Дмитрий Волчек: О том, что в Таллинне вышел русский перевод знаменитой книги Андруса Кивиряхка ''Былое как голубые горы'', я узнал из пространной рецензии на одном из эстонских русскоязычных порталов. Автор рецензии сообщал, что книга пропитана ненавистью, а Андрус Кивиряхк солидарен со своим героем-русофобом: в частности, смеет утверждать, что первый Спутник – это всего лишь ''сконструированный академиком Сахаровым пылесос, испытания которого прошли неудачно''. Цитаты, приведенные в рецензии, свидетельствовали о том, что ее автор, мягко говоря, искажает ситуацию. В этом выпуске радиожурнала ''Поверх барьеров'' вы услышите голоса писателя Андруса Кивиряхка, его издателя и переводчика, мы поговорим о достижениях русскоязычного книгопечатания в Эстонии, а главным героем передачи станет Иван Орав, старый эстонский патриот, могучий кузнец. Книга ''Былое как голубые горы'' – это его мемуары. Ближайшие родственники Ивана Орава в русской литературе – Палисандр из романа Саши Соколова и солдат Иван Чонкин. Вот вехи жизненного пути смелого кузнеца, истребителя советских стукачей:
Диктор:
1908 – родился Иван Орав.
1909 – первые слова Ивана Орава: ''Эстонская Лиспублика''.
1911 – Орав увлекается кузнечным делом и подковывает свою собаку.
1924 – Орав впервые встречает тиблу – в кроне яблони прячется участник декабрьского восстания Арнольд Соммерлинг. Орав камнем сбивает скотину.
1926 – Орав сдает экзамен на кузнеца и впервые бреется. Два месяца в больнице.
1940 – Орав арестован и выслан в суровый край. По дороге ему удается сбежать, но, плутая по России, он попадает в лапы зеленого змия.
1944 – протрезвев, Орав возвращается в Эстонию.
1945 – Орав уходит в лес и начинает бороться с тиблами.
1948 – мимолетная любовная связь с женщиной, пришедшей в лес по грибы. 1949 – мимолетная любовная связь с женщиной, пришедшей в лес по ягоды.
1952 – в то лето комарьё заело Орава, и он вышел из лесу.
1953 – обрадованный смертью Сталина, Орав делает предложение первой же встречной девушке. Отныне Орав женатый человек.
1957 – в саду Орава заводятся первые тиблы. Орав ставит на них ловушки для кротов.
1963 – в сад Орава шмякается больной космонавт. Орав выхаживает его и запускает обратно на орбиту.
1971 – в общественной бане тиблы заражают Орава ногтеедой. Он долго лечится.
1974 – Орав врубает ''Голос Америки'' на всю катушку, так что по всей улице лопаются стекла.
1976 – в саду Орава шастает уже столько тиблов, что он начинает делать из них компост.
1978 – во время первомайского парада Орав длинным заостренным шестом прокалывает тысячи воздушных шариков.
1982 – по случаю смерти Брежнева Орав обучает своих кошку и собаку танцевать и целый месяц дает в Нымме цирковые представления.
1988 – почти год Орав не ночует дома, ходит с одного митинга на другой. Ноги его стаптываются на пять сантиметров, приходится подкоротить брюки.
1991 – Орав начинает перетаскивать русских военнослужащих за реку Нарову в заплечном мешке.
1994 – Орав находит в своем саду последнего, насквозь червивого полуистлевшего тиблу.
1997 – президент вручает Ораву целых четыре ордена, и Орав выковывает из них банный ковшик.
2001 – Орав тяжело болен, но, увидев по телевизору Путина, тотчас выздоравливает и отыскивает на чердаке свой старый пулемет.
2008 – Ивану Ораву исполняется 100 лет.
2009 – 19 июня Иван Орав умирает. Над его могилой воздвигнут громадный стеклянный крест.
Дмитрий Волчек: Упомянутые в жизнеописании тиблы – это советские люди. Название предположительно произошло от выражения ''ты, бля…'', и Андрус Кивиряхк говорит, что это не он придумал: тиблы существовали и раньше. Книга об Иване Ораве на эстонском языке впервые вышла в 1993 году. Я спросил писателя, был ли у его героя прототип.
Андрус Кивиряхк: Нет, такого прототипа не было. Но, конечно, это было время, когда Эстония стала опять независимой и было много стариков, таких больших патриотов Эстонии, они очень много говорили, как хорошо было жить во время прошлой республики. Но такого точного прототипа нет, конечно.
Дмитрий Волчек: Книга сначала печаталась в газете с продолжением, как фельетоны?
Андрус Кивиряхк: Да, сначала в газете я работал, и у меня была такая страница юмора, каждую неделю я писал новый эпизод. Потом уже опубликовали книгу.
Дмитрий Волчек: Я думаю, что довольно много возмущения это вызывало у читателей, особенно у стариков, которых вы упомянули, да и вообще у людей, недовольных, что вы смеетесь над святынями?
Андрус Кивиряхк: Да, было много недовольных, потому что Эстонская республика – это святое дело. Но большинство читателей были очень рады, и эта книга сразу получила высокую литературную премию в Эстонии. Так что ничего плохого не было. Некоторые были недовольны, но большинство довольно.
Дмитрий Волчек: Кто ваш любимый персонаж эстонской истории? Константин Пятс, видимо, вы его чаще всего в этой книге упоминаете…
Андрус Кивиряхк: Конечно, Пятс такой важный герой, потому что он друг Орава, но, если серьезно сказать, он не мой любимый герой. Он все-таки слишком авторитарный вождь для меня. А в книге, конечно, он очень хороший человек.
Дмитрий Волчек: С первым президентом Эстонии Константином Пятсом Иван Орав встречается в 1928 году в привокзальном буфете. Начинается великая дружба. Но наступают грозные враги – Молотов, Риббентроп и их сообщник Пакт.
Диктор: ''Прежде чем мы обратимся к свинству, имевшему место 23 августа 1939 года в Москве, следует немножко рассказать про Леопольда Пакта – одного из участников подлого трио.
Пакт – это человек, который всю свою жизнь позорил эстонский народ. Он был льстец, подхалим и вообще похож на студень. Уже с младых ногтей этот уроженец острова Хийумаа, эта подлая душа, искал, перед каким бы начальником попресмыкаться. Однако руководители Эстонии были люди честные и благородные. Они холуев не любили. Так вот и случилось: будучи в гостях у президента Пятса, Пакт растянулся перед ним на полу, пытаясь облобызать ему носки, и президент страшно рассердился.
– Немедленно встаньте, – сказал он. – Эстонцы ходят с гордо поднятой головой!
Бывшие при этом дети преподнесли президенту цветы.
Но Пакту гордо поднятая голова не подходила. Двигался он сгорбившись и скособочась, вытянув губы трубочкой, готовый немедленно припасть к чьей-нибудь руке. А поскольку в Эстонии подобное пресмыкательство никому не нравилось, Пакт обратился к иностранным головорезам.
В Германии и в Советском Союзе эту мерзопакостную душонку приняли с распростертыми объятиями. Особенно подружился Пакт с Молотовым и Риббентропом. И чего только эти двое с ним не вытворяли! В конце концов они додумались до неслыханной подлости – заключить Пакт в Москве и одновременно поделить мир надвое. Половину – русским, половину – немцам.
Так вот и собрались 23 августа в Кремле три негодяя – Молотов, Риббентроп и Пакт. Михаил Калинин заварил им чайку, испек морковный пирог.
Поели-попили. Наевшись, разложили Пакт на столе и принялись заключать бедолагу, а сами при этом мир половинили. Поначалу все шло гладко, но когда дело дошло до Эстонии, которую непременно хотел заполучить Молотов, Риббентроп заартачился.
– Эстонии вам не видать, – сказал он. – Дудки!
Молотов разозлился и вышел в соседнюю комнату. Там сидел Сталин и курил.
– Риббентроп упирается, – пожаловался Молотов.
– А ты его припугни! – посоветовал Сталин. – Риббентроп покойников боится. Ты своди его на Ленина поглядеть!
– Хы! – выдохнул Молотов. – Это мысль!
Он побежал обратно к Риббентропу и говорит:
– У меня тут покойничек один есть! Пошли, поглядим!
Риббентроп с лица прямо белый стал:
– Не хочу! Не надо!
– Нет! – злорадно возразил Молотов. – Пойдем! Я тебе Ленина покажу. Идем, идем! – Он схватил трясущегося Риббентропа за руку и потащил его в мавзолей.
Там и покоился мертвый Ленин. Риббентроп трясся так, что его наручные часы остановились.
– Ты глянь, какой он, – шептал Молотов на ухо несчастному немцу. – Совсем-совсем мертвый! Ой-ой-ой! Жутко, да? Хочешь его потрогать?
– Нет! – завопил Риббентроп. – Не хочу!
– Он, конечно, мертвый, но иногда… знаешь, всякие фокусы устраивает… – с придыханием рассказывал Молотов. – Воет и… пена у него изо рта идет. Ага!
Он злорадно наблюдал за ополоумевшим от страха Риббентропом и наконец сказал:
– Обожди, я на минутку в сортир! – и, выскочив из мавзолея, захлопнул за собой дверь. Риббентроп чуть с ума не сошел. Покойник недобро улыбался и был ужасен.
– Помогите! – вопил Риббентроп. – Помогите!
Молотов со Сталиным подслушивали за дверью, издавая жуткие звуки. Сталин дул в водопроводную трубу, а Молотов кричал:
– Вот восстану сейчас из мертвых и съем тебя!
– Не ешь! – взмолился обезумевший Риббентроп. – Гитлер рассердится.
– Хы-хы-хы! – хохотал Молотов. – Я Гитлера не боюсь. Хочешь, я тебе свой череп покажу?
– Миленький Ленин, не показывай, – умолял Риббентроп. – Мне и так страшно!
– Так отдашь Эстонию Советскому Союзу или я воспарю? – завывал Молотов.
– Отдам, отдам! – пообещал Риббентроп и свалился в обморок.
Молотов со Сталиным оттащили его обратно в зал, где на столе лежал уже наполовину заключенный Пакт. Теперь его доконали окончательно, гнусная сделка была совершена.
– Ну, как настроение? – спросил Сталин Пакта.
– Отличное, – ответил негодяй. – Совершенно замечательно быть заключенным.
Негодяя запрятали в кремлевское подземелье, Риббентропу вкололи успокоительного. Эстония была продана''.
Татьяна Верхоустинская: Ивана Орава я переводила довольно долго, потому что между делом вклинилась серьезная работа о том, как в Москве в Верховном Совете проталкивали признание секретных протоколов по пакту Молотова-Риббентропа. И это хорошо аукнулось с той главкой в мемуарах.
Дмитрий Волчек: … где Пакт – живой человек.
Татьяна Верхоустинская: Да. А я как раз на том месте и была, когда мне предложили эту книгу воспоминаний о том, с каким трудом это все проходило и сколько трудов приложили Липмаа, Сависаар, вся эстонская делегация, латыши и литовцы, как трудно было добиться признания, что были секретные протоколы. И тут у меня такое изложение идет параллельно.
Дмитрий Волчек: Замечательно в Кивиряхке, что для него нет ничего святого, он во всем находит смешную сторону. Это, наверное, кого-то шокирует, а мне кажется, что это для писателя замечательное качество.
Татьяна Верхоустинская: Знаете, это книги, написанные свободным человеком, на коленях ни перед чем он не стоит, это точно. Но в то же время, он даже не очень ядовитый. Но, так сказать, мягко стелет — жестко спать.
Дмитрий Волчек: Ну, это сказка.
Татьяна Верхоустинская: Сказка — ложь, да в ней намек.
Дмитрий Волчек: Герой книги Иван Орав пытается не допустить воплощения подлого московского сговора и отправляется в Лондон просить о помощи Чемберлена.
Диктор: ''Перво-наперво корабль доставил меня в Англию. В лондонском порту меня встретил густой туман. Кругом никого не видно, идешь, будто в молочном супе. Более того – собственных ног не разглядеть. Я шел вслепую и громким голосом кричал: ''Я из Эстонии! Где тут Чемберлен?''
Никакого ответа. Правда, кругом слышались всякие голоса, но это были голоса таких же бедолаг, как и я. Кто жену потерял, кто – мужа. Многие искали короля. Временами слышно было, как заплутавшие в тумане бултыхались в Темзу. Все это настолько напугало меня, что я остановился, не решаясь и шагу ступить дальше.
Тут я услыхал, что мимо идут двое и один другого спрашивает:
– Скажите, а как вы догадались, что у негра три руки?
– Это же элементарно, Ватсон. Элементарно.
У меня сердце зашлось от радости.
– Господин Шерлок Холмс! – воскликнул я. – Здесь Орав! Я ищу Чемберлена!
– Чемберлена? – удивился Холмс. – Да вы что! Его уже сколько лет как никто не видал. Вышел он раз из спальни в кабинет за ручкой да заблудился в тумане. С тех пор и пропал.
– Но вы хотя бы искали его? – стал допытываться я. – У меня исключительно важное дело.
– Мы с Ватсоном уже третий год как направляемся к нему, да вот дом Чемберлена всё никак найти не можем, – сказал Холмс. – Не так ли, Ватсон?
Но Ватсона и след простыл. Туман поглотил его.
Я плюнул на все и ретировался. Эстония была брошена на произвол судьбы''.
Дмитрий Волчек: Не удается Ивану Ораву и встретиться в Америке с Рузвельтом. Микки-Маус, который приводит эстонского кузнеца в Белый дом, показывает ему не президента, а механическую куклу. Орав возвращается на родину, а там его ждет неизбежное:
Диктор: ''Только успели заключить договор, как в Эстонию валом повалили красноармейцы. Они шли через границу в таком количестве, что пограничные столбы покосились, а рыбу в Чудском озере так просто повытоптали. Мало того, и днем и ночью с русских самолетов сбрасывали парашютистов, они падали куда попало, нередко на хлебные поля, и барахтались там, превращая злаки в соломенную труху. Море выносило на берег русских, реки кишели советскими солдатами. Они забирались куда-то в камыши, чтобы в случае чего напасть на мирное население и учинить расправу.
Население Эстонии к чужой армии отнеслось очень плохо. Ясно было, что красноармейцам здесь делать нечего. Помню, мне довелось видеть, как маленький мальчик, сжав кулачки, наблюдал за входом русских. ''Еще настанет время, когда, поджав хвост, вы уберетесь восвояси!'', – бормотал он.
Этот мальчик был юный Арнольд Рюйтель''.
Дмитрий Волчек: В Эстонию прибывает Жданов, на перроне дает по морде носильщику, кусает проходящую мимо даму и стреляет из револьвера в ласточек, строящих гнездо. Начинается советская власть.
Диктор: ''Вместе с советской властью появились в Эстонии и стукачи. Сколько же их было! Тощих и высоченных, коротышек и толстяков. Они сновали всюду, заглядывали прохожим через плечо, наушничали. Самый большой стукач, какого мне довелось видеть, был метров в пятьдесят. Он обследовал мировое пространство и вечно писал доносы, что на Луне не почитают Сталина. Но попадались и крохотные стукачи, они таились в зубных щетках и заглядывали людям в рот. Иные маскировались в грудничков, пищали в колясочках, а стоило подойти, чтобы успокоить их, как они тотчас доставали из ползунков фотоаппарат и фиксировали тебя на микрофильме. Словом, в каждой щелке, в каждой трещинке кишели стукачи. Поднимешь крышку помойного ведра – сидит один, закроешь крышку – тут же лягушкой вскочит на нее другой. Мерзость да и только.
Но ничего не поделаешь, жить-то было надо. Однажды я прочел в газете, что начинается регистрация кандидатов в новую Государственную думу.
– Ну что же, выдвину свою кандидатуру, – сказал я громко. Тут же распахнулась дверца кухонного шкафа, и показался стукач. Кто знает, сколько времени просидел там этот красный хорёк!
– Ой, ой, ой, товарищ Орав, – медовым голосом заговорил стукач. – Желаете, значит, баллотироваться? Вот так номер!
– Номер не номер, – отрезал я. – Это мое дело. Скажите-ка лучше, чего вы в моем шкафчике торчите? Вы у меня разрешения спросили?
– Эх-хе-хе! – рассмеялся обормот. – Не спрашивал, товарищ Орав, их-хи-хи!
– Вы чего тут раскудахтались! – рявкнул я и грохнул кулаком по столу. – Какой я вам товарищ! Пошел вон!
Но стукач сделал мерзкое сиропное лицо и обвил своими ногами ножки стола – на случай, если я решу выставить его. Я обратил внимание на его конечности: какие-то странные, очень длинные и тоненькие, похожие на щупальца. Костей в них как бы и не было. И руки и ноги его обвивали мою мебель, оставляя на ней липкие следы. Я понял, что избавиться от этого паука будет не так легко.
– Что вам надо? – спросил я сердито. – Говорите, может, тогда мне удастся избавиться от вас.
– Хи-хи-с, товарищ Орав, – хихикнул стукач. – У меня к вам выгодное предложение! Переходите на нашу сторону! Мы вам фальшивый паспорт на имя Ермолаева выправим.
– Оставьте этот паспорт себе, – сказал я. – У меня есть удостоверение гражданина Эстонской Республики, мне документы Ермолаева не нужны.
– Разведчику необходим фальшивый паспорт, – стал объяснять стукач. – У Исаева, например, был паспорт на имя Штирлица.
– Я не разведчик, – возразил я. – Я с вами сотрудничать не стану. Я патриот Эстонии.
Стукач сделал скорбное лицо.
– Товарищ Орав, – прошептал он. – Вы такое говорите… Я боюсь за вас! Вас могут выслать в Сибирь!
– Пусть высылают, – сказал я. – Нечего меня пугать! Я тебя, тварь, не боюсь! – Сказал так, и тут же меня осенила хорошая мысль. Я схватил со стола пузырек со средством от насекомых и обрызгал негодяя.
Он вмиг протянул ноги. Я обошел всю квартиру, обрызгивая ядом все углы. Ну и развелось же у меня энкаведешников! Они все горохом посыпались на пол, закатив глаза. За платяным шкафом я обнаружил целое гнездо, они там в тепле стали размножаться, и малюсенькие энкаведешники, с розовыми еще хвостиками, ползали по обоям, как клопы. А сколько они нагадили! Я протер все свое жилье мокрой тряпкой, смел энкаведешников метелкой и выбросил в мусорный контейнер. В комнате сразу стало легче дышать.
– Хорошо, что луна на ущербе, – подумал я. – Хоть не так быстро расплодятся.
После этого вошло у меня в привычку каждый вечер осматривать квартиру и протирать всё средством от насекомых. Всякий раз я обнаруживал какого-нибудь энкаведешного стукача, который испуганно пялился на меня из какого-нибудь темного угла. Я поливал его из пузырька и ничего больше не боялся.
Тогда же я выдвинул свою кандидатуру, чтобы конкурировать с депутатами Союза Трудового Народа. В основном это были люди недалекие, выполнявшие лишь распоряжения коммунистов. Нередко их выбирали только за звучную фамилию. Помню одну столетнюю старушенцию, ее заставили баллотироваться, поскольку у нее была фамилия Пятиконечная. В моем округе баллотировался человек, который умел сопеть ''Интернационал''. Ну что ты тут скажешь!''
Дмитрий Волчек: Иван Орав попадает в ''лапы красных гиен''. Его отправляют в Сибирь, правда не в телячьем вагоне, как прочих ссыльных, а в кошачьем. По дороге поезд переворачивается, кошки разбегаются, Иван Орав оказывается в России и знакомится с мужиками. Они угощают его самогоном и ловят волшебную рыбу, которая превращает воду в озере в водку. Протрезвев, Иван Орав оказывается в Нарве. Сентябрь 1944 года, эстонцы бегут в Швецию, а патриот Орав решает примкнуть к лесным братьям. Кроме лесных, с оккупантами сражаются и другие братья:
Диктор: ''Были болотные братья, которые жили в болотах. Почвенные братья скрывались под землей, пряча от тиблов богатейшие полезные ископаемые Эстонии. Самые крутые были морские братья, они жили в воде. Они даже нас считали в некотором смысле сомнительными, поскольку утверждали, что не могут стоять на эстонской земле, покуда ее попирают чужеземные вояки. В знак протеста против коллективизации они наращивали себе чешую и учились метать икру. На мой взгляд, они несколько перебарщивали.
Всякие братья были еще. Каменные братья, их от ненависти к тиблам просто-таки расшибало о камни. Были вершинные братья, те обитали в кронах деревьев, и нам иногда доводилось слышать их веселые клики и воркование, когда они с национальным флагом носились над нашими головами и плясали наперегонки с ветром. И на Луне был кто-то, брат ли – не знаю, но что националист – это точно, потому что в Янов день он всегда разводил костер. Словом, всюду были наши.
Одни только людские поселения были во вражеских руках. Иногда мы устраивали туда военные вылазки, отлавливали парторгов и милиционеров. Большую помощь оказывали нам пацаны, согласно уговору, перед каждым домом тиблов или тех, кто лизал им жопу, они устанавливали по снежной бабе. Подонкам и невдомек было, каким манером мы всякий раз так точно определяли их логово. Мы совали их в проволочные корзинки и доставляли на определенную Тартуским мирным договором эстонско-российскую границу, где и отпускали на волю. Вы спросите – почему мы обходились с ними так мягко? Да просто не хотелось марать руки об такую шваль. Каменные братья – те были суровее: они всех попавшихся им красных совали башкой вперед в камни. Каменные братья не понимали шуток''.
Дмитрий Волчек: В день смерти Сталина Орав выходит из леса, на радостях женится и отправляется в Таллинн. Начинаются новые времена
Диктор: ''После Берии бразды правления Россией схватил Никита Хрущёв. Он был человек тихий, недалекий. Типичный крестьянин. Держал в Кремле свиней да коз, а в саду заместо цветов выращивал кукурузу. И жил тоже как в деревне, ходил босиком, сморкался в рукав и сильно выпивал. Государственные дела Хрущева мало интересовали, зато за скотиной он хорошо ходил. И из людей ему больше по душе были те, кто похож на какое-нибудь животное. Например, маршал Ворошилов сильно смахивал на корову. Хрущёв ему симпатизировал.
– Климент Ефремович такой прекрасный человек, – не уставал он повторять. – Просто телок! Надо ему непременно еще одну грамоту или орден дать.
Зато Маленков, который тоже смахивал на зверя, а именно – на крысу, впал при Хрущёве в немилость''.
Дмитрий Волчек: За Хрущевым следует Брежнев, затем дворовый пес Пантелей, потом к власти приходит кот Васька и наконец герой-Горбачев.
Диктор: ''Между нами, подвиги Горбачёва малость преувеличены, впрочем, мужик он был что надо. Силач. Помню, был в Московском зоопарке один злющий лев, никто с ним справиться не мог, потому как лев ведь в клетке сидел, так что никто к нему подобраться не мог. А Горбачёв разнес клетку в клочья, ворвался в нее и ударом кулака насмерть убил перепуганного льва. Затем он обрядился в шкуру льва и при каждом удобном случае носил ее. Люди дивились его мощи, да и меня беспокоила его недюжинная сила. Я провел консультации со штангистом Яаном Тальтсом на предмет того, как быть, если Горбачёв вдруг нападет на Эстонию и начнет здесь бесчинствовать? Тальтс успокоил меня, мол, хоть Горбачёв и силен, а он еще сильнее. Слова эти наполнили меня радостью.
По правде говоря, опасались мы напрасно. Горбачёв и не думал нападать на Эстонию. Он разъезжал по России и уничтожал живущих там монстров. В Марийской АССР жила, например, чудовищная гидра. Горбачёв отважно набросился на нее, разрезал на мелкие кусочки и сделал себе ожерелье''.
Дмитрий Волчек: В 1991 году Иван Орав отражает ''нашествие красных моллюсков''. Власть тиблов падает, и старый кузнец Иван Орав завершает свои мемуары. В июне 2009 года Страж Республики уходит в мир иной. Я спросил Андруса Кивиряхка, почему он решил похоронить своего героя.
Андрус Кивиряхк: Вечно никто не может жить. Ораву было уже сто лет, когда он умер, и это было бы уже гротескно, если бы он жил и дальше. Он умер, но все-таки пишет иногда, потому что и мертвые могут писать – из рая письма идут.
Дмитрий Волчек: И публикуются его письма из рая?
Андрус Кивиряхк: Да, но редко. Три-четыре раза в году он пишет что-нибудь.
Дмитрий Волчек: Вы довольны тем, что книга, наконец, переведена на русский язык?
Андрус Кивиряхк: Даже не знаю. Я думал, что не надо переводить, потому что человек, который читает эту книгу, должен очень хорошо знать эстонскую историю и вообще жизнь в Эстонии. Я думаю, что русские не поймут, где юмор. Если ты не знаешь, кто такой, например, Константин Пятс, тогда ты не понимаешь, в чем там шутка. Так что я сказал переводчику, что, может быть, не надо, русские не поймут. Я не знаю.
Я помню необычайный расцвет русскоязычных изданий и издательств в Балтийских республиках в конце 80- х годов. Тогда и в Москве цензура становилась не такой свирепой, но в Таллинне, Риге или Вильнюсе ее было еще меньше. И тогда журнал, который выходил в Риге – ''Родник'' – читали с таким же увлечением, как и московские, и петербургские журналы. И книги тоже у вас выходили замечательные. Если посмотреть на каталог вашего издательства с 90-го года, это сразу видно: вы начинали с Василия Гроссмана, Венедикта Ерофеева, Иосифа Бродского, то есть с первоклассных текстов, которые до той поры в Советском Союзе печатать было нельзя. Как вам помнится этот период?
Нэлли Мельц: В конце 80-х годов все разрушалось вместе с Советским Союзом. У издательства, в котором я возглавляла редакцию художественной литературы на русском языке, был большой задел. В конце 80-х годов мы издавали массовыми тиражами по распределению по всем республикам книги. Мы издали последнюю большую книгу Василия Гроссмана ''Жизнь и судьба'' огромным тиражом. Потом мы остались без работы, и наша русская редакция организовала свое маленькое издательство ''Aleksandra''. И то, что мы выпустили Василия Гроссмана ''Все течет'', это было в том же русле. И Иосиф Бродский был подготовлен уже у нас к печати, и трехтомное собрание избранных статей Юрия Михайловича Лотмана. Когда все расформировалось, мы остались не у дел, но все взяли с собой. И мы переключились на издание этих книг уже в своем маленьком издательстве. Хотя работать было трудно, мы не получили ни денег, ни каких-то фондов, и все приходилось делать самим. Но мы делали это с радостью, потому что надо было довести дело до конца. И потом там были такие имена, что было бы просто грешно отказаться.
Дмитрий Волчек: Издательство распалось на эстонскую и русскую часть?
Нэлли Мельц: У нас было большое издательство ''Ээсти раамат'' (''Эстонская книга''), где выпускали не только художественную литературу, но и литературу по культуре, спорту, политическую литературу. Часть издательства отделилась, и образовалось издательство ''ОЛИОН'', это эстонская аббревиатура ''Было и есть''. А издательству ''Ээсти раамат'' осталось только художественная литература. И отдельно мы – русская редакция, которая осталась сама по себе. До сих пор мы живем изданием книг на русском языке в Эстонии.
Дмитрий Волчек: Это был еще период расцвета, огромного интереса к книгам и литературе, а потом наступил резкий спад. Он и в России был, потому что тиражи после огромного взлета стали резко падать в 92-93-х годах, подписка на литературные журналы резко сократилась. А в Эстонии, наверное, в тысячу раз сложнее было, чем в Петербурге или в Москве. Как вообще удалось выжить?
Нэлли Мельц: Мы не могли конкурировать с большими московскими издательствами и вообще многотиражными изданиями, потому что у нас не было таких возможностей и не было возможностей распространять такие тиражи. Мы переключились на книги, которые могли быть изданы только в Эстонии. Ориентировались на эстонские архивы, переводы эстонской литературы, которые еще в советские времена вызывали очень большой интерес, потому что здесь было позволено чуть больше, цензура была слабее. И мы могли переводить эстонских авторов, которые были интересны во всех республиках, где читали на русском языке. И вот мы продолжили эту традицию, тем более что у нас сохранилась очень хорошая школа перевода. Переводчиков готовили в малом количестве, но поштучно. В Тартуском университете был семинар Валерия Ивановича Беззубова, оттуда вышли блестящие переводчики.
Дмитрий Волчек: Какой из изданных вами книг вы гордитесь больше всего?
Нэлли Мельц: Поначалу, конечно, Бродским, которого мы выпустили первыми в Советском Союзе. Сборник стихов, который он сам благословил, по его просьбе составлял Яков Гордин, и мы издали этот сборник огромным тиражом. И до сих пор этот сборник вспоминают, потому что он был первым, и еще важно, что там были ранние стихи, которые Иосиф Бродский не очень хотел включать и говорил: ''Зачем они? Они никому не интересны''. А нам они были интересны, потому что мы помнили их со студенческих времен, они трогали нашу душу и трогают до сих пор.
Дмитрий Волчек: Я знаю, что вы подготовили к печати очень интересную книгу — сборник ''Расскажи о своей жизни: жизнеописания эстоноземельцев''.
Нэлли Мельц: Да, это очень интересная книга. Вообще это задумка эстонского Литературного музея. Первый президент возрожденной Эстонской республики Леннарт Мери в самом начале обратился ко всем жителям Эстонии с просьбой записывать жизненные истории и присылать. На эстонском языке этих книг вышло уже четыре до того, как мы приступили к своей книге. И в нашей книге ''Расскажи о своей жизни'' – рассказы жителей Эстонии, которые были высланы в Россию, которые жили здесь и перенесли две оккупации (фронт прокатился туда и обратно). Мы собрали восемнадцать историй, четыре переведены с эстонского языка, а остальные написаны живыми свидетелями этих событий. Самая старшая из них – 1916 года рождения, она жила в Петербурге, она описала свою жизнь. Мы собрали истории представителей разных поколений, и получилась очень живая, замечательная книга, там много деталей, которые невозможно найти ни в документах, ни в художественной литературе. Я горжусь тем, что участвовала в издании этой книги.
Дмитрий Волчек: Я знаю, что вы участвовали и в составлении пятитомного эстонско-русского словаря. Это ведь тоже большое свершение.
Нэлли Мельц: Это очень большая работа. Издание готовилось очень долго. Сначала был выпущен русско-эстонский четырехтомный словарь. И потом в самые трудные, переломные годы Институт эстонского языка обратился к нашему издательству ''Aleksandra'', чтобы мы помогали им набирать русскую половину этого текста. И мы несколько лет работали вместе с ними. И потом случилось так, что им нужен был редактор русской половины этого словаря, и меня пригласили на эту работу. И 10 лет я работала в Институте эстонского языка, участвовала в редактировании этого издания. Мне повезло, потому что у меня были замечательные коллеги, выпускники Тартуского университета, которые составляли эстонскую половину словаря, который сейчас служит основанием для любых эстонско-русских словарей, и по которому можно составить любой словарь — эстонско-французский, эстонско-английский… То есть эстонская половина словаря составлялась как академический словарь. Мы сейчас ездили в Москву на книжную выставку, у нас была презентация этого словаря в Институте русского языка имени Пушкина. И основатель, разработчик словаря Анне Ромет выступала там с докладом, вызвала большой интерес специалистов – лингвистов и филологов. Эта презентация прошла 14 марта в Москве в День эстонского языка.
Дмитрий Волчек: Я говорил на днях с замечательной писательницей Леной Элтанг, которая живет в Вильнюсе. Ее роман, написанный на русском, сейчас перевели на литовский, и литовские критики стали писать, что перевод хороший, но все-таки лучше читать по-русски. Лена говорит, что это очень необычно, потому что русский язык в Литве с большим удовольствием забыли. А что в Эстонии сейчас, через 20 лет, у эстоноязычных читателей смягчилось отношение к русскому языку?
Нэлли Мельц: Я человек двуязычный и сама эстонка, но профессией, моей любовью в жизни стал русский язык, и я не вижу вокруг себя людей, которым бы русский язык мешал. Наоборот, я очень часто встречаюсь с коллегами, с людьми литературного круга, которым русский язык был интересен всегда, русская литература всегда, и переводы с русского и на русский интересуют по-прежнему читательскую аудиторию. Если взять отношение к русским школам сейчас, это какая-то на поверхности волна, которая все-таки не задевает саму основу общения двух культур.
Дмитрий Волчек: Давайте поговорим об Андрусе Кивиряхке, герое этой передачи, которого вы не только издаете, но и переводите. В последнем номере журнала ''Таллинн'' опубликован рассказ Кивиряхка в вашем переводе. Что вас привлекает в его прозе, почему вы решили его переводить и издавать?
Нэлли Мельц: Он – молодой писатель, 70-го года рождения, он начал писать очень молодым, начинал как газетный репортер, работал в газете, писал юморески еще в школе, и критик Борис Тух, который написал о нем замечательное эссе в книге ''Горячая десятка эстонских писателей'', перефразирует слова Чехова, что Кивиряхк сочинял все, кроме стихов и доносов. Он известен как новеллист уже с начала 90-х годов, и книга ''Новая эстонская новелла'' уже содержала одну из его новелл ''Художник Яагуп'' в переводе Елены Каллонен. И заявка на то, что из него получится настоящий хороший писатель, была представлена уже тогда. Потом он писал пьесы, эти пьесы замечательно переводил Борис Тух, потом он написал роман ''Гуменщик'', по-эстонски это ''Rehepapp'', но по-русски мы назвали ''Ноябрь'', потому что действие происходит в ноябре – ''Ноябрь, или Гуменщик''. Потом он написал книгу ''Былое как голубые горы''. Эта книга писалась как фельетоны или почти еженедельные очерки в газете, которые потом стали книгой. Эта книга на эстонском языке вышла уже двумя изданиями – в 2003, а потом в 2008 году. За переводы его произведений брались многие. Он пишет, как бы очень просто, но за этим стоит так много, это такая глубокая проза, она так много дает возможности переводчикам, поэтому за него брались многие. Сейчас готовится книга новелл в переводе Веры Прохоровой, она выйдет в ближайшее время. Переводила Елена Каллонен, переводил Борис Тух, и самые замечательные переводы его больших вещей сделала Татьяна Верхоустинская. Это самый интересный писатель последнего времени. Мы были в Москве, презентовали книгу ''Гуменщик'' в Библио-Глобусе. Кстати, он и детский очень интересный писатель. Книга про собачку Лотте, которая стала героиней детских игр, мультфильмов, перевела Марина Тервонен. Смотрите, как много у него переводчиков.
Дмитрий Волчек: Я прочитал сейчас несколько русскоязычных рецензий на его книги, и вижу, что некоторых читателей его сказки слегка шокируют. Например, знаменитая сказка про Какашку.
Нэлли Мельц: Книжка называется ''Весна и Какашка'', это одна из новелл, эту книжку можно читать и взрослым, и детям. Он же вообще шокирует, у него абсурдистское восприятие, юмор не социальный, а абсурдистский, чтобы немножко встряхнуть, оглянуться, посмотреть. И ''Весна и Какашка'' – это самое невинное, что может быть в детской литературе. Она ведь перекликается с самым знаменитым нашим эстонским классиком Оскаром Лутсом и его ''Весной''. Как недавно писала критик Мария Порядина, в Тарту эти книги стоят вместе – ''Весна'' Оскара Лутса и ''Весна и Какашка'' Кивиряхка. Но это самое невинное, что можно сделать. Такого рода произведения есть в шведской литературе, и там и спектакли ставят, что уже совсем выходит за рамки приличия.
Дмитрий Волчек: И в немецкой, и в чешской... Нэлли, вот вы говорили о трудностях с распространением, а потом сказали, что в Библио-Глобусе в Москве была презентация. Ну, конечно, наши слушатели хотят узнать, как купить книги Кивиряхка и вообще книги издательства ''Aleksandra'', как их достать в России?
Нэлли Мельц: Наши книги всегда есть на Таганке, в ''Доме русского зарубежья'', там очень хороший большой магазин. Наши возможности распространения книг в России затруднены границей и двойным налогообложением, и мы не имеем возможности распространять в московских магазинах самостоятельно, нам нужен какой-то представитель, резидент в России. Наше общение с московскими магазинами сопряжено с разного рода неудачами, когда магазины меняются, мутируют, как амебы делятся, объединяются, мы не можем найти потом ни заведующих, ни товароведов, нет ни книг, ни денег. Поэтому самое лучшее – смотреть наши сайты, заказывать и приходить к нам на выставки. Мы четыре раза в год бываем в России: на Нон-фикшн в декабре, на Международной книжной ярмарке в Москве в сентябре, на Книгах России в марте, и вот сейчас мы едем в Петербург на Международный книжный салон в конце апреля. Там наши книги можно всегда приобрести и всегда можно их заказать – тогда мы их привезем в Россию или можем выслать.
Дмитрий Волчек: Одним из первых читателей русского издания книги Андруса Кивиряхка ''Былое как голубые горы'' стал живущий в Таллинне писатель Андрей Иванов.
Андрей Иванов: Это очень веселая книга, и я подумал, что издательство ''Aleksandra'' взяло на себя большую ответственность, зная о том, как на нее могут отреагировать у нас. И я доволен тем, что они опубликовали ее. Хорошая книга всегда воспринимается как некое оскорбление людьми недалекими. Книга написана бойко, живо и весело, но это книга с наживкой, и вот наживка проглочена и реакция уже пошла. Люди воспринимают эту книгу не совсем так, как я бы хотел.
Дмитрий Волчек: Даже невинную сказку ''Какашка и весна'' воспринимают, судя по тому, что я видел в русскоязычном интернете, как надругательство над всеми святынями.
Андрей Иванов: Вот это и непонятно мне. С другой стороны, что поделать – так мы живем. Я думаю, что издательство ''Aleksandra'' сделало большой шаг для того, чтобы сместить эти негативные акценты, которые расползаются у нас, и, в конце концов, дать понять, что есть литература, а есть политически отравленная масса людей, которая к литературе не имеет отношения, не могут они что-либо говорить. Те, кто занимаются литературой, адекватно воспринимают эту книгу, хотя их и немного.
Дмитрий Волчек: Сейчас мы с Нэлли Мельц обсуждали тему о взаимопроникновении культур. Она оптимистично настроена, я со скепсисом, как сторонний наблюдатель. Что скажете вы, русский писатель, живущий в Эстонии? Эстонские писатели и русские писатели Эстонии живут в одном мире, или между ними существует железный занавес?
Андрей Иванов: В блогосфере действительно есть железный занавес, люди, которые подвисают на всяких порталах, живут за железным занавесом, а люди творческие совершенно спокойно общаются друг с другом и не испытывают напряжения. Я лично (и я знаю других пишущих по-русски авторов), не замечаю того, что они с каким-то напряжением общаются с эстонскими пишущими людьми, нет никаких границ.
Дмитрий Волчек: Язык – это граница. Ведь по-прежнему многие русские не хотят читать по-эстонски.
Андрей Иванов: Я отношусь именно к таким людям – читаю я на эстонском слабо, а говорю еще хуже. Поэтому я общаюсь на английском языке, у нас с английским языком среди эстонских писателей все в порядке. Поколение эстонских авторов постарше
переходит на русский со мной совершенно доброжелательно. Но я знаю пишущих по-русски писателей, которые очень хорошо говорят по-эстонски.
Дмитрий Волчек: Как вы видите своего читателя: ваш читатель живет за границей, в России, или все-таки в Эстонии?
Андрей Иванов: Он – в Эстонии и, по большей части, среди эстонцев. Перевели мой роман ''Горсть праха'' на эстонский, он был воспринят очень тепло, уже тираж раскуплен, и пишут очень много о нем. Моя переводчица читала статьи, которые были написаны в России, и она считает, что все-таки мой читатель здесь, в Эстонии, а не в России. Здесь мои книги читают с большим интересом даже на русском языке эстонские читатели.
Дмитрий Волчек: Вас это огорчает?
Андрей Иванов: Да нет, не огорчает. Я, скорее, понимаю, почему. Здесь проще понять то, о чем я пишу, чем в России. Я совершенно не огорчен этим. Главное, что читают, что книги выходят, и я этим очень доволен.
Диктор: Собачка присела на минутку посреди аллеи и побежала себе дальше, а на дорожке парка осталась Какашка.
– Ах, какая здесь красота! – восхитилась Какашка, оглядываясь по сторонам. – Какое голубое небо! Какие зелёные деревья! А какой тут простор!
– Эй, ты там! Не зевай! – чирикнул ей Воробей. – Отойди в сторонку, не то кто-нибудь ещё наступит на тебя!
И, правда, по дорожке уже приближались чьи-то ноги! Какашка кубарем перекатилась на травку.
– О, да здесь ещё лучше! – обрадовалась она. – Так мягко, так славно. Травинки щекочутся, и пчёлы гудят. Наберу-ка я опавших листьев и построю себе домик. Буду сидеть под окошком и любоваться на природу!
– Знаешь, Какашка, ты тут посреди газона дом не строй, – посоветовал Воробей. – Тут время от времени косилка проезжает. Тарахтит ужасно и крошит всё на своём пути. Опасный агрегат! Ты лучше вон там, под кустом сирени, устройся, косилка туда не добирается. Там хорошо спокойно жить.
– Спасибо тебе, мудрая птица! – поблагодарила Какашка и направилась под сень куста, набрала листьев и веточек и построила из них маленькую хижину. В ней было так уютно сидеть и дышать свежим воздухом.
Какашке было в парке страшно интересно. Дети носились с мячом, старушки кормили воробьёв и голубей, собаки, обнюхав дерево, задирали лапу. Так увлекательно было наблюдать за всем этим из окошка хижины. Единственное, что огорчало Какашку, так это то, что никто не заглядывает к ней в гости.
«Как замечательно было бы беседовать с друзьями и вместе смотреть в окно, – размышляла она. – Жалко, что я так одинока. Хоть бы этот Воробей изредка навещал меня. Это же никуда не годится – забывать друзей!»
Она безрадостно огляделась по сторонам и тут же увидела Воробья. Вместе со своей воробьихой он сидел на ветке куста и кормил своих писклявых воробышков. Какашка помахала старому приятелю, и Воробей приветливо кивнул ей, однако поближе не подлетел. Ему сейчас было не до какой-то собачьей Какашки. Вместо этого он приобнял свою жёнушку и упорхнул за кормом для детишек.
– Как было бы славно тоже обнять кого-нибудь, – вздохнула Какашка.
Постепенно подобралась осень, а затем и зима наступила. Какашкину хижину замело снегом. В ней было так тепло и уютно, что дрёма стала одолевать Какашку, и она много спала.
По весне Какашка оттаяла и принялась разминаться в лучах солнца. За зиму она совсем побелела, но настроение у неё по-прежнему было отличное. Воздух был такой свежий, повсюду проклёвывались первые цветочки. И – о чудо! Прямо возле её хижины выглянул из-под земли Одуванчик!
– Здравствуйте! – робко пролепетал он. – Можно, я расцвету здесь? Я вам не помешаю?
– Ничуть! – польщённо ответила Какашка. – Вы такой красавец!
– Ну что вы! – залился краской Одуванчик. – Я самый обыкновенный.
– Совсем нет! – воскликнула Какашка. – Вы уж поверьте мне, я тут целый год прожила, но такого пушистого жёлтого одуванчика ещё не видала! Знаете что – давайте поженимся!
Одуванчик снова зарделся, но согласился. Тут же сыграли свадьбу, и Какашка с Одуванчиком зажили вместе. Они очень любили друг друга и обнимались по несколько раз в день, куда чаще, чем воробьи.
Дмитрий Волчек: На русский язык сказки Андруса Кивиряхка, как и книгу ''Былое как голубые горы'', перевела Татьяна Верхоустинская:
Татьяна Верхоустинская: Славная книжка, но первая реакция критики и читателей: ''Возмутительно! Как это – детская книжка и про какашку?!'' Но вот, слава богу, Мария Порядина, московский критик, прекрасную написала рецензию, журнал ''Таллин'' опубликовал ее в прошлом году. Сколько я ни говорила с людьми, первая реакция — обложка, и ''это читать нельзя''. Давала своим коллегам, которые так же реагировали, а потом сказали: ''Спасибо, хорошая книжка!''
Андрус Кивиряхк: Это, по-моему, красивая маленькая сказка. Дети очень любят эту книгу, она очень популярна в Эстонии, почти все дети читали и очень рады. Да, были бабушки, которые сказали, что так нельзя, нехорошо писать такие сказки, где герой – Какашка. Но почему? Писать можно всё. Герой может быть зайчиком или медвежонком, но и Какашка тоже хочет быть в литературе.
