Ирина Лагунина: В эфире – наша постоянная рубрика «Шпионские страсти». Владимир Абаринов и Александр Васильев обсуждают сегодня тему «Большой террор и разведка».
Владимир Абаринов: Большой террор, 75-летие начала которого отмечается в этом году, отразился на внешней разведке самым пагубным образом. В сентябре 1936 года в НКВД сменился руководитель: вместо Генриха Ягоды, оказавшегося шпионом, диверсантом и троцкистом, наркомом был назначен Николай Ежов, развернувший масштабную чистку рядов. По приказам Ежова были арестованы практически все руководители Иностранного отдела НКВД, включая тех, кто уже давно не работал в разведке. Всех их обвиняли в шпионаже, тройкой приговаривали к расстрелу и приводили приговор в исполнение в тот же день. Начальник Иностранного отдела Абрам Слуцкий умер вроде бы своей смертью, но при подозрительных обстоятельствах – в феврале 38-го он внезапно скончался в кабинете заместителя наркома Фриновского. Слуцкого похоронили с почестями, «Правда» в некрологе писала, что он «умер на боевом посту». Однако в апреле 1939 года он был посмертно исключен из партии как враг народа. Есть сведения, что ему была сделана инъекция цианистого калия.
Почему Слуцкого не арестовали, как других? Потому что в тот период началась чистка заграничного аппарата разведки, ее сотрудников стали вызывать в Москву, и организаторы расправы опасались спугнуть свои жертвы.
Были случаи самоубийства – например, ответственный сотрудник Иностранного отдела Феликс Гурский выбросился из окна своего кабинета, когда его пришли арестовывать. Были невозвращенцы – резиденты в Европе Игнатий Порецкий-Рейсс и Вальтер Кривицкий. Первого нашли и убили, за вторым долго охотились; в феврале 1941 года труп Кривицкого нашли в номере вашингтонского отеля. По официальной версии он застрелился и даже оставил предсмертную записку, но есть детали, заставляющие сомневаться в том, что самоубийство было добровольным.
В основном сотрудники резидентур покорно возвращались в Москву. Александр, я хочу вас спросить: почему они это делали? Ведь они знали, что происходит в Москве, их товарищи обратно уже не возвращались. Почему же эти люди, мужественные люди, умеющие рисковать, ехали в Москву, как кролики в пасть удава?
Александр Васильев: Мне кажется, на этот вопрос невозможно дать однозначный ответ. Не поехать в Москву, остаться навсегда в Америке или в Европе – это означало стать предателем. Большинство советских разведчиков просто не могли пойти на такой шаг. А если разведчик знал, что он точно не троцкист и не немецкий шпион, он был уверен, что сможет доказать это, если приедет в Москву. Кроме того, в Советском Союзе у них оставались родственники. Что будет с родными, если разведчик станет перебежчиком?
Например, у резидента в Нью-Йорке Петра Гутцайта в Москве остался сын, которого воспитывали дедушка с бабушкой. Гутцайт знал о чистках на Лубянке и все равно просился в Москву. Он был резидентом с 1933 года. В 38 году в личном письме в Центр он жаловался на усталость и на плохие отношения с партийным начальством в советском консульстве в Нью-Йорке. Петр Гутцайт писал: «Собрания не посещаю, кружков тоже, договора по социалистическому соревнованию не заключил. Все это, конечно, не могло не привести к тому, что партобщественность в той или иной форме склоняет мое имя. Я уже получил от нового секретаря приглашение придти к нему для беседы. Ясно, о чем будет идти беседа. И для меня так же ясно, что я ничего изменить не могу. Единственным выходом для себя вижу отъезд отсюда».
Петру Гутцайту разрешили вернуться в Москву, где его сразу же и арестовали. В официальном письме, которое НКВД направило в ЦК Коммунистической партии по поводу Гутцайта, говорилось, что он «игнорировал парторганизацию, никогда не присутствовал на партсобраниях, не участвовал в марксистско-ленинских кружках. Он не присутствовал и на собрании, где стояли жгучие вопросы и где выявлялось лицо коммуниста в осуждении контрреволюционеров-троцкистов». Более того, как отмечалось в этом письме, «резидент окружил себя в Нью-Йорке группой троцкистов из числа советских представителей». Информация о связях Гутцайта с троцкистами исходила от нелегального разведчика Иосифа Григулевича, который тогда работал в Мексике по Троцкому и приезжал в Нью-Йорк. Петра Гутцайта расстреляли, также отозвали в Москву и расстреляли нелегального резидента в Нью-Йорке Бориса Базарова.
Владимир Абаринов: Среди множества стереотипных историй обращает на себя внимание история резидента в Нью-Йорке Гайка Овакимяна. Она действительно необычная. Александр, расскажите.
Александр Васильев: Гаик Овакимян был заместителем Петра Гутцайта в нью-йоркской резидентуре и занимался в основном научно-технической разведкой. Когда Гутцайта отозвали в Москву, Овакимян занял его место и сразу же попал под удар. На его примере можно проследить, как на Лубянке уничтожали людей с помощью всяких справок и рапортов.
В личном деле «Геннадия» - такой псевдоним был у Гаика Овакимяна, есть его биография, составленная в сентябре 39 года. Вот цитата из этого документа: «В 1928 году в бытность учебы на химфаке Московского высшего технического училища, деканом которого являлся ныне разоблаченный враг народа Авинавицкий, «Геннадий» был послан в Италию и Германию для прохождения специальной практики сроком на три месяца». Это первый удар: 11 лет назад деканом его факультета был человек, который позднее был признан врагом народа. Второй удар: в 1931-32 годах Гаик Овакимян работал в аппарате торгпредства в Германии. Овакимян уже тогда был сотрудником разведки, а резидентом в Германии был, далее я цитирую документ, «ныне разоблаченный враг народа Берман, а главным резидентом по странам Запада был Слуцкий, который тоже находился в Берлине".
Теперь третий удар. В 1936 году, будучи в Советском Союзе в отпуске, Овакимян встречался с американским специалистом Аллеманом и посылал ему коньяк. Аллеман настроен антисоветски и восхвалял фашизм.
И еще один удар, самый мощный – связь с Петром Гутцайтом. Здесь Гутцайт упоминается под псевдонимом «Николай». «Работая в американской резидентуре с 1933 года вместе с «Николаем» в качестве его заместителя, «Геннадий» не мог не знать о вредительстве, проводимом «Николаем» в резидентуре, наоборот по технической разведке «Геннадий» принимал самое активное участие в работе, так как всеми вопросами технической разведки ведал именно «Геннадий». Документ заканчивается выводом о том, что Овакимян «долго находится в США и достаточно себя расшифровал как работник НКВД. Если американская контрразведка терпит «Геннадия» как разведчика в своей стране, то это говорит о том, что такой «разведчик» не является опасным. На основании всего вышеизложенного можно сделать один вывод: скорее отозвать домой «Геннадия».
Решение отозвать Гаика Овакимяна в Москву было принято в октябре 1939 года, однако ему удалось задержаться в Нью-Йорке. А в мае 41 года Овакимяна арестовало ФБР, и таким образом доказала, что он настоящий разведчик. Тогда же был арестован его агент – химик, который работал в компании «Келлог» и в документах разведки проходит под псевдонимом «Октан». Нарком государственной безопасности Меркулов распорядился сообщить Овакимяну следующее: «Примем все необходимые меры по вашему делу. Держитесь крепко, отрицайте все за исключением знакомства с «Октаном». На месте вам виднее. О жене и дочери не беспокойтесь – о них позаботимся. Уверены в благоприятном исходе дела и в вашем достойном поведении». В общем получается, что этим арестом ФБР спасло Овакимяну жизнь.
Позднее в Москве он стал заместителем начальника внешней разведки и руководил работой в Соединенных Штатах.
Владимир Абаринов: Ну и последний вопрос: каковы же были последствия этого разгрома разведки?
Александр Васильев: Последствия были катастрофические. К моменту ареста Гаика Овакимяна в мае 1941 года в Нью-Йорке было только два опытных работника – он сам и Павел Пастельняк. Все остальные были молодые сотрудники, которые недавно приехали. Из 15 чекистов английским языком владели только четверо. В Вашингтоне вообще разведчиков не осталось. В конце 30-х годов в Соединенных Штатах у советской разведки были десятки агентов, кроме того, в Америку перебрались агенты из Европы, но не было оперработников, которые могли этими агентами руководить. И это в то время, когда началась Вторая мировая война, когда над Советским Союзом нависла угроза нападения со стороны Германии и Японии.
Тут важно отметить, что советская разведка получала в США не только информацию об американской внешней политике, но и сведения о политике других государств – Германии, Японии, Британии, которую американские дипломаты направляли из этих стран в Вашингтон. И вот из-за сталинских репрессий Москва потеряла этот важный источник информации. Разведке и всей нашей стране был нанесен огромный ущерб.
Владимир Абаринов: Большой террор, 75-летие начала которого отмечается в этом году, отразился на внешней разведке самым пагубным образом. В сентябре 1936 года в НКВД сменился руководитель: вместо Генриха Ягоды, оказавшегося шпионом, диверсантом и троцкистом, наркомом был назначен Николай Ежов, развернувший масштабную чистку рядов. По приказам Ежова были арестованы практически все руководители Иностранного отдела НКВД, включая тех, кто уже давно не работал в разведке. Всех их обвиняли в шпионаже, тройкой приговаривали к расстрелу и приводили приговор в исполнение в тот же день. Начальник Иностранного отдела Абрам Слуцкий умер вроде бы своей смертью, но при подозрительных обстоятельствах – в феврале 38-го он внезапно скончался в кабинете заместителя наркома Фриновского. Слуцкого похоронили с почестями, «Правда» в некрологе писала, что он «умер на боевом посту». Однако в апреле 1939 года он был посмертно исключен из партии как враг народа. Есть сведения, что ему была сделана инъекция цианистого калия.
Почему Слуцкого не арестовали, как других? Потому что в тот период началась чистка заграничного аппарата разведки, ее сотрудников стали вызывать в Москву, и организаторы расправы опасались спугнуть свои жертвы.
Были случаи самоубийства – например, ответственный сотрудник Иностранного отдела Феликс Гурский выбросился из окна своего кабинета, когда его пришли арестовывать. Были невозвращенцы – резиденты в Европе Игнатий Порецкий-Рейсс и Вальтер Кривицкий. Первого нашли и убили, за вторым долго охотились; в феврале 1941 года труп Кривицкого нашли в номере вашингтонского отеля. По официальной версии он застрелился и даже оставил предсмертную записку, но есть детали, заставляющие сомневаться в том, что самоубийство было добровольным.
В основном сотрудники резидентур покорно возвращались в Москву. Александр, я хочу вас спросить: почему они это делали? Ведь они знали, что происходит в Москве, их товарищи обратно уже не возвращались. Почему же эти люди, мужественные люди, умеющие рисковать, ехали в Москву, как кролики в пасть удава?
Александр Васильев: Мне кажется, на этот вопрос невозможно дать однозначный ответ. Не поехать в Москву, остаться навсегда в Америке или в Европе – это означало стать предателем. Большинство советских разведчиков просто не могли пойти на такой шаг. А если разведчик знал, что он точно не троцкист и не немецкий шпион, он был уверен, что сможет доказать это, если приедет в Москву. Кроме того, в Советском Союзе у них оставались родственники. Что будет с родными, если разведчик станет перебежчиком?
Например, у резидента в Нью-Йорке Петра Гутцайта в Москве остался сын, которого воспитывали дедушка с бабушкой. Гутцайт знал о чистках на Лубянке и все равно просился в Москву. Он был резидентом с 1933 года. В 38 году в личном письме в Центр он жаловался на усталость и на плохие отношения с партийным начальством в советском консульстве в Нью-Йорке. Петр Гутцайт писал: «Собрания не посещаю, кружков тоже, договора по социалистическому соревнованию не заключил. Все это, конечно, не могло не привести к тому, что партобщественность в той или иной форме склоняет мое имя. Я уже получил от нового секретаря приглашение придти к нему для беседы. Ясно, о чем будет идти беседа. И для меня так же ясно, что я ничего изменить не могу. Единственным выходом для себя вижу отъезд отсюда».
Петру Гутцайту разрешили вернуться в Москву, где его сразу же и арестовали. В официальном письме, которое НКВД направило в ЦК Коммунистической партии по поводу Гутцайта, говорилось, что он «игнорировал парторганизацию, никогда не присутствовал на партсобраниях, не участвовал в марксистско-ленинских кружках. Он не присутствовал и на собрании, где стояли жгучие вопросы и где выявлялось лицо коммуниста в осуждении контрреволюционеров-троцкистов». Более того, как отмечалось в этом письме, «резидент окружил себя в Нью-Йорке группой троцкистов из числа советских представителей». Информация о связях Гутцайта с троцкистами исходила от нелегального разведчика Иосифа Григулевича, который тогда работал в Мексике по Троцкому и приезжал в Нью-Йорк. Петра Гутцайта расстреляли, также отозвали в Москву и расстреляли нелегального резидента в Нью-Йорке Бориса Базарова.
Владимир Абаринов: Среди множества стереотипных историй обращает на себя внимание история резидента в Нью-Йорке Гайка Овакимяна. Она действительно необычная. Александр, расскажите.
Александр Васильев: Гаик Овакимян был заместителем Петра Гутцайта в нью-йоркской резидентуре и занимался в основном научно-технической разведкой. Когда Гутцайта отозвали в Москву, Овакимян занял его место и сразу же попал под удар. На его примере можно проследить, как на Лубянке уничтожали людей с помощью всяких справок и рапортов.
В личном деле «Геннадия» - такой псевдоним был у Гаика Овакимяна, есть его биография, составленная в сентябре 39 года. Вот цитата из этого документа: «В 1928 году в бытность учебы на химфаке Московского высшего технического училища, деканом которого являлся ныне разоблаченный враг народа Авинавицкий, «Геннадий» был послан в Италию и Германию для прохождения специальной практики сроком на три месяца». Это первый удар: 11 лет назад деканом его факультета был человек, который позднее был признан врагом народа. Второй удар: в 1931-32 годах Гаик Овакимян работал в аппарате торгпредства в Германии. Овакимян уже тогда был сотрудником разведки, а резидентом в Германии был, далее я цитирую документ, «ныне разоблаченный враг народа Берман, а главным резидентом по странам Запада был Слуцкий, который тоже находился в Берлине".
Теперь третий удар. В 1936 году, будучи в Советском Союзе в отпуске, Овакимян встречался с американским специалистом Аллеманом и посылал ему коньяк. Аллеман настроен антисоветски и восхвалял фашизм.
И еще один удар, самый мощный – связь с Петром Гутцайтом. Здесь Гутцайт упоминается под псевдонимом «Николай». «Работая в американской резидентуре с 1933 года вместе с «Николаем» в качестве его заместителя, «Геннадий» не мог не знать о вредительстве, проводимом «Николаем» в резидентуре, наоборот по технической разведке «Геннадий» принимал самое активное участие в работе, так как всеми вопросами технической разведки ведал именно «Геннадий». Документ заканчивается выводом о том, что Овакимян «долго находится в США и достаточно себя расшифровал как работник НКВД. Если американская контрразведка терпит «Геннадия» как разведчика в своей стране, то это говорит о том, что такой «разведчик» не является опасным. На основании всего вышеизложенного можно сделать один вывод: скорее отозвать домой «Геннадия».
Решение отозвать Гаика Овакимяна в Москву было принято в октябре 1939 года, однако ему удалось задержаться в Нью-Йорке. А в мае 41 года Овакимяна арестовало ФБР, и таким образом доказала, что он настоящий разведчик. Тогда же был арестован его агент – химик, который работал в компании «Келлог» и в документах разведки проходит под псевдонимом «Октан». Нарком государственной безопасности Меркулов распорядился сообщить Овакимяну следующее: «Примем все необходимые меры по вашему делу. Держитесь крепко, отрицайте все за исключением знакомства с «Октаном». На месте вам виднее. О жене и дочери не беспокойтесь – о них позаботимся. Уверены в благоприятном исходе дела и в вашем достойном поведении». В общем получается, что этим арестом ФБР спасло Овакимяну жизнь.
Позднее в Москве он стал заместителем начальника внешней разведки и руководил работой в Соединенных Штатах.
Владимир Абаринов: Ну и последний вопрос: каковы же были последствия этого разгрома разведки?
Александр Васильев: Последствия были катастрофические. К моменту ареста Гаика Овакимяна в мае 1941 года в Нью-Йорке было только два опытных работника – он сам и Павел Пастельняк. Все остальные были молодые сотрудники, которые недавно приехали. Из 15 чекистов английским языком владели только четверо. В Вашингтоне вообще разведчиков не осталось. В конце 30-х годов в Соединенных Штатах у советской разведки были десятки агентов, кроме того, в Америку перебрались агенты из Европы, но не было оперработников, которые могли этими агентами руководить. И это в то время, когда началась Вторая мировая война, когда над Советским Союзом нависла угроза нападения со стороны Германии и Японии.
Тут важно отметить, что советская разведка получала в США не только информацию об американской внешней политике, но и сведения о политике других государств – Германии, Японии, Британии, которую американские дипломаты направляли из этих стран в Вашингтон. И вот из-за сталинских репрессий Москва потеряла этот важный источник информации. Разведке и всей нашей стране был нанесен огромный ущерб.
