Ирина Лагунина: По данным полиции, на «Марш миллионов» в Москве вышли около 20 тысяч человек, сами оппозиционеры говорят, что их около 50 тысяч. На этот раз в ходе акции был принят документ – «Манифест свободной России». Его основные положения - требование пересмотра Конституции, внеочередные парламентские выборы, пересмотр итогов выборов президента. Протестные акции возвращают гражданам России чувство собственного достоинства, считает культуролог, профессор Нью-Йоркского университета Михаил Ямпольский. С ним беседует Владимир Абаринов.
Владимир Абаринов: В одной из ваших статей вы пишете, что вы разлюбили Москву. Со мной произошло то же самое: в какой-то момент я понял, что мой родной город больше мне не принадлежит, им завладели чужие люди, и мне там места больше нет. Вы называете Москву «мировой столицей жлобства» и связываете эту характеристику с понятием ресентимента. Мне кажется, именно с вашей легкой руки это слово пошло гулять по блогам и форумам интернета. Я хотел бы, чтобы вы объяснили сейчас его значение.
Михаил Ямпольский: Ресентимент – это чувство, которое возникает у людей, не обладающих способностью изменить ситуацию. Это чувство подавленной неприязни, прежде всего зависти и связанное с невозможностью отомстить. Вообще это подавленный аффект, который выражается в негативном отношении к окружающему. Я думаю, что когда я для себя оцениваю ситуацию в Москве, Москва стала чрезвычайно негативным городом. Мы знаем очень хорошо, я думаю, что вы с этим сталкивались тоже - всех подозревают. Недавно были исследования Михаила Дмитриева, который показывает, что уровень доверия к людям в обществе очень низкий. Все кажутся какими-то мерзавцами. Я неоднократно слышал оценки иностранцев: хотя они делают вид, что вроде честные, на самом деле они такие же мерзавцы, а мы хотя бы более откровенные. И вообще такая этика Собакевича: есть один порядочный человек – прокурор, да и тот мерзавец. Вот это чувство такого всеобщего негативизма, оно очень сильное.
Макс Шелер, феноменолог немецкий, называл ресентимент чувством, которое является самоотравлением человека. И одна из таких интересных черт недавних событий, когда первый раз люди пошли на Болотную, было в том, что они неоднократно отмечали: надо же, какие есть симпатичные люди вокруг. Мы впервые увидели, что есть очень много милых, симпатичных людей. Это какое-то вроде бы открытие чего-то, что кажется совершенно естественным, что вокруг много симпатичных людей, говорит о том, какой бездны негативизма и агрессивности достигло общество.
Термин "ресентимент" ввел Ницше, но в действительности, я думаю, что как раз не ницшевская ситуация характерна для России, а скорее то, что описывал Гегель. У Гегеля в "Феноменологии духа" есть знаменитый фрагмент, где он описывает диалектику отношения между рабом и хозяином. Он задает вопрос: почему, собственно, хозяин никогда не может убить раба, он должен его угнетать, но поддерживать его жизнь? Потому что он нуждается в его признании. Раб необходим хозяину, чтобы чувствовать себя хозяином. Раб – это часть рабской психологии - начинает презирать и ненавидеть хозяина, но признает его в положении хозяина. И потом вот эти отрицательные чувства у Гегеля приводят к диалектическому переворачиванию ситуации. Раб у Гегеля работает, труд позволяет ему стать хозяином над природой, постепенно его ситуация меняется, он сам начинать занимать положение хозяина. Когда он становится хозяином, ситуация снова воспроизводится.
Я думаю, что весь марксизм вышел из этой истории о рабе и хозяине, идея о том, что когда-то рабы сами станут хозяевами. Знаменитый есть афоризм у Ежи Леца: "Мечта рабов: рынок, где можно покупать хозяев". Вот эта ситуация не может измениться, всегда хозяин должен находиться в отношении к рабу, и раб по отношению к хозяину. Я считаю, что это очень опасная диалектика, которая должна быть абсолютно разрушена. Это то, что пытался сделать Ницше, за что я его люблю - выйти из этой бесконечной диалектики хозяйско-холуйских отношений.
И если представить себе, кто, собственно, является объектом этого ресентимента? Люди, обладающие огромной властью в России, они сами негативны очень, потому что они сами находятся в той же диалектике хозяина и раба. Вот, например, реакция Путина после выборов. Это не реакция человека, уверенного в том, что его поддерживают, в том, что он обладает легитимностью. У него все время чувство, что те рабы, которые раньше определяли его легитимность, сегодня недостаточно его признают. Эта логика признания создает вот это бесконечное поле абсолютного негативизма, которое просто разъедает, как Шелер говорил, отравляет общество очень глубоко.
Владимир Абаринов: А кто такой Михаил Дмитриев и что это за исследование?
Михаил Ямпольский: Михаил Дмитриев – это президент Центра стратегических разработок, который недавно представил свой доклад о политической ситуации в России, где он говорил о том, что нет доверия никому, никаким политикам, никаким партиям, все абсолютно являются объектом, вообще говоря, массового ресентимента. Он считал, что это осложняет всякую политическую жизнь в России, что ты доверяешь только непосредственным членам своей семьи или ближайшим знакомым, но как только это не так, сразу же очень сильное недоверие. Оно для меня, например, проявляется в России, в том, что, что бы человек ни сделал, всегда говорят – это пиар. Люди не в состоянии поверить в добрую волю человека и в его желание действительно защитить свое достоинство или нравственные ценности и так далее. На этой основе, по мнению социологов этого Центра стратегических разработок, чрезвычайно сложно строить гражданское общество и политическую активность.
Владимир Абаринов: Тут можно еще вспомнить классическое фрейдистское замещение или, может быть, лучше сказать «вымещение». Начальник вымещает злобу на подчиненном, подчиненный – на жене и детях, ребенок – на кошке, пролетарий – на интеллигенте в очках и шляпе, неприкаянный подросток – на бесправном гастарбайтере. Люди обвиняют в своем положении не того, кто в нем действительно виновен, а того, кто уязвим и не может ответить тем же. Получается, что уралвагонзавод на самом деле ненавидит не столичных бездельников с белыми лентами, а кого-то совсем другого.
Михаил Ямпольский: Во-первых, говоря о Фрейде. Фрейд действительно взял, как мы понимаем, эту идею у Ницше. Он считал действительно, особенно поздний Фрейд, что есть это чувство неприязни, которое порождает чувство вины, которое порождает невроз. В России Фрейд не очень, может быть, применим, потому что там ресентимент чувство вины не производит, нравственные элементы, которые порождают эту вину, в значительной степени отсутствуют. Да, я думаю, что общество в принципе сегодня находится в состоянии взаимного негативизма, что нет таких групп, которые бы доверяли другим группам, что есть все время ощущение внутренних врагов, которые абсолютно пронизывают разные слои общества. Это очень опасное явление.
Ницше считал, что выход из этой ситуации – это движение вне диалектики, это абсолютное движение к чему-то позитивному. Он когда пишет о ресентименте, то подменяет парочку хозяин – раб на другую, он считает, что носителем ресентимента в современном обществе классическом является еврей, а носителем позитивного начала является аристократ. Конечно, фигуры и еврея, и аристократа здесь взяты как метафоры. Почему еврей, а не раб? Потому что еврей бесправен, его все время угнетают, это понятно. Но еще и потому, что еврей диалектически не может превратиться в нееврея. Что бы он ни делал, как бы он ни старался, он не может стать русским, немцем, кем угодно. Это ситуация, которая диалектически блокирована. То же самое происходит и с аристократом. Аристократ в принципе не нуждается в признании. Хозяин нуждается в рабе, чтобы быть хозяином, но если ты аристократ по крови своей, тебе не нужен какой-то холоп, который будет признавать тебя герцогом, у тебя есть абсолютно позитивная уверенность в том, кто ты есть и в тебе нет этой неуверенности, которая требует бесконечной диалектики признания. Аристократ для него, и в этом заключается воля к власти, потом отчасти супермен, которого он изобретает - это часть абсолютной позитивности, которая не находится в отношении ресентимента, необходимости что-то доказывать, не требует ни от кого никаких признаний. Это человек, который есть то, что он есть - это носитель чистой позитивности. Человек, который в состоянии прервать эту диалектику неприязни, превращения раба в хозяина и так далее.
Я думаю, что в России этой абсолютной позитивности, которая связана просто с чувством собственного достоинства, чувством того, что ты есть то, что ты есть, и ты не нуждаешься, чтобы тебя похвалил начальник или признал какой-то твой коллега и так далее. Вот это чувство собственного достоинства, о котором любят сейчас люди говорить – это и есть возрождение вот этой позитивности. Как только возникает чувство независимости, чувство признания себя равным другим, а не рабом и не хозяином, сейчас же наступает позитивность, ты перестаешь не любить других, не любить иностранцев, не любить каких-то инородцев и прочее.
Владимир Абаринов: Особый случай ресентимента в России – это ксенофобия, нелюбовь к чужестранцу, немцу, нехристю. Это ведь тоже от внутренней неуверенности в себе. Отсюда - идея внешней угрозы, враждебного окружения, конспирологические теории мировой закулисы – все это издавна было в России орудием государственной пропаганды, но, видимо, идея эта отвечает и внутренней потребности тех, на кого направлена эта пропаганда.
Михаил Ямпольский: Общество, которое разъедается взаимным негативизмом и подозрительностью, оно использует чужого для сплочения. Враг – это единственное, что позволяет, чтобы как-то сложиться и получить элемент солидарности. Но есть разные инородцы. Есть инородцы внутренние – евреи, кавказцы, на которых вымещаются элементы ресентимента и которые позволяют ощутить себя хозяевами, ощутить себя силой. А есть и другой тип иностранцев – это, конечно, прежде всего американцы, отчасти европейцы, которые, наоборот, создают какие-то комплексы.
Я думаю, что иностранцы прежде всего – это люди, выведенные из диалектики, из всей системы признания. Если посмотреть на разные нации, то мы увидим, что одни нации существуют в бесконечном поиске признания, а другие нации абсолютно живут как вот эти позитивные аристократы. Вот, например, смехотворная история, казалось бы, как украинцы болезненно реагируют на употребление предлога: "поехал на Украину" или "поехал в Украину". Они требуют "в Украину". Казалось бы, какая разница? Связано это с тем, что "на Украину", им кажется, что за этим стоит "на окраину", что страна непризнана как страна, она требует все время признания, этого признания ей все время нужно добиваться всякими такими способами, заставляя себя уважать. Я совершенно уверен, что англичанину абсолютно наплевать, как мы говорим: "поехали в Англию", или "на Англию", или "под Англию". Ему абсолютно все равно, потому что он знает, что это не имеет абсолютно никакого значения для его существования. Он абсолютно позитивен, он абсолютно не связан с необходимостью быть признанным русским или украинцем.
Нации, которые все время находятся в ситуации требования признания себя, для которых вообще единственный способ утвердиться – это получить признание, которое они вымогают, требуют, никогда не будут удовлетворены - это чувство никогда не может быть удовлетворено. Оно всегда лежит в области ресентимента. Есть такие страны, которые, собственно, и есть такие аристократы, если хотите, ницшевские. У меня есть приятель, который стал завкафедрой в Оксфорде и который говорит: Англия хороша тем, что там не нужно тратить дополнительных усилий, чтобы стать англичанином, потому что все равно им никогда не станешь. И когда русские в Англии со своими миллионами пытаются стать англичанами... Я как-то был в Лондоне, и моя приятельница позвонила, сказала, что она достала для нас пригласительный билет на русскую вечеринку, и они сняли для этой вечеринки музей Виктории и Альберта в Лондоне. Я говорю: "Что? Как это может быть – сняли музей?" Да, сняли музей, привезли из Москвы Земфиру и Ренату Литвинову, чтобы они их развлекали, и так далее. Вот эта попытка стать английскими аристократами, покупать "Челси", снимать музеи, она безнадежна, потому что превратиться в англичанина невозможно. И то, что ты не можешь стать англичанином ни в какой степени, ты не можешь стать американцем, хотя это менее очевидно, это порождает это чувство особой неприязни.
Владимир Абаринов: Так как же России вырваться из этого порочного круга? Она что, обречена оставаться осажденной крепостью?
Михаил Ямпольский: Я думаю, что для меня был признак чего-то позитивного, когда люди вышли на Болотную и вдруг почувствовали впервые за долгое время, что не нужна агрессивность, что они окружены людьми, обладающими таким же человеческим достоинством. Когда-то французский философ Левинас говорил о том, что этика начинается со взгляда в лицо другого человека, когда ты видишь, что перед тобой субъект такой же, как и ты, обладающий такой же формой достоинства. Это создает этические отношения с человеком, когда ты не смотришь на него как на объект, который можно унизить, с которым можно сделать все, что угодно, или на какого-то идола, которого ты должен уважать, признавать, перед которым ползать. Тогда возникают этические отношения, которые есть отношения позитивности.
Я считаю, что России больше всего не хватает позитивности. Для того, чтобы возникла эта позитивность, должно развиться чувство человеческой достоинства. Там, где нет человеческого достоинства, нет позитивности. Если говорить об этом мифическом англичанине, которого я использую здесь как какую-то метафору, то англичанин – это человек, обладающий чувством собственного достоинства, он просто англичанин, не претендует быть персом или кем-то еще, он есть тот, кто он есть - это есть чувство полной позитивности. Поэтому часто отмечается, что какие-то европейцы или американцы люди в целом доброжелательные и относятся к людям с улыбкой, готовностью помочь. Это отмечают почти все русские, потому что для них это непривычно. Эта доброжелательность возникает из чувства собственного достоинства.
Россия всегда угнетала чувство собственного достоинства, всегда строила отношения на каком-то холопстве. Мы знаем о том, что первое непоротое поколение дворян появилось когда-то в России с чувством собственного достоинства, которое мы находим у Пушкина. Это первое непоротое поколение нам очень нужно для того, чтобы пробудилось чувство достоинства, которое поможет преодолеть ресентимент. Сейчас мы посмотрим, сможет это непоротое поколение осуществить свой выход на арену или его опять начнут пороть, опять начнут загонять в этот ресентимент.
Владимир Абаринов: В одной из ваших статей вы пишете, что вы разлюбили Москву. Со мной произошло то же самое: в какой-то момент я понял, что мой родной город больше мне не принадлежит, им завладели чужие люди, и мне там места больше нет. Вы называете Москву «мировой столицей жлобства» и связываете эту характеристику с понятием ресентимента. Мне кажется, именно с вашей легкой руки это слово пошло гулять по блогам и форумам интернета. Я хотел бы, чтобы вы объяснили сейчас его значение.
Михаил Ямпольский: Ресентимент – это чувство, которое возникает у людей, не обладающих способностью изменить ситуацию. Это чувство подавленной неприязни, прежде всего зависти и связанное с невозможностью отомстить. Вообще это подавленный аффект, который выражается в негативном отношении к окружающему. Я думаю, что когда я для себя оцениваю ситуацию в Москве, Москва стала чрезвычайно негативным городом. Мы знаем очень хорошо, я думаю, что вы с этим сталкивались тоже - всех подозревают. Недавно были исследования Михаила Дмитриева, который показывает, что уровень доверия к людям в обществе очень низкий. Все кажутся какими-то мерзавцами. Я неоднократно слышал оценки иностранцев: хотя они делают вид, что вроде честные, на самом деле они такие же мерзавцы, а мы хотя бы более откровенные. И вообще такая этика Собакевича: есть один порядочный человек – прокурор, да и тот мерзавец. Вот это чувство такого всеобщего негативизма, оно очень сильное.
Макс Шелер, феноменолог немецкий, называл ресентимент чувством, которое является самоотравлением человека. И одна из таких интересных черт недавних событий, когда первый раз люди пошли на Болотную, было в том, что они неоднократно отмечали: надо же, какие есть симпатичные люди вокруг. Мы впервые увидели, что есть очень много милых, симпатичных людей. Это какое-то вроде бы открытие чего-то, что кажется совершенно естественным, что вокруг много симпатичных людей, говорит о том, какой бездны негативизма и агрессивности достигло общество.
Термин "ресентимент" ввел Ницше, но в действительности, я думаю, что как раз не ницшевская ситуация характерна для России, а скорее то, что описывал Гегель. У Гегеля в "Феноменологии духа" есть знаменитый фрагмент, где он описывает диалектику отношения между рабом и хозяином. Он задает вопрос: почему, собственно, хозяин никогда не может убить раба, он должен его угнетать, но поддерживать его жизнь? Потому что он нуждается в его признании. Раб необходим хозяину, чтобы чувствовать себя хозяином. Раб – это часть рабской психологии - начинает презирать и ненавидеть хозяина, но признает его в положении хозяина. И потом вот эти отрицательные чувства у Гегеля приводят к диалектическому переворачиванию ситуации. Раб у Гегеля работает, труд позволяет ему стать хозяином над природой, постепенно его ситуация меняется, он сам начинать занимать положение хозяина. Когда он становится хозяином, ситуация снова воспроизводится.
Я думаю, что весь марксизм вышел из этой истории о рабе и хозяине, идея о том, что когда-то рабы сами станут хозяевами. Знаменитый есть афоризм у Ежи Леца: "Мечта рабов: рынок, где можно покупать хозяев". Вот эта ситуация не может измениться, всегда хозяин должен находиться в отношении к рабу, и раб по отношению к хозяину. Я считаю, что это очень опасная диалектика, которая должна быть абсолютно разрушена. Это то, что пытался сделать Ницше, за что я его люблю - выйти из этой бесконечной диалектики хозяйско-холуйских отношений.
И если представить себе, кто, собственно, является объектом этого ресентимента? Люди, обладающие огромной властью в России, они сами негативны очень, потому что они сами находятся в той же диалектике хозяина и раба. Вот, например, реакция Путина после выборов. Это не реакция человека, уверенного в том, что его поддерживают, в том, что он обладает легитимностью. У него все время чувство, что те рабы, которые раньше определяли его легитимность, сегодня недостаточно его признают. Эта логика признания создает вот это бесконечное поле абсолютного негативизма, которое просто разъедает, как Шелер говорил, отравляет общество очень глубоко.
Владимир Абаринов: А кто такой Михаил Дмитриев и что это за исследование?
Михаил Ямпольский: Михаил Дмитриев – это президент Центра стратегических разработок, который недавно представил свой доклад о политической ситуации в России, где он говорил о том, что нет доверия никому, никаким политикам, никаким партиям, все абсолютно являются объектом, вообще говоря, массового ресентимента. Он считал, что это осложняет всякую политическую жизнь в России, что ты доверяешь только непосредственным членам своей семьи или ближайшим знакомым, но как только это не так, сразу же очень сильное недоверие. Оно для меня, например, проявляется в России, в том, что, что бы человек ни сделал, всегда говорят – это пиар. Люди не в состоянии поверить в добрую волю человека и в его желание действительно защитить свое достоинство или нравственные ценности и так далее. На этой основе, по мнению социологов этого Центра стратегических разработок, чрезвычайно сложно строить гражданское общество и политическую активность.
Владимир Абаринов: Тут можно еще вспомнить классическое фрейдистское замещение или, может быть, лучше сказать «вымещение». Начальник вымещает злобу на подчиненном, подчиненный – на жене и детях, ребенок – на кошке, пролетарий – на интеллигенте в очках и шляпе, неприкаянный подросток – на бесправном гастарбайтере. Люди обвиняют в своем положении не того, кто в нем действительно виновен, а того, кто уязвим и не может ответить тем же. Получается, что уралвагонзавод на самом деле ненавидит не столичных бездельников с белыми лентами, а кого-то совсем другого.
Михаил Ямпольский: Во-первых, говоря о Фрейде. Фрейд действительно взял, как мы понимаем, эту идею у Ницше. Он считал действительно, особенно поздний Фрейд, что есть это чувство неприязни, которое порождает чувство вины, которое порождает невроз. В России Фрейд не очень, может быть, применим, потому что там ресентимент чувство вины не производит, нравственные элементы, которые порождают эту вину, в значительной степени отсутствуют. Да, я думаю, что общество в принципе сегодня находится в состоянии взаимного негативизма, что нет таких групп, которые бы доверяли другим группам, что есть все время ощущение внутренних врагов, которые абсолютно пронизывают разные слои общества. Это очень опасное явление.
Ницше считал, что выход из этой ситуации – это движение вне диалектики, это абсолютное движение к чему-то позитивному. Он когда пишет о ресентименте, то подменяет парочку хозяин – раб на другую, он считает, что носителем ресентимента в современном обществе классическом является еврей, а носителем позитивного начала является аристократ. Конечно, фигуры и еврея, и аристократа здесь взяты как метафоры. Почему еврей, а не раб? Потому что еврей бесправен, его все время угнетают, это понятно. Но еще и потому, что еврей диалектически не может превратиться в нееврея. Что бы он ни делал, как бы он ни старался, он не может стать русским, немцем, кем угодно. Это ситуация, которая диалектически блокирована. То же самое происходит и с аристократом. Аристократ в принципе не нуждается в признании. Хозяин нуждается в рабе, чтобы быть хозяином, но если ты аристократ по крови своей, тебе не нужен какой-то холоп, который будет признавать тебя герцогом, у тебя есть абсолютно позитивная уверенность в том, кто ты есть и в тебе нет этой неуверенности, которая требует бесконечной диалектики признания. Аристократ для него, и в этом заключается воля к власти, потом отчасти супермен, которого он изобретает - это часть абсолютной позитивности, которая не находится в отношении ресентимента, необходимости что-то доказывать, не требует ни от кого никаких признаний. Это человек, который есть то, что он есть - это носитель чистой позитивности. Человек, который в состоянии прервать эту диалектику неприязни, превращения раба в хозяина и так далее.
Я думаю, что в России этой абсолютной позитивности, которая связана просто с чувством собственного достоинства, чувством того, что ты есть то, что ты есть, и ты не нуждаешься, чтобы тебя похвалил начальник или признал какой-то твой коллега и так далее. Вот это чувство собственного достоинства, о котором любят сейчас люди говорить – это и есть возрождение вот этой позитивности. Как только возникает чувство независимости, чувство признания себя равным другим, а не рабом и не хозяином, сейчас же наступает позитивность, ты перестаешь не любить других, не любить иностранцев, не любить каких-то инородцев и прочее.
Владимир Абаринов: Особый случай ресентимента в России – это ксенофобия, нелюбовь к чужестранцу, немцу, нехристю. Это ведь тоже от внутренней неуверенности в себе. Отсюда - идея внешней угрозы, враждебного окружения, конспирологические теории мировой закулисы – все это издавна было в России орудием государственной пропаганды, но, видимо, идея эта отвечает и внутренней потребности тех, на кого направлена эта пропаганда.
Михаил Ямпольский: Общество, которое разъедается взаимным негативизмом и подозрительностью, оно использует чужого для сплочения. Враг – это единственное, что позволяет, чтобы как-то сложиться и получить элемент солидарности. Но есть разные инородцы. Есть инородцы внутренние – евреи, кавказцы, на которых вымещаются элементы ресентимента и которые позволяют ощутить себя хозяевами, ощутить себя силой. А есть и другой тип иностранцев – это, конечно, прежде всего американцы, отчасти европейцы, которые, наоборот, создают какие-то комплексы.
Я думаю, что иностранцы прежде всего – это люди, выведенные из диалектики, из всей системы признания. Если посмотреть на разные нации, то мы увидим, что одни нации существуют в бесконечном поиске признания, а другие нации абсолютно живут как вот эти позитивные аристократы. Вот, например, смехотворная история, казалось бы, как украинцы болезненно реагируют на употребление предлога: "поехал на Украину" или "поехал в Украину". Они требуют "в Украину". Казалось бы, какая разница? Связано это с тем, что "на Украину", им кажется, что за этим стоит "на окраину", что страна непризнана как страна, она требует все время признания, этого признания ей все время нужно добиваться всякими такими способами, заставляя себя уважать. Я совершенно уверен, что англичанину абсолютно наплевать, как мы говорим: "поехали в Англию", или "на Англию", или "под Англию". Ему абсолютно все равно, потому что он знает, что это не имеет абсолютно никакого значения для его существования. Он абсолютно позитивен, он абсолютно не связан с необходимостью быть признанным русским или украинцем.
Нации, которые все время находятся в ситуации требования признания себя, для которых вообще единственный способ утвердиться – это получить признание, которое они вымогают, требуют, никогда не будут удовлетворены - это чувство никогда не может быть удовлетворено. Оно всегда лежит в области ресентимента. Есть такие страны, которые, собственно, и есть такие аристократы, если хотите, ницшевские. У меня есть приятель, который стал завкафедрой в Оксфорде и который говорит: Англия хороша тем, что там не нужно тратить дополнительных усилий, чтобы стать англичанином, потому что все равно им никогда не станешь. И когда русские в Англии со своими миллионами пытаются стать англичанами... Я как-то был в Лондоне, и моя приятельница позвонила, сказала, что она достала для нас пригласительный билет на русскую вечеринку, и они сняли для этой вечеринки музей Виктории и Альберта в Лондоне. Я говорю: "Что? Как это может быть – сняли музей?" Да, сняли музей, привезли из Москвы Земфиру и Ренату Литвинову, чтобы они их развлекали, и так далее. Вот эта попытка стать английскими аристократами, покупать "Челси", снимать музеи, она безнадежна, потому что превратиться в англичанина невозможно. И то, что ты не можешь стать англичанином ни в какой степени, ты не можешь стать американцем, хотя это менее очевидно, это порождает это чувство особой неприязни.
Владимир Абаринов: Так как же России вырваться из этого порочного круга? Она что, обречена оставаться осажденной крепостью?
Михаил Ямпольский: Я думаю, что для меня был признак чего-то позитивного, когда люди вышли на Болотную и вдруг почувствовали впервые за долгое время, что не нужна агрессивность, что они окружены людьми, обладающими таким же человеческим достоинством. Когда-то французский философ Левинас говорил о том, что этика начинается со взгляда в лицо другого человека, когда ты видишь, что перед тобой субъект такой же, как и ты, обладающий такой же формой достоинства. Это создает этические отношения с человеком, когда ты не смотришь на него как на объект, который можно унизить, с которым можно сделать все, что угодно, или на какого-то идола, которого ты должен уважать, признавать, перед которым ползать. Тогда возникают этические отношения, которые есть отношения позитивности.
Я считаю, что России больше всего не хватает позитивности. Для того, чтобы возникла эта позитивность, должно развиться чувство человеческой достоинства. Там, где нет человеческого достоинства, нет позитивности. Если говорить об этом мифическом англичанине, которого я использую здесь как какую-то метафору, то англичанин – это человек, обладающий чувством собственного достоинства, он просто англичанин, не претендует быть персом или кем-то еще, он есть тот, кто он есть - это есть чувство полной позитивности. Поэтому часто отмечается, что какие-то европейцы или американцы люди в целом доброжелательные и относятся к людям с улыбкой, готовностью помочь. Это отмечают почти все русские, потому что для них это непривычно. Эта доброжелательность возникает из чувства собственного достоинства.
Россия всегда угнетала чувство собственного достоинства, всегда строила отношения на каком-то холопстве. Мы знаем о том, что первое непоротое поколение дворян появилось когда-то в России с чувством собственного достоинства, которое мы находим у Пушкина. Это первое непоротое поколение нам очень нужно для того, чтобы пробудилось чувство достоинства, которое поможет преодолеть ресентимент. Сейчас мы посмотрим, сможет это непоротое поколение осуществить свой выход на арену или его опять начнут пороть, опять начнут загонять в этот ресентимент.
