Московские зрители впервые увидят спектакль Дмитрия Крымова «Как вам это понравится по пьесе Шекспира сон в летнюю ночь». Мировая премьера состоялась в Королевском Шекспировском театре в Стратфорде-на-Эйвоне, где спектакль, собственно, был сочинен и поставлен.

Кроме актеров лаборатории Дмитрии Крымова, на сцену шекспировского театра вышли Виталий Гаркалин и Лия Ахеджакова, на которую атмосфера английского городка и доброжелательность зрителей произвели неизгладимее впечатление:


Собственно, роль моя невелика, не более, чем зритель, говорю какую-то ерунду. Но, репетируя в Стратфорде, я была потрясена массовкой. Пришли местные жители, их попросили надеть вечерние платья, фраки, бриллианты. И когда они появились на репетиции, мы поняли, что мы у них в гостях, то есть массовка вела себя как хозяева города.

Они принимали нас очень радушно, с восторгом каждую рецензию нам пересказывали, показывали, где какая вышла статья. Они так болели за этот спектакль, что с нами поехали в Шотландию. И в Эдинбурге бросились к нам, как будто... ну, я не знаю, более близких людей у нас нет. Они так волновались, чтобы в Шотландии правильно принимали, чтобы поняли все метафоры, чтобы зрители не обиделись, когда их водой обольют. Было такое сердечное приятие спектакля и желание понять, как это невиданное ими прежде приближение к Шекспиру делается.

У меня в спектакле маленькая роль, что-то такое я там вякаю, ерунда. И я знаю, что сыграй я здесь такую роль, меня будут встречать люди на улице и делать критические замечания. Там же, когда я шла от театра… А там идешь вдоль реки, где плывут королевские лебеди - это вот такие жуткие животные, злые, как собаки, они принадлежат королеве. И вот ты идешь дальше - кладбище, над вечным покоем, и храм, где похоронен Шекспир. Люди с колясками прогуливаются, тут же играют на траве что-то из Шекспира, кто-то сидит и смотрит этот спектакль. Но все, кто мне встречались, - вот клянусь, не преувеличиваю, - говорили мне: "Файн! Бьютифол!" А мы там с Гаркалиным, два народным артиста, вообще не пришей кобыле хвост, там нас никто не знает, но ни один человек не прошел мимо, чтобы не сказать: "Бьютифол! О, бьютифол!" Эти зрители меня потрясли!

Здесь надо предупредить, что речь в спектакле идет вообще-то о любви Пирама и Фисбы. Это две огромные куклы, мужская, с лицом фаюмского портрета, напоминает мумию с фрагменатами доспехов, женская – пластмассовую куклу начала века прошлого века, эталон мещанской красоты. Но вот кукла открывает рот, звучит пение, из-под юбки показывается пуант – и да, возникает иллюзия очарования.

Слов, как всегда у Крымова, звучит немного, да и те – сущий вздор, глупая болтовня, реплики по ходу действия. Но в этой постановке режиссер отказался еще и от декораций, хотя в начале спектакля рабочие сцены через зрительный зал проносят огромное дерево и фонтан, обещая привычную мизансцену. Фанерные ложи, подсадные зрители, живая собака, тряпочная кровь, «маленькие лебеди» уличают привычные стереотипы, свойственные всякой истории любви.

О замысле спектакля Дмитрий Крымов рассказывает так:

По-моему, мир и театральное дело как часть этого мира, состоит не только из отношений стран, фестивалей, плохих или хороших отношений фестивалей, но и из конкретных людей. В основе этого проекта стоял такой Майкл Бойт, он до недавних дней руководил Шекспировским королевским театром. Не зная меня лично, просто оказавшись в Москве однажды, он посмотрел наш спектакль "Опус номер 7" и сделал через Чеховский фестиваль такое предложение - поставить что-то, что я хочу, для шекспировского фестиваля. Ну, как-то сразу понять это было невозможно, и я, конечно, сказал "да".

Но постепенно до меня дошло, когда мы поехали смотреть площадку, почему это предложение возникло. Там такая культура и такие деньги на эту культуру, и так они рационально и со вкусом используются, и такое место, такие лебеди, такая река и такой собор, и улицы, дома, и школа, где учился Шекспир, и дом, где он родился... И перчатки, которые делал его папа. Все это производит ошеломительное впечатление. А когда я Майклу сказал: "Майкл, я волнуюсь" - он похлопал меня по плечу и говорит: "Делай, что хочешь, ничего, все нормально". И больше ничего не сказал. Он поверил, и никаких нотаций, полная свобода.

Вообще, англичане удивительные люди, насколько мы их успели понять. Публика открытая, ни разу нигде мы не встретили чувства собственничества, знаете, - как вы поняли нашего Шекспира или как вы не поняли нашего Шекспира. Они просто присутствовали на спектакле, радовались и не сравнивали его с другими. Видимо, за 500 лет люди уже привыкли к тому, что с Шекспиром можно делать все, что угодно. Это как тренажер, как брусья, скажем, к ним может подойти и школьник, и спортсмен, и чемпион мира. Это всего лишь как бы место, где человек проявляется, кто он такой: он школьник или чемпион мира, или просто у него болит рука, и он должен немножко потренироваться, чтобы ее размять. Они позволяют быть в своей культуре другим людям. И получают от этой щедрости, по-моему, удовольствие. Это то, к чему мы здесь не очень привыкли.