все братья" и все такое прочее. Но немецкие военнопленные оценивают их крайне высоко. Создается впечатление, что еще совсем чуть-чуть и вся группа армии "Центр" под воздействием этих лозунгов о братстве рабочих перебежит на советскую сторону.
Вот Дюрксен как раз подчеркивает, что для этой лаборатории они старались подбирать нонконформистов, то есть людей, которые бы не согласно кивали, а возражали и спорили. К ним присоединился и Власов. И эта группа фактически стала ядром будущего движения. С начала 43-го делавшаяся больше немцами газета "Клич", ее сменила находящаяся под немецким контролем, но все же редактируемая русскими "Заря". Потом к ней прибавился "Доброволец". Вообще создавалось впечатление, что движение набирает обороты.
Владимир Абаринов: Власов поступил в ведение Отдела пропаганды Верховного командования вооруженных сил Германии. Во второй половине 1942 года из Берлина вместе со Штрикфельдтом он ездил по лагерям военнопленных, где встречался с пленными офицерами и таким образом формировал свой штаб. Одним из его собеседников был генерал-лейтенант Лукин Михаил Федорович. Он командовал войсками, попавшими осенью 1941 года в вяземский котел. При попытке выхода из окружения был тяжело ранен, в плену ему ампутировали ногу. По словам Штрикфельдта, Лукин, «человек сильного характера и большого обаяния», поначалу соглашался принять участие в создании антисталинистских формирований из военнопленных, но время, проведенное в плену, отрезвило и разуверило его в немцах. В пересказе Штрикфельдта, Лукин подвел итог беседы с Власовым такой фразой: «Я — калека. Вы, Власов, еще не сломлены. Если вы решились на борьбу на два фронта, которая, как вы говорите, в действительности есть борьба на одном фронте за свободу нашего народа, то я желаю вам успеха, хотя я сам в него не верю. Как я сказал, немцы никогда не изменят своей политики». Тогда Власов спросил Лукина: «А если немецким офицерам, которые нам помогают, всё же удастся добиться изменения политики, Михаил Федорович?» На это Лукин будто бы ответил: «Тогда, Андрей Андреевич, мы, пожалуй, смогли бы и договориться».
Наконец, Власову была предоставлена база – лагерь Дабендорф к югу от Берлина. Называлось это подразделение «отдел восточной пропаганды особого назначения». Штатное расписание включало 1200 человек, в том числе 8 генералов и 60 старших офицеров. Игорь, дайте, пожалуйста, характеристику этим людям. Они были просто приспособленцы, пошли к Власову от безысходности или верили в идею «третьей силы»? Какие вообще идеологические разногласия имели место в окружении Власова? Какую роль играли в нем члены Народно-трудового союза?
Игорь Петров: Я позволю себе сначала сказать несколько слов о самом Дабендрофе. Дюрксен так объяснял логику его возникновения: "Дабендорф должен стать идеологическим корсетом всего освободительного движения, готовить пропагандистов для него, и этот идеологический центр легче держать под немецким контролем". Насчет второго, между прочим, добавляет, что русский оправленческий аппарат чем дальше, тем больше обособлялся от немецкого, что, конечно, этот контроль усложняло.
Владимир Абаринов: Мы продолжим рассказ о попытках Андрея Власова стать самостоятельной политической фигурой в конце этой недели.
В эфире очередная глава исторического исследования Владимира Абаринова и Игоря Петрова «Русский коллаборационизм». Она рассказывает о начальном периоде власовского движения. Глава 11-я - «В плену иллюзий». Часть первая.
Владимир Абаринов: Мы расстались с генералом Власовым в июне 1942 года в лагере военнопленных в Виннице, куда для встречи с ним прибыл капитан вермахта Вильфрид Штрик-Штрикфельдт – уроженец Риги, бывший офицер царской армии, в 1939 году репатриировавшийся в Рейх как фольскдойче по пакту Риббентропа – Молотова. Штрикфельдт служил переводчиком в штабе группы армий «Центр», но в силу своей квалификации и обстоятельств занял гораздо более заметное место в «работе» с пленными советскими генералами и старшими офицерами.
У него были собственные идеи относительно создания русского антисталинского сопротивления. И были единомышленники среди офицеров невысокого ранга, как правило, балтийских немцев. Вот как сам Штрикфельдт излагает содержание своих бесед с Власовым.
Отрывок из книги Штрикфельдта "Против Сталина и Гитлера".
"В этот мой первый визит у Власова мы говорили обо всем, только не о военных делах. Наш разговор о большой нужде, в которой живут простые русские люди по ту и по эту сторону фронта, казалось, сразу сблизил нас. При следующем моем посещении генерала Власова я должен был много рассказывать ему о Германии. Его интересовало всё. Но, прежде всего, он хотел знать больше о германских целях войны.
На откровенность генерала я также отвечал откровенностью; конечно, присяга ставила мне определенные границы. Я сказал, что мы сами в начале похода верили в освободительную войну, в освобождение России от большевизма. Я говорил о бедственном положении военнопленных, которое, к сожалению, нам изменить не удалось. Я сказал ему и о том, что вожди национал-социалистов одержимы высокомерием, а потому слепы и не склонны разработать разумную политическую концепцию. Следствие этого, прежде всего, катастрофическое положение 50–70 миллионов людей в занятых областях. Позиция же германского офицерского корпуса иная.
– Что же всё-таки мы можем сделать? – спросил он снова. – И что думает об этом ваш фюрер?
– Ну, фюрер, к сожалению, всё еще окружен пораженными слепотой людьми. Но фельдмаршалы и крупные офицеры здесь, в Генеральном штабе, делают, что могут, в сторону изменения политических целей войны и пересмотра наших отношений к русскому народу. Готовы ли вы сотрудничать с теми, кто хочет бороться против Сталина?
– Против Сталина – да! Но за что и за кого? И как?".
Владимир Абаринов: Мой собеседник, исследователь из Мюнхена Игорь Петров, изучает историю власовского движения по немецким архивам и так называемым гарвардским интервью – записям бесед, которые вели после войны американцы с перемещенными лицами в своей оккупационной зоне Германии. Игорь, какие последствия имела эта встреча Власова и Штрикфельдта?
Игорь Петров: Она стала первой в череде встреч Власова с сотрудниками различных немецких ведомств. Через несколько дней в Винницу прилетел бывший советник немецкого посольства в Москве Хильгер. В протоколе допроса Власова три основных пункта – это объяснение неудач Красной армии, что Власов объясняет, во-первых, тем, что Красная армия в 41-м планировала удар по Румынии, чтобы захватить нефтяные месторождения, была поэтому не готова к обороне. И во-вторых, идиотским военным руководством, в первую очередь Сталина. "Из военачальников, - говорит Власов, - Ворошилов бездарен, Шапошников стар и устал, Мерецков безграмотен".
Второй пункт: советские резервы еще далеко не истощены, зря немцы на это рассчитывают. Даже потеря Баку может быть восполнена за счет Урала и Сибири.
И третий: предложение об использовании русских военнопленных в борьбе против Красной армии. На что Хильгер в рамках официальной доктрины отвечает: "За последние сто лет Россия проявила себя как постоянная угроза для Германии, независимо от того, была ли она царской или большевистской. Возрождение собственной российской государственности противоречило бы германским интересам". На что следует ответ Власова, мол, "между самостоятельным русским государством и колонией можно найти различные другие решения, например, доминион, протекторат или подзащитное государство с временной или постоянной немецкой оккупацией".
В начале сентября в Винницу прилетел сотрудник Отдела пропаганды Вермахта Ойген Дюрксен. Он родился и вырос в Таврии и прекрасно говорил по-русски. Из первого же разговора Дюрксен понял, что Власов – это настоящая находка для него и для его отдела. И Власова скоро перевозят из Винницы в Берлин на Викториан-штрассе 10, там располагается так называемая лаборатория, сейчас бы мы, наверное, сказали – психологической войны. Формально это был выносной пункт лагеря для военнопленных, изначально даже без решеток на окнах. Дюрксен, правда, вспоминает, что когда после изрядного рождественского банкета в конце 42-го года двое пленных сбежали, решетки все же поставили.
Предназначение лаборатории сперва было вполне утилитарным: пленным показывали листовки, подготовленные Отделом пропаганды, те высказывали свое мнение об их эффективности.
Ту позволю себе небольшое отступление, потому что в архиве Коминтерна я как-то наткнулся на параллельную историю – там немецкие военнопленные в 41-м году, их было совсем немного, те из них, кто согласился сотрудничать, оценивают эффективность советских листовок. Причем это еще начало войны, листовки с пропагандистской точки зрения совершенно наивные: "Рабочие - все братья" и все такое прочее. Но немецкие военнопленные оценивают их крайне высоко. Создается впечатление, что еще совсем чуть-чуть и вся группа армии "Центр" под воздействием этих лозунгов о братстве рабочих перебежит на советскую сторону.
Вот Дюрксен как раз подчеркивает, что для этой лаборатории они старались подбирать нонконформистов, то есть людей, которые бы не согласно кивали, а возражали и спорили. К ним присоединился и Власов. И эта группа фактически стала ядром будущего движения. С начала 43-го делавшаяся больше немцами газета "Клич", ее сменила находящаяся под немецким контролем, но все же редактируемая русскими "Заря". Потом к ней прибавился "Доброволец". Вообще создавалось впечатление, что движение набирает обороты.
Владимир Абаринов: Власов поступил в ведение Отдела пропаганды Верховного командования вооруженных сил Германии. Во второй половине 1942 года из Берлина вместе со Штрикфельдтом он ездил по лагерям военнопленных, где встречался с пленными офицерами и таким образом формировал свой штаб. Одним из его собеседников был генерал-лейтенант Лукин Михаил Федорович. Он командовал войсками, попавшими осенью 1941 года в вяземский котел. При попытке выхода из окружения был тяжело ранен, в плену ему ампутировали ногу. По словам Штрикфельдта, Лукин, «человек сильного характера и большого обаяния», поначалу соглашался принять участие в создании антисталинистских формирований из военнопленных, но время, проведенное в плену, отрезвило и разуверило его в немцах. В пересказе Штрикфельдта, Лукин подвел итог беседы с Власовым такой фразой: «Я — калека. Вы, Власов, еще не сломлены. Если вы решились на борьбу на два фронта, которая, как вы говорите, в действительности есть борьба на одном фронте за свободу нашего народа, то я желаю вам успеха, хотя я сам в него не верю. Как я сказал, немцы никогда не изменят своей политики». Тогда Власов спросил Лукина: «А если немецким офицерам, которые нам помогают, всё же удастся добиться изменения политики, Михаил Федорович?» На это Лукин будто бы ответил: «Тогда, Андрей Андреевич, мы, пожалуй, смогли бы и договориться».
Наконец, Власову была предоставлена база – лагерь Дабендорф к югу от Берлина. Называлось это подразделение «отдел восточной пропаганды особого назначения». Штатное расписание включало 1200 человек, в том числе 8 генералов и 60 старших офицеров. Игорь, дайте, пожалуйста, характеристику этим людям. Они были просто приспособленцы, пошли к Власову от безысходности или верили в идею «третьей силы»? Какие вообще идеологические разногласия имели место в окружении Власова? Какую роль играли в нем члены Народно-трудового союза?
Игорь Петров: Я позволю себе сначала сказать несколько слов о самом Дабендрофе. Дюрксен так объяснял логику его возникновения: "Дабендорф должен стать идеологическим корсетом всего освободительного движения, готовить пропагандистов для него, и этот идеологический центр легче держать под немецким контролем". Насчет второго, между прочим, добавляет, что русский оправленческий аппарат чем дальше, тем больше обособлялся от немецкого, что, конечно, этот контроль усложняло.
Владимир Абаринов: Мы продолжим рассказ о попытках Андрея Власова стать самостоятельной политической фигурой в конце этой недели.
