Иван Толстой: Мы продолжаем нашу небольшую серию “итальянских” передач. Слушатели, вероятно, помнят разговор о Русском Милане. Сегодня – Русская Тоскана. Именно так называется недавно вышедшая книга профессора Ренато Ризалити. Она появилась в петербургском издательстве “Алетейя”, в серии “Историческая книга”. Сборник Ренато Ризалити составил, провел научную редактуру и перевел на русский язык известный итальянист и постоянный участник наших программ Михаил Талалай. Его я и попросил начать сегодняшнюю беседу о книге.
Михаил Талалай: Я думаю, что это одна из тех книг, которые, рано или поздно, должны были появиться, и мне приятно и радостно, что эта книга дошла до русского читателя именно через меня. Как исследователь Русской Италии, я, конечно, часто встречал имя Ренато Ризалити, читал его тексты. Все это было на итальянском языке. Тексты интересные, многочисленные, очень часто построенные на совершенно неизвестных архивных источниках или редких книгах, интервью, личных наблюдениях. И, работая над этими итальянскими источниками, мне всегда было чуть досадно, что наши соотечественники, русские ученые, историки, да и просто заинтересованные люди, не имеют возможности познакомиться с этой россыпью сюжетов по Русской Италии, в первую очередь - по Русской Тоскане. Это бы не было бедой, если бы речь шла о пересказе или проработке российских источников, которые нам доступны и нами освоены. Но в случае с Ризалити речь шла о серьезных поисках в библиотеках и архивах именно итальянских, а то и об открытиях в гуще местной жизни. И вот эти сюжеты и истории было нужно довести до сведения российской публики.
Почему же произошло это именно со мной, как проводником или строителем, архитектором этой книги? Тут, конечно, уже личные обстоятельства нашего знакомства, нашего сотрудничества и, осмелюсь сказать, нашей дружбы с многоуважаемым флорентийским профессором Ренато Ризалити. Мы с ним познакомились лет двадцать тому назад, когда я только-только осваивался в Италии и делал, даже в прямом смысле, свои первые итальянские шаги. Один из таких первых маршрутов привел меня во флорентийский дворец, в Палаццо Медичи-Риккарди, на презентацию одной из многочисленных книг профессора Ренато Ризалити. Это была книга на итальянском языке “Агония и смерть СССР и реального социализма”. Презентация была необыкновенно интересна, потому что ее автор изучал жизнь и последующую смерть СССР на личном опыте. В этой книге Ренато рассказывал, как в 1956 году (году, когда я, его редактор и переводчик, появился на свет) он, 20-летним тосканским юношей, комсомольцем, скажем прямо, приехал учиться в МГУ имени Ломоносова. Понятно, что в Россию он попал по, скажем так, комсомольской путевке, по распределению. Затем произошли многие события и в жизни всего человечества, и в жизни Ренато, о которых он рассказывал в книге. В итоге, он стал видным русистом, историком и филологом, написавшим массу очерков, книг.
Палаццо Медичи-Риккарди, что в самом центре Флоренции, конечно, прекрасное место для знакомства уже маститого итальянского историка и начинающего российского исследователя. Здесь, в этом дворце, к правителям Тосканы захаживали в гости (да и работали) Микеланджело, Боттичелли, Донателло и прочие гении. По известному выражению, дворец Медичи был в одно и то же время “колыбелью культуры и могилой свободы”. В вспоминание об этой нашей первой встрече, я даже предложил поместить на обложку русской книги Ренато Ризалити фрагмент из знаменитой фрески, которая украшает домовую капеллу Медичи в Палаццо Медичи-Риккарди. Это фреска Беноццо Гоццоли “Поклонение волхвов”, великолепное ренессансное произведение. Почему я предложил фрагмент этой картины? Дело в том, что есть серьезное предположение, что художник волшебной, сказочной вереницы этих волхвов изобразил представителей знаменитого Флорентийского Собора 1439 года, в котором участвовали и члены Русской Церкви: ее предстоятель митрополит Исидор Киевский, который жил тогда в Москве, и епископ Авраамий Суздальский. Оба они поставили подписи под унианальными решениями, которые объединили тогда (конечно, эфемерно объединили) католицизм и православие. Можно сказать, что это был первый сюжет Русской Тосканы, первое появление русских людей в Италии, вообще, первые записки, которые оставили русские люди о путешествиях в Западную Европу, касались именно этого путешествия на Флорентийский объединительный Собор. Конечно, это предположение условное, нет точных сведений о том, что Беноццо Гоццоли сознательно представил нам репрезентацию этого Флорентийского собора. Но это могло быть, и поэтому это попало на обложку книги.
Иван Толстой: Вот как описывает Ренато Ризалити первых русских, попавших в Тоскану.
“Первые люди жившие в пределах будущей России, в особенности из ее южных краев (Причерноморья), появились в Тоскане еще в эпоху коммун. Это были либо безымянные паломники, посещавшие святые места, либо рабы, купленные в генуэзских колониях на Черном море и потом проданные на средиземноморских рынках. Более широкие контакты Московии с Тосканой связаны со знаменитым Флорентийским Собором, проходившем в Италии с 1438 гг. Русское посольство, возглавляемое митрополитом Исидором (греческого происхождения), было тогда весьма представительным и насчитывало почти 200 человек, из которых четверо оставили описания путешествия — это вообще самые первые русские описания Западной Европы. Самое значительное из них, "Хождение на Флорентийский собор",
принадлежит перу некоего автора из свиты Авраамия Суздальского —
епископа, подписавшего церковную унию с католичеством, но впоследствии отказавшегося от собственной подписи. В "Хождении…" сообщается, что "Флоренза" — "великий город" на реке Арно, над которой — каменный мост, "вельми широк, а с обеих сторон палаты". Рассказывается о городских зданиях, в том числе кафедральном храме Санта Мария дель Фьоре. Во Флоренции русские познакомились с мистерией "Благовещение": "Это прекрасное зрелище и действие".
Иван Толстой: Так пишет о первых русских в Тоскане профессор Ризалити. Я спросил у профессора Ризалити, как он заинтересовался русской культурой?
Когда я был еще мальчиком, я все время слышал имена Льва Толстого, Федора Достоевского и их бессмертных романов, в частности, “Войну и мир”, “Анну Каренину”, “Воскресение”, “Идиота”, “Братьев Карамазовых” и “Униженных и оскорбленных”. Было большое увлечение у меня и работами Горького, в частности, романом “Мать”. В Москве я выбрал не филологию, но историю. От истории я хотел получить ответ о развитии русского могущества в последние века: откуда русские люди черпали столько ресурсов для того, чтобы овладеть такой большой территорией с такими необъятными ресурсами? В последние десятилетия привлекали к России и большие успехи русской науки, и я интересовался взаимосвязями наших литераторов, художников и ученых.
Михаил Талалай: После нашей первой встречи, после нашего знакомства, Ренато Ризалити представил меня своей московской коллеге, доктору исторических наук Нелли Павловне Комоловой из Института всеобщей истории Российской Академии наук. Эта встреча для меня лично стала судьбоносной. Нелли Павловна, прочитав мои первые, тогда еще скромные, начальные заметки о Русской Италии, о Русской Флоренции, Русской Тоскане, пригласила меня в аспирантуру Академии наук с темой, которая оказалась даже смелой, новаторской, и которая меня интересовала в первую очередь – русское церковное присутствие в Италии, что потом и выросло в диссертацию. Так я попал в эту сферу академическую, в большую науку и, таким образом, русская книга Ренато Ризалити для меня стала одной из форм благодарности Ренато за изменения в моей судьбе. Конечно, и Ренато, и я постарались в этом сборнике особым образом выделить память Нелли Павловны Комоловой. Я предложил в качестве большого предисловия о самом Ренато, о его творчестве, как историка и филолога, поставить статью Нелли Павловны, которую она написала несколько лет тому назад. И эта статья предваряет весь сборник, весь корпус остальных текстов.
Нелли Павловна скончалась в Москве в 2010 году, в те ужасные дни, когда Москва задыхалась от гари. Ее сердце не выдержало той жары и того удушья. И Ренато Ризалити написал, по моей просьбе, на итальянском языке небольшой, очень трогательный очерк, посвященный этой москвичке, которая всю жизнь любила Италию, и инструментами, которыми она владела, в первую очередь, историческими, она пыталась эту свою любовь передать русской культуре.
Вышло необычайно много исторических книг Нелли Павловны. Сначала это были книги, на которые лег отпечаток той поры, когда Нелли Павловна начала заниматься итальянистикой. Сейчас они звучат, может быть, немножко архаистично. Это, скажем, “Классовые бои в итальянской деревне после Второй мировой войны” (эти бои действительно были, и Нелли Павловна их описала), это “Движение Сопротивления и политическая борьба в Италии”. Но затем, когда эти идеологические запреты и рамки спали, Нелли Павловна начала писать замечательные книги уже по свободному выбору, и, пожалуй, самая значительная ее работа - это “Италия в русской культуре Серебряного века”. Есть еще одна замечательная книга “Моя Италия. Взгляд российского историка”.
Иван Толстой: А вот как вспоминает Нелли Комолову профессор Ренато Ризалити. Этот маленький мемуар также включен в сборник “Русская Тоскана”.
“Нелли Павловна Комолова скончалась в тот день, когда со мной
произошли странные вещи. Мой автомобиль, после бурной грозы, сам
выехал с парковки на проезжую часть. Оповещенный соседями, я пытался его завести, но не мог — сели аккумуляторы…
На следующее утро мне позвонила из Москвы невестка Комоловой,
Людмила, и сквозь слезы сказала, что Нелли умерла в больнице — не
могла больше дышать из-за тяжелого смога. Мне тут же вспомнилось, что Нелли так хотела еще раз съездить со мной в Монтекатини, Коллоди и Серравалле — об этих трех местах она написала прелестные стихотворения. Будучи у меня в гостях в Пистойе, она всегда просила меня отвести ее в Серравалле (или в Бонисталло) под Флоренцией. На этих холмах она любила проводить целые дни — в одиночестве — ради вдохновения от древней истории, составленной из тосканских башен, церквей, палаццо, обрамленной садами и зарослями пахучих цикламенов, пиний, кипарисов и иных деревьев и растений нашей Тосканы. Этому ее последнему желанному путешествию, увы, не суждено было сбыться. И именно об этом мне хочется сказать особо. Нелли Комолова очень любила Италию, как свидетельствуют все ее исторические и литературные писания. Но она не меньше любила свою Россию, ее бескрайность, ее мощь.
Помню одну из ее первых травм — душевных и физических — случившихся в середине 90-х гг., после распада СССР. Мы перезванивались тогда, почти ежедневно, и договорились в итоге поехать отдохнуть вместе в Крым, в Коктебель, неподалеку от дома-музея Максимилиана Волошина.
Когда в аэропорту пограничники попросили у нее заграничный паспорт,
Нелли враз побледнела: мне пришлось ее поддержать. Только в тот момент она ясно осознала, что Крым, одно из ее излюбленных мест, так напоминавшее Италию, теперь — иностранная территория! Но еще более она была расстроена увиденным в Коктебеле, так звучно воспетым Волошиным: прелестной береговой линии и пляжа более не существовало — всё было разрушено дикой застройкой, замешанной на спекуляции и коррупции. С трудом мы вернулись в Москву, и с той поры она, почувствовав, что здоровье начинает сдавать, не желала более предпринимать путешествий в любимую Италию…
Мое воспоминание о Нелли осталось бы неточным, если бы я не сказал о ее любви к родным костромским местам, к своей семье и ко всем
родственникам, начиная с брата Владимира, выдающегося ученого.
В своей же жизни как женщины, а не только как ученой и поэтессы,
она имела одну-единственную любовь — к Георгию Семеновичу Филатову (1923–1982), историку-итальянисту, как и она сама. В наших долгих беседах она не раз упоминала о нем, подчеркивая и его заслуги
исследователя и его человеческие качества, вызвавшие у Нелли столь
глубокие чувства. Она сделала всё возможное ради увековечивания памяти Филатова, собрала его "Письма из Италии", эти яркие свидетельства о послевоенной жизни нашей страны, и убедила меня перевести их на итальянский (сначала они вышли в "Rassegna sovietica", а теперь —
в составе моей книги "Russi in Italia tra Settecento e Novecento" ).
Нелли была моим другом, другом Италии, ниточкой между Италией
и Россией. Теперь эта ниточка оборвалась…”
Иван Толстой: Разговор о недавно вышедшей книге профессора Ризалити продолжает Михаил Талалай.
Михаил Талалай: Итак, первым делом я поставил целью ознакомиться со всем корпусом работ по русистике Ренато Ризалити. Это оказалось делом непростым. Ренато буквально меня завалил своими книгами, ксерокопиями, рецензиями и прочим. Поэтому я понял, что если пользоваться полученными мною навыками в Российской Академии наук, то первым делом надо составить его библиографию. Поэтому попавшая в самый конец книги библиография Ренато Ризалити и стала первой моей работой для новой книги “Русская Тоскана”. Я выстроил его книги в хронологическом порядке. Конечно, это не все писания Ренато Ризалити. Как человек много пишущий (по-итальянски это звучит “полиграфо”), он уделяет свое исследовательское внимание не только России, но преимущественно России. И вот на десяти страницах я составил обширный и, думаю, полный список его работ именно по русистике, с переводом итальянских названий на русский язык с тем, чтобы сориентировать российского читателя, который, возможно, заинтересуется дальнейшим знакомством с продукцией тосканского историка и захочет разыскать что-то по своим вкусам и интересам. Ведь, может, люди знают итальянский или будет возможность перевести, поэтому они могут здесь найти много того, что осталось за рамками книги. Передо мной стояла непростая задача построить как-то органично этот текст. Она облегчалась тем, что автор был один, но писал он в разные издания, и, понятно, что в разном ключе. И тут, конечно, я как переводчик, как редактор старался это сделать на одном дыхании, в одном стиле, с тем, чтобы это легче читалось, почти как сквозной текст.
Принцип был выбран хронологический, то есть от самых первых эпизодов (о самом первом мы рассказали, это посещение русскими людьми Флорентийского Собора XV века), и, затем, последовательно, столетие за столетием, уже к веку ХХ. Итак, это самые первые путешественники, и Ренато здесь очень внимательно отследил свидетельства русских людей. Хотя, надо признаться, я немного сократил эту часть, так как и на русском языке вышли замечательные и большие антологии, посвященные хождению (или “хожению” на старорусском языке) русских людей в Тоскану и во Флоренцию. И выбирал, таким образом, лишь сюжеты у нас менее известные.
В первую очередь, это прекрасно изученные Ренато Ризалити дипломатические отношения России и Тосканы, тогда отдельного государства. Это целый большой сектор, пласт русско-тосканских отношений, который Ренато Ризалити вспахал, освоил, засеял, можно сказать, и одна из его лучших книг, на которые я опирался в первой части уже русского издания, это именно "Дипломатические отношения Российской Империи и Великого Герцогства Тосканского". Напомню, что Тоскана долгое время была отдельным государством, со всеми его атрибутами, с правителем, Великим Герцогом. Сначала ими были Медичи, потом стали Лотаринги, и эти правители завязывали разного рода отношения. Конечно, государство крохотное, малюсенькое, несопоставимое с Российской Империей, но все-таки в европейском концерте Тоскана, Великое Герцогство, играло свою интересную роль, благодаря культурному потенциалу этой страны в XVIII и первой половине XIX века. Россия установила дипломатические отношения с Тосканским Герцогством в конце XIX века, приезжало много интересных личностей – дипломатов, послов. Особенно в период Венского конгресса эти отношения усилились, и после него в 1820-30-е годы. Но затем, на рубеже воссоединения Италии, стало ясно, что Тосканское Герцогство, как политическое образование, уходит в прошлое, и российская дипломатия стала сворачиваться. На первый план вышла культура, но Тоскана, как отдельное политическое образование, ушло в прошлое, но как культурное явление, как столица Ренессанса, она продолжала существовать и останется таковой в веках.
Иван Толстой: В нашей программе участвует и автор книги. Профессор Ризалити, а чем же для вас особенна Русская Тоскана?
Ренато Ризалити: У нас в Тоскане всегда были популярны имена Демидовых, которые присутствовали во Флоренции и в других местах Тосканы с их роскошными виллами, парками и разными учреждениями. Во Флоренции, в Пратолино, вилла в Перкусино и наполеоновский мемориал на острове Эльба. Благотворительность стала определяющим признаком русских людей именно на изображении Демидовых. Кроме того, Русская Церковь во Флоренции говорит о том, что Россия это Европа, да, но своеобразная, особая Европа, со своими традициями. Европа христианская, да, но схизматичная, как уверяли наши католические священники перед Вторым Ватиканским Собором.
Надо еще учитывать, что в Тоскане, начиная 20-х годов XIX века, почти везде, не только во Флоренции, но и в маленьких общинах были очаги русской культуры. Например, Монтемурло, это соседний муниципалитет с местом, где я родился, жили Друцкие-Соколинские, они тесно связаны с вершиной русской культуры. Графиня Аграфена и ее дочка Лидия Закревские с отцом, который был героем XIX года, обосновались именно там, в Монтемурло. А графиня была воспета Пушкиным, и портрет ее - его стихотворение, где он написал: “Тебе один остался друг”.
И в книге “Друцкие в Италии. 1860-1940”, я говорю о том факте, к которому наш ученый Неруччи, из Монтале-Альяно, фольклорист, который привлекал внимание вашего русского ученого Александра Веселовского, основателя современной семиотики. Тогда Неруччи в одной местной газете говорил, что Друцкие-Соколинские были христиане, но диссиденты. Видите, вопрос о русском диссидентстве - это длинная история, начиная с Ивана Грозного.
Так пишет посланник Петр Толстой, и это охотно цитирует тосканец Ренато Ризалити. Конечно, на первый план вышли культурные связи, и этим культурным связям уделена особая глава в книге “Русская Тоскана”. И если о русских людях в Тоскане, во Флоренции в нашей отечественной культуре написано много и изучено, то вклад Ренато в Русскую Тоскану - это описание жизни и творчества малоизвестных для России тосканцев, которые приехали в Россию и, таким образом, тоже внесли свой вклад в этот феномен Русской Тосканы за ее географическими пределами, потому что Русская Тоскана - это и русские в Тоскане, и тосканцы в России. Так и называется – “Тосканцы в России” - особая глава в этой книге. В первую очередь, это Винченцо Манфредини, замечательный композитор, родом из Пистойи. Он был даже учителем музыки у императора Павла Первого, который очень трогательно отнесся к памяти своего маэстро и, взойдя на престол, особым образом его отблагодарил. Сам Ренато тоже родом из Пистойи, этого замечательного старинного города, хотя он профессор Флорентийского университета, и, со свойственным итальянцам вниманием к землякам, он подробно описал творчество Винченцо Манфредини, так же как и творчество некоторых замечательных филологов, самых первых итальянских русистов и славистов, предшественников Ренато на его русской кафедре во Флоренции. Это Себастьяно Чампи. О нем можно рассказывать долго. Блестящая личность, преподававший в Польше славянские науки, аббат, который вел фривольный, свободный образ жизни и составил первые книги на итальянском языке с описанием славянской филологии. Это его коллега Луиджи Капелли, который преподавал в университете Вильнюса, в старом Вильно, тоже замечательный ранний славист начала 19 века. В эпоху Наполеоновских войн он покинул родную Тоскану и переселился в пределы Российской Империи. Это еще несколько совершенно неизвестных тосканцев - художник Николо Монти, Эрколе Джильи, загадочная личность. Ризалити даже считает, что он участвовал в декабристском движении еще до декабрьского восстания, и, по ряду косвенных признаков, может быть, он и был тем загадочным “итальянским карбонарием”, который глухо упоминается в следственных делах декабристов. До декабрьского восстания Эрколе Джильи не дожил и скончался в России в 1823 году. И еще несколько замечательных тосканцев, в том числе, Николо Туччи из русско-тосканской семьи, американо-итало-русскоязычный писатель, о котором мы уже рассказывали в наших передачах на Радио Свобода.
Для Ренато, как и для других исследователей Русской Италии, Русской Тосканы, конечно, самым ярким объектом исследования являются Демидовы, князья Сан-Донато. Это семейство само по себе оставило множество следов, реальных артефактов, документов, бумаг, писем. И понятно, что центральная часть и нашей книги также отведена Демидовым. Но и здесь Ренато удалось сделать ряд оригинальных открытий. Он нашел несколько полицейских досье на семейство Демидовых. В первую очередь, на Анатолия Демидова, который возглавил демидовский клан после смерти Николая Никитича, основателя рода итальянских Демидовых.
Иван Толстой: Вот отрывок из полицейского донесения:
“Анатолий [Anatole] — младший сын упомянутого выше графа; живет с отцом. Несмотря на крайнюю молодость [15 лет. — М.Т.] уже замешан в скандальных делах с женщинами. Общается с другими распущенными юнцами нашего города и иностранцами, при отсутствии моральных принципов. Известный тосканец Карло Печчи, хирург в Милане при бывшем французском правлении, учит его итальянскому, потакает его прихотям и исполняет галантные поручения“.
Михаил Талалай: Конечно, это полицейское замечание не очень лицеприятно в отношении молодого Демидова, но надо сказать, что в этом досье сохранились и другие отзывы о Демидовых, и даже референт, который курировал эти записки, в окончательном резюме пытается смягчить это обвинение и пишет следующее:
“Его [Анатолия] отец учредил в квартале Сан-Никколо школу, которая затем познала упадок. Молодой маркиз Торриджани, не щадя усилий, ее воссоздал: число учеников выросло от 10 до 80 — причем безо
всяких подачек родителям учеников, которыми злоупотреблял старый
Демидов. <…> В целом желательно, чтобы и наши господа вдохновились подобными акциями — почему же русский человек, однако, должен заниматься образованием флорентийского народа?“
Михаил Талалай: В целом, конечно, Демидовы - это ярчайшее явление, помимо разного рода сумасбродств, чего всегда ожидали от богатых русских, от русских аристократов, и просто от русских в Европе. Демидовы - это меценатство, это помощь бедным, это устройство народных школ, это освещение храмов, не только православных храмов, каковой стала знаменитая Русская Церковь с ее Нижним Демидовским храмом, но и храмов католических. Демидовы помогали возведению главного кафедрального сбора во Флоренции Санта Мария дель Фьоре, и за этот вклад отмечены на центральном фасаде рядом с главным входом - на самом центральном месте водружен герб Демидовых.
Демидовы - это и помощь эмигрантам после революции. И тут Ренато совершил еще один исследовательский подвиг. В течение нескольких лет Ренато сидел в демидовском архиве, который попал в итоге опять в стены Палаццо Медичи-Риккарди. В настоящее время этот палаццо принадлежит администрации провинции Флоренции, одно из помещений отведено провинциальному архиву и туда попал архив родового гнезда Демидовых, усадьбы Протолино, которая, в итоге, после разного рода перипетий, стала провинциальной собственностью. И в это помещение перенесли разного рода бумаги, это бумаги и экономического характера, но, главным образом, переписка, послания, которые обездоленные эмигранты обращали к последней владелице Протолино Марии Павловне Демидовой Сан-Донато, в замужестве княгине Абамелек-Лазаревой. Это сотни писем на русском языке. И вот по заданию провинции Флоренции Ренато Ризалити провел несколько лет, я его навещал в этой комнате, помогал расшифровывать совсем уж плохо написанные русские слова, в особенности, имена. Эти письма эмигрантов к Марии Павловне Демидовой переведены на итальянский язык и опубликованы Ренато Ризалити в особой, толстенной книге. Из этой книги я взял предисловие Ренато, общий очерк, посвященный Марии Павловне Демидовой, и на русском языке он теперь вошел в состав книги “Русская Тоскана”.
Иван Толстой: Вот еще одна цитата из книги Ренато Ризалити “Русская Тоскана”. Касается она уже времен недавних.
“Да, конечно, непреложно влияние великих побед Красной армии над гитлеровскими войсками, придавших силы антифашистам в Италии, но, однако существовал и процесс обратного порядка. Речь идет о том, что известия об успехах союзников и партизан в Центральной Италии (не говоря об открытии Второго фронта во Франции) также помогали советским людям в борьбе против гитлеровцев. В полной мере эти известия не смогли вызвать адекватный резонанс, так как уже к лету 1944 г. Красная армия практически очистила советскую территорию от захватчиков. Однако в июле 1944 г. листовки подпольщиков на Украине еще вовсю ссылались на положение на Апеннинах, заявляя: "Кто не знает, что доблестные части наших союзников бьют немцев в Италии? Кто не знает, что от гитлеровских каналий уже освобожден Рим, что идет освобождение Северной Италии?"
27 июля 1944 г. листовка, которую напечатали подпольщики в Станиславском районе, последнем на Украине, не освобожденном от нацистов, гласила: "Земля горит под ногами коричневой чумы. Гитлеровские вандалы чуют неизбежный конец. Могучие удары Красной армии на Востоке соединились с ударами англо-американских союзников на Западе — в Северной Франции и в Италии". Самая авторитетная оценка
успехов против немцев прозвучала из уст верховного главнокомандующего — Сталина, который во время своего радиовыступления 6 ноября 1944 г. поставил очистку Италии от немцев в ряд других победоносных военных действий. Существует еще один интересный, пусть и не прямой источник этих отзвуков. 17 августа Радио-Москва передала послание военнопленных итальянцев из СССР335 к тосканцам, опубликованное на следующий день в "Unità": "Военнопленные выражают радость по поводу освобождения Тосканы и Флоренции от гитлеровской тирании, и призывают тосканских патриотов продолжить борьбу бок о бок с союзниками. Им не терпится увидеть как можно быстрее Тоскану и всю Италию свободной, а освобожденный итальянский народ — на пути к надежному будущему".
Пять месяцев 1944 г. — от 11 мая, начала серьезных военных операций союзников в Италии, до середины октября — стали важнейшим этапом не только в ходе войны в Западной Европе, но и в формировании отношений между союзниками и европейскими государствами. Следует заметить, что СССР никогда не воспринимал десант в Анцио и вхождение союзников в Рим как открытие давно ожидаемого Второго фронта. И сам Черчилль в своих телеграммах к Сталину трактовал эти действия как "вспомогательный результат" к операции "Overlord", т.е. к высадке союзников в Нормандии. 5 июня 1944 г. Сталин выслал весьма сухую телеграмму, ограничившись двумя фразами с поздравлениями по поводу "взятия Рима, новость о котором была воспринята в Советском Союзе с живым удовлетворением". Интересно также отметить, что ни Сталин, ни Черчилль, говоря о Риме, никогда не употребляли термин "освобождение", говоря о "взятии" и "оккупации".
Даже после окончания войны в официальных публикациях стояло,
что "5-я американская армия оккупировала Рим". Это выражение
не может не обращать на себя внимание учитывая, что СССР еще в марте признал Итальянское (южное) королевство, свергнувшее власть
Муссолини, пусть отношения с новой Италией в полном объеме установились только в начале ноября 1944 г. Следовательно, речь могла бы идти и об освобождении, однако выражения "оккупация", "занятие"
оставаются неизменными во всех сводках касательно Апеннин — как
по поводу действий 8-й английской армии, так и 5-й американской,
а также Индийской дивизии и французских отрядов. Вместе с тем во
всех сводках замалчивалось участие в боевых действиях против немцев
польской армии генерала Андерса, к чему мы обратимся ниже.
5 июня 1944 г., на следующий день после вхождения союзников
в Рим, с необыкновенной для советской печати быстротой, газета
"Правда" дала аналитическую статью генерал-майора М.Р. Галактионова "Большой успех союзников". В ней автор всячески подчеркивает значение Рима, называя его в том числе "цитаделью классических памятников культуры и искусства" (правда, ошибочно определяя его и как "крупный промышленный центр"), и предсказывает — после потери Рима — потерю немцами в ближайшем будущем всей Италии. В задачу Галактионова входило объяснение советским читателям, отчего немцы сдали Рим без боя: он представил это результатом умелой тактики британского военачальника Х. Александера, начатой могучей атакой 11 мая под Кассино и продолженной устрашающими танковыми бросками в слабые места противника. Он же дезавуировал попытки немецкой пропаганды представить сдачу Рима, как запланированный отход на "заранее подготовленные позиции". В целом генерал-майор оценивал событие символическим, несущим "залог будущих побед над гитлеровской Германией". "Быстрая и умелая оккупация Рима — писал он — стала могучим ударом по фашизму, а для итальянского народа открыла самые благополучные перспективы по возрождению страны“.
Михаил Талалай: Книгу Ренато Ризолити мы презентовали во Флоренции, правда, не в Палаццо Медичи-Риккарди, вокруг которого вертится мой рассказ, а на истфаке, где преподавал Ренато Ризалити, сейчас профессор уже на пенсии. На презентации присутствовала современная русская колония, в числе ее самых, пожалуй, знаковых представителей. Это и настоятель Русского храма, построенного, во многом, щедротами Демидовых, современный его настоятель отец Георгий Блатинский, родом из Петербурга, замечательный священник, это и староста русской общины Анна Георгиевна Воронцова-Вельяминова, потомок Пушкина, блестящий переводчик и, можно сказать, стержень современной жизни русской Тосканы, и многие другие. Это и преемники Ренато Ризалити в сфере исследований по Русской Тоскане, два флорентийских профессора - Марчелло Гардзонити, председатель Ассоциации итальянских славистов, и Стефано Гардзонио, замечательный стиховед, бывший председатель Ассоциации, также житель Флоренции (преподает он, правда, не в самой Флоренции, а в Пизе). Стефано Гардзонио принадлежит замечательное остроумное выражение. Описывая нашу книгу и обозначая ее титул, он сказал следующее: "Пожалуй, эту книгу следовало бы назвать не “Русская Тоскана”, а “Русская тоска по Тоскане”.
И вот этой игрой слов я, пожалуй, и закончу свое сообщение, потому что в ней выражено и наше отечественное устремление к этому изумительно красивому и культурному краю. И вот эта тоска по Тоскане, конечно, запечатлена и в нашей книге, и во многих других книгах, и, конечно же, в кинематографии, в первую очередь, вспомним “Ностальгию” Тарковского - фильм, который он снимал именно в окрестностях Флоренции.
