Взявшись к юбилею войны 1812 за лучший из посвященных ей памятников, я обнаружил, что эпопея Толстого построена на парадоксе, изложенном поумневшим к концу книги Николаем Ростовым: "все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать".
Всякий поступок, как показывает Толстой, чреват непредвиденными последствиями. Чем больше власть того, кто приводит в движение причинно-следственный механизм, тем больший разброс между ожидаемым и действительным. Беда не в дефиците информации, как можно подумать, вспомнив бедность коммуникаций в наполеоновскую эпоху, а в самой природе знания. Увеличивая количество данных, мы только сужаем горизонт предсказуемости. Поэтому Толстой так остро современен в критике плохих генералов. Но он же глубоко архаичен в изображении генералов хороших.
Таков в "Войне и мире" Багратион и, конечно, Кутузов, которому Толстой приписал высшую – отрицательную - форму познания: "Кутузов презирал ум и знания и даже патриотическое чувство… он знал что-то другое, что должно было решить дело". Его единоборство с Наполеоном в романе напоминает фильм Куросавы "Кагемуша". В нем рассказывается история бродяги, которого взяли играть роль двойника князя. Его задача состоит в том, чтобы просто сидеть на холме над полем боя. Главное - хранить неподвижность, и в случае победы, и в случае поражения. Война вокруг него идет своим, необъяснимым, как и у Толстого, чередом. Кагемуша должен в нее не вмешиваться. Солдаты способны драться, лишь зная, что их защищает живой оплот бездействия. Он, как гора, ничего не делает, но его присутствие все меняет. Сражение, в котором Кагемуша участвует не участвуя, дает ему такой опыт недеяния, который не может его не изменить. К концу фильма жалкий попрошайка становится героем, чью личину ему довелось надеть.
Бородинская битва у Толстого – поединок, который должен определить, кто из двух полководцев лучше исполняет роль Кагемуши. Наполеон искренне считает, что он ведет сражение, Кутузов притворяется, что это делает: "Долголетним военным опытом и старческим умом он знал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся со смертью, нельзя одному человеку…"
На Бородинском поле Толстой вводит новый фактор. Противореча себе, что и делает его философию убедительной, а роман возможным, он приписывает Кутузову смутное, но решающее руководство "неуловимой силой, называемой духом войск".
Знаменитый фатализм Толстого не столь всеобъемлющ, как требует его историческая доктрина. Герои "Войны и мира" наделены свободой в обратной пропорции к власти, которой они располагают. Меньше всего волен в поступках тот, кто возглавляет государственную пирамиду. "Царь, - декларирует Толстой, - есть раб истории". Но чем ниже опускаются толстовские герои, тем больше их
возможность выбора. Самые свободные люди в романе – самые бесправные, те, кто ведут рукопашный бой: "Они не боялись взыскания, потому, что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни… под влиянием страха смерти они теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы".
Это "случайное настроение" оказывается у Толстого движущей силой истории. Року противостоит свобода, которой награждает человека близость смерти. И это значит, что по Толстому Россия выиграла Отечественную войну, ибо отпустила вожжи.
Всякий поступок, как показывает Толстой, чреват непредвиденными последствиями. Чем больше власть того, кто приводит в движение причинно-следственный механизм, тем больший разброс между ожидаемым и действительным. Беда не в дефиците информации, как можно подумать, вспомнив бедность коммуникаций в наполеоновскую эпоху, а в самой природе знания. Увеличивая количество данных, мы только сужаем горизонт предсказуемости. Поэтому Толстой так остро современен в критике плохих генералов. Но он же глубоко архаичен в изображении генералов хороших.
Таков в "Войне и мире" Багратион и, конечно, Кутузов, которому Толстой приписал высшую – отрицательную - форму познания: "Кутузов презирал ум и знания и даже патриотическое чувство… он знал что-то другое, что должно было решить дело". Его единоборство с Наполеоном в романе напоминает фильм Куросавы "Кагемуша". В нем рассказывается история бродяги, которого взяли играть роль двойника князя. Его задача состоит в том, чтобы просто сидеть на холме над полем боя. Главное - хранить неподвижность, и в случае победы, и в случае поражения. Война вокруг него идет своим, необъяснимым, как и у Толстого, чередом. Кагемуша должен в нее не вмешиваться. Солдаты способны драться, лишь зная, что их защищает живой оплот бездействия. Он, как гора, ничего не делает, но его присутствие все меняет. Сражение, в котором Кагемуша участвует не участвуя, дает ему такой опыт недеяния, который не может его не изменить. К концу фильма жалкий попрошайка становится героем, чью личину ему довелось надеть.
Бородинская битва у Толстого – поединок, который должен определить, кто из двух полководцев лучше исполняет роль Кагемуши. Наполеон искренне считает, что он ведет сражение, Кутузов притворяется, что это делает: "Долголетним военным опытом и старческим умом он знал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся со смертью, нельзя одному человеку…"
На Бородинском поле Толстой вводит новый фактор. Противореча себе, что и делает его философию убедительной, а роман возможным, он приписывает Кутузову смутное, но решающее руководство "неуловимой силой, называемой духом войск".
Знаменитый фатализм Толстого не столь всеобъемлющ, как требует его историческая доктрина. Герои "Войны и мира" наделены свободой в обратной пропорции к власти, которой они располагают. Меньше всего волен в поступках тот, кто возглавляет государственную пирамиду. "Царь, - декларирует Толстой, - есть раб истории". Но чем ниже опускаются толстовские герои, тем больше их
возможность выбора. Самые свободные люди в романе – самые бесправные, те, кто ведут рукопашный бой: "Они не боялись взыскания, потому, что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни… под влиянием страха смерти они теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы".
Это "случайное настроение" оказывается у Толстого движущей силой истории. Року противостоит свобода, которой награждает человека близость смерти. И это значит, что по Толстому Россия выиграла Отечественную войну, ибо отпустила вожжи.
