Марина Тимашева: Раньше Илья Смирнов приносил книжищи, которые в портфель не влезали, нужен был чемодан. А “Смутное время и Нижегородское Поволжье” Бориса Пудалова, пожалуй, уместится не только в кармане, но и в портмоне. При этом наш рецензент полагает, что ценность этой книги такова, что и ее можно и в портмоне хранить вместе с карточками любимых… банков.
Илья Смирнов: Именно так. Но сначала два слова в продолжение одной из недавних наших тем, про сестру Иоанну и отца Сергия Булгакова. Вот какое поступило замечание: “догматические споры христианских богословов могут казаться совершенно пустопорожними, но на самом деле это не всегда так. Для религиозного сознания принципиально важно, например, был ли Христос полноценным человеком - или просто маской, под которой скрывалось божество (наподобие того как Зевс превращался в лебедя, быка и проч.) "Спор о Софии" тоже не праздный, и я думаю, что Булгаков был справедливо подвергнут критике”. И дальше ссылка на ресурс, где эта тема разбирается.
Наверное, в стремлении запихнуть в один материал как можно больше сюжетных линий, одну из них я неправомерно спрямил и упростил, если так, то прошу прощения, а уважаемого Генриха Осеньева благодарю за уточнение.
Теперь берем в руки, действительно, миниатюрное произведение Комитета по делам архивов и Центрального архива Нижегородской области и нижегородского же издательства “Книги”. Может ли быть что доброе от официального юбилея?
Марина Тимашева: Сначала кажется, что нет, но в прошлой программе мы убедились, что саратовские историки весьма достойно отметили 150-летие Столыпина.
Илья Смирнов: Вот и в Нижнем Новгороде всерьез отнеслись к 400-летию освобождения Москвы от “войск Речи Посполитой”. Я употребляю формулировку из книги, где специально поясняется, что понятие “польские” или “польско-литовские” войска… - условность. Правильнее было бы говорить о войсках Речи Посполитой – государства, объединявшего Польшу, Литву, Украину, Белоруссию (при главенстве Польши (47). Известно, что в “восстановлении российской государственности” Нижний Новгород сыграл выдающуюся роль, потому что именно там начал собирать освободительную армию – так называемое Второе Ополчение – “представитель посадского населения Кузьма Минин, избранный 1 сентября 1611 г. земским старостой (то есть, руководителем земской избы – органа хозяйственного самоуправления тяглого населения уезда, земский староста избирался обычно на 1- 2 года)” (34). И книга Бориса Моисеевича Пудалова замечательно соединяет популярный жанр – на самом деле, готовое пособие для школьных уроков по Смутному времени – с серьезной историографией.
Очень интересная и непростая структура у маленькой книжки. Сначала речь идет о региональной истории, и первая глава – “Борьба нижегородцев против сторонников Лжедмитрия Второго» (1608 – 1610 гг.)” Вас ничего не удивляет?
Марина Тимашева: У вас, историков, чего не хватишься, ничего нет. Ни татаро-монгольской орды, ни польско-литовского войска. Вот теперь еще Лжедмитрий Первый исчез.
Илья Смирнов: Вот-то и оно: и здесь прямо-таки в ответ на Ваш вопрос уточняется: “военные события 1605 – 1607 гг. обошли регион стороной” (8). То есть, принято отсчитывать Смуту от свержения Годуновых, но в нижегородских источниках настоящее безобразие фиксируется только с 1608 года. И дальше в хронологическом порядке: Первое ополчение, неудачное. Второе ополчение. Завершение Смуты – Деулинским перемирием с Речью Посполитой и окончательным прекращением боевых действий против “воровских” отрядов к февралю 1619 года. Потом историографический обзор: как трактовали историки разных школ Смутное время. Уроки Смуты, не только для людей ХУ11 века, но и для нас с вами. И, наконец, судьба человека того времени. “Справка о службе сына боярского Михаила Ордынцева”.
Марина Тимашева: А что такое “сын боярский”, объясняется? А то ведь школьники эпохи ЕГЭ поймут буквально. Что человек-то не простой, из песни Шевчука “Мальчики – мажоры”.
И в справке “сквозь обороты делопроизводственного стиля ХVII века” просматривается хороший блокбастер, где для героя предусмотрена и тюрьма “земляная”, и ранения: “да под ним убили конь рыж, да его, Михаила, ранили по пояснице из лука” (75), и множество врагов, то есть, на самом деле, своих же соотечественников, павших от руки этого, видимо, высококлассного профессионала, которому поручались задания особой важности.
“Послан Михайло из Нежнево к царю и великому князю Василью Ивановичу всеа Руси с денежною казною… в те поры нижегородцкая мордва и бортники Московко до Воргодинко государю царю изменили…, голову Василья Онтончикова убили и про тое казну подали весть вору… в Тушино…” но Ордынцев “казну довез до Москвы здорово”. Или: “посылали Михайла Ордынцева … за реку Оку на Стрелку…, а велели взяти… у гостей и у торговых людей запасы. И на него, Михайла, приходили изменники из Болохны атаман Тимоха Таскаев.., и Михайло царю служил и запасы с Стрелки вывез в Нижний все сполна…” (73).
И почему я говорю, что книга пригодилась бы в школе. Потому что в ней показаны конкретные реалии страны и эпохи. Вот мы с вами обсуждали в связи со столыпинскими реформами происхождение помещичьего землевладения в России. Смотрите. Минин начинает мобилизацию ополчения. Что это конкретно означает? Что ремесленники, торговцы и крестьяне вооружились и пошли в поход? И такое, конечно, бывало, известно, что сам Минин очень хорошо себя проявил в сражении за Москву. Но, в принципе, военное дело тогда требовало профессионализма ничуть не меньше, чем сейчас. Соберите с улицы молодых людей призывного возраста, дайте им по автомату и посмотрите, много ли они толпой навоюют. Немного. Поэтому “в качестве реальной военной силы было решено пригласить дворян и детей боярских из захваченных поляками уездов Смоленской земли. Смоляне, опытные воины, были пожалованы… поместьями в Арзамасском уезде”, но “не были приняты арзамасцами и оказались в затруднительном положении. Их-то и позвал К. Минин для защиты Нижнего Новгорода: “… посацкие люди к ним присылали, чтоб к ним в Нижней пришли, и как смольяне… пришли, …приняли смольян честно и корм им и лошадем стали давать доволно…” (37)
Марина Тимашева: Похоже на сюжет фильма “Семь самураев”.
Илья Смирнов: Конечно. То есть, изначально “дворяне и дети боярские” свой хлеб и свои поместья вполне отрабатывали. Совершенно ложное, идеологизированное представление, что если привилегированный класс, то обязательно паразиты. Вот такие идеологизированные схемы слева и справа автор книги разбирает в историографической главе. Например, восприятие Смуты как “крестового похода Запада против Руси” с особым упором на этнический и конфессиональный факторы. Признавая, что лично для короля Сигизмунда, “поклонника испанского абсолютизма”, насаждение католичества было важнейшей задачей, автор показывает, что ни Смута в целом, ни даже политика Речи Посполитой к этому никак не сводятся. “В войске Яна Петра Сапеги… православные преобладали, и это признавал сам гетман (“у нас в рыцарстве болшая половина руских людей”, то есть, в тогдашней польской терминологии, православных (60), то же касается “отрядов Александра Лисовского”, чья “приверженность католицизму относительна: “батька Алесь” нем верил ни в Бога, ни в черта, но происходил он из белорусского православного… рода” (61), “православные все до единого” были запорожцы гетмана П.К. Сагайдачного, между тем, именно “лисовчики” и запорожцы Сагайдачного совершали “вопиющие зверства в отношении и мирного русского населения, и православной церкви” (61). В этой связи автор делает очень важное замечание по поводу истории уже ХХ столетия. “Это опровергает утверждения некоторых современных публицистов о том, что сотрудничество заметного количества коренного населения России с оккупантами имело место только в период Великой Отечественной войны по причине политики Советской власти (отсюда делаются попытки стыдливого оправдания изменников Родины). Напротив, такое происходило и в 1618 году, и даже ранее” (61).
Марина Тимашева: Но на соседних страницах критически переосмыслена концепция Смуты как “обостренья классовой борьбы”.
Илья Смирнов: Да, Смута как “борьба народа против угнетателей”. Вообще-то всякий конфликт между людьми – социальный по определении. А какой еще? И автор этого не отрицает. Но он, скажем так, разумно – критически, то есть с указанием сильных и слабых сторон, оценивает взгляды, господствовавшие в советской историографии на протяжении нескольких десятилетий. Я напомню: что центральное событие Смутного времени – восстание Болотникова, и восстание это – не что иное, как крестьянская война, а “всё остальное (иностранная интервенция и освободительная борьба…)” - второстепенное и вытекает из главного (56). Приходилось очень сильно “редактировать” источники, чтобы они не ломали этой схемы, простой, но ошибочной.
В современные схемы тоже очень многое не вписывается, что отмечено в книге. Например, “26 октября (5 ноября) 1612 г. - были согласованы условия капитуляции польского гарнизона… Поляки выпустили из Кремля московских бояр – руководителей “семибоярщины” и номинальных (от имени польского короля) правителей России”. Среди них “был М.Ф. Романов с матерью. Опасаясь мести со стороны рядовых ополченцев, рассматривавших “семибоярщину” как изменников, практически все вышедшие из Кремля бояре немедленно покинули Москву, уехав в Ярославль, Кострому и другие города” (47).
И дальше, как эта коллизия разрешилась: “… Земский собор для избрания царя. Подготовка… проходила в обстановке упорной политической борьбы. Ополчения (“первое” и “второе”) были распущены, а их руководители вытеснены из столичных органов управления” (50).
Здесь я позволю себе некоторые замечания. Понимаю, что в такой маленькой книжке нельзя определить и оговорить ВСЁ. Но в заключительной главе несколько раз фигурируют “власть” и “общество”. Так, как будто значение этих слов всем понятно. А оно не совсем понятно.
Марина Тимашева: Предполагается, наверное, что “общество” - это народ.
Илья Смирнов: Употребление этого слова в современных СМИ совершенно не предполагает такого смысла. Если мы читаем про “реакцию общества” на назначение или снятие того или иного должностного лица или на какой-то скандал в сфере т.н. “актуального искусства” - что, имеется в виду реакция череповецких рабочих или ставропольских крестьян? Нет, естественно. Здесь общество – скорее часть правящего класса. Причем непонятно, какая.
Марина Тимашева: Может быть, та, которая не при должностях.
Илья Смирнов: Тоже не получается, потому что от имени “общества” постоянно выступают люди, занимающие вполне официальные должности, например, на государственном телевидении или радио. И с “властью” тоже не понятно. Начиная с какой ступеньки карьеры “служилый человек” ХVII века или наш современный чиновник становится “властью”?
На самом деле, это с моей стороны не столько претензия к книге, сколько лишнее свидетельство того, как ненадежна терминология в гуманитарных науках. Особенно в тех случаях, когда кажется, что слово и так все понимают.
Марина Тимашева: К вопросу о том, можно ли сдавать историю или литературу в формате ЕГЭ.
Илья Смирнов: Нельзя. Именно поэтому. Потому что составитель вопросов и абитуриент “на языке одном о разном говорили”. Но возвращаясь к “Смутному времени” и Нижегородскому Поволжью”. Уроки Смуты, по мнению автора, состоят в том, чтобы не допускать такого “падения нравственных устоев общества”, результатом которого становится общий развал и, “как следствие – страстная жажда диктатуры (и внутреннее на нее согласие)” (68). А если конкретнее, то в книге подчеркивается – и очень точно! – что “насаждавшаяся из Москвы “вертикаль власти” … оказалась неспособна противостоять распаду…”, “лишь органы самоуправления (земские избы) и созданные “всем миром” чрезвычайные органы… (“городовые советы”) сумели в 1611 – 12 гг. подготовить благоприятные условия для возрождения государственности…” (69). Далее, “опыт изучения событий Смутного времени приводит к двум выводам, имеющим принципиальное значение… Во-первых, никогда нельзя служить чужеземным захватчикам. Никакие, даже самые благие помыслы и горькие обиды не могут извинить пособничества врагам Отечества. И, во-вторых, … нельзя становиться карателем. Жизнь К. Минина и Д.М. Пожарского – образец честного служения Отечеству: ни тот, ни другой в тяжелейших условиях гражданской войны не принимали сторону интервентов и не проливали невинную кровь (а поводов было хоть отбавляй!). Это – пример для подражания, но одновременно и суровый приговор истории тем, кто действовал иначе” (70).
И теперь скажите мне - зачем выдумывать какой-то несуществующий предмет “Место России в мире”, если о месте России в мире и о месте человека в истории его родной страны прекрасно могут рассказать историки на уроках истории? Опираясь на такие книги, как вот это нижегородское издание, с которым мы сегодня ознакомились.
