В чем заключался талант полководца наполеоновской эпохи и каковы были законы и обычаи войны в то время?
В фильмах о Второй мировой войне командиры отдают приказы по телефону, по радио, у них есть воздушная разведка, они оперативно получают донесения с поля боя и принимают решения на основании этих донесений. Но в начале XIX века ничего этого не было, командующий посылал адъютантов с приказами и для выяснения обстановки на конкретном участке боя, и вот один адъютант не туда заехал, другого убили, третий, как Андрей Болконский к батарее Тушина, опоздал, ситуация уже изменилась, и приказ исполнять поздно, незачем и некому. Командующему остается только стоя на холме принимать эффектные позы и делать вид, что от него что-то зависит.
Тут, конечно, уместно вспомнить толстовскую концепцию войны и вообще истории – он считал, что ход истории складывается не по воле вождей, а из множества индивидуальных воль вплоть до простого солдата, из случайного переплетения этих разнонаправленных векторов. В сценах Шенграбенского сражения Багратион именно делает вид, что он контролирует ситуацию. Толстой так и пишет: «Князь Багратион только старался делать вид, что все, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что все это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями». Да и полковой командир, который ему докладывает, что атака отбита, сам толком не знает, что произошло – «была ли отбита атака или полк его был разбит атакой», а Багратион, пишет Толстой, «наклонил голову в знак того, что все это было совершенно так, как он желал и предполагал». Так вот в чем же состоял полководческий талант Наполеона кроме того, что он умел выбрать выгодное место для боя и вдохновлял войска своей харизмой?
- Вы привели очень хороший пример из Толстого - Багратион. Толстой показывает, что реально Багратион не управляет сражением, но дальше он не договаривает, почему тогда под Шенграбеном так мужественно, великолепно его войска сражались. Именно потому, что он умело присутствовал на поле боя, он делал вид там, где нужно сделать вид, что все делается по его приказу. В какой-то момент он все-таки отдавал приказ и в том же самом Шенграбенском сражении, Толстой описывает, как блистательно Багратион провел контратаку гренадеров. То есть, разумеется, в большей части сражений полководец в основном умело изображал, что все идет по плану. Это тоже очень большое умение, потому что нужно было принимать разные рапорты, отчеты и сохранять вид, что да, все идет по плану, тем самым передавая спокойную уверенность войскам. Когда уверен полководец, уверены были его корпусные, дивизионные генералы, эта уверенность передавалась офицерам и солдатам. Это самое главное в военном гении Наполеона – он действительно уверенно изображал, что он управляет деталями боя. Это первое.
Второе: он все-таки действительно управлял боем. В нужный момент он вводил в бой какую-то дивизию, какой-то корпус, который решал исход боя. Вот найти этот момент, почувствовать, когда нужно ввести в бой этот корпус... разумеется, дальше эта дивизия, этот корпус, эта бригада будет действовать уже во многом исходя из личной инициативы. Но найти этот момент, когда ввести в бой, причем, возможно, вдохновить словами командира, а иногда и солдат в этот решающий момент – это очень важно.
Ну и наконец, если мы говорим о Наполеоне, мы должны вспомнить, что иногда он сам лично принимал участие в сражении. На Аркольском мосту, когда он был молодым, когда ему было всего лишь 27 лет, он со знаменем бросился на Аркольский мост. Передо мной в рабочем кабинете висит картина, она всегда заряжает энергией, на ней изображен этот момент, когда молодой генерал бросился на мост под ураганным огнем, одухотворил своих солдат. Кстати, он не взял мост в тот день, но неважно, он показал этим свою полную самоотверженность, свою готовность к смерти даже, если нужно во имя победы, и передал уверенность своим солдатам.
Таким образом - да, действительно, Толстой прав, иногда это просто умение изобразить, что он управляет боем, но часто это действительно умение в какой-то конкретный момент в этой неразберихе того, что творится, потому что впереди перед полководцем сплошь затянутое дымом поле, где нельзя понять, что происходит. Но вот почувствовать, что именно сюда, именно в этот момент нужно ввести ту или иную дивизию, тот или иной корпус – это, конечно, грандиозное умение. Конечно, ко всему этому нужно прибавить то, что он одухотворил свою армию, он заставил ее поверить в себя. И это самый главный фактор его успеха.
- Ну и кроме того, помимо боя, существует стратегия – планирование операций, определение целей войны и способов этих целей добиться.
- В области стратегии Клаузевиц сказал, что для полководца самое главное в войне - это понять, что она из себя представляет, и не принимать одну войну за другую. Казалось бы, такая тавтология, банальность. Но дело в том, что этот первый великий фактор суждения, как сказал об этом Клаузевиц, Наполеон сделал первым, поняв, что войны в кружевах, кабинетные войны XVIII века кончились, и на смену им приходят массовые войны начала XIX века, национальные массовые войны с гигантским напряжением сил. И так вести войны, как вели в XVIII веке, больше невозможно. Он первый из полководцев Республики и вообще всех понял, что история перевернула страницу, началась новая эпоха массовых войн. Эта эпоха будет длиться до Первой мировой войны, около ста лет. Потом начнется другая эпоха – эпоха войн научно-технического прогресса, совершенно других, где в определенной степени ряд стратегических принципов остался, но очень многое изменится под влиянием изменившегося совершенно оружия. Но эта эпоха национальных массовых войн длилась порядка ста лет, и Наполеон был тем полководцем, который задал камертон этим войнам.
- А какие существовали тогда законы и обычаи войны? Гаагских и Женевских конвенций тогда еще не было, но в любую эпоху есть какие-то правила, понимание, что можно делать на войне, а чего нельзя. Так вот какой кодекс чести существовал в наполеоновскую эпоху?
- Вы знаете, законов войны не существовало никогда в истории. Все эти конвенции всегда все нарушаются. Но есть некие неписаные правила, которые люди иногда соблюдают, иногда не соблюдают. В эпоху Наполеона этих неписаных правил было достаточно много. По крайней мере, до 1812 года, да и фактически до конца империи их соблюдали. Просто, начиная с пожара Москвы – это такой рубеж в наполеоновских войнах, когда они перешли из войн достаточно ограниченных по своей психологической напряженности, я не говорю об испанской кампании, я говорю о войнах в Центральной Европе, где воюют не профессиональные армии, то по крайней мере, армии кадровые, где гражданское население в войнах практически не участвует. Существовала масса правил. Естественно, парламентера с белым флагом пропускали, естественно, к пленным относились достаточно корректно. Например и в русской, и во французской армии пленного офицера, когда его доводили до места назначения, где он должен содержаться, ему просто давали подписать бумажку, что он никуда не убежит. Он жил в этом городе, куда его отконвоировали, причем получал жалование, у русских он получал жалование русского офицера, правда, по мирному времени, не по военному, то есть немножко меньше жалование, чем офицер на войне, а у французов получал жалование французского офицера. То есть, грубо говоря, русский капитан, который где-то содержался в Нанси, давал подписку и содержался таким образом, получая жалование французского капитана. Недавно мне попался документ вообще совершенно фантастический о том, как Наполеон позволил русским офицерам пленным, взятым в плен в кампании 1799 года, даже сохранить оружие в плену. Представляете, для ХХ века, Второй мировой войны: пленный офицер ходит с оружием по территории чужой страны!
И масса подобных правил неписанных. Например, французские хирурги в бою старались оперировать по возможности как своих, так и чужих раненых. Кстати, русские хирурги тоже в те моменты, когда были не так загружены, они оперировали также и раненых неприятеля. Во Франции это было строго, было правило строжайшее начинать с тех, кто ранен тяжелее, неважно, какого звания или даже какой армии, главное - начинать с тяжелораненого. Война, на ней убивали, на ней творились безобразия, насилия, бесчинства, которые творятся на любой войне, но при всем при этом кадровые офицеры и солдаты стихию войны ограничивали определенными своими неписанными правилами, которые в большинстве своем соблюдали. Но когда в эти правила вписывалась стихия народной войны, тогда, увы, они часто оставались за бортом. Потому что, когда дело доходило до испанских партизан или русских крестьян, которые брались за топоры, там уже, конечно, ни с той, ни с другой стороны никаких правил уже не было.
В фильмах о Второй мировой войне командиры отдают приказы по телефону, по радио, у них есть воздушная разведка, они оперативно получают донесения с поля боя и принимают решения на основании этих донесений. Но в начале XIX века ничего этого не было, командующий посылал адъютантов с приказами и для выяснения обстановки на конкретном участке боя, и вот один адъютант не туда заехал, другого убили, третий, как Андрей Болконский к батарее Тушина, опоздал, ситуация уже изменилась, и приказ исполнять поздно, незачем и некому. Командующему остается только стоя на холме принимать эффектные позы и делать вид, что от него что-то зависит.
Тут, конечно, уместно вспомнить толстовскую концепцию войны и вообще истории – он считал, что ход истории складывается не по воле вождей, а из множества индивидуальных воль вплоть до простого солдата, из случайного переплетения этих разнонаправленных векторов. В сценах Шенграбенского сражения Багратион именно делает вид, что он контролирует ситуацию. Толстой так и пишет: «Князь Багратион только старался делать вид, что все, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что все это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями». Да и полковой командир, который ему докладывает, что атака отбита, сам толком не знает, что произошло – «была ли отбита атака или полк его был разбит атакой», а Багратион, пишет Толстой, «наклонил голову в знак того, что все это было совершенно так, как он желал и предполагал». Так вот в чем же состоял полководческий талант Наполеона кроме того, что он умел выбрать выгодное место для боя и вдохновлял войска своей харизмой?
- Вы привели очень хороший пример из Толстого - Багратион. Толстой показывает, что реально Багратион не управляет сражением, но дальше он не договаривает, почему тогда под Шенграбеном так мужественно, великолепно его войска сражались. Именно потому, что он умело присутствовал на поле боя, он делал вид там, где нужно сделать вид, что все делается по его приказу. В какой-то момент он все-таки отдавал приказ и в том же самом Шенграбенском сражении, Толстой описывает, как блистательно Багратион провел контратаку гренадеров. То есть, разумеется, в большей части сражений полководец в основном умело изображал, что все идет по плану. Это тоже очень большое умение, потому что нужно было принимать разные рапорты, отчеты и сохранять вид, что да, все идет по плану, тем самым передавая спокойную уверенность войскам. Когда уверен полководец, уверены были его корпусные, дивизионные генералы, эта уверенность передавалась офицерам и солдатам. Это самое главное в военном гении Наполеона – он действительно уверенно изображал, что он управляет деталями боя. Это первое.
Второе: он все-таки действительно управлял боем. В нужный момент он вводил в бой какую-то дивизию, какой-то корпус, который решал исход боя. Вот найти этот момент, почувствовать, когда нужно ввести в бой этот корпус... разумеется, дальше эта дивизия, этот корпус, эта бригада будет действовать уже во многом исходя из личной инициативы. Но найти этот момент, когда ввести в бой, причем, возможно, вдохновить словами командира, а иногда и солдат в этот решающий момент – это очень важно.
Ну и наконец, если мы говорим о Наполеоне, мы должны вспомнить, что иногда он сам лично принимал участие в сражении. На Аркольском мосту, когда он был молодым, когда ему было всего лишь 27 лет, он со знаменем бросился на Аркольский мост. Передо мной в рабочем кабинете висит картина, она всегда заряжает энергией, на ней изображен этот момент, когда молодой генерал бросился на мост под ураганным огнем, одухотворил своих солдат. Кстати, он не взял мост в тот день, но неважно, он показал этим свою полную самоотверженность, свою готовность к смерти даже, если нужно во имя победы, и передал уверенность своим солдатам.
Таким образом - да, действительно, Толстой прав, иногда это просто умение изобразить, что он управляет боем, но часто это действительно умение в какой-то конкретный момент в этой неразберихе того, что творится, потому что впереди перед полководцем сплошь затянутое дымом поле, где нельзя понять, что происходит. Но вот почувствовать, что именно сюда, именно в этот момент нужно ввести ту или иную дивизию, тот или иной корпус – это, конечно, грандиозное умение. Конечно, ко всему этому нужно прибавить то, что он одухотворил свою армию, он заставил ее поверить в себя. И это самый главный фактор его успеха.
- Ну и кроме того, помимо боя, существует стратегия – планирование операций, определение целей войны и способов этих целей добиться.
- В области стратегии Клаузевиц сказал, что для полководца самое главное в войне - это понять, что она из себя представляет, и не принимать одну войну за другую. Казалось бы, такая тавтология, банальность. Но дело в том, что этот первый великий фактор суждения, как сказал об этом Клаузевиц, Наполеон сделал первым, поняв, что войны в кружевах, кабинетные войны XVIII века кончились, и на смену им приходят массовые войны начала XIX века, национальные массовые войны с гигантским напряжением сил. И так вести войны, как вели в XVIII веке, больше невозможно. Он первый из полководцев Республики и вообще всех понял, что история перевернула страницу, началась новая эпоха массовых войн. Эта эпоха будет длиться до Первой мировой войны, около ста лет. Потом начнется другая эпоха – эпоха войн научно-технического прогресса, совершенно других, где в определенной степени ряд стратегических принципов остался, но очень многое изменится под влиянием изменившегося совершенно оружия. Но эта эпоха национальных массовых войн длилась порядка ста лет, и Наполеон был тем полководцем, который задал камертон этим войнам.
- А какие существовали тогда законы и обычаи войны? Гаагских и Женевских конвенций тогда еще не было, но в любую эпоху есть какие-то правила, понимание, что можно делать на войне, а чего нельзя. Так вот какой кодекс чести существовал в наполеоновскую эпоху?
- Вы знаете, законов войны не существовало никогда в истории. Все эти конвенции всегда все нарушаются. Но есть некие неписаные правила, которые люди иногда соблюдают, иногда не соблюдают. В эпоху Наполеона этих неписаных правил было достаточно много. По крайней мере, до 1812 года, да и фактически до конца империи их соблюдали. Просто, начиная с пожара Москвы – это такой рубеж в наполеоновских войнах, когда они перешли из войн достаточно ограниченных по своей психологической напряженности, я не говорю об испанской кампании, я говорю о войнах в Центральной Европе, где воюют не профессиональные армии, то по крайней мере, армии кадровые, где гражданское население в войнах практически не участвует. Существовала масса правил. Естественно, парламентера с белым флагом пропускали, естественно, к пленным относились достаточно корректно. Например и в русской, и во французской армии пленного офицера, когда его доводили до места назначения, где он должен содержаться, ему просто давали подписать бумажку, что он никуда не убежит. Он жил в этом городе, куда его отконвоировали, причем получал жалование, у русских он получал жалование русского офицера, правда, по мирному времени, не по военному, то есть немножко меньше жалование, чем офицер на войне, а у французов получал жалование французского офицера. То есть, грубо говоря, русский капитан, который где-то содержался в Нанси, давал подписку и содержался таким образом, получая жалование французского капитана. Недавно мне попался документ вообще совершенно фантастический о том, как Наполеон позволил русским офицерам пленным, взятым в плен в кампании 1799 года, даже сохранить оружие в плену. Представляете, для ХХ века, Второй мировой войны: пленный офицер ходит с оружием по территории чужой страны!
И масса подобных правил неписанных. Например, французские хирурги в бою старались оперировать по возможности как своих, так и чужих раненых. Кстати, русские хирурги тоже в те моменты, когда были не так загружены, они оперировали также и раненых неприятеля. Во Франции это было строго, было правило строжайшее начинать с тех, кто ранен тяжелее, неважно, какого звания или даже какой армии, главное - начинать с тяжелораненого. Война, на ней убивали, на ней творились безобразия, насилия, бесчинства, которые творятся на любой войне, но при всем при этом кадровые офицеры и солдаты стихию войны ограничивали определенными своими неписанными правилами, которые в большинстве своем соблюдали. Но когда в эти правила вписывалась стихия народной войны, тогда, увы, они часто оставались за бортом. Потому что, когда дело доходило до испанских партизан или русских крестьян, которые брались за топоры, там уже, конечно, ни с той, ни с другой стороны никаких правил уже не было.
