Тамара Ляленкова: Сегодня речь пойдет о провинциальных вузах. Сразу скажу, что в этот круг я не включила научно-исследовательские и федеральные университеты, поскольку эти категории находятся на особом счету и разговор о них требует отдельной передачи.
Мы же поговорим о тех, кто в условиях демографического спада и системных реформ пытается выжить самостоятельно. Сегодня мы попробуем разобраться, почему качество российского образования ценится настолько низко, что избранный президент решил издать указ "О программе интеграции в экономику России выпускников ведущих университетов мира", не надеясь на собственную высшую школу.
Мне в этом помогут профессора Велихан Мирзеханов, Вадим Парсамов, Давид Фельдманом и преподаватели Михаил Ковалев, Алексей Голубев, Анна Калашова, Нина Обелюнас.
Но сначала пять минут профориентации в рамках весеннего проекта "Абитуриент-2012".
Аналитики рекрутингового портала Superjob.ru попробовали определить первую десятку профессий будущего. Список выглядит следующим образом:
1)3Dдизайнер
2)Врач
3)Инженер по качеству
4)Инженер-строитель
5)Менеджер по логистике
6)Микробиолог
7)Менеджер по работе с клиентами
8)Педагог
9)Юрист
10)Энергетик
Почему именно эти специальности можно отнести к профессиям будущего, я попросила рассказать руководителя отдела аналитики портала Валерию Чернецову.
Валерия Чернецова: Мы посмотрели профессии, актуальные сегодня, и оценили перспективу на будущее – будут ли они нужны. Многие профессии оказались из тех, что были востребованы и раньше: врач, юрист. Правда, считается, что в России избыток юристов. Почти каждый вуз выпускает этих специалистов, и их не требуется столько, но, оказывается, рынку труда они нужны.
Ведь позиция "юрист", "юрисконсульт" входит в топ-15 запросов работодателей. Этих специалистов ищет как малый бизнес, так и средний, потому что любая компания в той или иной степени нуждается в услугах юриста. Пускай это будет штатный юрист или консалтинговая фирма, куда обращаются за юридическими консультациями. Кроме того, в каждом бизнесе направления все время углубляются, развиваются, и возникает потребность в юристах, специализирующихся в конкретных областях.
Я вижу перспективы таких профессии в том, что происходит более узкая специализация в разных направлениях. И это касается не только юристов. Такое углубление специализации будет характерно для всех профессий. Возьмем тех же программистов, дизайнеров. В IT сейчас кадровый голод. Он был как до кризиса 2008 года, так и сейчас. Если мы посмотрим соотношение предложений и спроса по нашей базе, то это три профильных резюме на вакансию. Этого, на самом деле, недостаточно, чтобы предоставить работодателю возможность полноценного выбора. 3-4 кандидатуры могут не иметь той квалификации, которая ему нужна.
По большому счету, я выделила бы три группы профессий, где можно ждать дальнейшего продвижения и расширения по специализациям. Первая – это профессии, связанные с компьютерными технологиями, Интернетом, программисты. Таких людей очень мало, на одну вакансию приходится 0,2 или 0,3 резюме по нашей статистике. Или системный архитектор, среднее зарплатное предложение по Москве порядка 90 тысяч рублей. Очень востребована сейчас и будет востребована в будущем профессия бизнес-аналитика. Это люди, которые выявляют, анализируют и разрабатывают требования к изменениям бизнес-процессов корпоративных политик и информационных систем.
Вторая группа – из сферы маркетинга и рекламы. Все мы знаем такие названия как бренд-менеджер, BTL-менеджер. Но в связи с активным расширением Интернета и, вообще, переноса многих бизнес-процессов именно в эту плоскость, стало очень популярно такое направление как Интернет-маркетинг. Здесь требуется не просто маркетолог, а менеджер по маркетингу, который разбирается в Интернет-технологиях, может правильно организовать в сети маркетинговую компанию. Кстати, блогеры тоже оказались очень востребованы – их читают, к ним прислушиваются.
Тамара Ляленкова: Тогда как журналисты оказались в числе самых невостребованных профессий.
Валерия Чернецова: Да. Некоторые компании нанимают блогеров для создания имиджа своей компании в Сети. На самом деле, это разновидность маркетинговой работы: нужно поддерживать лояльность существующих клиентов, партнеров, потенциальных клиентов каким-то образом привлекать.
В числе традиционных, но актуальных и в будущем профессий есть, скажем, менеджер по качеству. От него теперь требуется обеспечение внедрения управления системами качества в соответствии с международными стандартами. Например, инженеры по наладке оборудования, которое постоянно меняется, совершенствуется, усложняется.
Парадоксально, но сегодня на рынке труда появляются новые профессии, по которым в системе высшего или среднего профессионального образования еще нет программ, чтобы этих специалистов готовить. И этим людям, которые избрали, так сказать, новорожденную профессию, приходится обучаться самостоятельно.
Что касается образования. Перспективно обучаться тем профессиям, которые, несмотря на свою молодость, получили широкое распространение. В ближайшее время спрос на них не упадет. И в течение 4-5 лет вполне можно получить профессию и успеть в ней себя реализовать. Прежде всего, это относится к информационным технологиям, к маркетингу, тем направлениям, которые сейчас мощно развиваются.
Во-вторых, традиционные отрасли. Они тоже модернизируются, хотя, может быть, не так быстро. Поэтому, если мы выбираем классическое образование, классическую профессию, нужно стремиться, чтобы образование было качественным. Следует выбирать тот вуз, ту программу, которая даст хорошие прикладные, теоретические знания. Образование должно быть хорошим, иначе в будущем вы не сможете работать по специальности.
Тамара Ляленкова: Теперь мы возвращаемся к теме сегодняшней программы – провинциальным университетам и реформе высшей школы. Я попросила Нину Обелюнас, преподавателя кафедры филологии и журналистики Кемеровского государственного университета и нашего корреспондента, сделать на эту тему репортаж. Как вы услышите, поговорить с ней согласилась только одна ее коллега.
Нина Обелюнас: В этом году многие кузбасские вузы впервые проводили набор бакалавров по всем специальностям. Этому предшествовал год написания новых учебных планов, разработки рабочих программ и учебно-методических комплексов. По моим наблюдениям, многие дисциплины перешли из специалитета в бакалавриат. Старые курсы теперь должны читаться по-новому с учетом требований бакалавриата, главное отличие которого компетентностный подход, т.е. практическая направленность дисциплины. Теперь преподаватель даёт не знания, а помогает наработать навыки. Поэтому половина часов, отведённая на ту или иную дисциплину, сразу идёт на самостоятельную работу студента, которая контролируется преподавателем. Насколько это эффективно, пока сказать не могу, дальше будет видно.
Переход на двухуровневую систему повлек за собой сокращение часов. Пятилетний курс специалитета по журналистике запихнули в четыре года. Дипломная работа заменена выпускной квалификационной. Будущим бакалаврам журналистики теперь не читают период древнерусской литературы, а сразу начинают с XVIII века, хотя для целостного восприятия литературного процесса этот период необходим. Кроме того, в одних дисциплинах исчезли семинары, в других - лекционный материал полностью заменен практическими занятиями.
Анна Калашова, преподаватель Кемеровского государственного университета.
: Мне думается, с одной стороны, такая встряска и пересмотр своих дисциплин необходим, поскольку не все преподаватели каждый год перерабатывают свои лекции и планы семинаров, но с другой стороны, сейчас мы готовим недоучек.
Нина Обелюнас: Результатом перехода на бакалавриат стало уменьшение индивидуальной нагрузки преподавателей, что повлечёт за собой сокращение ставок профессорско-преподавательского состава, поскольку у нас идет подушевое финансирование - 10 студентов – 1 преподавательская ставка, минус 10 студентов – минус преподаватель. Поэтому студентов отчисляют весьма неохотно. Они это знают и периодически наглеют.
Базовый оклад преподавателя в КемГУ – пять тысяч рублей за ставку, далее идут компенсационные выплаты, стимулирующие надбавки (за высокий рейтинг, например), различные надбавки за степень, звание, должность и прочие регалии. В прошлом году изменились условия начисления баллов за рейтинг: теперь высокие баллы начисляются не за учебную работу, а за выигранные гранты. Я грантов в прошлом году не выигрывала, и потому в этом году минус тысяча рублей от моей, мягко говоря, небольшой зарплаты.
Анна Калашова: Теперь съездить в командировку в Москву или Петербург в основном можно только на выигранные деньги. Грантовая система сейчас широко развивается, но приходится конкурировать иногда даже с коллегами. Я пришла к выводу, что университет и факультеты в частности, заставляют зарабатывать деньги, а не учить и увеличивать научный потенциал.
Нина Обелюнас: В этом году абитуриентов в кемеровских вузах было значительно меньше, чем в прошлые годы. Это связано не с демографической "ямой", а с плановым переходом с трёхлетнего на четырёхлетнее обучение в начальной школе восемь лет назад.
Полноценный переход на систему ЕГЭ повлёк за собой увеличение количества иногородних студентов. Правда, мест в общежитиях КемГУ не прибавилось. По выражению Татьяны Зинченко, студентки третьего курса, "живём мы, как китайцы в Китае": на 14-16 квадратах по четыре-пять человек. По словам студентов, на всё второе общежитие, в котором проживает больше одной тысячи двухсот человек, осталась одна учебная комната, рассчитанная примерно на 30 студентов. Это не единственная проблема, с которой сталкиваются студенты.
Екатерина Кугубаева: Мне не нравится работа бюро расписания. В понедельник мы учимся, во вторник отдыхаем, и со среды снова учимся. Я живу в Новокузнецке. Четыре часа занимает путь на автобусе. В субботу пока я отучусь – это два-четыре часа, пока приеду – это шесть-восемь часов. День теряется. Это просто неудобно.
Нина Обелюнас: Говорит Екатерина Кугубаева, студентка третьего курса. Добавлю, что эта проблема возникла из-за сокращения аудиторного фонда, хотя в прошлом году был открыт новый восьмой корпус.
Когда говорят об устройстве на работу в университет и жалуются на маленькие зарплаты, мне вспоминаются строки одного из немецких деятелей XII века – в это время в Европе уже появились первые вузы. Он писал, что в университете нужно платить маленькую зарплату, ибо при больших деньгах туда побегут все без разбору - люди, которым ни наука, ни преподавание, ни студенты не интересны. Поэтому в вузах работают фактически за идею. Уже девятый век подряд.
Тот же деятель отмечал, что научный и студенческий люд постоянно находятся меж двух огней: администрация вуза зажимает в бюрократические силки, а творческий и научный потенциал всё равно развивается и требует выхода. Так что, меня уже не удивляет, что первый корпус КемГУ, где находится администрация вуза, живёт своей, отдельной от всего университета, жизнью.
Тамара Ляленкова: Впрочем, так было не всегда и не везде.
О том, какими возможностями располагал исторический факультет Саратовского государственном университете в конце девяностых – начале двухтысячных, вспоминает московский профессор Давид Фельдман.
Давид Фельдман: Я впервые там оказался в 2001 году и, конечно, был поражен. Это был едва ли не лучший исторический факультет страны, уникальная, складывавшаяся десятилетиями, система, которая начала формироваться с 20-х годов, я уж не говорю о досоветском периоде. Очень сильно укрепились позиции Саратовского университета в годы войны, когда там оказались многие ведущие ученые, они заложили очень серьезный фундамент.
Я могу сказать, что Саратовский физический факультет традиционно был сильным. Химический факультет был интересным. И, конечно, очень сильно вырос исторический факультет. В 90-е годы удалось привлечь туда очень значительные средства. Был создан Межрегиональный институт общественных наук. И благодаря грантам, получили самое важное, что может быть у историков, у филологов – доступ к источникам. Это было уникально.
Понятно, что во многих университетах профессура ездит в иностранные командировки. Иногда ездят доценты, крайне редко аспиранты. На истфаке Саратовского университета ездили студенты. Конечно, это было не роскошно. Им оплачивали дорогу, весьма скромное проживание, но человек мог поехать в псковские архивы, в Германию, во Францию, в Англию, в Африку. Это могли делать студенты, а не только преподаватели! Эту систему создал и отладил Велихан Салманханович Мирзеханов, тогда самый молодой декан.
Тамара Ляленкова: Это были времена, когда действительно было и желание, и появлялись какие-то возможности.
Велихан Мирзеханов, бывший декан исторического факультета Саратовского государственного университета: Эти возможности были обусловлены ситуацией в стране и в Саратове. Потому что Саратов все советское время был закрытым городом. И когда город открылся, у нас появилась возможность участвовать в больших международных программах.
Когда объявлена была первая европейская программа для России, мы подали на конкурс и на счастье сразу его выиграли. Это была программа академических обменов с французскими и испанскими университетами для студентов и для преподавателей. Большой проект на три года. И, конечно, обмены эти были очень значительными – сотни людей. Впервые наши преподаватели сумели увидеть европейскую систему образования, перенять опыт. Я считаю, что это был самый успешный проект, который очень много дал и нам, и нашим партнерам. Потому что они тоже работали у нас, читали курсы лекций и т. д. И это дало нам новые возможности. Люди просто поверили в себя, увидели, что такие же студенты и преподаватели, абсолютно похожие, во Франции, в Испании. Ничем не лучше по качеству. Это было открытие. А поскольку коллектив был очень дружный, каждый по-своему вкладывал то, что мог, в общее дело. Результат был очень хороший. Многие годы наш факультет не только по неофициальным рейтингам, но и по рейтингам министерства не опускался ниже третьего места по России.
Тамара Ляленкова: Впрочем, это обстоятельство не спасло факультет от разгрома, когда в Саратовском университете сменился ректор. История была шумной, длилась четыре года. 44 преподавателя пытались в суде отстоять право выбирать университетскую администрацию. Дело кончилось тем, что некоторые кафедры были реорганизованы, а работающие на них профессора вынуждены уйти в другие, в том числе, столичные вузы. Именно так поступили мои сегодняшние гости – преподаватель Михаил Ковалев, профессора Вадим Парсамов и Велихан Мирзеханов.
Велихан Мирзеханов: если говорить о конфликте, он начался сразу после того, как к власти пришел ректор Леонид Юрьевич Коссович.
Тамара Ляленкова: Его выбирали или это было министерское назначение? Потому что тут всегда очень трудно понять, что происходит на самом деле.
Велихан Мирзеханов: В 2004 году еще были выборы. Единственная особенность была в том, что, с сожалением об этом вспоминаю, в этих выборах, конечно, он был поддержан администрацией региона и продавлен. Университетское сообщество не сумело устоять против давления администрации. Однако ничто не предрекало каких-то радикальных перемен в жизни университета. Для многих это стало неожиданностью.
Конфликт на самом деле, как мне кажется, появился потому, что ректор сразу захотел установить вертикаль власти, свою личную власть. А университет был настоящим. Там доминировали горизонтальные связи, там были очень сильные факультеты. Истфак в определенной мере был самым свободным факультетом, где во все времена, включая советские, была очень вольная атмосфера, насколько это возможно в плане взаимоотношений между преподавателями и студентами. На факультете многие десятилетия закладывались традиции академических свобод. А поскольку факультет стал очень мощным и богатым, поскольку выигрывались практически все гранты, которые подавались и в России, и за рубежом, вот эта автономия, судя по всему, и мешала ректору.
Очень быстро конфликт перешел в открытую фазу. Долго видели этот конфликт как конфликт декана и ректора. Хотя я изначально понимал, что такой факультет не мог быть встроен в систему вертикали власти университетской.
Тамара Ляленкова: Велихан Салманханович, а откуда у вас опыт таких академических свобод? Наверняка у вас тоже советское образование? Сейчас очень много вспоминают про академические свободы, которые были якобы при советской власти, потому что можно было вроде бы заниматься научной работой, не отчитываясь. А, с другой стороны, мы понимаем, что была иерархия, была та же вертикаль. Откуда у вас такой опыт?
Велихан Мирзеханов: Я не думаю, что это был мой опыт. На самом деле, традиция свобод в Саратовском университете связана с историей исторического факультета. Мы прекрасно понимаем, что в советское время не все профессора могли жить и работать в Москве и в Петербурге. Те, кому нельзя было там жить, они предпочитали жить в Саратове, в Казани. Традиции свободы общения, свободы не просто чувствовать, но и мыслить, в Саратовский университет и на истфакт были привнесены этими профессорами. Даже в тяжелых условиях советского единомыслия, в общении повседневном, они это прививали своим студентам. Свидетельством этой свободы является тот факт, что именно в Саратовском университете возникли группы, которые протестовали против советской власти. Было знаменитое постановление ЦК против группы Романова – по Бауманке и Саратовскому университету. Потому что люди думали. Их учили думать и развивали их интеллект.
Это традиция, которая всегда присутствовала на факультете. Просто в новых условиях, когда реально в 90-е годы возобладали выборные принципы, коллектив сделал свой выбор. И когда меня избрали деканом в 1998 году, это было очень неожиданно. Потому что на истфаках не выбирали в таком возрасте себе деканов. Но это было единодушное решение коллектива.
Я ничего особенного не привносил. Мое дело было – служить своему факультету, который дал мне профессиональную состоятельность. А наше общение в России с Академией наук, с европейскими университетами показало, как улучшить эту систему организационно. Потому что качество всегда присутствовало, мы ничего искусственно не прививали. Главное в своих отношениях, в работе со студентами – это честность. Если вы честно работаете, в вас быстро поверят.
Тамара Ляленкова: Это был Велихан Мирзеханов.
Напомню, сегодня мы говорим о провинциальных российских университетах. Тема эта настолько серьезная и закрытая, что некоторые мои собеседники просили меня не называть вуз, в котором они работают. Действительно, для того чтобы, находясь внутри системы образования, начать свободно действовать и говорить, требуется особое усилие – внутреннее или внешнее, своего рода подвиг. Или побег – в систему другого образования, но этот случай мы подробно рассмотрим в следующий раз. Сегодня же мы попробуем определить причины угасания высшей школы в российской провинции.
Вадим Парсамов, когда-то профессор Саратовского государственного университета, а теперь столичного вуза, находит корни нынешней ситуации в исторической традиции.
Вадим Парсамов: Почему факультет, который практически единодушно поддерживал декана, потом не смог в итоге его отстоять? Я думаю, что те традиции, о которых говорит Велихан Салманханович – традиции академических свобод, это все-таки несколько из сферы мифологии, но очень глубокой мифологии, имеющей довольно давние исторические корни. Вообще, история российских университетов – это короткая история по сравнению с многовековой историей европейских университетов. Наши университеты существуют 200 лет, московский чуть больше, но это отдельная тема. В основном, университеты открывались при Александре I, в начале XIX века. Что характерно, они открывались в провинции – не в столице. Петербургский университет тоже открыт им, но позже. Кстати, Московский университет открывался не в столице. Москва в то время сильно не столичный город. Для петербуржца Москва просто провинция.
Почему университеты открываются не в столице? Здесь была определенная причина. Александр I хотел сделать университеты автономными. Не случайно уставы первых русских университетов были списаны с немецких университетов средневековых, имеющих длительную традицию автономии и корпоративности. Но здесь возникает некоторый парадокс. Европейские университеты в эпоху позднего средневековья формировались до момента создания государственности. Государств еще не было устоявшихся, а университеты уже были. И когда стали возникать современные нам европейские государства, они уже столкнулись с университетской автономией и корпоративностью как с неким фактом. Хотели они этого или не хотели, но это уже было. В России все наоборот.
Однако государство в силу своей природы не может создавать негосударственные структуры. Потому что все, что создает государство – все государственное. Поэтому университеты изначально были государственным. И вот эта автономия, прописанная на бумаге, фактически ее не было. Конечно, Александр, действительно, хотел на волне своей либеральной политики видеть университеты автономными. При Николае все было по-другому.
И вот первый такой конфликт, который, может быть, несколько даже напоминает отдаленно наш, произошел в 1851 году, когда в Московском университете избирали декана. Было две кандидатуры – Грановский и Шевырев. Прошел Грановский с большим перевесом голосов, а назначен был Шевырев. И Шевырев стал деканом. Это убило его репутацию, но вот конкретный пример – государство творит все, что хочет.
Почему мы не отстояли декана? Потому что было вмешательство государства. Государство, в лице партии "Единая Россия", потому что ректор – член этой партии.
Тамара Ляленкова: Причем весьма активный член.
Вадим Парсамов: Да, он не рядовой член. Конечно, весь мощный ресурс партии на нас обрушился. Я не очень верю, что при советской власти была автономия. Там все-таки были устоявшиеся отношения. Во-первых, партия была правящей по Конституции. Можно, конечно, спорить, насколько законна сама Конституция. Но для человека, который хочет жить в рамках Конституции, для него КПСС – это правящая партия. Ректор был член этой партии. Никаких противоречий здесь не возникало. Но партия "Единая Россия" – это не правящая партия. У нее нет никаких конституционных преимуществ перед другими партиями. Поэтому здесь, конечно, Конституция на нашей стороне, но грубая материальная сила - на стороне ректора. Это очень хорошо видно, если эту историю подробно рассматривать, на решении судов. Ведь первые суды мы выигрывали, потому что закон был на нашей стороне. А потом резкий перелом, и мы начали проигрывать почти в тех же самых судах.
Давид Фельдман: Я добавлю, предупреждая вопрос – а как же так получилось, что этого ректора не переизбрали в положенный срок. Попытки, разумеется, предпринимались всеми факультетами. Естественно, были выдвинуты альтернативные кандидатуры, особенно старались физики. Физики всегда отличались вольномыслием, химики пытались, и не только. Были выдвинуты альтернативные кандидатуры, насколько помню, три. Все три альтернативные кандидатуры без всяких объяснений были отклонены министерской комиссией. Их не допустили к выборам. Было бы 15 кандидатур, отклонили бы 15. И это происходит неоднократно и, кстати, не только в Саратовском университете.
Тамара Ляленкова: Слова Давида Фельдмана подтверждает мое следующее интервью с Алексеем Голубевым, преподавателем университета, расположенного на северо-западе России.
- Собственно говоря, университетская структура по идее должна быть достаточно демократичной. И по-прежнему ректора вроде бы как выбирают. Так ли это?
Алексей Голубев: У нас – нет. Опять-таки я не член Ученого совета. Наш университет, к сожалению, идейно аполитизирован. До недавнего времени я был типичный представитель. И до сих пор я не разбираюсь в нюансах этой структуры, но, по-моему, последнее время приходят две кандидатуры из Минобразования. И Ученый совет голосует, но голосует уже именно за кандидатуры, которые были спущены сверху. Возможно, эти кандидатуры сначала предлагаются университету или университет может предложить кандидатуры на должность ректора, но все равно это уходит в Москву. Москва может их отклонить или предложить какого-то аутсайдера. Все это возвращается обратно в университет. Такая странная гибридная структура.
Тамара Ляленкова: Стало очевидно, что для того, чтобы быть успешным в государственном секторе, надо быть все-таки членом партии.
Алексей Голубев: Да. У нас электорат не в полном составе, но ректоры и основные проректоры – члены "Единой России". Это отдельная тема для обсуждения.
Тамара Ляленкова: Но это полезно хотя бы университету?
Алексей Голубев: Это используется ректором и ректоратом для легитимации своих решений. И мы, самые заинтересованные в развитии университета люди, преподаватели, сотрудники университета отстранены от принятия каких-то решений, по крайней мере, влияния на процесс принятия решения. В качестве объяснения – ректорат оправдывает свою авторитарную политику в университете – это то, что у них есть связи в органах региональной власти, что они знают, в каких коридорах власти какие маневры нужно совершать для развития университета. Я представляю себе это так, что происходит сращивание университетской администрации и провинциальной бюрократией. Университетская администрация оперирует риторикой о необходимости выживания в сложных современных условиях начала 90-х годов, потом в условиях кризиса 2008 года и, соответственно, посткризисного времени. Это подменяет академическую этику на корпоративную бюрократическую этику. А смысл этой корпоративной бюрократической этики в том, чтобы стараться сохранить статус-кво.
Несколько лет назад была по внутренней университетской почте рассылка, где ректор, ведущий проректор и деканы ряда факультетов призывали голосовать за того или иного кандидата от "Единой России". Они объясняли, как это повысит уровень университета, и как он проиграет, если победит альтернативный кандидат.
При всем том, что мне грех жаловаться на кафедру, я путешествовал, работал и стажировался во многих зарубежных университетах. В частности, моя кафедра, я абсолютно уверен, если бы она была перенесена в Польшу, или в Канаду, она была бы на уровне. И все равно мои коллеги просили меня сохранять некую анонимность, поскольку просто-напросто университетское начальство способно причинить много вреда.
Тамара Ляленкова: Опасения коллег Алексея Голубева небезосновательны. Михаилу Ковалеву, который в пору саратовских событий был активным студентом, после защиты пришлось перейти в другой саратовский вуз.
Михаил Ковалев: Начали вытеснять людей вольномыслящих. Начали вытеснять потенциальных претендентов и начали реорганизовывать и уничтожать разные оппозиционные структурные подразделения. Ведь речь на самом деле идет не только об истфаке. Были ликвидированы кафедры иностранных языков, которые еще в 2003 году проголосовали против кандидатуры Коссовича. Университет все время проходил реорганизацию. Реорганизуют НИИ геологии, уникальный институт. Его архив выкидывают на улицу.
Тамара Ляленкова: Тем не менее, считается, что Саратовский университет по-прежнему успешный университет.
Михаил Ковалев: По министерским отчетам – да. Однако присвоение Саратовскому государственному университету статуса национального исследовательского университета выглядит абсолютной насмешкой и издевательством. Я прекрасно знаю, что, например, для физиков было закуплено много разного дорогого оборудования, на котором теперь банально некому работать, потому что квалифицированные кадры из университета ушли. По информации, которая есть у меня, поскольку я по роду своей деятельности это отслеживаю, уже в прошлом году Саратовский госуниверситет столкнулся с колоссальным недобром на целый ряд специальностей. В первую очередь, это естественнонаучные специальности. И на фоне того, что конкурс в другие вузы Саратова вырос, Саратовскому государственному университету не удалось в прошлом году закрыть бюджетные места по целому ряду специальностей. Приходилось прибегать к разного рода хитростям для того, чтобы как-то отчитаться перед министерством.
Сегодня, поскольку я отслеживаю динамику интересов абитуриентов, я могу с уверенностью сказать, что интерес абитуриентов Саратова к Саратовскому госуниверситету резко падает. В то время как возрастает интерес к техническому университету, к экономическому.
Тамара Ляленкова: Странно, ведь ректор сам из университета. Он же должен был понимать, что университет работает именно так. И если он будет работать иначе, то и результат будет другой.
Михаил Ковалев: Очевидно, он пришел с другими задачами на этот пост, и пытался сломать старую систему, чтобы создать свою собственную. Вся эта кампания была выдержана в худших традициях советского тоталитаризма. Об этом тоже не стоит забывать. Ведь исторический факультет и его преподавателей публично люди из ректората обвиняли в том, что они сторонники влияния Запада, что надо выяснить, от кого они получают гранты, не отрабатывают ли они задание иностранных спецслужб и т. д. Бывшего ректора университета, который тоже был в оппозиции, обвинили в том, что в годы его ректорства он проповедовал идеи сионизма в университете. Это член-корреспондент РАН Дмитрий Иванович Трубецков.
Гнусная история была связана с публикацией статьи "Разгром мирзехановщины на истфаке" тогдашним проректором по связям с общественностью Дмитрием Чернышевским, в которой он в абсолютно недопустимой форме клеветал на тогдашнего декана и его коллег, пытаясь разыграть национальную карту. Самое циничное в этой истории было то, что в тот же самый момент этот проректор был избран членом Общественной палаты РФ и членом комиссии по межнациональным вопросам. Помню эти цитаты, может быть, не очень дословно, но декана обвиняли в том, что он создал у себя маленькое горское княжество, что "готовность поджарить свою яичницу на мировом пожаре всегда была характерна для представителей малых народов, не имевших своей государственности".
Тамара Ляленкова: Замечательная риторика, очень узнаваемая.
Михаил Ковалев: Да. И сионизм, и негативное отношение к Кавказу – все это сплелось в голове ректора, видимо, воедино и вылилось в то, что вылилось.
Тамара Ляленкова: У меня такое впечатление, что в университетской жизни что-то происходит. Потому, что те университеты, в том числе негосударственные, которые выстраивались в 90-е годы, это наполнение университетской среды, которая тогда там поселилась, мне кажется, как-то не очень уживается с нынешними условиями. Может быть, дело как раз в тех свободах, в той атмосфере, которая тогда все-таки попала в университет, не во все, но в часть университетов. Может быть, теперь она не очень то ли востребована, то ли нужна, то ли она вообще вредна стала?
Велихан Мирзеханов: Безусловно, вы правы. Потому что ректор очень чутко уловил общие тенденции, которые есть в обществе. Сам будучи встроенным в партийно-административную вертикаль, он, для того чтобы соответствовать этим общим тенденциям, должен ту же самую модель применить в университете. Если говорить об университете, как о свободном организме и об университетских свободах, даже несмотря на короткую историю российских университетов, то очевидно, что там, где вертикаль, не может быть университета. Университеты совсем по другому принципу создавались. Вертикаль в принципе противопоказана университету. Если там устанавливается личная власть ректора и вертикаль, то университет умирает.
Просто саратовская история конфликта, имевшая такой широкий резонанс, это иллюстрация. Да, можно установить вертикаль, личную власть ректора, но при этом университет приходит к совершенно другому качеству. Обобщая, можно говорить о том, что началась политизация университета, началась клирикализация университета – стиль, тональность об этом свидетельствуют. Мы же историки и понимаем… И я прекрасно понимал, и прогнозировал эти шаги, как это все будет происходить. Долгое время пытался уйти от конфликта. Но шанса ни единого вернуться не было. Важно было сохранить коллектив.
Тамара Ляленкова: А компромисс для вас возможен был?
Велихан Мирзеханов: Я предлагал уйти, в том числе и публично, если оставят в покое исторический факультет. При этом очень быстро понял, что не нужны не просто конкретные профессора и деканы, не нужны такие факультеты этой системе, факультеты, которые имеют свое мнение и регулярно его высказывают.
Многие вещи сейчас, когда немножко нервы успокоились, анализируя, да и тогда я понимал, они невозможны в нормальном университете. Например, можете ли себе представить статью националистического характера на сайте университета? Она заказана. И за деньги университета печатается в газете, местной "Комсомолке", но при этом две недели висит на сайте университета. Вне зависимости от моего личного восприятия, моих коллег, это какой позор для университета! Я всегда понимал, что они эту карту вынут, националистическую. По логике этих людей меня должны были поднять на штыки и выбросить из окна мои студенты и преподаватели после этой статьи. Но это всего лишь свойство интеллекта конкретных руководителей. И когда возмутились все – студенты, преподаватели, академическое сообщество России и мира, пресса взорвалась, - что было сделано? Автор статьи попал в Общественную палату России через Союз пенсионеров от города Пензы. Это же был демонстративный акт против нас, определенная демонстрация силы.
Я помню один такой сюжет. Мы в свое время для развития своих учебных программ с помощью коллег из Турции открыли турецкий центр. Посольство, турецкий бизнес отремонтировали одно запущенное здание университета. Посол Турции приехал и открыл этот центр, где учились наши студенты, 600 человек. У нас были очень серьезные возможности развития этого проекта. И вот я пришел на Ученый совет со своими коллегами (пять историков). И вдруг ректор зачитывает письмо, которое он сочинил, на Ученом совете, что он просит партию "Единая Россия" взять этот корпус себе!
И самое главное, что мешает всегда университетам, это когда там свертывается выборность. Когда выборность полностью формализуется, университет начинает умирать. При этом законодательство страны в законе о высшем образовании настаивает на выборности. Устав университета говорит – выборность превыше всего. Но беспрецедентный случай в истории России – 44 преподавателя подают иск на ректора! Иск, поскольку преподаватели сами по себе люди очень разумные, и нас поддерживали толковые юристы, оспаривал только один пункт, что ректор нарушает принцип выборности. Этот иск заведомо должен был быть выигран. Потому что устав четко настаивает, что руководители учебных и научных подразделений избираются. Закон о высшем образовании говорит то же самое. Он прошел все инстанции, но политический ресурс возобладал. Верховный суд через какие-то полгода нам отказал. Это беспрецедентно!
Конечно, это говорит о состоянии судебной системы. Но и о том, что в процессы, которые внутри университета происходили, вмешивались внешние силы. У меня вообще было ощущение, что долгое время университет находился под определенным внешним управлением и воздействием. Это очевидно. И никакое финансирование большое, никакие проекты в этой ситуации университет не спасают. Есть очень тонкая среда взаимоотношений. Если эти взаимоотношения разрушаются, становится очень тяжело. Коллектив в течение 4 лет, студенты и преподаватели, боролись за свою автономию. И когда ректор уже не мог ничего сделать с деканом, он просто расформировывает факультет, создает институт лишь с одной целью, чтобы назначить там нужного ему директора.
В общем-то, университет, новая линия развития, начавшаяся с 2004 года, отразила очень многие противоречия в развитии страны. Просто университеты – сообщества более образованные и разумные. Поэтому противостояние такие острые черты приняло.
И еще, я думаю, потому что истфакт как коллектив, который понимал, чем это грозит университету, встал очень твердо, хотя силы сторон были неравные. Но на уровне нравственном, интеллектуальном, конечно, истфакт выиграл. Организационно шансов такую битву выиграть – нет.
Тамара Ляленкова: Неправда ли, ситуация противостояния очень знакомая? Совпадет даже результат.
Мы же поговорим о тех, кто в условиях демографического спада и системных реформ пытается выжить самостоятельно. Сегодня мы попробуем разобраться, почему качество российского образования ценится настолько низко, что избранный президент решил издать указ "О программе интеграции в экономику России выпускников ведущих университетов мира", не надеясь на собственную высшую школу.
Мне в этом помогут профессора Велихан Мирзеханов, Вадим Парсамов, Давид Фельдманом и преподаватели Михаил Ковалев, Алексей Голубев, Анна Калашова, Нина Обелюнас.
Но сначала пять минут профориентации в рамках весеннего проекта "Абитуриент-2012".
Аналитики рекрутингового портала Superjob.ru попробовали определить первую десятку профессий будущего. Список выглядит следующим образом:
1)3Dдизайнер
2)Врач
3)Инженер по качеству
4)Инженер-строитель
5)Менеджер по логистике
6)Микробиолог
7)Менеджер по работе с клиентами
8)Педагог
9)Юрист
10)Энергетик
Почему именно эти специальности можно отнести к профессиям будущего, я попросила рассказать руководителя отдела аналитики портала Валерию Чернецову.
Валерия Чернецова: Мы посмотрели профессии, актуальные сегодня, и оценили перспективу на будущее – будут ли они нужны. Многие профессии оказались из тех, что были востребованы и раньше: врач, юрист. Правда, считается, что в России избыток юристов. Почти каждый вуз выпускает этих специалистов, и их не требуется столько, но, оказывается, рынку труда они нужны.
Ведь позиция "юрист", "юрисконсульт" входит в топ-15 запросов работодателей. Этих специалистов ищет как малый бизнес, так и средний, потому что любая компания в той или иной степени нуждается в услугах юриста. Пускай это будет штатный юрист или консалтинговая фирма, куда обращаются за юридическими консультациями. Кроме того, в каждом бизнесе направления все время углубляются, развиваются, и возникает потребность в юристах, специализирующихся в конкретных областях.
Я вижу перспективы таких профессии в том, что происходит более узкая специализация в разных направлениях. И это касается не только юристов. Такое углубление специализации будет характерно для всех профессий. Возьмем тех же программистов, дизайнеров. В IT сейчас кадровый голод. Он был как до кризиса 2008 года, так и сейчас. Если мы посмотрим соотношение предложений и спроса по нашей базе, то это три профильных резюме на вакансию. Этого, на самом деле, недостаточно, чтобы предоставить работодателю возможность полноценного выбора. 3-4 кандидатуры могут не иметь той квалификации, которая ему нужна.
По большому счету, я выделила бы три группы профессий, где можно ждать дальнейшего продвижения и расширения по специализациям. Первая – это профессии, связанные с компьютерными технологиями, Интернетом, программисты. Таких людей очень мало, на одну вакансию приходится 0,2 или 0,3 резюме по нашей статистике. Или системный архитектор, среднее зарплатное предложение по Москве порядка 90 тысяч рублей. Очень востребована сейчас и будет востребована в будущем профессия бизнес-аналитика. Это люди, которые выявляют, анализируют и разрабатывают требования к изменениям бизнес-процессов корпоративных политик и информационных систем.
Вторая группа – из сферы маркетинга и рекламы. Все мы знаем такие названия как бренд-менеджер, BTL-менеджер. Но в связи с активным расширением Интернета и, вообще, переноса многих бизнес-процессов именно в эту плоскость, стало очень популярно такое направление как Интернет-маркетинг. Здесь требуется не просто маркетолог, а менеджер по маркетингу, который разбирается в Интернет-технологиях, может правильно организовать в сети маркетинговую компанию. Кстати, блогеры тоже оказались очень востребованы – их читают, к ним прислушиваются.
Тамара Ляленкова: Тогда как журналисты оказались в числе самых невостребованных профессий.
Валерия Чернецова: Да. Некоторые компании нанимают блогеров для создания имиджа своей компании в Сети. На самом деле, это разновидность маркетинговой работы: нужно поддерживать лояльность существующих клиентов, партнеров, потенциальных клиентов каким-то образом привлекать.
В числе традиционных, но актуальных и в будущем профессий есть, скажем, менеджер по качеству. От него теперь требуется обеспечение внедрения управления системами качества в соответствии с международными стандартами. Например, инженеры по наладке оборудования, которое постоянно меняется, совершенствуется, усложняется.
Парадоксально, но сегодня на рынке труда появляются новые профессии, по которым в системе высшего или среднего профессионального образования еще нет программ, чтобы этих специалистов готовить. И этим людям, которые избрали, так сказать, новорожденную профессию, приходится обучаться самостоятельно.
Что касается образования. Перспективно обучаться тем профессиям, которые, несмотря на свою молодость, получили широкое распространение. В ближайшее время спрос на них не упадет. И в течение 4-5 лет вполне можно получить профессию и успеть в ней себя реализовать. Прежде всего, это относится к информационным технологиям, к маркетингу, тем направлениям, которые сейчас мощно развиваются.
Во-вторых, традиционные отрасли. Они тоже модернизируются, хотя, может быть, не так быстро. Поэтому, если мы выбираем классическое образование, классическую профессию, нужно стремиться, чтобы образование было качественным. Следует выбирать тот вуз, ту программу, которая даст хорошие прикладные, теоретические знания. Образование должно быть хорошим, иначе в будущем вы не сможете работать по специальности.
Тамара Ляленкова: Теперь мы возвращаемся к теме сегодняшней программы – провинциальным университетам и реформе высшей школы. Я попросила Нину Обелюнас, преподавателя кафедры филологии и журналистики Кемеровского государственного университета и нашего корреспондента, сделать на эту тему репортаж. Как вы услышите, поговорить с ней согласилась только одна ее коллега.
Нина Обелюнас: В этом году многие кузбасские вузы впервые проводили набор бакалавров по всем специальностям. Этому предшествовал год написания новых учебных планов, разработки рабочих программ и учебно-методических комплексов. По моим наблюдениям, многие дисциплины перешли из специалитета в бакалавриат. Старые курсы теперь должны читаться по-новому с учетом требований бакалавриата, главное отличие которого компетентностный подход, т.е. практическая направленность дисциплины. Теперь преподаватель даёт не знания, а помогает наработать навыки. Поэтому половина часов, отведённая на ту или иную дисциплину, сразу идёт на самостоятельную работу студента, которая контролируется преподавателем. Насколько это эффективно, пока сказать не могу, дальше будет видно.
Переход на двухуровневую систему повлек за собой сокращение часов. Пятилетний курс специалитета по журналистике запихнули в четыре года. Дипломная работа заменена выпускной квалификационной. Будущим бакалаврам журналистики теперь не читают период древнерусской литературы, а сразу начинают с XVIII века, хотя для целостного восприятия литературного процесса этот период необходим. Кроме того, в одних дисциплинах исчезли семинары, в других - лекционный материал полностью заменен практическими занятиями.
Анна Калашова, преподаватель Кемеровского государственного университета.
: Мне думается, с одной стороны, такая встряска и пересмотр своих дисциплин необходим, поскольку не все преподаватели каждый год перерабатывают свои лекции и планы семинаров, но с другой стороны, сейчас мы готовим недоучек.
Нина Обелюнас: Результатом перехода на бакалавриат стало уменьшение индивидуальной нагрузки преподавателей, что повлечёт за собой сокращение ставок профессорско-преподавательского состава, поскольку у нас идет подушевое финансирование - 10 студентов – 1 преподавательская ставка, минус 10 студентов – минус преподаватель. Поэтому студентов отчисляют весьма неохотно. Они это знают и периодически наглеют.
Базовый оклад преподавателя в КемГУ – пять тысяч рублей за ставку, далее идут компенсационные выплаты, стимулирующие надбавки (за высокий рейтинг, например), различные надбавки за степень, звание, должность и прочие регалии. В прошлом году изменились условия начисления баллов за рейтинг: теперь высокие баллы начисляются не за учебную работу, а за выигранные гранты. Я грантов в прошлом году не выигрывала, и потому в этом году минус тысяча рублей от моей, мягко говоря, небольшой зарплаты.
Анна Калашова: Теперь съездить в командировку в Москву или Петербург в основном можно только на выигранные деньги. Грантовая система сейчас широко развивается, но приходится конкурировать иногда даже с коллегами. Я пришла к выводу, что университет и факультеты в частности, заставляют зарабатывать деньги, а не учить и увеличивать научный потенциал.
Нина Обелюнас: В этом году абитуриентов в кемеровских вузах было значительно меньше, чем в прошлые годы. Это связано не с демографической "ямой", а с плановым переходом с трёхлетнего на четырёхлетнее обучение в начальной школе восемь лет назад.
Полноценный переход на систему ЕГЭ повлёк за собой увеличение количества иногородних студентов. Правда, мест в общежитиях КемГУ не прибавилось. По выражению Татьяны Зинченко, студентки третьего курса, "живём мы, как китайцы в Китае": на 14-16 квадратах по четыре-пять человек. По словам студентов, на всё второе общежитие, в котором проживает больше одной тысячи двухсот человек, осталась одна учебная комната, рассчитанная примерно на 30 студентов. Это не единственная проблема, с которой сталкиваются студенты.
Екатерина Кугубаева: Мне не нравится работа бюро расписания. В понедельник мы учимся, во вторник отдыхаем, и со среды снова учимся. Я живу в Новокузнецке. Четыре часа занимает путь на автобусе. В субботу пока я отучусь – это два-четыре часа, пока приеду – это шесть-восемь часов. День теряется. Это просто неудобно.
Нина Обелюнас: Говорит Екатерина Кугубаева, студентка третьего курса. Добавлю, что эта проблема возникла из-за сокращения аудиторного фонда, хотя в прошлом году был открыт новый восьмой корпус.
Когда говорят об устройстве на работу в университет и жалуются на маленькие зарплаты, мне вспоминаются строки одного из немецких деятелей XII века – в это время в Европе уже появились первые вузы. Он писал, что в университете нужно платить маленькую зарплату, ибо при больших деньгах туда побегут все без разбору - люди, которым ни наука, ни преподавание, ни студенты не интересны. Поэтому в вузах работают фактически за идею. Уже девятый век подряд.
Тот же деятель отмечал, что научный и студенческий люд постоянно находятся меж двух огней: администрация вуза зажимает в бюрократические силки, а творческий и научный потенциал всё равно развивается и требует выхода. Так что, меня уже не удивляет, что первый корпус КемГУ, где находится администрация вуза, живёт своей, отдельной от всего университета, жизнью.
Тамара Ляленкова: Впрочем, так было не всегда и не везде.
О том, какими возможностями располагал исторический факультет Саратовского государственном университете в конце девяностых – начале двухтысячных, вспоминает московский профессор Давид Фельдман.
Давид Фельдман: Я впервые там оказался в 2001 году и, конечно, был поражен. Это был едва ли не лучший исторический факультет страны, уникальная, складывавшаяся десятилетиями, система, которая начала формироваться с 20-х годов, я уж не говорю о досоветском периоде. Очень сильно укрепились позиции Саратовского университета в годы войны, когда там оказались многие ведущие ученые, они заложили очень серьезный фундамент.
Я могу сказать, что Саратовский физический факультет традиционно был сильным. Химический факультет был интересным. И, конечно, очень сильно вырос исторический факультет. В 90-е годы удалось привлечь туда очень значительные средства. Был создан Межрегиональный институт общественных наук. И благодаря грантам, получили самое важное, что может быть у историков, у филологов – доступ к источникам. Это было уникально.
Понятно, что во многих университетах профессура ездит в иностранные командировки. Иногда ездят доценты, крайне редко аспиранты. На истфаке Саратовского университета ездили студенты. Конечно, это было не роскошно. Им оплачивали дорогу, весьма скромное проживание, но человек мог поехать в псковские архивы, в Германию, во Францию, в Англию, в Африку. Это могли делать студенты, а не только преподаватели! Эту систему создал и отладил Велихан Салманханович Мирзеханов, тогда самый молодой декан.
Тамара Ляленкова: Это были времена, когда действительно было и желание, и появлялись какие-то возможности.
Велихан Мирзеханов, бывший декан исторического факультета Саратовского государственного университета: Эти возможности были обусловлены ситуацией в стране и в Саратове. Потому что Саратов все советское время был закрытым городом. И когда город открылся, у нас появилась возможность участвовать в больших международных программах.
Когда объявлена была первая европейская программа для России, мы подали на конкурс и на счастье сразу его выиграли. Это была программа академических обменов с французскими и испанскими университетами для студентов и для преподавателей. Большой проект на три года. И, конечно, обмены эти были очень значительными – сотни людей. Впервые наши преподаватели сумели увидеть европейскую систему образования, перенять опыт. Я считаю, что это был самый успешный проект, который очень много дал и нам, и нашим партнерам. Потому что они тоже работали у нас, читали курсы лекций и т. д. И это дало нам новые возможности. Люди просто поверили в себя, увидели, что такие же студенты и преподаватели, абсолютно похожие, во Франции, в Испании. Ничем не лучше по качеству. Это было открытие. А поскольку коллектив был очень дружный, каждый по-своему вкладывал то, что мог, в общее дело. Результат был очень хороший. Многие годы наш факультет не только по неофициальным рейтингам, но и по рейтингам министерства не опускался ниже третьего места по России.
Тамара Ляленкова: Впрочем, это обстоятельство не спасло факультет от разгрома, когда в Саратовском университете сменился ректор. История была шумной, длилась четыре года. 44 преподавателя пытались в суде отстоять право выбирать университетскую администрацию. Дело кончилось тем, что некоторые кафедры были реорганизованы, а работающие на них профессора вынуждены уйти в другие, в том числе, столичные вузы. Именно так поступили мои сегодняшние гости – преподаватель Михаил Ковалев, профессора Вадим Парсамов и Велихан Мирзеханов.
Велихан Мирзеханов: если говорить о конфликте, он начался сразу после того, как к власти пришел ректор Леонид Юрьевич Коссович.
Тамара Ляленкова: Его выбирали или это было министерское назначение? Потому что тут всегда очень трудно понять, что происходит на самом деле.
Велихан Мирзеханов: В 2004 году еще были выборы. Единственная особенность была в том, что, с сожалением об этом вспоминаю, в этих выборах, конечно, он был поддержан администрацией региона и продавлен. Университетское сообщество не сумело устоять против давления администрации. Однако ничто не предрекало каких-то радикальных перемен в жизни университета. Для многих это стало неожиданностью.
Конфликт на самом деле, как мне кажется, появился потому, что ректор сразу захотел установить вертикаль власти, свою личную власть. А университет был настоящим. Там доминировали горизонтальные связи, там были очень сильные факультеты. Истфак в определенной мере был самым свободным факультетом, где во все времена, включая советские, была очень вольная атмосфера, насколько это возможно в плане взаимоотношений между преподавателями и студентами. На факультете многие десятилетия закладывались традиции академических свобод. А поскольку факультет стал очень мощным и богатым, поскольку выигрывались практически все гранты, которые подавались и в России, и за рубежом, вот эта автономия, судя по всему, и мешала ректору.
Очень быстро конфликт перешел в открытую фазу. Долго видели этот конфликт как конфликт декана и ректора. Хотя я изначально понимал, что такой факультет не мог быть встроен в систему вертикали власти университетской.
Тамара Ляленкова: Велихан Салманханович, а откуда у вас опыт таких академических свобод? Наверняка у вас тоже советское образование? Сейчас очень много вспоминают про академические свободы, которые были якобы при советской власти, потому что можно было вроде бы заниматься научной работой, не отчитываясь. А, с другой стороны, мы понимаем, что была иерархия, была та же вертикаль. Откуда у вас такой опыт?
Велихан Мирзеханов: Я не думаю, что это был мой опыт. На самом деле, традиция свобод в Саратовском университете связана с историей исторического факультета. Мы прекрасно понимаем, что в советское время не все профессора могли жить и работать в Москве и в Петербурге. Те, кому нельзя было там жить, они предпочитали жить в Саратове, в Казани. Традиции свободы общения, свободы не просто чувствовать, но и мыслить, в Саратовский университет и на истфакт были привнесены этими профессорами. Даже в тяжелых условиях советского единомыслия, в общении повседневном, они это прививали своим студентам. Свидетельством этой свободы является тот факт, что именно в Саратовском университете возникли группы, которые протестовали против советской власти. Было знаменитое постановление ЦК против группы Романова – по Бауманке и Саратовскому университету. Потому что люди думали. Их учили думать и развивали их интеллект.
Это традиция, которая всегда присутствовала на факультете. Просто в новых условиях, когда реально в 90-е годы возобладали выборные принципы, коллектив сделал свой выбор. И когда меня избрали деканом в 1998 году, это было очень неожиданно. Потому что на истфаках не выбирали в таком возрасте себе деканов. Но это было единодушное решение коллектива.
Я ничего особенного не привносил. Мое дело было – служить своему факультету, который дал мне профессиональную состоятельность. А наше общение в России с Академией наук, с европейскими университетами показало, как улучшить эту систему организационно. Потому что качество всегда присутствовало, мы ничего искусственно не прививали. Главное в своих отношениях, в работе со студентами – это честность. Если вы честно работаете, в вас быстро поверят.
Тамара Ляленкова: Это был Велихан Мирзеханов.
Напомню, сегодня мы говорим о провинциальных российских университетах. Тема эта настолько серьезная и закрытая, что некоторые мои собеседники просили меня не называть вуз, в котором они работают. Действительно, для того чтобы, находясь внутри системы образования, начать свободно действовать и говорить, требуется особое усилие – внутреннее или внешнее, своего рода подвиг. Или побег – в систему другого образования, но этот случай мы подробно рассмотрим в следующий раз. Сегодня же мы попробуем определить причины угасания высшей школы в российской провинции.
Вадим Парсамов, когда-то профессор Саратовского государственного университета, а теперь столичного вуза, находит корни нынешней ситуации в исторической традиции.
Вадим Парсамов: Почему факультет, который практически единодушно поддерживал декана, потом не смог в итоге его отстоять? Я думаю, что те традиции, о которых говорит Велихан Салманханович – традиции академических свобод, это все-таки несколько из сферы мифологии, но очень глубокой мифологии, имеющей довольно давние исторические корни. Вообще, история российских университетов – это короткая история по сравнению с многовековой историей европейских университетов. Наши университеты существуют 200 лет, московский чуть больше, но это отдельная тема. В основном, университеты открывались при Александре I, в начале XIX века. Что характерно, они открывались в провинции – не в столице. Петербургский университет тоже открыт им, но позже. Кстати, Московский университет открывался не в столице. Москва в то время сильно не столичный город. Для петербуржца Москва просто провинция.
Почему университеты открываются не в столице? Здесь была определенная причина. Александр I хотел сделать университеты автономными. Не случайно уставы первых русских университетов были списаны с немецких университетов средневековых, имеющих длительную традицию автономии и корпоративности. Но здесь возникает некоторый парадокс. Европейские университеты в эпоху позднего средневековья формировались до момента создания государственности. Государств еще не было устоявшихся, а университеты уже были. И когда стали возникать современные нам европейские государства, они уже столкнулись с университетской автономией и корпоративностью как с неким фактом. Хотели они этого или не хотели, но это уже было. В России все наоборот.
Однако государство в силу своей природы не может создавать негосударственные структуры. Потому что все, что создает государство – все государственное. Поэтому университеты изначально были государственным. И вот эта автономия, прописанная на бумаге, фактически ее не было. Конечно, Александр, действительно, хотел на волне своей либеральной политики видеть университеты автономными. При Николае все было по-другому.
И вот первый такой конфликт, который, может быть, несколько даже напоминает отдаленно наш, произошел в 1851 году, когда в Московском университете избирали декана. Было две кандидатуры – Грановский и Шевырев. Прошел Грановский с большим перевесом голосов, а назначен был Шевырев. И Шевырев стал деканом. Это убило его репутацию, но вот конкретный пример – государство творит все, что хочет.
Почему мы не отстояли декана? Потому что было вмешательство государства. Государство, в лице партии "Единая Россия", потому что ректор – член этой партии.
Тамара Ляленкова: Причем весьма активный член.
Вадим Парсамов: Да, он не рядовой член. Конечно, весь мощный ресурс партии на нас обрушился. Я не очень верю, что при советской власти была автономия. Там все-таки были устоявшиеся отношения. Во-первых, партия была правящей по Конституции. Можно, конечно, спорить, насколько законна сама Конституция. Но для человека, который хочет жить в рамках Конституции, для него КПСС – это правящая партия. Ректор был член этой партии. Никаких противоречий здесь не возникало. Но партия "Единая Россия" – это не правящая партия. У нее нет никаких конституционных преимуществ перед другими партиями. Поэтому здесь, конечно, Конституция на нашей стороне, но грубая материальная сила - на стороне ректора. Это очень хорошо видно, если эту историю подробно рассматривать, на решении судов. Ведь первые суды мы выигрывали, потому что закон был на нашей стороне. А потом резкий перелом, и мы начали проигрывать почти в тех же самых судах.
Давид Фельдман: Я добавлю, предупреждая вопрос – а как же так получилось, что этого ректора не переизбрали в положенный срок. Попытки, разумеется, предпринимались всеми факультетами. Естественно, были выдвинуты альтернативные кандидатуры, особенно старались физики. Физики всегда отличались вольномыслием, химики пытались, и не только. Были выдвинуты альтернативные кандидатуры, насколько помню, три. Все три альтернативные кандидатуры без всяких объяснений были отклонены министерской комиссией. Их не допустили к выборам. Было бы 15 кандидатур, отклонили бы 15. И это происходит неоднократно и, кстати, не только в Саратовском университете.
Тамара Ляленкова: Слова Давида Фельдмана подтверждает мое следующее интервью с Алексеем Голубевым, преподавателем университета, расположенного на северо-западе России.
- Собственно говоря, университетская структура по идее должна быть достаточно демократичной. И по-прежнему ректора вроде бы как выбирают. Так ли это?
Алексей Голубев: У нас – нет. Опять-таки я не член Ученого совета. Наш университет, к сожалению, идейно аполитизирован. До недавнего времени я был типичный представитель. И до сих пор я не разбираюсь в нюансах этой структуры, но, по-моему, последнее время приходят две кандидатуры из Минобразования. И Ученый совет голосует, но голосует уже именно за кандидатуры, которые были спущены сверху. Возможно, эти кандидатуры сначала предлагаются университету или университет может предложить кандидатуры на должность ректора, но все равно это уходит в Москву. Москва может их отклонить или предложить какого-то аутсайдера. Все это возвращается обратно в университет. Такая странная гибридная структура.
Тамара Ляленкова: Стало очевидно, что для того, чтобы быть успешным в государственном секторе, надо быть все-таки членом партии.
Алексей Голубев: Да. У нас электорат не в полном составе, но ректоры и основные проректоры – члены "Единой России". Это отдельная тема для обсуждения.
Тамара Ляленкова: Но это полезно хотя бы университету?
Алексей Голубев: Это используется ректором и ректоратом для легитимации своих решений. И мы, самые заинтересованные в развитии университета люди, преподаватели, сотрудники университета отстранены от принятия каких-то решений, по крайней мере, влияния на процесс принятия решения. В качестве объяснения – ректорат оправдывает свою авторитарную политику в университете – это то, что у них есть связи в органах региональной власти, что они знают, в каких коридорах власти какие маневры нужно совершать для развития университета. Я представляю себе это так, что происходит сращивание университетской администрации и провинциальной бюрократией. Университетская администрация оперирует риторикой о необходимости выживания в сложных современных условиях начала 90-х годов, потом в условиях кризиса 2008 года и, соответственно, посткризисного времени. Это подменяет академическую этику на корпоративную бюрократическую этику. А смысл этой корпоративной бюрократической этики в том, чтобы стараться сохранить статус-кво.
Несколько лет назад была по внутренней университетской почте рассылка, где ректор, ведущий проректор и деканы ряда факультетов призывали голосовать за того или иного кандидата от "Единой России". Они объясняли, как это повысит уровень университета, и как он проиграет, если победит альтернативный кандидат.
При всем том, что мне грех жаловаться на кафедру, я путешествовал, работал и стажировался во многих зарубежных университетах. В частности, моя кафедра, я абсолютно уверен, если бы она была перенесена в Польшу, или в Канаду, она была бы на уровне. И все равно мои коллеги просили меня сохранять некую анонимность, поскольку просто-напросто университетское начальство способно причинить много вреда.
Тамара Ляленкова: Опасения коллег Алексея Голубева небезосновательны. Михаилу Ковалеву, который в пору саратовских событий был активным студентом, после защиты пришлось перейти в другой саратовский вуз.
Михаил Ковалев: Начали вытеснять людей вольномыслящих. Начали вытеснять потенциальных претендентов и начали реорганизовывать и уничтожать разные оппозиционные структурные подразделения. Ведь речь на самом деле идет не только об истфаке. Были ликвидированы кафедры иностранных языков, которые еще в 2003 году проголосовали против кандидатуры Коссовича. Университет все время проходил реорганизацию. Реорганизуют НИИ геологии, уникальный институт. Его архив выкидывают на улицу.
Тамара Ляленкова: Тем не менее, считается, что Саратовский университет по-прежнему успешный университет.
Михаил Ковалев: По министерским отчетам – да. Однако присвоение Саратовскому государственному университету статуса национального исследовательского университета выглядит абсолютной насмешкой и издевательством. Я прекрасно знаю, что, например, для физиков было закуплено много разного дорогого оборудования, на котором теперь банально некому работать, потому что квалифицированные кадры из университета ушли. По информации, которая есть у меня, поскольку я по роду своей деятельности это отслеживаю, уже в прошлом году Саратовский госуниверситет столкнулся с колоссальным недобром на целый ряд специальностей. В первую очередь, это естественнонаучные специальности. И на фоне того, что конкурс в другие вузы Саратова вырос, Саратовскому государственному университету не удалось в прошлом году закрыть бюджетные места по целому ряду специальностей. Приходилось прибегать к разного рода хитростям для того, чтобы как-то отчитаться перед министерством.
Сегодня, поскольку я отслеживаю динамику интересов абитуриентов, я могу с уверенностью сказать, что интерес абитуриентов Саратова к Саратовскому госуниверситету резко падает. В то время как возрастает интерес к техническому университету, к экономическому.
Тамара Ляленкова: Странно, ведь ректор сам из университета. Он же должен был понимать, что университет работает именно так. И если он будет работать иначе, то и результат будет другой.
Михаил Ковалев: Очевидно, он пришел с другими задачами на этот пост, и пытался сломать старую систему, чтобы создать свою собственную. Вся эта кампания была выдержана в худших традициях советского тоталитаризма. Об этом тоже не стоит забывать. Ведь исторический факультет и его преподавателей публично люди из ректората обвиняли в том, что они сторонники влияния Запада, что надо выяснить, от кого они получают гранты, не отрабатывают ли они задание иностранных спецслужб и т. д. Бывшего ректора университета, который тоже был в оппозиции, обвинили в том, что в годы его ректорства он проповедовал идеи сионизма в университете. Это член-корреспондент РАН Дмитрий Иванович Трубецков.
Гнусная история была связана с публикацией статьи "Разгром мирзехановщины на истфаке" тогдашним проректором по связям с общественностью Дмитрием Чернышевским, в которой он в абсолютно недопустимой форме клеветал на тогдашнего декана и его коллег, пытаясь разыграть национальную карту. Самое циничное в этой истории было то, что в тот же самый момент этот проректор был избран членом Общественной палаты РФ и членом комиссии по межнациональным вопросам. Помню эти цитаты, может быть, не очень дословно, но декана обвиняли в том, что он создал у себя маленькое горское княжество, что "готовность поджарить свою яичницу на мировом пожаре всегда была характерна для представителей малых народов, не имевших своей государственности".
Тамара Ляленкова: Замечательная риторика, очень узнаваемая.
Михаил Ковалев: Да. И сионизм, и негативное отношение к Кавказу – все это сплелось в голове ректора, видимо, воедино и вылилось в то, что вылилось.
Тамара Ляленкова: У меня такое впечатление, что в университетской жизни что-то происходит. Потому, что те университеты, в том числе негосударственные, которые выстраивались в 90-е годы, это наполнение университетской среды, которая тогда там поселилась, мне кажется, как-то не очень уживается с нынешними условиями. Может быть, дело как раз в тех свободах, в той атмосфере, которая тогда все-таки попала в университет, не во все, но в часть университетов. Может быть, теперь она не очень то ли востребована, то ли нужна, то ли она вообще вредна стала?
Велихан Мирзеханов: Безусловно, вы правы. Потому что ректор очень чутко уловил общие тенденции, которые есть в обществе. Сам будучи встроенным в партийно-административную вертикаль, он, для того чтобы соответствовать этим общим тенденциям, должен ту же самую модель применить в университете. Если говорить об университете, как о свободном организме и об университетских свободах, даже несмотря на короткую историю российских университетов, то очевидно, что там, где вертикаль, не может быть университета. Университеты совсем по другому принципу создавались. Вертикаль в принципе противопоказана университету. Если там устанавливается личная власть ректора и вертикаль, то университет умирает.
Просто саратовская история конфликта, имевшая такой широкий резонанс, это иллюстрация. Да, можно установить вертикаль, личную власть ректора, но при этом университет приходит к совершенно другому качеству. Обобщая, можно говорить о том, что началась политизация университета, началась клирикализация университета – стиль, тональность об этом свидетельствуют. Мы же историки и понимаем… И я прекрасно понимал, и прогнозировал эти шаги, как это все будет происходить. Долгое время пытался уйти от конфликта. Но шанса ни единого вернуться не было. Важно было сохранить коллектив.
Тамара Ляленкова: А компромисс для вас возможен был?
Велихан Мирзеханов: Я предлагал уйти, в том числе и публично, если оставят в покое исторический факультет. При этом очень быстро понял, что не нужны не просто конкретные профессора и деканы, не нужны такие факультеты этой системе, факультеты, которые имеют свое мнение и регулярно его высказывают.
Многие вещи сейчас, когда немножко нервы успокоились, анализируя, да и тогда я понимал, они невозможны в нормальном университете. Например, можете ли себе представить статью националистического характера на сайте университета? Она заказана. И за деньги университета печатается в газете, местной "Комсомолке", но при этом две недели висит на сайте университета. Вне зависимости от моего личного восприятия, моих коллег, это какой позор для университета! Я всегда понимал, что они эту карту вынут, националистическую. По логике этих людей меня должны были поднять на штыки и выбросить из окна мои студенты и преподаватели после этой статьи. Но это всего лишь свойство интеллекта конкретных руководителей. И когда возмутились все – студенты, преподаватели, академическое сообщество России и мира, пресса взорвалась, - что было сделано? Автор статьи попал в Общественную палату России через Союз пенсионеров от города Пензы. Это же был демонстративный акт против нас, определенная демонстрация силы.
Я помню один такой сюжет. Мы в свое время для развития своих учебных программ с помощью коллег из Турции открыли турецкий центр. Посольство, турецкий бизнес отремонтировали одно запущенное здание университета. Посол Турции приехал и открыл этот центр, где учились наши студенты, 600 человек. У нас были очень серьезные возможности развития этого проекта. И вот я пришел на Ученый совет со своими коллегами (пять историков). И вдруг ректор зачитывает письмо, которое он сочинил, на Ученом совете, что он просит партию "Единая Россия" взять этот корпус себе!
И самое главное, что мешает всегда университетам, это когда там свертывается выборность. Когда выборность полностью формализуется, университет начинает умирать. При этом законодательство страны в законе о высшем образовании настаивает на выборности. Устав университета говорит – выборность превыше всего. Но беспрецедентный случай в истории России – 44 преподавателя подают иск на ректора! Иск, поскольку преподаватели сами по себе люди очень разумные, и нас поддерживали толковые юристы, оспаривал только один пункт, что ректор нарушает принцип выборности. Этот иск заведомо должен был быть выигран. Потому что устав четко настаивает, что руководители учебных и научных подразделений избираются. Закон о высшем образовании говорит то же самое. Он прошел все инстанции, но политический ресурс возобладал. Верховный суд через какие-то полгода нам отказал. Это беспрецедентно!
Конечно, это говорит о состоянии судебной системы. Но и о том, что в процессы, которые внутри университета происходили, вмешивались внешние силы. У меня вообще было ощущение, что долгое время университет находился под определенным внешним управлением и воздействием. Это очевидно. И никакое финансирование большое, никакие проекты в этой ситуации университет не спасают. Есть очень тонкая среда взаимоотношений. Если эти взаимоотношения разрушаются, становится очень тяжело. Коллектив в течение 4 лет, студенты и преподаватели, боролись за свою автономию. И когда ректор уже не мог ничего сделать с деканом, он просто расформировывает факультет, создает институт лишь с одной целью, чтобы назначить там нужного ему директора.
В общем-то, университет, новая линия развития, начавшаяся с 2004 года, отразила очень многие противоречия в развитии страны. Просто университеты – сообщества более образованные и разумные. Поэтому противостояние такие острые черты приняло.
И еще, я думаю, потому что истфакт как коллектив, который понимал, чем это грозит университету, встал очень твердо, хотя силы сторон были неравные. Но на уровне нравственном, интеллектуальном, конечно, истфакт выиграл. Организационно шансов такую битву выиграть – нет.
Тамара Ляленкова: Неправда ли, ситуация противостояния очень знакомая? Совпадет даже результат.
