В Санкт-Петербурге возбуждено уголовное дело по факту массовой драки, произошедшей вечером 22 августа в одном из ресторанов "Макдоналдс". По некоторым данным речь идет о драке между фанатами питерского клуба "Зенит" и махачкалинского "Анжи" – эту версию подтверждают на форумах болельщики дагестанского клуба. Говорится, что нападение в северной столице стало ответом на избиение двух питерских болельщиков в подтрибунном помещение стадиона в Анжи, где местный клуб принимал "Зенит".
Драка в Петербурге – один из многих мелких межэтнических конфликтов, которые для России стали явлением будничным. Различные общественные процессы, прямо не связанные между собой – скажем, история с участницами группы Pussy Riot или инициатива властей Краснодарского края о формировании казачьих дружин для установления межнационального согласия – ведут к актуализации дискуссии о традиционном православии как главной устойчивой форме бытования русского общества. О разных аспектах межэтнических проблем в России в интревью Радио Свобода рассуждает директор Центра этнополитических и региональных исследований Эмиль Паин:
– В 90-е годы были так называемые вертикальные конфликты – конфликты суверенизации. Речь шла о борьбе этнических меньшинств не столько с большинством, сколько с властью, за суверенитет. Тут сколько угодно примеров, и они разнотипные – за полный суверенитет, как Чечня, или за усиление автономии, как в Татарстане, или за создание каких-то автономных образований... К концу 90-х этот тип конфликтов затих по целому ряду причин: исчерпалась инерция распада, мобилизационные ресурсы. Местные власти, которые использовали этот ресурс, перестали быть в нем заинтересованы. Раньше они с его помощью пугали федеральную власть, а потом выяснили, что никакого другого конкурента, кроме национальных движений внутри республик у них нет, и им стало выгоднее демонстрировать лояльность власти. И вместо парада суверенитетов начала 90-х начался парад лояльности начала 2000-х.
Вместе с тем начался новый этап – так называемые горизонтальные конфликты: субъектом доминирующей активности в конце 90-х – начале 2000-х стали не меньшинства, а русские национальные движения. На это накладывались и социальные процессы. Так всегда бывает в постимперских обществах – процессы в арабских странах демонстрируют то же самое: в странах, в которых не сложились гражданские нации, гражданские институты, каналы политической активности, некая активность так или иначе выражается в формах, которую ученые называют этнической или религиозной идентичностью – они, кстати, взаимозаменяемые, переходящие друг в друга.
Политический кризис в стране, безусловно, обостряется, несмотря на то, что власть погасила общественную активность своими контрдействиями, но когда требования ни одной из протестующих групп не были удовлетворены, общество раскололось, распалось, и сегодня существует множество независимых групп активности. И одна из главных линий проявления этой активности – это этнические и религиозные процессы.
– Есть разные научные работы, в которых говорится, что в силу разных причин в имперский период развития Российской империи и Советского Союза это национальное государство не было сформировано. И сейчас те явления, о которых вы говорите, отчасти могут быть связаны и с тем, что как раз и формируется российское национальное государство. Как вы относитесь к этому тезису?
– Я, строго говоря, к этому и веду. Дело только в том, что национальное государство еще не сформировано, однако существует потребность его формирования. Тут важно понимать, что такое национальное государство. Если иметь в виду этнонацию, скажем так, то русская этнонация начала складываться еще в 16-м веке и безусловно сложилась к 18-му веку. Не сложилось гражданское национальное государство, относительно определения которого многие спорят. Я бы сформулировал это так: когда граждане осознают, что они и есть источник власти. У нас эта норма записана в конституции, но она остается формальной – у граждан нет осознания того, что они и есть источник власти. Нет механизма национальной консолидации, без которого, кстати говоря, невозможна демократизация. Наоборот, в России происходит дезинтеграция, атомизация: сегодня огромное количество разнообразных групп - этнических, религиозных, социальных, политических - выражают недовольство сложившимся положением, но не объединяются. Даже те формы объединения, которые мы видели в виде Болотной площади, ОккупайАбая, оказались временными, потому что людей, которые были объединены, в действительности разделяют глубочайшие противоречия, и любой внешний признак легко проявляет эти противоречия, будь то отношение к проблеме Сирии или Pussy Riot. Все это по-разному воспринимается националистами, монархистами, анархистами, либералами и, конечно же, представителями этнического большинства и этнических меньшинств.
– У государства есть какие-то реальные возможности влиять на сложившуюся ситуацию, или речь идет об объективном процессе, который никак не остановить?
– Влиять нужно всегда, однако получить нужный результат трудно и это редко кому удается. Власть, безусловно, влияет. Скажем, она заигрывает с русским националистическим движением, делая ему различного рода уступки – после Манежной площади высшие должностные лица государства заговорили о том, что нужно ограничивать передвижение даже граждан России. Сегодня проявляется активная роль религиозного фактора в исламском мире Российской Федерации, происходит сильнейшее размежевание между традиционным исламом и новыми его формами. Власть и тут пытается влиять, фактически встав на сторону традиционных форм и институтов, сложившихся еще в имперское, досоветское время.
– Эта корректировка стратегии неминуемо ведет к сползанию к каким-то формам православного фундаментализма, который, так или иначе, связан с русской идеей на практике?
– Власть хочет упорядочить ситуацию, стабилизировать, опираясь на те институты, которые в свое время обеспечивали такую стабилизацию: и Духовное управление мусульман, и Священный синод долгое время ее обеспечивали. В России вместо имперского Синода появилось Управление по делам религий при Совете министров. И сегодня есть попытка опереться на эти вертикальные структуры в религиозном мире, опереться на вертикаль, на назначаемых или квазивыбираемых руководителей национальных сообществ. Однако эта ситуация абсолютно контрпродуктивна, она вызывает радикализацию, порождает как православный, так и исламский фундаментализм. Лозунги вроде "Россия для русских", или "Россия для православных", или "Россия – православная страна с меньшинствами" очень часто произносят иерархии Русской Православной церкви. Что не может ни вызывать ответного движения среди исламских народов. И в этой ситуации вновь оживают уже забытые с 90-х годов разговоры о России как об оккупанте.
Этот и другие важные материалы итогового выпуска программы "Время Свободы" читайте на странице "Подводим итоги с Андреем Шарым"
Драка в Петербурге – один из многих мелких межэтнических конфликтов, которые для России стали явлением будничным. Различные общественные процессы, прямо не связанные между собой – скажем, история с участницами группы Pussy Riot или инициатива властей Краснодарского края о формировании казачьих дружин для установления межнационального согласия – ведут к актуализации дискуссии о традиционном православии как главной устойчивой форме бытования русского общества. О разных аспектах межэтнических проблем в России в интревью Радио Свобода рассуждает директор Центра этнополитических и региональных исследований Эмиль Паин:
– В 90-е годы были так называемые вертикальные конфликты – конфликты суверенизации. Речь шла о борьбе этнических меньшинств не столько с большинством, сколько с властью, за суверенитет. Тут сколько угодно примеров, и они разнотипные – за полный суверенитет, как Чечня, или за усиление автономии, как в Татарстане, или за создание каких-то автономных образований... К концу 90-х этот тип конфликтов затих по целому ряду причин: исчерпалась инерция распада, мобилизационные ресурсы. Местные власти, которые использовали этот ресурс, перестали быть в нем заинтересованы. Раньше они с его помощью пугали федеральную власть, а потом выяснили, что никакого другого конкурента, кроме национальных движений внутри республик у них нет, и им стало выгоднее демонстрировать лояльность власти. И вместо парада суверенитетов начала 90-х начался парад лояльности начала 2000-х.
Вместе с тем начался новый этап – так называемые горизонтальные конфликты: субъектом доминирующей активности в конце 90-х – начале 2000-х стали не меньшинства, а русские национальные движения. На это накладывались и социальные процессы. Так всегда бывает в постимперских обществах – процессы в арабских странах демонстрируют то же самое: в странах, в которых не сложились гражданские нации, гражданские институты, каналы политической активности, некая активность так или иначе выражается в формах, которую ученые называют этнической или религиозной идентичностью – они, кстати, взаимозаменяемые, переходящие друг в друга.
Политический кризис в стране, безусловно, обостряется, несмотря на то, что власть погасила общественную активность своими контрдействиями, но когда требования ни одной из протестующих групп не были удовлетворены, общество раскололось, распалось, и сегодня существует множество независимых групп активности. И одна из главных линий проявления этой активности – это этнические и религиозные процессы.
– Есть разные научные работы, в которых говорится, что в силу разных причин в имперский период развития Российской империи и Советского Союза это национальное государство не было сформировано. И сейчас те явления, о которых вы говорите, отчасти могут быть связаны и с тем, что как раз и формируется российское национальное государство. Как вы относитесь к этому тезису?
– Я, строго говоря, к этому и веду. Дело только в том, что национальное государство еще не сформировано, однако существует потребность его формирования. Тут важно понимать, что такое национальное государство. Если иметь в виду этнонацию, скажем так, то русская этнонация начала складываться еще в 16-м веке и безусловно сложилась к 18-му веку. Не сложилось гражданское национальное государство, относительно определения которого многие спорят. Я бы сформулировал это так: когда граждане осознают, что они и есть источник власти. У нас эта норма записана в конституции, но она остается формальной – у граждан нет осознания того, что они и есть источник власти. Нет механизма национальной консолидации, без которого, кстати говоря, невозможна демократизация. Наоборот, в России происходит дезинтеграция, атомизация: сегодня огромное количество разнообразных групп - этнических, религиозных, социальных, политических - выражают недовольство сложившимся положением, но не объединяются. Даже те формы объединения, которые мы видели в виде Болотной площади, ОккупайАбая, оказались временными, потому что людей, которые были объединены, в действительности разделяют глубочайшие противоречия, и любой внешний признак легко проявляет эти противоречия, будь то отношение к проблеме Сирии или Pussy Riot. Все это по-разному воспринимается националистами, монархистами, анархистами, либералами и, конечно же, представителями этнического большинства и этнических меньшинств.
– У государства есть какие-то реальные возможности влиять на сложившуюся ситуацию, или речь идет об объективном процессе, который никак не остановить?
– Влиять нужно всегда, однако получить нужный результат трудно и это редко кому удается. Власть, безусловно, влияет. Скажем, она заигрывает с русским националистическим движением, делая ему различного рода уступки – после Манежной площади высшие должностные лица государства заговорили о том, что нужно ограничивать передвижение даже граждан России. Сегодня проявляется активная роль религиозного фактора в исламском мире Российской Федерации, происходит сильнейшее размежевание между традиционным исламом и новыми его формами. Власть и тут пытается влиять, фактически встав на сторону традиционных форм и институтов, сложившихся еще в имперское, досоветское время.
– Эта корректировка стратегии неминуемо ведет к сползанию к каким-то формам православного фундаментализма, который, так или иначе, связан с русской идеей на практике?
– Власть хочет упорядочить ситуацию, стабилизировать, опираясь на те институты, которые в свое время обеспечивали такую стабилизацию: и Духовное управление мусульман, и Священный синод долгое время ее обеспечивали. В России вместо имперского Синода появилось Управление по делам религий при Совете министров. И сегодня есть попытка опереться на эти вертикальные структуры в религиозном мире, опереться на вертикаль, на назначаемых или квазивыбираемых руководителей национальных сообществ. Однако эта ситуация абсолютно контрпродуктивна, она вызывает радикализацию, порождает как православный, так и исламский фундаментализм. Лозунги вроде "Россия для русских", или "Россия для православных", или "Россия – православная страна с меньшинствами" очень часто произносят иерархии Русской Православной церкви. Что не может ни вызывать ответного движения среди исламских народов. И в этой ситуации вновь оживают уже забытые с 90-х годов разговоры о России как об оккупанте.
Этот и другие важные материалы итогового выпуска программы "Время Свободы" читайте на странице "Подводим итоги с Андреем Шарым"
