Ирина Лагунина: Сегодня в эфире - продолжение исторического исследования Владимира Абаринова и Игоря Петрова «Русский коллаборационизм». Глава 11-я – «В плену иллюзий». Часть вторая.
Владимир Абаринов: В феврале 1943 года в Дабендорфе близ Берлина начал действовать «отдел восточной пропаганды особого назначения», на базе которого впоследствии была сформирована Русская освободительная армия генерала Власова.
В конце февраля Власов отправился в Смоленск. Эту поездку подробно описал в своем отчете сопровождавший Власова подполковник Владимир Шубут – до войны сотрудник немецкого военного атташата в Москве, а в 43-м – офицер разведки и контрразведки при тыловом районе группы армий «Центр». Этот документ нашел в архиве и перевел мой собеседник, исследователь из Мюнхена Игорь Петров.
"Собрание гражданских лиц в Смоленске проводилось в сохранившемся театральном зале, который по мнению тамошних жителей, нельзя было считать идеальным местом для праздничного мероприятия: плохое освещение, холод, никакого оформления... Публика большей частью состояла из круга "бывших" (прежде богатые и образованные люди), которые и так нам уже симпатизировали. И крестьянское население было представлено, но не так, чтобы можно было сказать, что они спешили сюда даже из далекого далека. Зал был заполнен примерно наполовину: в нем было 70-80 человек.
Тем не менее настроение, выразившееся во внимательнейшем, в абсолютной тишине, прослушивании доклада и множеству спонтанных аплодисментов, было поразительным. Здесь надо отметить, что Власов очень умело следовал данным ему указаниям и оставался в предписанных границах даже тогда, когда его прерывали возгласы с мест о самоуправлении как знаке немецкого расположения. Его речь завершилась требованием делать все возможное для успеха немецкого оружия. То есть: хороший урожай, сдача всего зерна, без которого можно обойтись, и прочих сельскохозяйственных продуктов. Борьба с партизанами или поддержка союзнических немецких войск в этой борьбе. Доклад увенчался бурной овацией".
Владимир Абаринов: Игорь, что за люди окружали Власова, кто работал в его штабе? Приспособленцы, люди морально сломленные, отчаявшиеся или искренние приверженцы идеи «третьей силы»? Были ли у них разногласия? Какое место в окружении Власова занимали идеологи Народно-трудового союза?
Игорь Петров: В архиве Юргана Торвальда я нашел отчет некоего лейтенанта Брагина, курсанта самого первого курса в Дабендорфе от марта 43-го. Он рассказывает, что в первый день после прибытия лагерь еще окружала колючая проволока, но на следующий день она исчезла. Расписания занятия курса примерно было таким: в 6 утра подъем, зарядка, умывание, завтрак. С 8 до 11 теоретические занятия, политика и пропаганда. С 11 до 12 строевая подготовка. С 12 до 15 обед, отдых. Потом снова теоретические занятия два часа. Ужин, свободное время. Пол-одиннадцатого вечерняя поверка и отбой. Брагин жаловался, что на политзанятиях ничего не рассказывалось свыше того, что они уже знали из брошюр, что такое национал-социализм, большевизм и еврейство. Лекторы были хорошие, а вот темы лекций не очень. Дальше он критикует отдельные занятия, порядки в лагере и заключает: "Курс был плох, но сама Германия хороша".
Сначала руководителем курса был генерал Благовещенский, замом по учебной части генерал Трухин, впоследствии он сам возглавил курсы. И вот Трухин вместе с еще десятком человек прибыли в конце марта из лагеря Восточного министерства Вустрау. И это как раз ответ на вопрос про НТС, потому что Вустрау, мы уже говорили об этом в главе про НТС, был вотчиной солидаристов. Соответственно, Трухин привез с собой Зайцева и Штефанова, которые стали в Дабендрофе старшими преподавателями и отвечали за идеологические вопросы. Они к тому времени уже были убежденными НТСовцами. Зайцев, он же Артемов, вообще одна из центральных персон в истории НТС.
Сам Зайцев пишет в воспоминаниях, что инициатором этой "идеологической инъекции" был сам Вилетий Зыков, по мнению которого, в Дабендорфе не хватало интеллектуальных ресурсов. Но со слов Михаила Самыгина, существенную роль в идеологических вопросах солидаристы стали играть уже позже, после ухода Зыкова в тень, после его исчезновения. А в первой половине 43 года Зыков был в фаворе, именно он играл в Дабендрофе первую скрипку. Дюрксен описывает его как человека с диктаторскими замашками, что-то в духе: есть два мнения – мое и неправильное. Редакцией "Зари" он правил авторитарно, чем, естественно, очень быстро нажил себе очень много врагов. Впрочем, авторитаризм не мешал Зыкову провозглашать себя социал-демократом.
С другой стороны, тот же Дюрксен отмечает: "С Германом Ахминовым, взгляды которого были ближе к монархическим, Зыков вполне ладил".
Тут еще надо упомянуть, что в Дабендрофе была подпольная антифашистская ячейка, руководитель которой полковник Бушманов и некоторые члены ячейки были в июне 43-го арестованы.
Что касается общей характеристики служащих-курсантов Дабендрофа, мне кажется, как раз в этот период среди них было меньше приспособленцев, меньше, чем в начальный период, больше тех, кем двигали идеологические и политические мотивы, кто действительно поверил, что с руководством Рейха возможен не только пропагандистский, но и политический союз. Но это не отменяет того факта, что ожидания их оказались эфемерными, а служба у противника реальной.
Владимир Абаринов: После Смоленска Власов посетил северный участок фронта. Игорь, расскажите об этой поездке.
Игорь Петров: Поездку в Псков легко отслеживать по газете "За Родину", которая ее активно освещала. Власов последовательно побывал в Пскове, в Стругах Красных, в Луге, Гатчине и везде, со слов журналистов, его встречали восторженно. Для примера просто приведу отрывок из последнего репортажа: "Население Гатчины с нетерпением ожидало генерала Власова. В театре, украшенном свежей зеленью, не было ни одного свободного места. Появление генерала вызвало бурные овации. В своей речи генерал Власов указал слушателям на необходимость вести совместно с германскими вооруженными силами и Русской освободительной армией беспощадную борьбу против большевизма. Генерал Власов подчеркнул, что большевизм обманул русский народ, надевшийся добиться путем революции свободы. И что в настоящий момент русским нардом управляют жиды. Бурные аплодисменты, которыми был встречен призыв генерала Власова, встать как один человек на борьбу против жидобольшевизма и добиться таким путем скорейшего окончания войны, явно доказали, что обращение Власова нашло живейший отклик среди русского населения".
И тут происходит во время этой поездки некий конфуз. Во время одного из приемов в штабе немецкой армии Власов якобы, благодаря хозяев за гостеприимство, говорит, что вскоре надеется отплатить тем же и принять их в Москве. Так рассказывает эту историю сопровождавший Власова Делинсхаузен. Дюрксен рассказывает ее немного иначе, мол, эта история имела место в Гатчине, и Власов при этом смотрел в сторону Ленинграда. И дальше Дюрксен говорит, что СД немедленно отправило в Берлин соответствующий отчет, и якобы Гитлеру было сразу же доложено нечто в духе, что, мол, уже дошло до того, что большевистский генерал-перебежчик настолько обнаглел, что приглашает немецких генералов к себе в гости, строит из себя товарища по оружию.
Владимир Абаринов: Между тем немецкие войска потерпели поражения в двух крупнейших битвах Второй мировой войны –Сталинградской и при Эль-Аламейне в Северной Африке. На фоне этих событий деятельность Власова выглядит мышиной возней. Игорь, какой был толк от этих его поездок? Какое впечатление они произвели на кураторов Власова в Берлине, как отразились на перспективах движения?
Игорь Петров: Возьму на себя смелость утверждать, что высказывания Власова, какими бы они смелыми ни были, для руководства Рейха были в лучшем случае поводом, но никак не причиной каких-то действий. Тем более далеко не все в Вермахте симпатизировали идее добровольческого движения, доносы шли постоянно, до поездки в Псков тоже. Решающей тут была сама установка Гитлера, который был принципиально против организации крупных не немецких соединений в составе Вермахта. Он постоянно вспоминал историю польских легионов во время Первой мировой войны: они сначала воевали на австрийской стороне, потом были переданы немцам, но отказались присягать кайзеру и в итоге стали основой будущей армии уже независимой Польши.
И вот 19 мая 43-го года к фюреру прибывает гаулейтер Украины Кох и министр Восточных территорий Розенберг, которые к этому времени находятся в затяжном клинче. Гитлер при этом однозначно занимает сторону Коха. Он говорит, к примеру: "Весь исторический опыт учит нас, что нельзя рассматривать покоренные народы в качестве союзников". Далее: "Вследствие крайне суровых требований, которые мы вынуждены выставить Украине, мы не можем ожидать, что найдутся еще украинские солдаты, готовые за нас умирать". И заканчивает наконец чуть ли не афоризмом: "Нельзя использовать представителей чужих народов в качестве советчиков. Если они выступят против своего народа – они бесхарактерны, если они выступят за свой народ – они опасны".
Речь здесь шла об Украине, но к русским, к Власову тоже относится напрямую, Розенберг это прекрасно понимает. При этом Розенберг сам занимает скорее позицию и нашим, и вашим, в отличие от армии, которая требует просто срочно задействовать Власова в связи с так же событиями военными, о которых вы упомянули.
Отто Бройтигам вспоминает о заседании 28 мая, в котором принимало участие несколько человек из Восточного министерства и около 20 представителей Вермахта. Последние буквально заявили, что если возможности Власова не будут использованы прямо сейчас, то война будет проиграна. Во время заседания, однако, Бройтигама зовут к телефону и сообщают. Что по слухам Гитлер высказывается о власовской армии крайне пренебрежительно, поэтому что бы ни требовали военные, ничего предпринимать не следует. И дальше бюрократическая волокита, две недели заинтересованные лица пытаются решить, кто же снова пойдет убеждать Гитлера. Уже обжегшийся Розенберг требует предварительного согласия Йодле. И наконец все заканчивается, не начавшись, приходит телеграмма Кейтеля, который запрещает от имени Гитлера любое задействование Власова на оккупированных территориях.
Протокол совещания в Берткове, предшествовавший этой телеграмме, опубликован, вот цитата из него: "Гитлер: "Мы можем вести пропаганду на той стороне, как нам угодно. Там можно все. Но здесь нам нужна ясность, мы не должны скатываться к тому, что было уже раз в 16 году. Этого не должно случиться. Мы не можем поручить эти части некоему лицу, который их заберет в руки и скажет: сегодня мы идем вместе, а завтра нет. Тогда мы можем в определенный момент оказаться перед фактом чего-то вроде забастовки. Это распространится по всему фронту, они окажутся организованными и начнут нас шантажировать". Кейтель отвечает: "Я могу только доложить, что Власов отозван, его больше нет на фронте. Всякая пропагандистская деятельность на фронте, его собственная пропаганда ему запрещены. Нам надо было решить только одно: хотим ли мы в нашей пропаганде дальше пользоваться лозунгами так называемой Освободительной армии?". Гитлер: "Да, там можно все допустить".
И после этого, хотя какие-то рефлекторные движения еще происходили, например, в июле 43-го Власов ездил в Вену, Малышкин ездил в Париж, фактически на этом вопрос был закрыт. Власову лишь осталось сидеть в своем новом доме в Даллеме, куда он переехал, играть в преферанс и передвигать флажки на чужой карте.
Владимир Абаринов: В феврале 1943 года в Дабендорфе близ Берлина начал действовать «отдел восточной пропаганды особого назначения», на базе которого впоследствии была сформирована Русская освободительная армия генерала Власова.
В конце февраля Власов отправился в Смоленск. Эту поездку подробно описал в своем отчете сопровождавший Власова подполковник Владимир Шубут – до войны сотрудник немецкого военного атташата в Москве, а в 43-м – офицер разведки и контрразведки при тыловом районе группы армий «Центр». Этот документ нашел в архиве и перевел мой собеседник, исследователь из Мюнхена Игорь Петров.
"Собрание гражданских лиц в Смоленске проводилось в сохранившемся театральном зале, который по мнению тамошних жителей, нельзя было считать идеальным местом для праздничного мероприятия: плохое освещение, холод, никакого оформления... Публика большей частью состояла из круга "бывших" (прежде богатые и образованные люди), которые и так нам уже симпатизировали. И крестьянское население было представлено, но не так, чтобы можно было сказать, что они спешили сюда даже из далекого далека. Зал был заполнен примерно наполовину: в нем было 70-80 человек.
Тем не менее настроение, выразившееся во внимательнейшем, в абсолютной тишине, прослушивании доклада и множеству спонтанных аплодисментов, было поразительным. Здесь надо отметить, что Власов очень умело следовал данным ему указаниям и оставался в предписанных границах даже тогда, когда его прерывали возгласы с мест о самоуправлении как знаке немецкого расположения. Его речь завершилась требованием делать все возможное для успеха немецкого оружия. То есть: хороший урожай, сдача всего зерна, без которого можно обойтись, и прочих сельскохозяйственных продуктов. Борьба с партизанами или поддержка союзнических немецких войск в этой борьбе. Доклад увенчался бурной овацией".
Владимир Абаринов: Игорь, что за люди окружали Власова, кто работал в его штабе? Приспособленцы, люди морально сломленные, отчаявшиеся или искренние приверженцы идеи «третьей силы»? Были ли у них разногласия? Какое место в окружении Власова занимали идеологи Народно-трудового союза?
Игорь Петров: В архиве Юргана Торвальда я нашел отчет некоего лейтенанта Брагина, курсанта самого первого курса в Дабендорфе от марта 43-го. Он рассказывает, что в первый день после прибытия лагерь еще окружала колючая проволока, но на следующий день она исчезла. Расписания занятия курса примерно было таким: в 6 утра подъем, зарядка, умывание, завтрак. С 8 до 11 теоретические занятия, политика и пропаганда. С 11 до 12 строевая подготовка. С 12 до 15 обед, отдых. Потом снова теоретические занятия два часа. Ужин, свободное время. Пол-одиннадцатого вечерняя поверка и отбой. Брагин жаловался, что на политзанятиях ничего не рассказывалось свыше того, что они уже знали из брошюр, что такое национал-социализм, большевизм и еврейство. Лекторы были хорошие, а вот темы лекций не очень. Дальше он критикует отдельные занятия, порядки в лагере и заключает: "Курс был плох, но сама Германия хороша".
Сначала руководителем курса был генерал Благовещенский, замом по учебной части генерал Трухин, впоследствии он сам возглавил курсы. И вот Трухин вместе с еще десятком человек прибыли в конце марта из лагеря Восточного министерства Вустрау. И это как раз ответ на вопрос про НТС, потому что Вустрау, мы уже говорили об этом в главе про НТС, был вотчиной солидаристов. Соответственно, Трухин привез с собой Зайцева и Штефанова, которые стали в Дабендрофе старшими преподавателями и отвечали за идеологические вопросы. Они к тому времени уже были убежденными НТСовцами. Зайцев, он же Артемов, вообще одна из центральных персон в истории НТС.
Сам Зайцев пишет в воспоминаниях, что инициатором этой "идеологической инъекции" был сам Вилетий Зыков, по мнению которого, в Дабендорфе не хватало интеллектуальных ресурсов. Но со слов Михаила Самыгина, существенную роль в идеологических вопросах солидаристы стали играть уже позже, после ухода Зыкова в тень, после его исчезновения. А в первой половине 43 года Зыков был в фаворе, именно он играл в Дабендрофе первую скрипку. Дюрксен описывает его как человека с диктаторскими замашками, что-то в духе: есть два мнения – мое и неправильное. Редакцией "Зари" он правил авторитарно, чем, естественно, очень быстро нажил себе очень много врагов. Впрочем, авторитаризм не мешал Зыкову провозглашать себя социал-демократом.
С другой стороны, тот же Дюрксен отмечает: "С Германом Ахминовым, взгляды которого были ближе к монархическим, Зыков вполне ладил".
Тут еще надо упомянуть, что в Дабендрофе была подпольная антифашистская ячейка, руководитель которой полковник Бушманов и некоторые члены ячейки были в июне 43-го арестованы.
Что касается общей характеристики служащих-курсантов Дабендрофа, мне кажется, как раз в этот период среди них было меньше приспособленцев, меньше, чем в начальный период, больше тех, кем двигали идеологические и политические мотивы, кто действительно поверил, что с руководством Рейха возможен не только пропагандистский, но и политический союз. Но это не отменяет того факта, что ожидания их оказались эфемерными, а служба у противника реальной.
Владимир Абаринов: После Смоленска Власов посетил северный участок фронта. Игорь, расскажите об этой поездке.
Игорь Петров: Поездку в Псков легко отслеживать по газете "За Родину", которая ее активно освещала. Власов последовательно побывал в Пскове, в Стругах Красных, в Луге, Гатчине и везде, со слов журналистов, его встречали восторженно. Для примера просто приведу отрывок из последнего репортажа: "Население Гатчины с нетерпением ожидало генерала Власова. В театре, украшенном свежей зеленью, не было ни одного свободного места. Появление генерала вызвало бурные овации. В своей речи генерал Власов указал слушателям на необходимость вести совместно с германскими вооруженными силами и Русской освободительной армией беспощадную борьбу против большевизма. Генерал Власов подчеркнул, что большевизм обманул русский народ, надевшийся добиться путем революции свободы. И что в настоящий момент русским нардом управляют жиды. Бурные аплодисменты, которыми был встречен призыв генерала Власова, встать как один человек на борьбу против жидобольшевизма и добиться таким путем скорейшего окончания войны, явно доказали, что обращение Власова нашло живейший отклик среди русского населения".
И тут происходит во время этой поездки некий конфуз. Во время одного из приемов в штабе немецкой армии Власов якобы, благодаря хозяев за гостеприимство, говорит, что вскоре надеется отплатить тем же и принять их в Москве. Так рассказывает эту историю сопровождавший Власова Делинсхаузен. Дюрксен рассказывает ее немного иначе, мол, эта история имела место в Гатчине, и Власов при этом смотрел в сторону Ленинграда. И дальше Дюрксен говорит, что СД немедленно отправило в Берлин соответствующий отчет, и якобы Гитлеру было сразу же доложено нечто в духе, что, мол, уже дошло до того, что большевистский генерал-перебежчик настолько обнаглел, что приглашает немецких генералов к себе в гости, строит из себя товарища по оружию.
Владимир Абаринов: Между тем немецкие войска потерпели поражения в двух крупнейших битвах Второй мировой войны –Сталинградской и при Эль-Аламейне в Северной Африке. На фоне этих событий деятельность Власова выглядит мышиной возней. Игорь, какой был толк от этих его поездок? Какое впечатление они произвели на кураторов Власова в Берлине, как отразились на перспективах движения?
Игорь Петров: Возьму на себя смелость утверждать, что высказывания Власова, какими бы они смелыми ни были, для руководства Рейха были в лучшем случае поводом, но никак не причиной каких-то действий. Тем более далеко не все в Вермахте симпатизировали идее добровольческого движения, доносы шли постоянно, до поездки в Псков тоже. Решающей тут была сама установка Гитлера, который был принципиально против организации крупных не немецких соединений в составе Вермахта. Он постоянно вспоминал историю польских легионов во время Первой мировой войны: они сначала воевали на австрийской стороне, потом были переданы немцам, но отказались присягать кайзеру и в итоге стали основой будущей армии уже независимой Польши.
И вот 19 мая 43-го года к фюреру прибывает гаулейтер Украины Кох и министр Восточных территорий Розенберг, которые к этому времени находятся в затяжном клинче. Гитлер при этом однозначно занимает сторону Коха. Он говорит, к примеру: "Весь исторический опыт учит нас, что нельзя рассматривать покоренные народы в качестве союзников". Далее: "Вследствие крайне суровых требований, которые мы вынуждены выставить Украине, мы не можем ожидать, что найдутся еще украинские солдаты, готовые за нас умирать". И заканчивает наконец чуть ли не афоризмом: "Нельзя использовать представителей чужих народов в качестве советчиков. Если они выступят против своего народа – они бесхарактерны, если они выступят за свой народ – они опасны".
Речь здесь шла об Украине, но к русским, к Власову тоже относится напрямую, Розенберг это прекрасно понимает. При этом Розенберг сам занимает скорее позицию и нашим, и вашим, в отличие от армии, которая требует просто срочно задействовать Власова в связи с так же событиями военными, о которых вы упомянули.
Отто Бройтигам вспоминает о заседании 28 мая, в котором принимало участие несколько человек из Восточного министерства и около 20 представителей Вермахта. Последние буквально заявили, что если возможности Власова не будут использованы прямо сейчас, то война будет проиграна. Во время заседания, однако, Бройтигама зовут к телефону и сообщают. Что по слухам Гитлер высказывается о власовской армии крайне пренебрежительно, поэтому что бы ни требовали военные, ничего предпринимать не следует. И дальше бюрократическая волокита, две недели заинтересованные лица пытаются решить, кто же снова пойдет убеждать Гитлера. Уже обжегшийся Розенберг требует предварительного согласия Йодле. И наконец все заканчивается, не начавшись, приходит телеграмма Кейтеля, который запрещает от имени Гитлера любое задействование Власова на оккупированных территориях.
Протокол совещания в Берткове, предшествовавший этой телеграмме, опубликован, вот цитата из него: "Гитлер: "Мы можем вести пропаганду на той стороне, как нам угодно. Там можно все. Но здесь нам нужна ясность, мы не должны скатываться к тому, что было уже раз в 16 году. Этого не должно случиться. Мы не можем поручить эти части некоему лицу, который их заберет в руки и скажет: сегодня мы идем вместе, а завтра нет. Тогда мы можем в определенный момент оказаться перед фактом чего-то вроде забастовки. Это распространится по всему фронту, они окажутся организованными и начнут нас шантажировать". Кейтель отвечает: "Я могу только доложить, что Власов отозван, его больше нет на фронте. Всякая пропагандистская деятельность на фронте, его собственная пропаганда ему запрещены. Нам надо было решить только одно: хотим ли мы в нашей пропаганде дальше пользоваться лозунгами так называемой Освободительной армии?". Гитлер: "Да, там можно все допустить".
И после этого, хотя какие-то рефлекторные движения еще происходили, например, в июле 43-го Власов ездил в Вену, Малышкин ездил в Париж, фактически на этом вопрос был закрыт. Власову лишь осталось сидеть в своем новом доме в Даллеме, куда он переехал, играть в преферанс и передвигать флажки на чужой карте.
