Марина Тимашева: А теперь из субкультуры досуга переносимся в культуру тяжёлого труда. Исследование Игоря Юркина опубликовано в Петербурге, называется книга “Пётр Железный” и, как всегда, внимательно прочитана Ильёй Смирновым.
Илья Смирнов: Игорь Николаевич Юркин – признанный специалист по истории техники. И книгу свою посвятил тем, благодаря кому молодёжь ХХ столетия имела возможность выбирать, становиться ли ей стилягами, хиппи или панками, какую слушать музыку и на что ее записывать. То есть, тем, кто закладывал основы индустриального производства в России. Так уж получилось, что возглавил их человек, который по рождению и не должен был пачкать руки никаким трудом.
“Углубляясь в биографию и личность Петра, снова и снова сталкиваешься со свидетельствами того, с какой доходящей подчас до одержимости страстью отдавался он увлекавшему его делу. Особенно делу созидательному (основанию, учреждению, созданию, строительству), на что бы оно ни было направлено: корабль, фабрику, город, государство. И ко всему он стремился прикоснуться не только взглядом – руками и тем инструментом, который их, усиливая и совершенствуя, продолжал: пером, топором, молотом. Приехать на основанный его велением завод, пополнить копилку накопленного опыта знаниями и смекалкой, заключенными в инструментах, механизмах, навыках…” (196).
В новой книге издательства “Европейский дом” воссоздается “след великого реформатора на Тульской земле” (10). И здесь такие сюжеты: развитие металлургии, строительство каналов: “Ивановская водная система… крупный гидротехнический проект, который был задуман и начал осуществляться в царствование Петра Великого. Так назывался пролегавший по рекам Дону, Шату и Упе частично естественный, частично искусственный водный путь, связывавший великие реки русской равнины Волгу (через
Оку) и Дон” (75), но “трагедия на Пруте” (поражение в войне с Турцией) нанесла “по проекту удар поистине сокрушительный” (95), так что воплощение его было отложено до ХХ века.
Далее. Дорожное строительство. “Таких, как эта, на европейский манер оформленных, дорог в России, похоже, не существовало, и царь не без гордости демонстрировал ее сопровождавшим иностранцам” (111), “зерна, посеянные вдоль царской дороги на Воронеж, дали всходы по всей стране” (117).
Добыча и использование торфа (120).
Лесное хозяйство. Те самые указы “О сохранении дубовых лесов и о жестоком наказании тех, которые станут рубить, также и тех, которые рубить прикажут…” (159), нисколько не потерявшие актуальности не только для Тулы, но и для Подмосковья.
Самый объемный и принципиально важный раздел – конечно, оружейное производство.
Тут отдельный эпизод – “Вместо казни – к “присмотру” заводов (еще об отношении Петра к специалистам) (228), история мастеров братьев Шелашниковых, попавшихся, извините, на фальшивомонетничестве, тягчайшее преступление по тем временам, но Петр отменяет им смертный приговор и отправляет работать по специальности, причем относительно одного из братьев, Сергея, сказано: для "ево работы и присмотру заводов". В буднях великих строек находилось время и для такой, вроде бы, не имеющей утилитарного предназначения науки, как палеонтология. “Для обыску больших костей” был отправлен солдат Преображенского полка Филимон Катасонов (154). Как мы с Вами знаем, “солдат Преображенского полка” - это не просто солдат, а царский сослуживец, доверенное лицо с особыми полномочиями.
Илья Смирнов: В книгу И.Н. Юркина включены также весьма любопытные документы и отдельным приложением из области искусства – история памятника Петру-кузнецу, “основателю завода” в Туле. Работа Роберта Романовича Баха была установлена незадолго до революции, соответственно, возник конфликт интересов. “Царь – работник при диктатуре пролетариата”. (329). То, что царь – с классовой точки зрения нехорошо, но, с другой стороны, “ни в фигуре Петра (он изображен в костюме рабочего, в фартуке, в руках молоток, голова не покрытая), ни в надписях (“Потом и кровью создал я Вас”, “о Петре ведайте: лишь жива бы была Россия”) нет ничего претящего пролетарскому чувству рабочих завода”, да и сам “памятник создан на средства рабочих” (332). В общем, стараниями археолога и историка Петра Вениаминовича Нарциссова (чьё обращение в Губполитпросвет мы цитировали) и председателя губкома Григория Наумовича Каминского замечательный памятник уберегли от вульгарной социологии.
Марина Тимашева: Надо ли это понимать так, что книга апологетическая?
Илья Смирнов: Нет, ни в коем случае, оборотные стороны петровских медалей показаны очень рельефно: “сколько людей и напрасного труда закопали, даже не заметив этого” (96), пожалуй, в заключительной главе автор даже перегибает палку по части критики. “Бездушная” “…переориентация производства на умножение и усложнение прежде всего вещей” (269) – простите, а что еще может производство производить? И много ли “души” заключала в себе самодовольная отсталость? В графу “замечания” добавлю еще два пункта: теоретическое отступление про некую “новую версию теории модернизации”, я там вообще ничего не понял (210), ну и благостный образ “одного из поздних Демидовых”, он же “князь Сан-Донато” (194), который, “пребывая вдали от России…, хранил память о родине… Едва ли не лучшим доказательством этого служит благотворительная деятельность, на которую только до августа 1841 г. он пожертвовал 2 миллиона 155 тысяч рублей” (194). Можно подумать, он эти деньги в Сан-Донато заработал.
Но эти фрагменты составляют всего несколько страниц из большой книги. Основное содержание как раз располагает к восприятию истории как живописи, а не простой схемы. (163)
А опыт и сама личность главного героя необычайно важны и актуальны. Пережив “петровские преобразования наоборот” и все глубже утопая в “культуре досуга” под вывесками несуществующего “постиндустриальными общества”, Россия как никогда ранее нуждается в восстановлении нормальных ценностей труда и прогресса. Естественно, никто не обязан повторять петровский опыт вместе с его ошибками. И эпоха на дворе другая. Например, автор книги справедливо ставит вопрос: “Являлось ли петровское лесное законодательство природоохранным?” - нет, “не природоохранные проблемы заботили царя” (163), лес для него был, прежде всего, источником ресурсов для промышленности. Но современная наука, которой не было в петровские времена, дает нам дополнительные знания о том, ради чего следует сохранять леса, мы об этом уже говорили Знаний у нас больше. Нет политической воли, чтобы остановить тупое и ленивое сползание под откос.
