Елена Фанайлова: Свобода в кафе «Март». Группа «Аркадий Коц». История группы на фоне истории протестного движения. Группа – участник «Белого альбома». Поэт Кирилл Медведев, активист Российского социалистического движения, художник Николай Олейников и Анна Петрович, звукорежиссер по основной профессии и активист Российского социалистического движения – вот эти прекрасные люди будут представлять свое творчество. А комментировать их действия я попросила поэта и активиста Александра Дельфинова. Саше тоже весьма не чужда подобного рода политическая поэзия. И Дмитрия Виленского мы попросили участвовать в нашей программе – художник, теоретик, активист группы «Что делать?».
Кирилл Медведев представит песню «Стены», которая для протестного движения в Европе, наверное, одна из самых важных.
Кирилл Медведев: Песня «Стены» - одна из песен, которую мы перевели и адаптировали на русский. Песня была написана в 1968 году в Каталонии, на каталонском языке бардом Луисом Льяхом. А вскоре стала гимном антифранкистского сопротивления. Она очень популярна, в том числе и за пределами Испании. В 70-ые ее перевел польский бард Яцек Качмарский, и она стала опять же гимном польского рабочего движения, в том числе профсоюза «Солидарность». Она еще переводилась и исполнялась в Белоруссии...
Елена Фанайлова: Это сделал Андрей Хаданович, который ее декламировал на протестных митингах во время президентских выборов полтора года назад.
Кирилл Медведев: Сейчас мы ее перевели на русский язык с каталонского, хотя там она называется «L’Estaca» - это что-то типа позорного столба. Когда я переводил, мне показалось, что русским реалиям, скорее, отвечают «стены», такой образ. И потом уже я выяснил, что и в польском варианте тоже фигурируют «стены».
Елена Фанайлова: И в белорусском тоже.
Кирилл Медведев: И еще хочется сказать, что для нас эта песня важна не только в антитоталитарном контексте последних 30 лет, но и в контексте более ранней истории, в контексте 30-х годов, когда испанские левые были побеждены, разгромлены Франко. Эта песня, ее пафос изначальный, конечно же, отсылает, в том числе, и к тому времени, то есть – к антифашистскому сопротивлению.
«Однажды дед говорил мне,
Когда светало вдали,
Мы с ним у дверей стояли,
И телеги мимо ползли.
Видишь ли эти стены?
За ними мы все живем,
И если мы их не разрушим,
То заживо здесь сгнием.
Давай разрушим эту тюрьму
здесь этих стен стоять не должно
так пусть они рухнут, рухнут, рухнут
обветшавшие давно.
И если ты надавишь плечом
и если мы надавим вдвоем,
то стены рухнут, рухнут, рухнут
и свободно мы вздохнем
Руки мои в морщинах,
С тех пор прошло много лет,
И сил все меньше и меньше,
А стенам износу нет.
Я знаю, они гнилые,
Но сложно их одолеть,
Когда не хватает силы
И я прошу тебя спеть:
Давай разрушим эту тюрьму
здесь этих стен стоять не должно
так пусть они рухнут, рухнут, рухнут
обветшавшие давно.
И если ты надавишь плечом
и если мы надавим вдвоем,
то стены рухнут, рухнут, рухнут
и свободно мы вздохнем
Деда давно не слышно,
Злой ветер его унес,
Но мы с ним стоим все там же,
Под тот же грохот колес,
И когда кто-то проходит мимо,
Я стараюсь погромче петь,
Ту песню, которую спел он,
Прежде, чем умереть:
Давай разрушим эту тюрьму
здесь этих стен стоять не должно
так пусть они рухнут, рухнут, рухнут
обветшавшие давно.
И если ты надавишь плечом
и если мы надавим вдвоем,
то стены рухнут, рухнут, рухнут
и свободно мы вздохнем».
Елена Фанайлова: Аня, вы не были в автозаке, когда ваши коллеги по музыкальной группе распевали эту песню на глазах у изумленных задержанных, а также стражей порядка. Как так вышло?
Анна Петрович: Я по какой-то причине была не в Москве в то время.
Елена Фанайлова: А известия о том, что ваши коллеги оказались в автозаке, до вас каким образом дошли? Я узнала про это событие из Интернета.
Анна Петрович: Я узнала об этом, наверное, из первых уст, потому что мы переписываемся активно, у нас есть наша рассылка групповая. Увидела ролик.
Николай Олейников: Очень важно, что был человек, который смог это зафиксировать. Пели бы мы в любом случае. Мы пришли для того, чтобы поддержать группу «Pussy Riot», а был в тот момент второй суд по продлению ареста. Таня Волкова - это хорошо известный московский куратор, которая последние несколько лет занимается протестным, активистским искусством, она его коллекционирует, пытается в него вникать, старается в нем разобраться, делает выставку за выставкой. И она инициировала некое движение вокруг того, что должно было происходить в суде. Она пригласила музыкантов, поэтов, «химиков, физиков и лириков», чтобы они пришли и своим творчеством поддержали. Не просто скандированием каких-то песен, каких-то слоганов, а именно песнями, музыкой и художественными жестами. Но, придя на площадку, мы поняли, что пропорции присутствующих около Таганского суда делятся примерно на три не очень равные части. Небольшое количество людей, которые пришли поддержать, среди них в основном - творческая интеллигенция, люди религиозные, которые тоже пришли поддержать «Pussy Riot». Огромное количество журналистов. И пропорционально соразмерное количество полиции. Вот так делилась публика этого фестиваля. Мы пришли с четкой целью и с тремя отрепетированными песнями, как минимум, и были готовы спеть.
В какой-то момент мы поняли: чего зря время терять, поддержка нужна, нужен яркий жест, нужно заметное высказывание, иначе наша поддержка ограничится приходом и уходом. Мы начали петь а капелла «Стены», мы начали прохаживаться по двору и делать вид, что ничего не происходит. Поем тихонечко «Стены», люди на нас оглядываются, выхватывают какие-то конкретные слова. И этим мы должны были в какой-то момент ограничиться. Хотя интенция была продолжать, конечно. Раз уж фестиваль, раз уж нужна музыка, давайте продолжим, давайте сделаем веселье вокруг этого, давайте выскажемся по-настоящему. Но, спев эту песню, мы поняли, что собрались слушатели, и они требуют расчехления гитар. В какой-то момент Роман Доброхотов, знакомый нам по одному из протестных комитетов, спровоцировал нас расчехлить гитары. Рома сказал: «Мы вас поддержим. Тут плотное кольцо, менты не заметят. Можете не волноваться и петь». На видео все прекрасно видно, как распадается эта конструкция утопическая, как моментально люди расступаются перед полицией. Менты берут нас голыми руками. Точнее, они хватают Кирилла, я пытаюсь держать его за майку. Все это выглядит героически. Но ни один человек не встал между полицией и поющими поэтами и художниками. Ну, как произошло, так произошло. Мы оказались в автозаке. Полутьма, скука, все основное происходит снаружи. Приходит голый человек с велосипедом – мы все узнаем Владимира, который постоянно мелькает во всех протестных камерах. Потом начинают одна за другой поступать студентки РГГУ и МГУ, составляя нам прекрасную компанию.
И в какой-то момент входит наш хороший знакомый Влад Чиженков, который занимается документированием всех событий, связанных с искусством так или иначе. Он оказался внутри автозака. Мы спрашиваем: «Что произошло?». Влад говорит: «Я принес два плаката в защиту «Pussy Riot»: один – мой, другой – Маши Кравцовой». Маша Кравцова – это молодой критик и теоретик искусства. «Я не успел войти во двор – меня схватили и посадили». В этот момент выясняется, что Влад все-таки журналист, у него есть «ксива», он предъявляет эту «ксиву» полиции, полиция созванивается с местом, где он работает, там выясняется, что он действительно аккредитованный журналист этого средства массовой информации, и его выпускают из автобуса. Через какое-то время Влад опять появляется с фотокамерой и говорит: «Я решил сказать, что я в данном случае присутствую как художник, а не как журналист, и они вернули меня». Преданность искусству – это очень важный момент.
Елена Фанайлова: А это он снимал?
Николай Олейников: Снимал он. Но интенция была такова: Влад решил остаться, потому что он предан искусству. Вот это очень важная позиция: человек не стал «сливаться», потому что он – журналист, а остался потому, что он предан искусству. У него было в руках два плаката, которые он считает произведениями. Все!
Елена Фанайлова: Николай, сколько времени вы провели в этом «прекрасном» месте?
Николай Олейников: Шесть часов. Нас задержали и держали дольше трех часов - то есть дольше положенного.
Елена Фанайлова: Я думаю, что нам уже пора послушать комментарии.
Александр Дельфинов: У меня не столько комментарий, сколько вопрос. С точки зрения содержания и смысла группа работает в очень мне близком и нравящемся контексте – перевода каких-то песен или текстов из других культур, их внедрение, адаптация и так далее. Это все очень интересно, и я всячески это поддерживаю. Но есть еще, помимо содержания, вопрос формы. Мне кажется, что если «Аркадий Коц» - это группа музыкальная, работающая со звуком, то все группы, которые так или иначе продвинулись на сцене, которые сыграли ключевую роль, - «Кино», «Звуки Му», «Гражданская оборона» - совершили для своего времени формальный новаторский прорыв именно с точки зрения звука. У вас есть какая-то саунд-концепция?
Анна Петрович: Этот вопрос нам многие задают в той или иной форме. Некоторые осторожно пытаются обвинить нас в непрофессионализме музыкальном. Мы ни от кого не скрываем, что мы плохие музыканты. Дело в том, что среди нас и нет профессиональных музыкантов. Наша музыкальная концепция состоит в том, что у нас очень демократическая группа, наверное, мы все-таки больше ударение делаем на смысловую составляющую, при этом мы, конечно, не отказываемся от того, чтобы пытаться наращивать профессионализм. Мы с радостью приняли бы в свой состав каких-нибудь профессиональных музыкантов. Мне кажется, наш формат – может быть, это парадоксально прозвучит – востребован неким образом. Когда я услышала творчество группы «Аркадий Коц», а было это года за 1,5 до того, как я стала вместе с ребятами играть, я просто влюбилась в эту музыку, хотя она была очень странной и, мягко говоря, неотглаженная, неотшлифованная. Но меня поразила какая-то свежесть этой музыки, отсутствие академизма. И я мечтала в ней играть. В один прекрасный момент я получила письмо с приглашением в ней поиграть, и я даже не верила своему счастью. Мне очень хочется, чтобы осталась эта свежесть в нашей музыке, притом, что мы бы как-то отшлифовывали, работали над ошибками, но чтобы эта свежесть присутствовала. Неопределенный стиль, возможно, странная местами гармония, странные аранжировки – все это мне очень близко.
Николай Олейников: Ведь в рок-н-ролле и вообще в новаторской музыке в ХХ веке и в музыке популярной, которая распространяется среди народа... Мы не берем другие категории, типа новой академической музыки, «music nouveau», а именно музыки, которая продвигала какие-то идеи освобождения в течение всего ХХ века, в том числе и рок-н-ролл, на который мы, конечно, тоже ориентируемся. Это музыка непрофессионалов, это музыка любителей, это музыка дилетантов, это музыка людей, которым было что сказать, но которые познавали технику вместе с тем, как начинали играть. И звукоизвлечение появлялось из желания извлечь этот звук неожиданный, но необходимый.
Александр Дельфинов: Я не услышал ответа на свой вопрос, а услышал ответ на другой. Я не спрашивал – профессиональная группа или не профессиональная. Я враг всяческого профессионализма, поэтому для меня концепция непрофессиональной группы – это и есть духовное счастье. Именно поэтому я большой фанат группы «Pussy Riot», потому что хуже группы нет, и это самое лучшее. Но я имел в виду саунд-концепцию, потому что непрофессионализм исполнительско-музыкантский, о котором мы говорим, не отменяет работы со звуком как с неким языком.
Анна Петрович: Наверное, наша саунд-концепция формируется по ходу работы над какими-то аранжировками. Мы никогда не знаем, что получится, что нам потребуется. Это все как-то онлайн.
Кирилл Медведев: Мы исполним песню, которая написана на стихотворение Александра Бренера, поэта и художника. Это наш любимый поэт, очень разносторонний. С песен на его стихи и началась группа. Когда я 10 лет назад написал несколько песен на его стихи, записал их под гитару, выложил в Интернет – и забыл об этом. А через 5 лет появился один из участников теперешней нашей группы – Олег Журавлев, который сказал: «Давайте эти песни аранжируем и будем их петь на сцене». Я сказал: «Давай».
«Тучи бесшумные низко плывут
Люди разумные тихо живут
Только наш Мишенька в буйстве погряз
Метится вишенкой боженьке в глаз
Бунт, бунт, бунт прямо здесь...
Выстрелил. Боженька с небушка - прыг.
Мишеньке ноженькой в рожицу - брык.
Мишеньке радостно - вот кутерьма,
Немощь лишь гадостна, лучше - тюрьма.
Бунт, бунт, бунт прямо здесь...
Фабрик настроили, всюду часы.
В роты построили, гавкают псы,
Чтут конституцию, пишут стишки,
Ждут революцию, во дураки!
Радость немедленно, бунт прямо здесь.
Бунт, бунт, бунт прямо здесь.
Мишкой нам велено склеп сей разнесть.
Бунт, бунт, бунт прямо здесь...
Тучи бесшумные низко плывут
Люди разумные тихо живут
Бунт, бунт, бунт прямо здесь...».
Дмитрий Виленский: Очень важно, что вы делаете новые адаптации каких-то очень важных и знаковых стихов и произведений. Но у меня есть ощущение, что если вдаваться в историю протеста и песен, всегда работали очень конкретные высказывания. Как вы считаете, возможно ли сейчас создать песню, которая адресовала бы какое-то событие? Арестованные 6 мая... Или песню про бастующих нефтяников Казахстана. Но такая песня, которая бы обращалась не просто к ним, а смогла захватить воображение и желания других людей, которые не часть этой борьбы. Я не отрицаю необходимости абстрактного, возвышенного вдохновения, но, в то же время, я проблематизирую: возможны ли реальные песни протеста? В этом плане «Pussy Riot» довольно конкретны, но там слова вообще непонятны. Более того, большинство людей, я думаю, хард-кор просто слушать не могут. Они могут прочитать стихотворение, потому что ни одного слова не понять в песне. Вы работаете с музыкой, в которой текст – нарратив, текст играет большую роль. Возможно ли сделать так, как «Pussy Riot», но чтобы увлекло общество?
Кирилл Медведев: Если бы мы заранее ставили перед собой такую цель - написать конкретную песню, которая бы увлекла, повела за собой какие-то слои общества, обычно это все заканчивается ничем. Мы пытаемся воссоздать, а отчасти практически создать заново, адаптировать с Запада, с Востока некую традицию протестной песни, песни антибуржуазной, песни профсоюзной, антиавторитарной, феминистской и так далее. Что из этого получается? Давайте вспомним песню «Стены». Конечно, мы не рассчитывали на то, что довольно много людей самых разных политических взглядов, в том числе и аполитичных людей, их эта песня, в ее русском варианте, как-то заденет. Я не знаю, в чем здесь дело. Дело ли в каком-то политическом контексте, в котором все мы пребываем, в том ли, что, в конечном счете, у каждого какая-то своя тюрьма, свои стены. Я думаю, что дело и в том, и в другом, одно работает на другое. И те люди, которые пока еще не интересуются политикой, не вовлечены в какие-то движения, в действие, они за счет таких песен начинают ощущать некое единение с людьми, для которых эти стены, эта тюрьма – это что-то гораздо более политически конкретное.
Дмитрий Виленский: Кирилл первой фразой ответа на мой вопрос выразил скепсис по поводу того, что привязка к какому-то конкретному событию может дать тот результат, который мы все ищем, какую-то возможность воздействия на коллективное воображение общества и мобилизацию, то есть развитие каких-то протестных мобилизационных настроений. У меня нет готового ответа, но я бы поставил вопрос дальше. Я сразу начал фантазировать. Можно себе представить такой сценарий. В большом городе жила девушка, она не интересовалась политикой, она жила так, как жила, а потом произошло то-то и то-то, и это привело к тому, что сейчас она в тюрьме, а мы должны сделать так, чтобы она оттуда вышла. Сделать так, чтобы песня стала гимном движения за свободу узников 6 мая.
Николай Олейников: Первый заказ.
Дмитрий Виленский: Да, заказ группе «Коц». Почему тебе это кажется плохим нарративом?
Кирилл Медведев: Я не считаю, что привязка к конкретному событию не может породить песню, которая бы захватила многих. Мне кажется, что не нужно изначально на это ориентироваться. Поскольку все мы так или иначе пытаемся заниматься и творчеством, и политикой, активизмом, то мы довольно четко, с одной стороны, видим, насколько эти вещи взаимосвязаны, а с другой стороны, все-таки видим между ними разницу и границу. Поэтому мы не пытаемся подменить, с одной стороны, политическое высказывание творческим, художественным, с другой стороны, не пытаемся свое художественное высказывание раскручивать с помощью политики. Мы пытаемся создавать некое взаимодействие того и другого, которое очень часто конфликтно и внутренне противоречиво. Потому что и искусство, и политика – это вещи очень конфликтные. В случае с песней «Стены» какие-то факторы так случайно складываются, и мы их не можем предугадать, что вдруг и благодаря тексту, и благодаря музыке, и благодаря какой-то адаптации, которая у нас стала более близкой для русского уха, чем изначальная версия, и контекст, что мы это поем в автозаке и так далее – все это складывается каким-то чудесным образом, что вдруг это начинает влиять. Мы можем на это рассчитываться, надеяться, но мы не можем это вычислить заранее.
Дмитрий Виленский: В вашем контексте мне сейчас не хватает от вас, особенно от тебя, как от поэта, каких-то авторских высказываний. Если бы ты написал песню на свои стихи... А у вас есть песни группы «Аркадий Коц» на твои стихи?
Кирилл Медведев: Нет. У нас есть песня на стихи Олега Журавлева, члена группы, он сейчас в отъезде.
Дмитрий Виленский: Если бы я хотел видеть развитие группы «Аркадий Коц», то мне бы казалось, что сейчас должны последовать очень авторские ваши песни.
Кирилл Медведев: Следующая песня была написана в 40-ые годы Вуди Гатри, американским протестным бардом. Мы ее перевели на русский. Называется она «Jesus». И почему-то так получается, что для нас перевести и адаптировать некое высказывание из другого времени, из другого контекста сейчас это оказывается важнее, чем высказаться от первого лица. Мы его можем делать в политике, в активизме, я могу это делать как поэт, как публицист, кто угодно. И Коля тоже. В музыке нам важнее работать с традицией. Нам кажется, в том числе и политически, это более важно сейчас и более актуально.
«Иисус всю страну исходил поперек,
Не боялся он ничего.
Он учил всех богатых делиться добром,
И свели в могилу его.
Он ходил к тем, кто беден, кто слаб и кто глух,
Кто лишен того и сего.
Говорил, что они унаследуют мир,
И свели в могилу его
Что мне делать? - богач у Иисуса спросил -
Для спасения своего?
Собери все добро и раздай беднякам -
Вот и свели в могилу его.
В тех местах принимали Иисуса Христа
Как учителя своего.
Но сказал он - Не мир вам принес я, но меч,
И свели в могилу его.
Вот он в город пришел, и толпа батраков
Собралась вокруг него.
Но попы и банкиры позвали солдат,
И они распяли его.
Но когда отойдет весь рабочий народ
От смирения своего,
Богачи наконец пожалеют о том,
Что свели в могилу его
Я пою эту песню в Москве, где живут
Богачи попы и рабы.
Так что если б Иисус проповедовал тут,
Его так же распяли бы».
Елена Фанайлова: Последний куплет, наверное, принадлежит не Вуди Гатри?
Кирилл Медведев: Он принадлежит Вуди Гатри, но там про Нью-Йорк идет речь, а не про Москву. А так все то же самое.
Елена Фанайлова: Расскажите нам, наконец, кто такой «Аркадий Коц»?
Николай Олейников: Маленькая преамбула: Аркадием Коцем воспринимают Кирилла Медведева. Кирилл – это замечательный поэт, очень талантливый.
Кирилл Медведев: Аркадий Коц – это поэт и переводчик, коммунист, большевик, он автор канонического варианта перевода русского «Интернационала», который был в 20-ые годы гимном советской России и Советского Союза до начала 30-х. А каким образом эта фигура, это имя отражает концепцию наших годов – это объяснять не надо.
Александр Дельфинов: Группа «Аркадий Коц» участвовала в «Белом альбоме». «Белый альбом» - это такой проект, который собрал множество разных протестных песен современных. Но, мне кажется, присутствует странный момент, что несмотря на то, что существует много разных песен наших современников, которые пытаются протестную тему актуализировать, все равно песня Виктора Цоя «Перемен!» становится общим гимном. И вот уже прошло больше 20 лет с тех пор, как Виктор Цой покинул наш мир, и уже актуальность группы «Кино» и советского рока тоже время, вроде бы, ушло. Но оказывается странным образом, что все равно энергетика какая-то того времени вновь возвращается в некой новой актуальности. Это значит, что мы не сдвинулись за 20 лет с какой-то точки, что нам надо проработать заново домашнее задание того времени? Что это для вас означает? Вопрос: мы хотим услышать гимн поколения, гимн протеста, и все равно возвращаемся к песням 20-летней давности – почему так происходит?
Николай Олейников: Песни «Аквариума» того периода, песни Цоя, песни «Звуков Му», они рождались из органики времени. Но для них тоже нужна была какая-то определенная раскачка, подготовка. Они не пришли в пустоту, они не пришли к тем людям, которые не были готовы к тому, что эта музыка может ответить на запрос со стороны огромного количества людей. Но в данный момент мы присутствуем в ситуации не конца 80-х, если даже сравнивать периоды, а приблизительно конца 70-х в Советском Союзе. Мы все понимаем необходимость возражения загнивающей системе. Мы только-только начинаем понимать нашу личную, персональную ответственность в этом движении. И то, что мы делаем сейчас, - это, возможно, будет пыль на сапогах или на башмаках, которая будет вымыта очень скоро. Но это очень важный момент. Пока – гумус. Мы планируем, что либо мы сформулируем это, либо наши друзья сформулируют, либо люди, которые о нас вообще не знают и не слышат, что лучше. Они сформируют и сформулируют ту самую необходимость возникновения новой песни, которая соответствует времени, действительности и конкретным людям, соотносится с каждым, и в то же время, всех зовет на что-то большее. Пока мы делаем конкретную работу, заполняем лакуны, которые не заполнены в большинстве своем. Мы понимаем свою роль довольно скромную, ничтожную, тем не менее, рады тому, что все-таки то, что мы делаем, не пропадает совсем, не просачивается сквозь песок.
Кирилл Медведев: Тут есть очень простое объяснение, почему это песня «Мы ждем перемен». Потому что ожидание перемен – это единственное, что объединяет сейчас всех людей, которые недовольны ситуацией политической. Мало у кого есть четкое представление о том, чего они хотят, чего мы хотим и так далее. Это то же самое, что лозунг «Россия без Путина». Без Путина, а чего, с кем – непонятно. Это лозунг первого класса политического образования. Мне бы лично хотелось, чтобы не столько песня «Мы ждем перемен», сколько песня «Твой папа - фашист» стала бы гимном. Но по некоторым причинам она не может стать гимном – потому что отношение к фашизму разное. Возможно, лет через 15, когда будет новое поколение детей сегодняшних фашистов и националистов, она снова станет актуальной, я надеюсь.
Александр Дельфинов: У нас абсолютно одинаковое ощущение. Для меня тоже именно песня группы «Телевизор» - мой личный главный хит всего этого процесса. Но это значит, что хорошо, что мы мыслим в данном случае в одном направлении. И что касается того, что Коля сказал «наша скромная роль». Я от всей души хочу вам больше наглости пожелать.
Кирилл Медведев: Иначе бы мы эту «скромную роль» на себя бы не взвалили.
Следующая песня называется «С кем ты заодно». Это перевод американской профсоюзной песни 30-х годов «Which side are you on?». Посвящаем мы ее всем профсоюзным борцам постсоветского пространства нынешним.
«Привет друзьям рабочим!
Есть что вам сказать.
Наш старый, добрый профсоюз
Ведет борьбу опять.
С кем ты заодно, друг, с кем ты заодно?
Отец мой был шахтером,
Я не забыл отца.
Он будет вместе с нами
До победного конца.
С кем ты заодно, друг, с кем ты заодно?
Чью сторону выбираешь -
Определяйся сам.
Кто не вступает в профсоюз,
Тот служит богачам.
С кем ты заодно, друг, с кем ты заодно?
Рабочие, проснитесь!
Ответьте ж, черт возьми,
Хотите быть штрейкбрехерами
Или быть людьми?
С кем ты заодно, друг, с кем ты заодно?
Не уступайте боссам,
Не верьте их словам.
Пока мы не объединимся,
Не сломить их нам.
С кем ты заодно, друг, с кем ты заодно?
Which side are you on boys?
Which side are you on?».
Дмитрий Виленский: Мне послышалось, что все-таки такая оценка, где мы сейчас находимся – то ли мы в конце 70-х, по привязке к нашей внутренней исторической шкале, или вдруг мы потом прыгаем сразу в «боевой» 91-ый – мне кажется, что все довольно сомнительные спекуляции, потому что мы действительно не знаем и не можем знать, где мы есть. И самое ценное в этих событиях то, что они как бы происходят, в этом подлинная суть событий. И никто не может их предсказать. Коля, самое главное, что ты сказал, - что музыка эти события предчувствует, предугадывает и тем самым помогает готовить и материализует. Мне лично кажется, что для музыкальной группы все-таки требуется какая-то чувственность к нерву времени и, может быть, мобилизационный драйв – обгонять время, отставать. Сейчас непонятна локация во времени.
Елена Фанайлова: То есть, грубо говоря, если вспоминать середину 80-х, то никто не мог предсказать, что произойдет через 5 лет. И диссидентское движение оказалось разгромленным в 85-ом году. Люди думали, что никогда не будет напечатана «Лолита».
Дмитрий Виленский: А должен был быть кто-то, кто бы подумал об этом.
Николай Олейников: Эти фигуры возникают не от того, что они сидели и думали, над чем бы подумать, а от того, что кто-то включился в этот процесс и совершенно неожиданно эту мысль озвучил. Тем самым привнес в реальность новую структуру, новый фактор. Кто это будет? Возможно, не мы. Мы готовы к этому. Мы готовы к тому, что это будет кто-то другой. Мы совершенно спокойно к этому относимся.
Дмитрий Виленский: Я просто пытаюсь немножко опротестовать эту логику: возможно, не мы. Логика мобилизации: кто, если не мы.
Николай Олейников: Об этом мы и поем. И мы сейчас делаем то, кто никто не может, кроме нас, сделать. Ты озвучил абсолютно правильный тезис. Но нам кажется, что работа, которую выполняет «Аркадий Коц» на текущий момент, хотя бы для небольшой группы людей, она необходима. И мы ее осуществляем.
Дмитрий Виленский: Так кто ж с этим спорит!
Николай Олейников: Тут не поспоришь, действительно.
Александр Дельфинов: Мне кажется, интересный момент. Если взять творческую историю одного из участников группы, Кирилла Медведева, то Кирилл Медведев в качестве поэта как раз стал человеком, который... если говорить о каких-то формальных новаторских моментах, которые продвинули ситуацию, то в поэзии это один из ключевых авторов последнего десятилетия, который это сделал. И казалось бы, можно почивать на лаврах, быть здесь, и все уже хорошо. Для меня уже очень сильным моментом является то, что Кирилл вдруг на какое-то время вообще отказался от своего поэтического бытования и в данный момент стоит с гитарой. С одной стороны, это открытость и смелость к эксперименту, а с другой стороны, готовность отказаться от уже наработанной позиции – это для меня кажется очень интересным, важным моментом, фактором, который, возможно, приведет к тому, что снова это удастся сделать. Это поиск, один раз уже приведший к реальному результату, значит, может снова прийти. Я думаю, здесь нет поводов для пессимизма. Если мы говорим о том, что нет песни, которая концентрирует актуальную ситуацию сейчас в протестном движении, это значит, что эта песня скоро появится, он скоро будет.
Кирилл Медведев: Дима ставит под сомнение, достаточно ли мы политически артикулированы. Мне кажется, что для большинства слушателей все наоборот. Для большинства мы слишком политизированы. И они бы с удовольствием спросили: а где у вас песни о любви, об одиночестве, о нормальных человеческих чувствах? И у нас есть на эту тему некоторый комплекс. Мы считаем, что должны быть такие песни, и мы над ними работаем. Наверное, я Диму разочарую, но мы склонны уходить еще дальше от четкого и тотального политического высказывания. Нам кажется, что песни должны быть обо всем, и песни о любви, об одиночестве и так далее должны сосуществовать в одном контексте с политическими песнями, как-то по-другому раскрываться.
Александр Дельфинов: Это чисто буддийская психоделика. Сделать песню протеста можно только тогда, когда не делать ее.
Дмитрий Виленский: Мне кажется, ты меня неправильно понял. Мне казалось очень важным свести какие-то очень личные, очень аполитические мотивы и соединить политически в одной песне. Не то что одна песня совершенно о личном, а другая – о политическом: а свести в одном пространстве – вот это, мне кажется, очень важно.
Николай Олейников: «Аркадий Коц» - это и есть одно смысловое пространство, которое мы создаем из разных пазлов. И в нем должны присутствовать поэты Серебряного века, который неожиданно разворачиваются политически, Саша Черный, который говорит о том, что «слишком много правых партий и слишком много безразличных людей». И в том же контексте появляется перевод анархистской песни старой, и в том же контексте появляется неожиданно ОБЭРИУ Николая Олейникова, и в том же контексте появляется поэзия Бренера, которая четко привязана к анархической традиции, и так далее.
Кирилл Медведев: Следующая песня написана на стихотворение Александра Бренера, она называется «Меч хозяина не разрушит хозяйский дом» - это цитата из статьи американской поэтессы и феминистки Одри Лорд. Эта тема – это рассуждение о том, возможно ли победить власть ее же методами.
«Американский президент - фашист и болван...
Азиатский президент - паршивый баран...
Латиноамериканский президент - банан...
Африканский президент - окровавленный чемодан...
А ты, поэт, - пустой барабан!
Что нам делать? Куда посмотреть?
Власть, как сказано, безразмерная сеть.
Для диких зверей и для певчих птиц - клеть.
Для людей - шнапс, конфеты и медь.
Хватит, однако, бздеть!
Без книг, конечно, ничего не поймешь.
Но не верь рецептам. Рецепты - ложь.
И к чертям вождей, для вождей ты - вошь.
Ни Калашников не поможет, ни финский нож.
Мысль без действия - лысый еж!
Кто-то в лед погружает натруженный лом,
Говорит кривым и раздавленным ртом:
Европейский президент - полицейский фантом...
Русский президент - гнойный гном...
Меч хозяина не разрушит хозяйский дом!».
Кирилл Медведев представит песню «Стены», которая для протестного движения в Европе, наверное, одна из самых важных.
Кирилл Медведев: Песня «Стены» - одна из песен, которую мы перевели и адаптировали на русский. Песня была написана в 1968 году в Каталонии, на каталонском языке бардом Луисом Льяхом. А вскоре стала гимном антифранкистского сопротивления. Она очень популярна, в том числе и за пределами Испании. В 70-ые ее перевел польский бард Яцек Качмарский, и она стала опять же гимном польского рабочего движения, в том числе профсоюза «Солидарность». Она еще переводилась и исполнялась в Белоруссии...
Елена Фанайлова: Это сделал Андрей Хаданович, который ее декламировал на протестных митингах во время президентских выборов полтора года назад.
Кирилл Медведев: Сейчас мы ее перевели на русский язык с каталонского, хотя там она называется «L’Estaca» - это что-то типа позорного столба. Когда я переводил, мне показалось, что русским реалиям, скорее, отвечают «стены», такой образ. И потом уже я выяснил, что и в польском варианте тоже фигурируют «стены».
Елена Фанайлова: И в белорусском тоже.
Кирилл Медведев: И еще хочется сказать, что для нас эта песня важна не только в антитоталитарном контексте последних 30 лет, но и в контексте более ранней истории, в контексте 30-х годов, когда испанские левые были побеждены, разгромлены Франко. Эта песня, ее пафос изначальный, конечно же, отсылает, в том числе, и к тому времени, то есть – к антифашистскому сопротивлению.
«Однажды дед говорил мне,
Когда светало вдали,
Мы с ним у дверей стояли,
И телеги мимо ползли.
Видишь ли эти стены?
За ними мы все живем,
И если мы их не разрушим,
То заживо здесь сгнием.
Давай разрушим эту тюрьму
здесь этих стен стоять не должно
так пусть они рухнут, рухнут, рухнут
обветшавшие давно.
И если ты надавишь плечом
и если мы надавим вдвоем,
то стены рухнут, рухнут, рухнут
и свободно мы вздохнем
Руки мои в морщинах,
С тех пор прошло много лет,
И сил все меньше и меньше,
А стенам износу нет.
Я знаю, они гнилые,
Но сложно их одолеть,
Когда не хватает силы
И я прошу тебя спеть:
Давай разрушим эту тюрьму
здесь этих стен стоять не должно
так пусть они рухнут, рухнут, рухнут
обветшавшие давно.
И если ты надавишь плечом
и если мы надавим вдвоем,
то стены рухнут, рухнут, рухнут
и свободно мы вздохнем
Деда давно не слышно,
Злой ветер его унес,
Но мы с ним стоим все там же,
Под тот же грохот колес,
И когда кто-то проходит мимо,
Я стараюсь погромче петь,
Ту песню, которую спел он,
Прежде, чем умереть:
Давай разрушим эту тюрьму
здесь этих стен стоять не должно
так пусть они рухнут, рухнут, рухнут
обветшавшие давно.
И если ты надавишь плечом
и если мы надавим вдвоем,
то стены рухнут, рухнут, рухнут
и свободно мы вздохнем».
Елена Фанайлова: Аня, вы не были в автозаке, когда ваши коллеги по музыкальной группе распевали эту песню на глазах у изумленных задержанных, а также стражей порядка. Как так вышло?
Анна Петрович: Я по какой-то причине была не в Москве в то время.
Елена Фанайлова: А известия о том, что ваши коллеги оказались в автозаке, до вас каким образом дошли? Я узнала про это событие из Интернета.
Анна Петрович: Я узнала об этом, наверное, из первых уст, потому что мы переписываемся активно, у нас есть наша рассылка групповая. Увидела ролик.
Николай Олейников: Очень важно, что был человек, который смог это зафиксировать. Пели бы мы в любом случае. Мы пришли для того, чтобы поддержать группу «Pussy Riot», а был в тот момент второй суд по продлению ареста. Таня Волкова - это хорошо известный московский куратор, которая последние несколько лет занимается протестным, активистским искусством, она его коллекционирует, пытается в него вникать, старается в нем разобраться, делает выставку за выставкой. И она инициировала некое движение вокруг того, что должно было происходить в суде. Она пригласила музыкантов, поэтов, «химиков, физиков и лириков», чтобы они пришли и своим творчеством поддержали. Не просто скандированием каких-то песен, каких-то слоганов, а именно песнями, музыкой и художественными жестами. Но, придя на площадку, мы поняли, что пропорции присутствующих около Таганского суда делятся примерно на три не очень равные части. Небольшое количество людей, которые пришли поддержать, среди них в основном - творческая интеллигенция, люди религиозные, которые тоже пришли поддержать «Pussy Riot». Огромное количество журналистов. И пропорционально соразмерное количество полиции. Вот так делилась публика этого фестиваля. Мы пришли с четкой целью и с тремя отрепетированными песнями, как минимум, и были готовы спеть.
В какой-то момент мы поняли: чего зря время терять, поддержка нужна, нужен яркий жест, нужно заметное высказывание, иначе наша поддержка ограничится приходом и уходом. Мы начали петь а капелла «Стены», мы начали прохаживаться по двору и делать вид, что ничего не происходит. Поем тихонечко «Стены», люди на нас оглядываются, выхватывают какие-то конкретные слова. И этим мы должны были в какой-то момент ограничиться. Хотя интенция была продолжать, конечно. Раз уж фестиваль, раз уж нужна музыка, давайте продолжим, давайте сделаем веселье вокруг этого, давайте выскажемся по-настоящему. Но, спев эту песню, мы поняли, что собрались слушатели, и они требуют расчехления гитар. В какой-то момент Роман Доброхотов, знакомый нам по одному из протестных комитетов, спровоцировал нас расчехлить гитары. Рома сказал: «Мы вас поддержим. Тут плотное кольцо, менты не заметят. Можете не волноваться и петь». На видео все прекрасно видно, как распадается эта конструкция утопическая, как моментально люди расступаются перед полицией. Менты берут нас голыми руками. Точнее, они хватают Кирилла, я пытаюсь держать его за майку. Все это выглядит героически. Но ни один человек не встал между полицией и поющими поэтами и художниками. Ну, как произошло, так произошло. Мы оказались в автозаке. Полутьма, скука, все основное происходит снаружи. Приходит голый человек с велосипедом – мы все узнаем Владимира, который постоянно мелькает во всех протестных камерах. Потом начинают одна за другой поступать студентки РГГУ и МГУ, составляя нам прекрасную компанию.
И в какой-то момент входит наш хороший знакомый Влад Чиженков, который занимается документированием всех событий, связанных с искусством так или иначе. Он оказался внутри автозака. Мы спрашиваем: «Что произошло?». Влад говорит: «Я принес два плаката в защиту «Pussy Riot»: один – мой, другой – Маши Кравцовой». Маша Кравцова – это молодой критик и теоретик искусства. «Я не успел войти во двор – меня схватили и посадили». В этот момент выясняется, что Влад все-таки журналист, у него есть «ксива», он предъявляет эту «ксиву» полиции, полиция созванивается с местом, где он работает, там выясняется, что он действительно аккредитованный журналист этого средства массовой информации, и его выпускают из автобуса. Через какое-то время Влад опять появляется с фотокамерой и говорит: «Я решил сказать, что я в данном случае присутствую как художник, а не как журналист, и они вернули меня». Преданность искусству – это очень важный момент.
Елена Фанайлова: А это он снимал?
Николай Олейников: Снимал он. Но интенция была такова: Влад решил остаться, потому что он предан искусству. Вот это очень важная позиция: человек не стал «сливаться», потому что он – журналист, а остался потому, что он предан искусству. У него было в руках два плаката, которые он считает произведениями. Все!
Елена Фанайлова: Николай, сколько времени вы провели в этом «прекрасном» месте?
Николай Олейников: Шесть часов. Нас задержали и держали дольше трех часов - то есть дольше положенного.
Елена Фанайлова: Я думаю, что нам уже пора послушать комментарии.
Александр Дельфинов: У меня не столько комментарий, сколько вопрос. С точки зрения содержания и смысла группа работает в очень мне близком и нравящемся контексте – перевода каких-то песен или текстов из других культур, их внедрение, адаптация и так далее. Это все очень интересно, и я всячески это поддерживаю. Но есть еще, помимо содержания, вопрос формы. Мне кажется, что если «Аркадий Коц» - это группа музыкальная, работающая со звуком, то все группы, которые так или иначе продвинулись на сцене, которые сыграли ключевую роль, - «Кино», «Звуки Му», «Гражданская оборона» - совершили для своего времени формальный новаторский прорыв именно с точки зрения звука. У вас есть какая-то саунд-концепция?
Анна Петрович: Этот вопрос нам многие задают в той или иной форме. Некоторые осторожно пытаются обвинить нас в непрофессионализме музыкальном. Мы ни от кого не скрываем, что мы плохие музыканты. Дело в том, что среди нас и нет профессиональных музыкантов. Наша музыкальная концепция состоит в том, что у нас очень демократическая группа, наверное, мы все-таки больше ударение делаем на смысловую составляющую, при этом мы, конечно, не отказываемся от того, чтобы пытаться наращивать профессионализм. Мы с радостью приняли бы в свой состав каких-нибудь профессиональных музыкантов. Мне кажется, наш формат – может быть, это парадоксально прозвучит – востребован неким образом. Когда я услышала творчество группы «Аркадий Коц», а было это года за 1,5 до того, как я стала вместе с ребятами играть, я просто влюбилась в эту музыку, хотя она была очень странной и, мягко говоря, неотглаженная, неотшлифованная. Но меня поразила какая-то свежесть этой музыки, отсутствие академизма. И я мечтала в ней играть. В один прекрасный момент я получила письмо с приглашением в ней поиграть, и я даже не верила своему счастью. Мне очень хочется, чтобы осталась эта свежесть в нашей музыке, притом, что мы бы как-то отшлифовывали, работали над ошибками, но чтобы эта свежесть присутствовала. Неопределенный стиль, возможно, странная местами гармония, странные аранжировки – все это мне очень близко.
Николай Олейников: Ведь в рок-н-ролле и вообще в новаторской музыке в ХХ веке и в музыке популярной, которая распространяется среди народа... Мы не берем другие категории, типа новой академической музыки, «music nouveau», а именно музыки, которая продвигала какие-то идеи освобождения в течение всего ХХ века, в том числе и рок-н-ролл, на который мы, конечно, тоже ориентируемся. Это музыка непрофессионалов, это музыка любителей, это музыка дилетантов, это музыка людей, которым было что сказать, но которые познавали технику вместе с тем, как начинали играть. И звукоизвлечение появлялось из желания извлечь этот звук неожиданный, но необходимый.
Александр Дельфинов: Я не услышал ответа на свой вопрос, а услышал ответ на другой. Я не спрашивал – профессиональная группа или не профессиональная. Я враг всяческого профессионализма, поэтому для меня концепция непрофессиональной группы – это и есть духовное счастье. Именно поэтому я большой фанат группы «Pussy Riot», потому что хуже группы нет, и это самое лучшее. Но я имел в виду саунд-концепцию, потому что непрофессионализм исполнительско-музыкантский, о котором мы говорим, не отменяет работы со звуком как с неким языком.
Анна Петрович: Наверное, наша саунд-концепция формируется по ходу работы над какими-то аранжировками. Мы никогда не знаем, что получится, что нам потребуется. Это все как-то онлайн.
Кирилл Медведев: Мы исполним песню, которая написана на стихотворение Александра Бренера, поэта и художника. Это наш любимый поэт, очень разносторонний. С песен на его стихи и началась группа. Когда я 10 лет назад написал несколько песен на его стихи, записал их под гитару, выложил в Интернет – и забыл об этом. А через 5 лет появился один из участников теперешней нашей группы – Олег Журавлев, который сказал: «Давайте эти песни аранжируем и будем их петь на сцене». Я сказал: «Давай».
«Тучи бесшумные низко плывут
Люди разумные тихо живут
Только наш Мишенька в буйстве погряз
Метится вишенкой боженьке в глаз
Бунт, бунт, бунт прямо здесь...
Выстрелил. Боженька с небушка - прыг.
Мишеньке ноженькой в рожицу - брык.
Мишеньке радостно - вот кутерьма,
Немощь лишь гадостна, лучше - тюрьма.
Бунт, бунт, бунт прямо здесь...
Фабрик настроили, всюду часы.
В роты построили, гавкают псы,
Чтут конституцию, пишут стишки,
Ждут революцию, во дураки!
Радость немедленно, бунт прямо здесь.
Бунт, бунт, бунт прямо здесь.
Мишкой нам велено склеп сей разнесть.
Бунт, бунт, бунт прямо здесь...
Тучи бесшумные низко плывут
Люди разумные тихо живут
Бунт, бунт, бунт прямо здесь...».
Дмитрий Виленский: Очень важно, что вы делаете новые адаптации каких-то очень важных и знаковых стихов и произведений. Но у меня есть ощущение, что если вдаваться в историю протеста и песен, всегда работали очень конкретные высказывания. Как вы считаете, возможно ли сейчас создать песню, которая адресовала бы какое-то событие? Арестованные 6 мая... Или песню про бастующих нефтяников Казахстана. Но такая песня, которая бы обращалась не просто к ним, а смогла захватить воображение и желания других людей, которые не часть этой борьбы. Я не отрицаю необходимости абстрактного, возвышенного вдохновения, но, в то же время, я проблематизирую: возможны ли реальные песни протеста? В этом плане «Pussy Riot» довольно конкретны, но там слова вообще непонятны. Более того, большинство людей, я думаю, хард-кор просто слушать не могут. Они могут прочитать стихотворение, потому что ни одного слова не понять в песне. Вы работаете с музыкой, в которой текст – нарратив, текст играет большую роль. Возможно ли сделать так, как «Pussy Riot», но чтобы увлекло общество?
Кирилл Медведев: Если бы мы заранее ставили перед собой такую цель - написать конкретную песню, которая бы увлекла, повела за собой какие-то слои общества, обычно это все заканчивается ничем. Мы пытаемся воссоздать, а отчасти практически создать заново, адаптировать с Запада, с Востока некую традицию протестной песни, песни антибуржуазной, песни профсоюзной, антиавторитарной, феминистской и так далее. Что из этого получается? Давайте вспомним песню «Стены». Конечно, мы не рассчитывали на то, что довольно много людей самых разных политических взглядов, в том числе и аполитичных людей, их эта песня, в ее русском варианте, как-то заденет. Я не знаю, в чем здесь дело. Дело ли в каком-то политическом контексте, в котором все мы пребываем, в том ли, что, в конечном счете, у каждого какая-то своя тюрьма, свои стены. Я думаю, что дело и в том, и в другом, одно работает на другое. И те люди, которые пока еще не интересуются политикой, не вовлечены в какие-то движения, в действие, они за счет таких песен начинают ощущать некое единение с людьми, для которых эти стены, эта тюрьма – это что-то гораздо более политически конкретное.
Дмитрий Виленский: Кирилл первой фразой ответа на мой вопрос выразил скепсис по поводу того, что привязка к какому-то конкретному событию может дать тот результат, который мы все ищем, какую-то возможность воздействия на коллективное воображение общества и мобилизацию, то есть развитие каких-то протестных мобилизационных настроений. У меня нет готового ответа, но я бы поставил вопрос дальше. Я сразу начал фантазировать. Можно себе представить такой сценарий. В большом городе жила девушка, она не интересовалась политикой, она жила так, как жила, а потом произошло то-то и то-то, и это привело к тому, что сейчас она в тюрьме, а мы должны сделать так, чтобы она оттуда вышла. Сделать так, чтобы песня стала гимном движения за свободу узников 6 мая.
Николай Олейников: Первый заказ.
Дмитрий Виленский: Да, заказ группе «Коц». Почему тебе это кажется плохим нарративом?
Кирилл Медведев: Я не считаю, что привязка к конкретному событию не может породить песню, которая бы захватила многих. Мне кажется, что не нужно изначально на это ориентироваться. Поскольку все мы так или иначе пытаемся заниматься и творчеством, и политикой, активизмом, то мы довольно четко, с одной стороны, видим, насколько эти вещи взаимосвязаны, а с другой стороны, все-таки видим между ними разницу и границу. Поэтому мы не пытаемся подменить, с одной стороны, политическое высказывание творческим, художественным, с другой стороны, не пытаемся свое художественное высказывание раскручивать с помощью политики. Мы пытаемся создавать некое взаимодействие того и другого, которое очень часто конфликтно и внутренне противоречиво. Потому что и искусство, и политика – это вещи очень конфликтные. В случае с песней «Стены» какие-то факторы так случайно складываются, и мы их не можем предугадать, что вдруг и благодаря тексту, и благодаря музыке, и благодаря какой-то адаптации, которая у нас стала более близкой для русского уха, чем изначальная версия, и контекст, что мы это поем в автозаке и так далее – все это складывается каким-то чудесным образом, что вдруг это начинает влиять. Мы можем на это рассчитываться, надеяться, но мы не можем это вычислить заранее.
Дмитрий Виленский: В вашем контексте мне сейчас не хватает от вас, особенно от тебя, как от поэта, каких-то авторских высказываний. Если бы ты написал песню на свои стихи... А у вас есть песни группы «Аркадий Коц» на твои стихи?
Кирилл Медведев: Нет. У нас есть песня на стихи Олега Журавлева, члена группы, он сейчас в отъезде.
Дмитрий Виленский: Если бы я хотел видеть развитие группы «Аркадий Коц», то мне бы казалось, что сейчас должны последовать очень авторские ваши песни.
Кирилл Медведев: Следующая песня была написана в 40-ые годы Вуди Гатри, американским протестным бардом. Мы ее перевели на русский. Называется она «Jesus». И почему-то так получается, что для нас перевести и адаптировать некое высказывание из другого времени, из другого контекста сейчас это оказывается важнее, чем высказаться от первого лица. Мы его можем делать в политике, в активизме, я могу это делать как поэт, как публицист, кто угодно. И Коля тоже. В музыке нам важнее работать с традицией. Нам кажется, в том числе и политически, это более важно сейчас и более актуально.
«Иисус всю страну исходил поперек,
Не боялся он ничего.
Он учил всех богатых делиться добром,
И свели в могилу его.
Он ходил к тем, кто беден, кто слаб и кто глух,
Кто лишен того и сего.
Говорил, что они унаследуют мир,
И свели в могилу его
Что мне делать? - богач у Иисуса спросил -
Для спасения своего?
Собери все добро и раздай беднякам -
Вот и свели в могилу его.
В тех местах принимали Иисуса Христа
Как учителя своего.
Но сказал он - Не мир вам принес я, но меч,
И свели в могилу его.
Вот он в город пришел, и толпа батраков
Собралась вокруг него.
Но попы и банкиры позвали солдат,
И они распяли его.
Но когда отойдет весь рабочий народ
От смирения своего,
Богачи наконец пожалеют о том,
Что свели в могилу его
Я пою эту песню в Москве, где живут
Богачи попы и рабы.
Так что если б Иисус проповедовал тут,
Его так же распяли бы».
Елена Фанайлова: Последний куплет, наверное, принадлежит не Вуди Гатри?
Кирилл Медведев: Он принадлежит Вуди Гатри, но там про Нью-Йорк идет речь, а не про Москву. А так все то же самое.
Елена Фанайлова: Расскажите нам, наконец, кто такой «Аркадий Коц»?
Николай Олейников: Маленькая преамбула: Аркадием Коцем воспринимают Кирилла Медведева. Кирилл – это замечательный поэт, очень талантливый.
Кирилл Медведев: Аркадий Коц – это поэт и переводчик, коммунист, большевик, он автор канонического варианта перевода русского «Интернационала», который был в 20-ые годы гимном советской России и Советского Союза до начала 30-х. А каким образом эта фигура, это имя отражает концепцию наших годов – это объяснять не надо.
Александр Дельфинов: Группа «Аркадий Коц» участвовала в «Белом альбоме». «Белый альбом» - это такой проект, который собрал множество разных протестных песен современных. Но, мне кажется, присутствует странный момент, что несмотря на то, что существует много разных песен наших современников, которые пытаются протестную тему актуализировать, все равно песня Виктора Цоя «Перемен!» становится общим гимном. И вот уже прошло больше 20 лет с тех пор, как Виктор Цой покинул наш мир, и уже актуальность группы «Кино» и советского рока тоже время, вроде бы, ушло. Но оказывается странным образом, что все равно энергетика какая-то того времени вновь возвращается в некой новой актуальности. Это значит, что мы не сдвинулись за 20 лет с какой-то точки, что нам надо проработать заново домашнее задание того времени? Что это для вас означает? Вопрос: мы хотим услышать гимн поколения, гимн протеста, и все равно возвращаемся к песням 20-летней давности – почему так происходит?
Николай Олейников: Песни «Аквариума» того периода, песни Цоя, песни «Звуков Му», они рождались из органики времени. Но для них тоже нужна была какая-то определенная раскачка, подготовка. Они не пришли в пустоту, они не пришли к тем людям, которые не были готовы к тому, что эта музыка может ответить на запрос со стороны огромного количества людей. Но в данный момент мы присутствуем в ситуации не конца 80-х, если даже сравнивать периоды, а приблизительно конца 70-х в Советском Союзе. Мы все понимаем необходимость возражения загнивающей системе. Мы только-только начинаем понимать нашу личную, персональную ответственность в этом движении. И то, что мы делаем сейчас, - это, возможно, будет пыль на сапогах или на башмаках, которая будет вымыта очень скоро. Но это очень важный момент. Пока – гумус. Мы планируем, что либо мы сформулируем это, либо наши друзья сформулируют, либо люди, которые о нас вообще не знают и не слышат, что лучше. Они сформируют и сформулируют ту самую необходимость возникновения новой песни, которая соответствует времени, действительности и конкретным людям, соотносится с каждым, и в то же время, всех зовет на что-то большее. Пока мы делаем конкретную работу, заполняем лакуны, которые не заполнены в большинстве своем. Мы понимаем свою роль довольно скромную, ничтожную, тем не менее, рады тому, что все-таки то, что мы делаем, не пропадает совсем, не просачивается сквозь песок.
Кирилл Медведев: Тут есть очень простое объяснение, почему это песня «Мы ждем перемен». Потому что ожидание перемен – это единственное, что объединяет сейчас всех людей, которые недовольны ситуацией политической. Мало у кого есть четкое представление о том, чего они хотят, чего мы хотим и так далее. Это то же самое, что лозунг «Россия без Путина». Без Путина, а чего, с кем – непонятно. Это лозунг первого класса политического образования. Мне бы лично хотелось, чтобы не столько песня «Мы ждем перемен», сколько песня «Твой папа - фашист» стала бы гимном. Но по некоторым причинам она не может стать гимном – потому что отношение к фашизму разное. Возможно, лет через 15, когда будет новое поколение детей сегодняшних фашистов и националистов, она снова станет актуальной, я надеюсь.
Александр Дельфинов: У нас абсолютно одинаковое ощущение. Для меня тоже именно песня группы «Телевизор» - мой личный главный хит всего этого процесса. Но это значит, что хорошо, что мы мыслим в данном случае в одном направлении. И что касается того, что Коля сказал «наша скромная роль». Я от всей души хочу вам больше наглости пожелать.
Кирилл Медведев: Иначе бы мы эту «скромную роль» на себя бы не взвалили.
Следующая песня называется «С кем ты заодно». Это перевод американской профсоюзной песни 30-х годов «Which side are you on?». Посвящаем мы ее всем профсоюзным борцам постсоветского пространства нынешним.
«Привет друзьям рабочим!
Есть что вам сказать.
Наш старый, добрый профсоюз
Ведет борьбу опять.
С кем ты заодно, друг, с кем ты заодно?
Отец мой был шахтером,
Я не забыл отца.
Он будет вместе с нами
До победного конца.
С кем ты заодно, друг, с кем ты заодно?
Чью сторону выбираешь -
Определяйся сам.
Кто не вступает в профсоюз,
Тот служит богачам.
С кем ты заодно, друг, с кем ты заодно?
Рабочие, проснитесь!
Ответьте ж, черт возьми,
Хотите быть штрейкбрехерами
Или быть людьми?
С кем ты заодно, друг, с кем ты заодно?
Не уступайте боссам,
Не верьте их словам.
Пока мы не объединимся,
Не сломить их нам.
С кем ты заодно, друг, с кем ты заодно?
Which side are you on boys?
Which side are you on?».
Дмитрий Виленский: Мне послышалось, что все-таки такая оценка, где мы сейчас находимся – то ли мы в конце 70-х, по привязке к нашей внутренней исторической шкале, или вдруг мы потом прыгаем сразу в «боевой» 91-ый – мне кажется, что все довольно сомнительные спекуляции, потому что мы действительно не знаем и не можем знать, где мы есть. И самое ценное в этих событиях то, что они как бы происходят, в этом подлинная суть событий. И никто не может их предсказать. Коля, самое главное, что ты сказал, - что музыка эти события предчувствует, предугадывает и тем самым помогает готовить и материализует. Мне лично кажется, что для музыкальной группы все-таки требуется какая-то чувственность к нерву времени и, может быть, мобилизационный драйв – обгонять время, отставать. Сейчас непонятна локация во времени.
Елена Фанайлова: То есть, грубо говоря, если вспоминать середину 80-х, то никто не мог предсказать, что произойдет через 5 лет. И диссидентское движение оказалось разгромленным в 85-ом году. Люди думали, что никогда не будет напечатана «Лолита».
Дмитрий Виленский: А должен был быть кто-то, кто бы подумал об этом.
Николай Олейников: Эти фигуры возникают не от того, что они сидели и думали, над чем бы подумать, а от того, что кто-то включился в этот процесс и совершенно неожиданно эту мысль озвучил. Тем самым привнес в реальность новую структуру, новый фактор. Кто это будет? Возможно, не мы. Мы готовы к этому. Мы готовы к тому, что это будет кто-то другой. Мы совершенно спокойно к этому относимся.
Дмитрий Виленский: Я просто пытаюсь немножко опротестовать эту логику: возможно, не мы. Логика мобилизации: кто, если не мы.
Николай Олейников: Об этом мы и поем. И мы сейчас делаем то, кто никто не может, кроме нас, сделать. Ты озвучил абсолютно правильный тезис. Но нам кажется, что работа, которую выполняет «Аркадий Коц» на текущий момент, хотя бы для небольшой группы людей, она необходима. И мы ее осуществляем.
Дмитрий Виленский: Так кто ж с этим спорит!
Николай Олейников: Тут не поспоришь, действительно.
Александр Дельфинов: Мне кажется, интересный момент. Если взять творческую историю одного из участников группы, Кирилла Медведева, то Кирилл Медведев в качестве поэта как раз стал человеком, который... если говорить о каких-то формальных новаторских моментах, которые продвинули ситуацию, то в поэзии это один из ключевых авторов последнего десятилетия, который это сделал. И казалось бы, можно почивать на лаврах, быть здесь, и все уже хорошо. Для меня уже очень сильным моментом является то, что Кирилл вдруг на какое-то время вообще отказался от своего поэтического бытования и в данный момент стоит с гитарой. С одной стороны, это открытость и смелость к эксперименту, а с другой стороны, готовность отказаться от уже наработанной позиции – это для меня кажется очень интересным, важным моментом, фактором, который, возможно, приведет к тому, что снова это удастся сделать. Это поиск, один раз уже приведший к реальному результату, значит, может снова прийти. Я думаю, здесь нет поводов для пессимизма. Если мы говорим о том, что нет песни, которая концентрирует актуальную ситуацию сейчас в протестном движении, это значит, что эта песня скоро появится, он скоро будет.
Кирилл Медведев: Дима ставит под сомнение, достаточно ли мы политически артикулированы. Мне кажется, что для большинства слушателей все наоборот. Для большинства мы слишком политизированы. И они бы с удовольствием спросили: а где у вас песни о любви, об одиночестве, о нормальных человеческих чувствах? И у нас есть на эту тему некоторый комплекс. Мы считаем, что должны быть такие песни, и мы над ними работаем. Наверное, я Диму разочарую, но мы склонны уходить еще дальше от четкого и тотального политического высказывания. Нам кажется, что песни должны быть обо всем, и песни о любви, об одиночестве и так далее должны сосуществовать в одном контексте с политическими песнями, как-то по-другому раскрываться.
Александр Дельфинов: Это чисто буддийская психоделика. Сделать песню протеста можно только тогда, когда не делать ее.
Дмитрий Виленский: Мне кажется, ты меня неправильно понял. Мне казалось очень важным свести какие-то очень личные, очень аполитические мотивы и соединить политически в одной песне. Не то что одна песня совершенно о личном, а другая – о политическом: а свести в одном пространстве – вот это, мне кажется, очень важно.
Николай Олейников: «Аркадий Коц» - это и есть одно смысловое пространство, которое мы создаем из разных пазлов. И в нем должны присутствовать поэты Серебряного века, который неожиданно разворачиваются политически, Саша Черный, который говорит о том, что «слишком много правых партий и слишком много безразличных людей». И в том же контексте появляется перевод анархистской песни старой, и в том же контексте появляется неожиданно ОБЭРИУ Николая Олейникова, и в том же контексте появляется поэзия Бренера, которая четко привязана к анархической традиции, и так далее.
Кирилл Медведев: Следующая песня написана на стихотворение Александра Бренера, она называется «Меч хозяина не разрушит хозяйский дом» - это цитата из статьи американской поэтессы и феминистки Одри Лорд. Эта тема – это рассуждение о том, возможно ли победить власть ее же методами.
«Американский президент - фашист и болван...
Азиатский президент - паршивый баран...
Латиноамериканский президент - банан...
Африканский президент - окровавленный чемодан...
А ты, поэт, - пустой барабан!
Что нам делать? Куда посмотреть?
Власть, как сказано, безразмерная сеть.
Для диких зверей и для певчих птиц - клеть.
Для людей - шнапс, конфеты и медь.
Хватит, однако, бздеть!
Без книг, конечно, ничего не поймешь.
Но не верь рецептам. Рецепты - ложь.
И к чертям вождей, для вождей ты - вошь.
Ни Калашников не поможет, ни финский нож.
Мысль без действия - лысый еж!
Кто-то в лед погружает натруженный лом,
Говорит кривым и раздавленным ртом:
Европейский президент - полицейский фантом...
Русский президент - гнойный гном...
Меч хозяина не разрушит хозяйский дом!».
