Ирина Лагунина: В эфире – продолжение исторического исследования Владимира Абаринова и Игоря Петрова «Русский коллаборационизм. Глава 14 – «Белоэмигранты». Часть вторая.
Владимир Абаринов: Мы прервали наш разговор на том, что вожди русской эмиграции в Германии и оккупированной Европе, – такие как великий князь Владимир Кириллович и глава Российского общевоинского союза генерал фон Лампе – выразив лояльность, и не просто лояльность, но и полную готовность принять участие в войне с Советским Союзом на стороне Рейха, питали надежды на возрождение монархической идеи, но эти надежды оказались тщетными. Надо сказать, что уже тогда, в самом начале войны, среди эмигрантов были люди, не только понимавшие это, но и не верившие в победу Германии. Одним из этих немногих людей был публицист, историк Иван Солоневич. Вот отрывок из его книги «Так что же было в Германии?»
"Германия 1938 года жила в атмосфере восторженного мифотворчества. Был миф о случайном проигрыше в Первой мировой войне. Был миф о низшей расе на Востоке и о вырождающейся демократии на Западе. Был миф о германских «организационных талантах», и был миф о бестолковости всего остального человечества. Все эти мифы были приятны. Несколько менее приятным оказалось пробуждение от мифов...
Поражение Германии я считал неизбежным при всяких мало-мальски мыслимых обстоятельствах. Могли быть, конечно, обстоятельства немыслимые: какая-нибудь атомная бомба, сфабрикованная каким-нибудь профессором Планком или кем-нибудь другим. Какой-нибудь радар, изобретенный не в Англии, а в Германии, какая-нибудь революция в США или контрреволюция в СССР. Все это могло бы изменить ход истории, может быть, даже и на несколько десятилетий. Но даже и все это не могло изменить исхода. А исход — поражение Германии — был неизбежен потому, что Германия проектировала такую «новую организацию Европы», может быть и всего мира, которая никого, кроме немцев, не устраивала".
Владимир Абаринов: Игорь, логика подсказывает, что нацисты не могли симпатизировать русской монархической идее.
Игорь Петров: Да, тут есть два момента, которые бы я хотел отметить. Первый момент – расовый, второй момент – политический. Оба я предпочту проиллюстрировать конкретными примерами. Начну с расового. Недавно мне в архиве попалось любопытное письмо, которое в октябре 1942 года высший руководитель СС и полиции в Сербии группенфюрер СС Майснер написал Гиммлеру. В нем Майснер обосновывает необходимость создания вспомогательной полиции русских эмигрантов в противовес имеющейся заводской охране, то есть будущему охранному корпусу, который мы уже упоминали. Эта заводская охрана, по мнению Майснера, "находится под влиянием руководства русской эмиграции. У нее чисто русское командование, приказы отдаются на русском языке, она подвергается политически прорусскому, особенно монархическому влиянию, которое невозможно отрицать. Она также является русской с расовой точки зрения, имея в своих рядах достаточное количество людей чисто азиатского типа". Кроме того, пишет Майснер, "ею руководит сомнительный с расовой точки зрения генерал Штейфон. Отбор же во вспомогательную полицию ведется по расовым критериям СС, возглавляет ее капитан фон Семенов, в котором течет немецкая кровь, он женат на немке, и двое его детей воспитываются на немецкий манер".
Тут я позволю заметить на полях, что хотя в эмиграции действительно было немало дворян, случаи, когда условный Вася Пупкин становился Базиль фон Пупкин и тем самым делался с немецкой точки зрения расово пригодным, тоже достаточно часто имели место.
И теперь о политическом моменте. Тоже немецкий документ от июля 42-го года Некий чиновник, судя по всему, он посылает доклад офицеру связи СС в Восточном министерстве Бранденбургу. К сожалению, подпись неразборчива. Судя по некоторым пассажам, автор доклада имеет о русской эмиграции крайне поверхностное впечатление, например, в том факте, что газета "Парижский вестник" печатается в старой орфографии, он видит какой-то важный месседж, чуть ли не фронду, так как буква "ять", с его точки зрения, была отменена сразу после революции. То есть о том, что эмигрантские газеты вовсю использовали старую орфографию, он, похоже, не знает.
Тем не менее он докладывает о том, что парижское управление по делам русской эмиграции есть гнездо анархистов, настроенных антинемецки и даже имеющих связи с Англией. К примеру, Юрий Жеребков, о лояльности и сговорчивости, абсолютно пронемецком настрое которого в один голос говорят все источники, который выступал в том же "Парижском вестнике" с заявлениями вроде "22 июня 1941 года сатанинский меч мирового иудомарксизма был отведен от Европы и ее культуры, и этот день нужно считать началом воскресения русского народа. Этого мы не имеем права забыть. Если бы 22 июня 1941 года германские войска по приказу своего вождя не перешли советскую границу, русский народ перестал бы существовать". Тем не менее, в докладе ему ставится в вину знакомство с балетмейстером Сержем Лифарем, известным своими антигерманскими взглядами, а так же то, что он, Жеребков, неоднократно проводил выходные в имении, принадлежащем внуку одного американского еврея.
В том же докладе цитируется генерал Краснов, который в "Парижском вестнике" выступил с программным заявлением такого рода: "Год тому назад 22 июня 1941 года вождь германского народа Адольф Гитлер объявил войну большевикам. Теперь русским дают возможность принять участие в этой войне, чтобы вместе с немцами бороться с большевизмом и победить мировое зло". Вот это "с немцами" как рефрен неоднократно дальше повторяется в его тексте. Но и в этих строках проницательный автор доклада видит непозволительную фронду и инакомыслие.
Вообще в устах автора характеристика "монархист" звучит почти столько же бранно, как и "коммунист". И
это не единичный документ, есть схожие, которые именуются "Деятельность русских монархистов", тоже датируются серединой 42-го года, где вначале цитируются антинемецкие пассажи русских эмигрантов из лондонских газет, а потом к ним элегантно пристегиваются генерал Бискупский, Жеребков и другие деятели русской эмиграции на том основании, что они тоже монархисты. Таким образом, ситуация с самого начала была асимметричной. Если многие эмигранты на правом краю политического спектра видели в нацистах союзников, с некоторыми оговорками единомышленников, то сами нацисты в эмигрантах-монархистах ни единомышленников, ни союзников не видели.
Владимир Абаринов: Чего же, собственно говоря, русские монархисты ждали от сотрудничества с нацистами и что получили в итоге?
Игорь Петров: Я просто позволю себе длинную цитату из уже упоминавшегося доклада Константина Миллера.
"Объявление войны против Советского Союза, именованное крестовым походом против большевизма, было с восторгом принято эмиграцией, они видели в нем первый шаг к спасению страны и будущее уничтожение базы коммунизма, то есть устранение опасности мировой коммунистической революции. Немногочисленные скептические голоса были неразличимы среди общего ликования. Но вскоре немецкая политика в России стала вызывать у эмиграции крайнюю озабоченность по следующим причинам. Первая: противоречия между заявленным в начале войны лозунгом крестового похода против большевизма и речами, статьями и выступлениями немецких государственных деятелей о необходимости колонизации и расчленения России. Второе: отсутствие декларации о военных целях операции в России. Третье: антирусская пропаганда и деятельность немецких ведомств, военный и политический чего казался эмиграции непонятен. Четвертое: не привлечение на немецкую сторону таких проверенных антибольшевиков и националистов, как русские эмигранты, несмотря на то, что в случае поражения Германии, эмигранты разделят всю горечь этого поражения. То есть судьба эмиграции намертво связана с судьбой Германии".
Действительно, интерес немецких ведомств к русским эмигрантам, если брать даже какие-то чисто утилитарные аспекты, например, разведывательный, был сравнительно невелик. Русские военные теоретики немцев тоже мало интересовали. В качестве контрпримера могу привести Александра Соболева, бывшего военно-морского атташе в Швеции, который перебежал на Запад в 1930 году. Его немцы использовали на полную катушку, он написал по их заданию в общей сумме, наверное, больше двух тысяч печатных страниц самых разных разработок про дело Тухачевского, про дух советского солдата, про советскую экономику и политику. При этом понятно, что обо всем об этом он как человек, 10-12 лет назад покинувший Советский Союз, имел большей частью лишь теоретическое представление. Тем не менее, этот специалист немцам пригодился, монархические знатоки – нет.
Наконец, документальное свидетельство. Генерал Лампе, глава германского отдела Русского общевоинского союза, самой крупной паравоенной эмигрантской организации, напрямую обратился к немецким властям с предложением о сотрудничестве еще в мае 1941 года. Затем, привожу цитату: "Я повторил мое обращение к генерал-фельдмаршалу фон Браухич 5 июля, передал кроме того обращение по тому же вопросу на имя вождя Германии Адольфа Гитлера. В этом последнем моем обращении я уже имел возможность дополнительно упомянуть о том, что к моему заявлению решили примкнуть также руководители русских военных организаций, оставшихся от русской армии генерала Врангеля в Болгарии и бывшей Югославии. Сегодня в ответ на два мои письма генерал-фельдмаршалу фон Браухичу мною получено сообщение, что в настоящее время чины объединения не могут быть применены в германской армии". Это письмо от 17 августа 1941 года. И дальше он говорит, что "на этом основании чины объединения не связаны более в своих решениях, поэтому он предоставляет каждому из них право в дальнейшем осуществлять свое стремление послужить для освобождения родины путем использования предоставляющихся для сего возможностей в индивидуальном порядке".
Таким образом, если не считать упомянутого охранного корпуса в Югославии, эмигрантам оставались лишь обходные пути. Кто-то попадал в Россию в составе испанской "голубой дивизии", даже итальянских или валлонских частей, через управление генерала Бискупского было передано около тысячи переводчиков, были вакансии в организации Тодт или так называемом легионе Шпера, который ей наследовал. Существовал чисто военный набор, но его масштабы были невелики. Через то же парижское управление русской эмиграции в 42-м году на Восточный фронт было отправлено несколько групп офицеров, но каждая лишь в количестве нескольких десятков человек. И наконец, некоторые перебирались во Франции и Германии в генерал-губернаторство, и когда на оккупированной немцами территории началась партизанская война, они вербовались в создаваемые там антипартизанские соединения.
Владимир Абаринов: Мы прервали наш разговор на том, что вожди русской эмиграции в Германии и оккупированной Европе, – такие как великий князь Владимир Кириллович и глава Российского общевоинского союза генерал фон Лампе – выразив лояльность, и не просто лояльность, но и полную готовность принять участие в войне с Советским Союзом на стороне Рейха, питали надежды на возрождение монархической идеи, но эти надежды оказались тщетными. Надо сказать, что уже тогда, в самом начале войны, среди эмигрантов были люди, не только понимавшие это, но и не верившие в победу Германии. Одним из этих немногих людей был публицист, историк Иван Солоневич. Вот отрывок из его книги «Так что же было в Германии?»
"Германия 1938 года жила в атмосфере восторженного мифотворчества. Был миф о случайном проигрыше в Первой мировой войне. Был миф о низшей расе на Востоке и о вырождающейся демократии на Западе. Был миф о германских «организационных талантах», и был миф о бестолковости всего остального человечества. Все эти мифы были приятны. Несколько менее приятным оказалось пробуждение от мифов...
Поражение Германии я считал неизбежным при всяких мало-мальски мыслимых обстоятельствах. Могли быть, конечно, обстоятельства немыслимые: какая-нибудь атомная бомба, сфабрикованная каким-нибудь профессором Планком или кем-нибудь другим. Какой-нибудь радар, изобретенный не в Англии, а в Германии, какая-нибудь революция в США или контрреволюция в СССР. Все это могло бы изменить ход истории, может быть, даже и на несколько десятилетий. Но даже и все это не могло изменить исхода. А исход — поражение Германии — был неизбежен потому, что Германия проектировала такую «новую организацию Европы», может быть и всего мира, которая никого, кроме немцев, не устраивала".
Владимир Абаринов: Игорь, логика подсказывает, что нацисты не могли симпатизировать русской монархической идее.
Игорь Петров: Да, тут есть два момента, которые бы я хотел отметить. Первый момент – расовый, второй момент – политический. Оба я предпочту проиллюстрировать конкретными примерами. Начну с расового. Недавно мне в архиве попалось любопытное письмо, которое в октябре 1942 года высший руководитель СС и полиции в Сербии группенфюрер СС Майснер написал Гиммлеру. В нем Майснер обосновывает необходимость создания вспомогательной полиции русских эмигрантов в противовес имеющейся заводской охране, то есть будущему охранному корпусу, который мы уже упоминали. Эта заводская охрана, по мнению Майснера, "находится под влиянием руководства русской эмиграции. У нее чисто русское командование, приказы отдаются на русском языке, она подвергается политически прорусскому, особенно монархическому влиянию, которое невозможно отрицать. Она также является русской с расовой точки зрения, имея в своих рядах достаточное количество людей чисто азиатского типа". Кроме того, пишет Майснер, "ею руководит сомнительный с расовой точки зрения генерал Штейфон. Отбор же во вспомогательную полицию ведется по расовым критериям СС, возглавляет ее капитан фон Семенов, в котором течет немецкая кровь, он женат на немке, и двое его детей воспитываются на немецкий манер".
Тут я позволю заметить на полях, что хотя в эмиграции действительно было немало дворян, случаи, когда условный Вася Пупкин становился Базиль фон Пупкин и тем самым делался с немецкой точки зрения расово пригодным, тоже достаточно часто имели место.
И теперь о политическом моменте. Тоже немецкий документ от июля 42-го года Некий чиновник, судя по всему, он посылает доклад офицеру связи СС в Восточном министерстве Бранденбургу. К сожалению, подпись неразборчива. Судя по некоторым пассажам, автор доклада имеет о русской эмиграции крайне поверхностное впечатление, например, в том факте, что газета "Парижский вестник" печатается в старой орфографии, он видит какой-то важный месседж, чуть ли не фронду, так как буква "ять", с его точки зрения, была отменена сразу после революции. То есть о том, что эмигрантские газеты вовсю использовали старую орфографию, он, похоже, не знает.
Тем не менее он докладывает о том, что парижское управление по делам русской эмиграции есть гнездо анархистов, настроенных антинемецки и даже имеющих связи с Англией. К примеру, Юрий Жеребков, о лояльности и сговорчивости, абсолютно пронемецком настрое которого в один голос говорят все источники, который выступал в том же "Парижском вестнике" с заявлениями вроде "22 июня 1941 года сатанинский меч мирового иудомарксизма был отведен от Европы и ее культуры, и этот день нужно считать началом воскресения русского народа. Этого мы не имеем права забыть. Если бы 22 июня 1941 года германские войска по приказу своего вождя не перешли советскую границу, русский народ перестал бы существовать". Тем не менее, в докладе ему ставится в вину знакомство с балетмейстером Сержем Лифарем, известным своими антигерманскими взглядами, а так же то, что он, Жеребков, неоднократно проводил выходные в имении, принадлежащем внуку одного американского еврея.
В том же докладе цитируется генерал Краснов, который в "Парижском вестнике" выступил с программным заявлением такого рода: "Год тому назад 22 июня 1941 года вождь германского народа Адольф Гитлер объявил войну большевикам. Теперь русским дают возможность принять участие в этой войне, чтобы вместе с немцами бороться с большевизмом и победить мировое зло". Вот это "с немцами" как рефрен неоднократно дальше повторяется в его тексте. Но и в этих строках проницательный автор доклада видит непозволительную фронду и инакомыслие.
Вообще в устах автора характеристика "монархист" звучит почти столько же бранно, как и "коммунист". И
это не единичный документ, есть схожие, которые именуются "Деятельность русских монархистов", тоже датируются серединой 42-го года, где вначале цитируются антинемецкие пассажи русских эмигрантов из лондонских газет, а потом к ним элегантно пристегиваются генерал Бискупский, Жеребков и другие деятели русской эмиграции на том основании, что они тоже монархисты. Таким образом, ситуация с самого начала была асимметричной. Если многие эмигранты на правом краю политического спектра видели в нацистах союзников, с некоторыми оговорками единомышленников, то сами нацисты в эмигрантах-монархистах ни единомышленников, ни союзников не видели.
Владимир Абаринов: Чего же, собственно говоря, русские монархисты ждали от сотрудничества с нацистами и что получили в итоге?
Игорь Петров: Я просто позволю себе длинную цитату из уже упоминавшегося доклада Константина Миллера.
"Объявление войны против Советского Союза, именованное крестовым походом против большевизма, было с восторгом принято эмиграцией, они видели в нем первый шаг к спасению страны и будущее уничтожение базы коммунизма, то есть устранение опасности мировой коммунистической революции. Немногочисленные скептические голоса были неразличимы среди общего ликования. Но вскоре немецкая политика в России стала вызывать у эмиграции крайнюю озабоченность по следующим причинам. Первая: противоречия между заявленным в начале войны лозунгом крестового похода против большевизма и речами, статьями и выступлениями немецких государственных деятелей о необходимости колонизации и расчленения России. Второе: отсутствие декларации о военных целях операции в России. Третье: антирусская пропаганда и деятельность немецких ведомств, военный и политический чего казался эмиграции непонятен. Четвертое: не привлечение на немецкую сторону таких проверенных антибольшевиков и националистов, как русские эмигранты, несмотря на то, что в случае поражения Германии, эмигранты разделят всю горечь этого поражения. То есть судьба эмиграции намертво связана с судьбой Германии".
Действительно, интерес немецких ведомств к русским эмигрантам, если брать даже какие-то чисто утилитарные аспекты, например, разведывательный, был сравнительно невелик. Русские военные теоретики немцев тоже мало интересовали. В качестве контрпримера могу привести Александра Соболева, бывшего военно-морского атташе в Швеции, который перебежал на Запад в 1930 году. Его немцы использовали на полную катушку, он написал по их заданию в общей сумме, наверное, больше двух тысяч печатных страниц самых разных разработок про дело Тухачевского, про дух советского солдата, про советскую экономику и политику. При этом понятно, что обо всем об этом он как человек, 10-12 лет назад покинувший Советский Союз, имел большей частью лишь теоретическое представление. Тем не менее, этот специалист немцам пригодился, монархические знатоки – нет.
Наконец, документальное свидетельство. Генерал Лампе, глава германского отдела Русского общевоинского союза, самой крупной паравоенной эмигрантской организации, напрямую обратился к немецким властям с предложением о сотрудничестве еще в мае 1941 года. Затем, привожу цитату: "Я повторил мое обращение к генерал-фельдмаршалу фон Браухич 5 июля, передал кроме того обращение по тому же вопросу на имя вождя Германии Адольфа Гитлера. В этом последнем моем обращении я уже имел возможность дополнительно упомянуть о том, что к моему заявлению решили примкнуть также руководители русских военных организаций, оставшихся от русской армии генерала Врангеля в Болгарии и бывшей Югославии. Сегодня в ответ на два мои письма генерал-фельдмаршалу фон Браухичу мною получено сообщение, что в настоящее время чины объединения не могут быть применены в германской армии". Это письмо от 17 августа 1941 года. И дальше он говорит, что "на этом основании чины объединения не связаны более в своих решениях, поэтому он предоставляет каждому из них право в дальнейшем осуществлять свое стремление послужить для освобождения родины путем использования предоставляющихся для сего возможностей в индивидуальном порядке".
Таким образом, если не считать упомянутого охранного корпуса в Югославии, эмигрантам оставались лишь обходные пути. Кто-то попадал в Россию в составе испанской "голубой дивизии", даже итальянских или валлонских частей, через управление генерала Бискупского было передано около тысячи переводчиков, были вакансии в организации Тодт или так называемом легионе Шпера, который ей наследовал. Существовал чисто военный набор, но его масштабы были невелики. Через то же парижское управление русской эмиграции в 42-м году на Восточный фронт было отправлено несколько групп офицеров, но каждая лишь в количестве нескольких десятков человек. И наконец, некоторые перебирались во Франции и Германии в генерал-губернаторство, и когда на оккупированной немцами территории началась партизанская война, они вербовались в создаваемые там антипартизанские соединения.
