Социологи из группы «НИИ митингов» 6 мая во время Марша Миллионов записали около 50 интервью, в последующие дни во время протестных гуляний они тоже опрашивали людей в разных точках российской столицы. Все это позволяет сделать некоторые выводы о настроениях протестующих. Говорит научный координатор группы Александр Бикбов.
- Специфика ситуации состояла в том, что 7-10 числа на одних и тех же городских пятачках смешивались самые разные люди, формально принадлежащие к противостоящим лагерям, прежде разделенные, например, по Болотной и Поклонной. Так, в Новопушкинском сквере или у памятника Пушкину можно было видеть на расстоянии трех метров группы людей с белыми лентами и группы из движений "Местные" или "Наши".
- Как вы думаете, о чем это говорит?
- Сам протест или общественное движение принимает другую форму, соответственно, меняется тактика взаимодействия и противостояния. Если раньше городское пространство использовалось исключительно как место сбора, то после 6 мая, после введения в действие машины насилия, сам протест немного сместился и принял, если угодно, более европейскую форму, а именно форму борьбы за городское пространство.
- Если говорить о шествии 6 мая, как изменился состав участников по сравнению с прошлыми митингами и шествиями?
- Крайне симптоматично, что в число интервьюируемых 6 мая попадали те, кто пришел на митинги в первый раз или пришел после большого перерыва, например, вышел 10 декабря на Болотную, а потом перестал ходить и решил прийти именно 6 мая. Объяснений здесь два. Первое в том, что 6 мая многие восприняли, как исторический момент, и инаугурация здесь была очень логичным поводом. То есть это некая точка отсчета в новом-старом политическом режиме. Второй важный момент заключался в том, что за декабрь-март митинги окончательно приобрели образ своего рода мирных праздников. Были люди, в том числе из тех, кто присоединился в первый раз, которые, ориентируясь на этот образ, в теплое время года, под солнцем, с большим количеством веселых людей хотели пройтись по центральным улицам города.
- Как повлиял разгон митинга на Болотной на настроения участников протестного движения?
- С моей точки зрения, достаточно серьезно. Это было очевидно и в тот момент, когда происходил сам разгон. По крайней мере, при сходе с моста и на Кадашевской набережной, было видно, что люди, которых никоим образом прежде нельзя было заподозрить в готовности и способности противостоять физически ОМОНу, буквально бросались на омоновцев. В те моменты, например, когда происходило задержание и избиение совсем молодых, вероятно, студентов младших курсов или школьников, было несколько случаев, когда хорошо одетые женщины бросались на ОМОН, и их буквально держали за руки. Кроме того, было достаточно важное изменение настроя после, когда люди отошли от первого шока. На митингах начала марта мы задавали вопрос: «Готовы ли вы к более радикальным действиям, в частности, в участии в несанкционированных акциях, в противостоянии с полицией?» И те, кто откликались, скорее, положительно на такую возможность, были в основном мужчины. То, что произошло после 6 мая, это довольно показательная тенденция. Все чаще и чае можно услышать согласие участвовать в таких несанкционированных или радикальных формах протеста со стороны женщин.
- То есть это говорит, как я понимаю, о радикализации протестного движения?
- Да. Кроме того, это достаточно важный момент, который связан с изменением коллективной чувствительности. Если раньше противостояние с полицией, с ОМОНом воспринималось, скорее, как дело мужской доблести, то сегодня, после 6 мая, ОМОН перестал восприниматься как состязательная сторона, то есть как некоторая группа мужчин, которым должны противостоять другие мужчины. ОМОН и в целом силовые структуры, противодействующие демонстрации, стали восприниматься как некоторая угроза всему тому хорошему, коллективно выраженному, коллективно приобретенному, что произошло за эти месяцы. И респонденты воспринимали агрессию ОМОНа, как дело, за которое полную ответственность несет президент.
По наблюдениям социолога Александра Бикбова, 6-го мая многие участники Марша миллионов пережили глубокий шок: слишком уж разителен был контраст между мирным, праздничным характером шествия и жестоким ответом властей.
- Специфика ситуации состояла в том, что 7-10 числа на одних и тех же городских пятачках смешивались самые разные люди, формально принадлежащие к противостоящим лагерям, прежде разделенные, например, по Болотной и Поклонной. Так, в Новопушкинском сквере или у памятника Пушкину можно было видеть на расстоянии трех метров группы людей с белыми лентами и группы из движений "Местные" или "Наши".
- Как вы думаете, о чем это говорит?
- Сам протест или общественное движение принимает другую форму, соответственно, меняется тактика взаимодействия и противостояния. Если раньше городское пространство использовалось исключительно как место сбора, то после 6 мая, после введения в действие машины насилия, сам протест немного сместился и принял, если угодно, более европейскую форму, а именно форму борьбы за городское пространство.
- Если говорить о шествии 6 мая, как изменился состав участников по сравнению с прошлыми митингами и шествиями?
- Крайне симптоматично, что в число интервьюируемых 6 мая попадали те, кто пришел на митинги в первый раз или пришел после большого перерыва, например, вышел 10 декабря на Болотную, а потом перестал ходить и решил прийти именно 6 мая. Объяснений здесь два. Первое в том, что 6 мая многие восприняли, как исторический момент, и инаугурация здесь была очень логичным поводом. То есть это некая точка отсчета в новом-старом политическом режиме. Второй важный момент заключался в том, что за декабрь-март митинги окончательно приобрели образ своего рода мирных праздников. Были люди, в том числе из тех, кто присоединился в первый раз, которые, ориентируясь на этот образ, в теплое время года, под солнцем, с большим количеством веселых людей хотели пройтись по центральным улицам города.
- Как повлиял разгон митинга на Болотной на настроения участников протестного движения?
- С моей точки зрения, достаточно серьезно. Это было очевидно и в тот момент, когда происходил сам разгон. По крайней мере, при сходе с моста и на Кадашевской набережной, было видно, что люди, которых никоим образом прежде нельзя было заподозрить в готовности и способности противостоять физически ОМОНу, буквально бросались на омоновцев. В те моменты, например, когда происходило задержание и избиение совсем молодых, вероятно, студентов младших курсов или школьников, было несколько случаев, когда хорошо одетые женщины бросались на ОМОН, и их буквально держали за руки. Кроме того, было достаточно важное изменение настроя после, когда люди отошли от первого шока. На митингах начала марта мы задавали вопрос: «Готовы ли вы к более радикальным действиям, в частности, в участии в несанкционированных акциях, в противостоянии с полицией?» И те, кто откликались, скорее, положительно на такую возможность, были в основном мужчины. То, что произошло после 6 мая, это довольно показательная тенденция. Все чаще и чае можно услышать согласие участвовать в таких несанкционированных или радикальных формах протеста со стороны женщин.
- То есть это говорит, как я понимаю, о радикализации протестного движения?
- Да. Кроме того, это достаточно важный момент, который связан с изменением коллективной чувствительности. Если раньше противостояние с полицией, с ОМОНом воспринималось, скорее, как дело мужской доблести, то сегодня, после 6 мая, ОМОН перестал восприниматься как состязательная сторона, то есть как некоторая группа мужчин, которым должны противостоять другие мужчины. ОМОН и в целом силовые структуры, противодействующие демонстрации, стали восприниматься как некоторая угроза всему тому хорошему, коллективно выраженному, коллективно приобретенному, что произошло за эти месяцы. И респонденты воспринимали агрессию ОМОНа, как дело, за которое полную ответственность несет президент.
По наблюдениям социолога Александра Бикбова, 6-го мая многие участники Марша миллионов пережили глубокий шок: слишком уж разителен был контраст между мирным, праздничным характером шествия и жестоким ответом властей.
