Замоскворецкий суд приговорил самбиста Расула Мирзаева к двум годам ограничения свободы за убийство по неосторожности. Мирзаеву зачли год в СИЗО за два и освободили в зале суда. Это тот случай, когда было заранее понятно, что любое решение вызовет бурные протесты - причем не только со стороны семьи и адвокатов потерпевшего. Почему дело, которое с точки зрения юриста кажется совсем несложным, стало одним из самых громких за последние годы?
Однажды у меня были все шансы стать лауреатом Премии Дарвина, той самой, что присуждают за наиболее нелепую смерть. Я шла на работу, когда вдруг на расстоянии вытянутой руки от меня упало нечто, хлопнуло и выбросило наружу разноцветный фонтан лоскутов. Секунду спустя разобрала: "нечто" - здоровый серебристый чемодан, а "лоскуты" - предметы мужского гардероба. Особенно запомнилась нежно розовая в тонкую белую полоску сорочка.
Позже мы вместе с коллегами из "судебного пула", знавшими о моём приключении, изрядно поупражнялись в остроумии - напридумывали всяких подробностей и перебрали возможные квалификации деяния оставшейся за кадром Неизвестной (то, что от вещей избавлялась именно женщина, приняли по умолчанию).
Самой очевидной была версия, что если б метательница чемодана, как, впрочем, и я, оказалась менее удачливой, то ее судили бы за убийство по неосторожности и дали бы год условно. А мне - премию Дарвина. Посмертно. Но был и другой вариант. Если исходить из того, что я журналист, и работаю на Радио Свобода, а барышня, как выяснилось бы, например, многократная чемпионка мира по толканию ядра или метанию молота, события вокруг "чемоданного дела" могли развиваться по иному, более захватывающему и не менее драматичному для участников, сценарию. Предположим, нашелся бы некто, убеждённый в том, что чемоданы просто так на головы журналистам не падают. И в том, что профессиональные толкатели ядер знают наверняка, каким образом нужно метнуть снаряд , чтобы он достиг желаемой цели. Так что никакое это не убийство по неосторожности, а вовсе даже причинение тяжких телесных, повлёкших смерть. Вариант с умышленным убийством не рассматривался - слишком экстравагантно использовать Samsonite для устранения кого бы то ни было. От этих шуточек о чемпионах-толкателях веяло специфиеским журналистским цинизмом, но появились они не на пустом месте - за некоторое время до моей “чемоданной истории" бурно обсуждалось "дело Мирзаева". Правда, тогда никто из нас не смеялся.
Метания суда
В августе 2011 года имя Расула Мирзаева, по прозвищу Черный тигр - чемпиона мира по боевому самбо - появилось чуть ли ни во всех русскоязычных средствах массовой информации, но совсем не в связи с его спортивными достижениями. Сообщалось, что Мирзаева подозревают в причастности к убийству 19-летнего Ивана Агафонова, с которым незадолго до этого у него произошел конфликт возле одного из московских ночных клубов. Позже выяснились подробности: Агафонов позволил себе оскорбительные реплики в адрес спутницы Мирзаева, за что тот и ударил его по лицу. Агафонов упал, ударившись затылком об асфальт, а через несколько дней скончался. Журналистам о происшедшем стало известно раньше самого Мирзаева, который о смерти Ивана Агафонова узнал из новостей. Узнал и пошел к следователям, которым в присутствии своего адвоката написал явку с повинной. Против Мирзаева возбудили уголовное дело, обвинив его в в причинении тяжких телесных повреждений, повлёкших по неосторожности смерть потерпевшего (ч.4 ст.111 УК РФ до 15 лет лишения свободы). Суд разрешил Мирзаеву оставаться на свободе под залог в полмиллиона рублей. Это решение было отменено на следующий же день, и Мирзаева отправили в СИЗО. Однако спустя несколько месяцев обвинение изменили на "убийство по неосторожности" (ч.1 ст.109 УК РФ до 2 лет лишения свободы). И во многом именно из-за смены обвинения на значительно менее тяжкое, 13 февраля этого года у суда появились основания освободить Расула Мирзаева из изолятора под залог теперь уже в 100 тысяч рублей. Происшедшее после не поддавалось простой логике, потому что на следующий же день Мосгорсуд отменил решение об освобождении Мирзаева, а вслед за ним Замоскворецкий суд вернул дело в прокуратуру, где 16 февраля обвинение вновь изменили на первоначальное - умышленное причинение тяжких телесных (то есть опять же колония).
История смерти Ивана Агафонова взбудоражила националистов. Они готовы были выходить на улицы и грозились устроить “вторую Манежку”, если Мирзаева освободят. И однажды даже явились к Замоскворецкому суду, требуя возмездия за “белого брата Ивана”. Правда, за день до того суд как раз передумал отпускать Мирзаева под залог.
Параллельно в СМИ вокруг "дела Мирзаева" разворачивалась кампания, буквально поделившая аудиторию пополам. Одни утверждали: в деле всё очевидно - классическое убийство по неосторожности. Спортсмен не мог предполагать, что от его оплеухи Агафонов упадет и, ударившись затылком об асфальт, получит смертельную травму. Так что судить нужно, но не строго.
Другие настаивали: Мирзаев - профессиональный спортсмен, "машина для убийства" нацеленная на то, чтобы наносить удары точно, причиняя максимальный урон противнику. Он бил, так, чтобы нокаутировать, потому-то Агафонов не устоял на ногах, потому-то, падая, не сгруппировался, ударился головой и впоследствии умер. Так что умысел на причинение тяжких повреждений налицо и сажать его нужно надолго.
Разбираться в этой дилемме пришлось судье Андрею Федину, который, вероятно, оказался несколько дезориентирован предыдущими решениями коллег и "челночными забегами" прокуроров. Поскольку в результате гособвинители, начавшие процесс с объяснения "почему Мирзаева следует судить максимально строго", в завершение его заявили, что отказываются от первоначального обвинения и просят считать случившееся с Иваном Агафоновым убийством по неосторожности.
В итоге судья Федин приговорил Мирзаева к двум годам ограничения свободы - максимально возможному для впервые осужденного по 109-й статье сроку, после чего подсудимый был освобожден из-под конвоя: год в СИЗО засчитали за два. Судья Федин сказал, что для него это дело ничем не отличалось от других подобных, кроме как резонансом. Правда, сказал он это на специально созванной пресс-конференции - редчайший случай в истории российских судов. Так что обычным “казус Мирзаева” считать уже при всем желании никак не удастся.
Теория умысла
Что же за незадача приключилась со следователями и прокурорами, которые так долго не могли определиться, стала ли смерть Ивана Агафонова случайностью, следствием трагического стечения обстоятельств или результатом умышленных действий Черного Тигра - Расула Мирзаева? Неужели действительно так сложно отличить убийство по неосторожности от умышленного преступления?
- Проблема действительно есть, - объясняет адвокат Константин Ривкин, много лет преподававший криминалистику в системе МВД России, - прежде всего потому, что одним из самых сложных элементов состава преступления, подлежащих доказыванию, является субъективная сторона - доказывание формы умысла - был или не был этот умысел и, соответственно, какой - прямой или косвенный. Если человек взял нож и ударил другого в сердце, ситуация достаточно очевидная. Если он бросился на другого с дубиной и криками: "Я тебя убью!", тоже понятно. А если он резко развернулся, не заметил человека, стоящего у него за спиной, тот упал, ударился головой о камень, тут очень большой вопрос - мог ли он это предвидеть? Может ли он нести за это ответственность?
Константин Ривкин привел в пример уникальный случай, о котором слышал еще студентом. Некая бабушка легким молоточком для колки орехов ударила внука-подростка по голове - решила его наказать за то, что тот поздно пришел домой. Внук умер - выяснилось, у него было уникальное строение черепа – незаросший родничок на затылке. В итоге дело дошло до Верховного суда, который сделал вывод, что бабушка не имела умысла на убийство, и не могла предвидеть, что совершенно безобидным молоточком попадет внуку именно в эту уязвимую точку.
Бывают и такие уникальные случаи, но “дело Мирзаева”, очевидно, не входит в их число. Так почему же с ним возникло столько проблем? В поисках ответа я нашла недавние дела, похожие на историю убийства Ивана Агафонова, но и близко не вызвавшие подобного резонанса.
Отягчающая фамилия
- Умысел - ключевое слово, - поясняет адвокат из Петербурга Саяддин Ёлчуев. Этим летом он защищал гражданина Иванова И.Я., которого обвиняли в совершении убийства по неосторожности. Во время тренировочного боя он нечаянно сломал ребро своему спарринг-партнеру. Ребро порвало легкое, началось внутренне кровотечение, и человек умер. Дело рассматривалось в особом порядке, для его разрешения потребовалось одно судебное заседание. Невский районный суд Петербурга приговорил Иванова И.Я. к одному году и трем месяцам реального лишения свободы только потому, что к моменту вынесения приговора у него имелась непогашенная судимость.
Мой вопрос о том, почему определяя, по какой статье судить Иванова, никто не стал обращать внимания на то, что он, профессиональный боец, знал, как использовать свои удары и какие последствия от этих ударов могут наступить для соперника, человека недостаточно подготовленного к их отражению, вызвал бурю эмоций у адвоката Саяддина Ёлчуева:
- Иванов, конечно же, владел мастерством боевых приемов. Но, когда мой подзащитный наносил удар, никакого скрытого злостного намерения у него не было, он просто обучал потерпевшего по его же просьбе. Следователь, исходя из конкретных фактов, не мог дать другую квалификацию действиям Иванова. Потому что в ходе этого тренировочного боя умысла на убийство у него не было. Его раскаяние, его отношение к происшедшему позволяют говорить, что это несчастный случай, однако законом такие несчастные случаи квалифицируются как "причинение по неосторожности смерти другому человеку".
- Но ведь Расул Мирзаев тоже раскаивался и извинялся, - замечаю я, - и эксперты, все, как один, пришли к выводу об отсутствии прямой связи между его ударом и смертью Ивана Агафонова. Почему же следователи запутались в статьях? Потому что там был конфликт? - спрашиваю. И тут Саяддин Ёлчуев предлагает первую версию ответа на вопрос, почему дело Мирзаева вызвало столько шума в прессе и метаний у юристов. Он убежден - дело в фамилии:
- Здесь национальный вопрос сыграл свою роль. Если бы условный Валуев совершил нечто подобное, последствия были б другими. Но здесь речь шла не о Николае, а о Расуле, дагестанце. Иначе это дело изначально было бы квалифицировано по 109-ой, месяц-два максимум расследовалось бы и ушло бы в суд. А тут переходили то на 111-ю, то опять на 109-ю. С учетом того, что я знаю о деле Мирзаева, я - не как защитник, а как юрист - его действия, безусловно, квалифицировал бы не иначе, как по 109-ой, части 1-ой – причинение смерти по неосторожности. Так же как в случае с моим подзащитным Ивановым. Но в правоохранительных органах, в судебной системе я часто вижу предвзятое отношение к человеку. И если его фамилия не Сидоров, а Рамзанов, значит, мерой пресечения наверняка изберут арест. И статья, соответственно, более тяжкая.
В эту версию легко поверить. Даже не угрозой повторения “Манежки”, а элементарной бытовой ксенофобией можно объяснить изначальное желание следователей, чтобы Мирзаева судили по более жесткой статье. Но если продолжить изучать подобные дела, видно, что национальный вопрос тут точно не единственный.
Отчетный страх
- Дело не только в фамилии, - уверена адвокат Виктория Кузнецова. В июне этого года Люблинский суд Москвы за убийство по неосторожности приговорил к ограничению свободы на полтора года её подзащитного Шухрата Мамидова. Он ехал за рулём, когда на дорогу перед его автомобилем вышли две женщины. Мамидов резко затормозил и сделал им замечание. Женщины никакого внимания на него не обратили. Следом за ними шел мужчина, он сделал несколько комментариев из серии «понакупят права и - за руль» и прошелся по национальности Мамидова. Тот припарковался, вышел из авто, "чтобы выяснить в связи с чем на него ругаются", но мужчина матерился и начал понемногу наступать. Оппонент был крупнее Мамидова раза в два и тот, испугавшись, резко ударил мужчину по лицу, прыгнул в машину и уехал, даже не увидев, что после удара его противник упал и ударился головой об асфальт. А спустя часов пять мужчина умер дома.
- В дело я вступила уже после того, как Мамидов был арестован, - рассказывает Виктория Кузнецова. - Качество расследования было отвратительным. Сначала, намеренно завысив первоначальную квалификацию, вместо очевидной даже на момент задержания 109-й части 1, следователь квалифицировал действия Мамидова по части 4 статьи 111-й и вышел в суд с ходатайством о его аресте. Естественно, арестовали. Сроки содержания под стражей все время продлевались - одним из оснований для этого была тяжесть обвинения. И только в конце следствия обвинение переквалифицировали на 109-ю и отправили дело в суд.
Желание привязать к делу статью потяжелее Виктория Кузнецова объясняет не кровожадностью следователей, а их стремлением выслужиться перед начальством. Потому что начальство требует повысить раскрываемость более тяжких преступлений. 109-я статья к категории тяжких не относится, поэтому иногда могут вменить 111-ю или даже 105-ю (убийство), а потом уже, глядишь, суд разберётся и дело переквалифицирует на менее тяжкую 109-ю. А нет так нет. Следователи уже отчитались.
- Никому неинтересны 116-я (побои), 109-я... - говорит адвокат. - Главное доложить о том, что у нас раскрыто столько-то тяжких преступлений.
Потому что следователю, если он действительно грамотный, опытный следователь, определиться с квалификацией деяния, повлекшего гибель человека, на основании достаточных доказательств нетрудно. Проблема в том, что в наших органах следователь, ведущий конкретное уголовное дело, а зачастую даже и его руководитель, начисто лишены самостоятельности в принятии решений.
При таком раскладе поведению следователей по “делу Мирзаева” находится еще одно объяснение - они на автомате начинали с более тяжкой статьи, но при этом сами не могли принимать решения. И это предположение подтверждает Виктория Кузнецова:
- «Дело Мирзаева» - пример жонглирования законом в угоду политической конъюнктуре. Настолько оно беспрецедентно по бесцеремонному обращению с законом должностных лиц, причастных к расследованию. Я считаю, что следователям, кстати, сумевшим правильно разобраться с квалификацией совершенного Мирзаевым деяния, открыто не дали завершить дело без скандала. Налицо вмешательство руководства, иных сил, мне неведомых, о которых я могу только догадываться.
Об этих силах могут сегодня догадываться многие. Например, "Новая газета" писала о том, что следователь Первого управления (по особо важным делам) ГСУ СК Виталий Ванин, который и переквалифицировал дело Мирзаева со 111-й на 109-ю статью, ровно после этого был уволен. По словам недовольных его увольнением коллег, Ванин не захотел исполнить поступившее из центрального аппарата СК указание вернуть дело обратно в разряд особо важных.
В профессиональном сообществе мало кто сомневается, что в “деле Мирзаева” политика важнее закона. Но если это и так, все равно непонятно, почему оно стало таким запутанным. Можно было технично провести подсудимого по требуемой статье - а вместо этого начались бесконечные метания, закончившиеся, тем не менее, приговором за убийство по неосторожности. Возможно, проблема не только в конъюнктуре, но и в неспособности многих следователей нормально выполнять свою работу?
Ликбез суда и следствия
- Следователи у нас не только зависят от начальства и отчетности, многие из них даже при полной самостоятельности не могут разобраться в простейших делах, - вздыхает Мара Полякова. Она много лет возглавляет Независимый экспертно-правовой совет и, как член президентского Совета по правам человека, время от времени получает возможность рассказать главе государства о том, что на самом деле происходит в судах и правоохранительных органах. По её словам, на последней встрече с Советом Владимир Путин сам же сказал, что у многих российских следователей нет даже высшего юридического образования.
- Как можно без юридического образования, скажем, судить о квалификации преступления, особенно в сложных случаях, я не очень понимаю, - говорит Мара Полякова,- потому что я преподаю, работаю со студентами и знаю, как непросто им овладевать этими всеми трудными вопросами. Конечно, это проблема проблем - профессиональный уровень наших следователей.
Дойдя до “проблемы проблем”, кажется, окончательно понимаю, почему таким громким и запутанным оказалось дело, которое вроде было не сложнее, чем любое из сотен подобных, и уж точно проще, чем “казус молотка” или несостоявшееся, к счастью, дело об убийстве журналистки чемоданом. Здесь сработали все возможные факторы. Российское правосудие в нынешнем своем состоянии так слабо, что на него могут влиять одновременно и политическая конъюнктура, и ксенофобия, понятая как общественное мнение, и желание отдельных чиновников улучшить статистику. А также угрозы и взятки, безграмотность и профнепригодность. И хотя приговор, вынесенный сегодня Расулу Мирзаеву судьей Фединым, кажется вполне логичным, назвать его торжеством правосудия язык не поворачивается. Бесконечные колебания судей и обвинителей сделали процесс не просто громким, но еще и слегка нелепым. Система дискредитирует себя сама, и, вероятно, никто даже не удивится, если это странное представление продолжится.
Однажды у меня были все шансы стать лауреатом Премии Дарвина, той самой, что присуждают за наиболее нелепую смерть. Я шла на работу, когда вдруг на расстоянии вытянутой руки от меня упало нечто, хлопнуло и выбросило наружу разноцветный фонтан лоскутов. Секунду спустя разобрала: "нечто" - здоровый серебристый чемодан, а "лоскуты" - предметы мужского гардероба. Особенно запомнилась нежно розовая в тонкую белую полоску сорочка.
Позже мы вместе с коллегами из "судебного пула", знавшими о моём приключении, изрядно поупражнялись в остроумии - напридумывали всяких подробностей и перебрали возможные квалификации деяния оставшейся за кадром Неизвестной (то, что от вещей избавлялась именно женщина, приняли по умолчанию).
Самой очевидной была версия, что если б метательница чемодана, как, впрочем, и я, оказалась менее удачливой, то ее судили бы за убийство по неосторожности и дали бы год условно. А мне - премию Дарвина. Посмертно. Но был и другой вариант. Если исходить из того, что я журналист, и работаю на Радио Свобода, а барышня, как выяснилось бы, например, многократная чемпионка мира по толканию ядра или метанию молота, события вокруг "чемоданного дела" могли развиваться по иному, более захватывающему и не менее драматичному для участников, сценарию. Предположим, нашелся бы некто, убеждённый в том, что чемоданы просто так на головы журналистам не падают. И в том, что профессиональные толкатели ядер знают наверняка, каким образом нужно метнуть снаряд , чтобы он достиг желаемой цели. Так что никакое это не убийство по неосторожности, а вовсе даже причинение тяжких телесных, повлёкших смерть. Вариант с умышленным убийством не рассматривался - слишком экстравагантно использовать Samsonite для устранения кого бы то ни было. От этих шуточек о чемпионах-толкателях веяло специфиеским журналистским цинизмом, но появились они не на пустом месте - за некоторое время до моей “чемоданной истории" бурно обсуждалось "дело Мирзаева". Правда, тогда никто из нас не смеялся.
Метания суда
В августе 2011 года имя Расула Мирзаева, по прозвищу Черный тигр - чемпиона мира по боевому самбо - появилось чуть ли ни во всех русскоязычных средствах массовой информации, но совсем не в связи с его спортивными достижениями. Сообщалось, что Мирзаева подозревают в причастности к убийству 19-летнего Ивана Агафонова, с которым незадолго до этого у него произошел конфликт возле одного из московских ночных клубов. Позже выяснились подробности: Агафонов позволил себе оскорбительные реплики в адрес спутницы Мирзаева, за что тот и ударил его по лицу. Агафонов упал, ударившись затылком об асфальт, а через несколько дней скончался. Журналистам о происшедшем стало известно раньше самого Мирзаева, который о смерти Ивана Агафонова узнал из новостей. Узнал и пошел к следователям, которым в присутствии своего адвоката написал явку с повинной. Против Мирзаева возбудили уголовное дело, обвинив его в в причинении тяжких телесных повреждений, повлёкших по неосторожности смерть потерпевшего (ч.4 ст.111 УК РФ до 15 лет лишения свободы). Суд разрешил Мирзаеву оставаться на свободе под залог в полмиллиона рублей. Это решение было отменено на следующий же день, и Мирзаева отправили в СИЗО. Однако спустя несколько месяцев обвинение изменили на "убийство по неосторожности" (ч.1 ст.109 УК РФ до 2 лет лишения свободы). И во многом именно из-за смены обвинения на значительно менее тяжкое, 13 февраля этого года у суда появились основания освободить Расула Мирзаева из изолятора под залог теперь уже в 100 тысяч рублей. Происшедшее после не поддавалось простой логике, потому что на следующий же день Мосгорсуд отменил решение об освобождении Мирзаева, а вслед за ним Замоскворецкий суд вернул дело в прокуратуру, где 16 февраля обвинение вновь изменили на первоначальное - умышленное причинение тяжких телесных (то есть опять же колония).
История смерти Ивана Агафонова взбудоражила националистов. Они готовы были выходить на улицы и грозились устроить “вторую Манежку”, если Мирзаева освободят. И однажды даже явились к Замоскворецкому суду, требуя возмездия за “белого брата Ивана”. Правда, за день до того суд как раз передумал отпускать Мирзаева под залог.
Параллельно в СМИ вокруг "дела Мирзаева" разворачивалась кампания, буквально поделившая аудиторию пополам. Одни утверждали: в деле всё очевидно - классическое убийство по неосторожности. Спортсмен не мог предполагать, что от его оплеухи Агафонов упадет и, ударившись затылком об асфальт, получит смертельную травму. Так что судить нужно, но не строго.
Другие настаивали: Мирзаев - профессиональный спортсмен, "машина для убийства" нацеленная на то, чтобы наносить удары точно, причиняя максимальный урон противнику. Он бил, так, чтобы нокаутировать, потому-то Агафонов не устоял на ногах, потому-то, падая, не сгруппировался, ударился головой и впоследствии умер. Так что умысел на причинение тяжких повреждений налицо и сажать его нужно надолго.
Разбираться в этой дилемме пришлось судье Андрею Федину, который, вероятно, оказался несколько дезориентирован предыдущими решениями коллег и "челночными забегами" прокуроров. Поскольку в результате гособвинители, начавшие процесс с объяснения "почему Мирзаева следует судить максимально строго", в завершение его заявили, что отказываются от первоначального обвинения и просят считать случившееся с Иваном Агафоновым убийством по неосторожности.
В итоге судья Федин приговорил Мирзаева к двум годам ограничения свободы - максимально возможному для впервые осужденного по 109-й статье сроку, после чего подсудимый был освобожден из-под конвоя: год в СИЗО засчитали за два. Судья Федин сказал, что для него это дело ничем не отличалось от других подобных, кроме как резонансом. Правда, сказал он это на специально созванной пресс-конференции - редчайший случай в истории российских судов. Так что обычным “казус Мирзаева” считать уже при всем желании никак не удастся.
Теория умысла
Что же за незадача приключилась со следователями и прокурорами, которые так долго не могли определиться, стала ли смерть Ивана Агафонова случайностью, следствием трагического стечения обстоятельств или результатом умышленных действий Черного Тигра - Расула Мирзаева? Неужели действительно так сложно отличить убийство по неосторожности от умышленного преступления?
- Проблема действительно есть, - объясняет адвокат Константин Ривкин, много лет преподававший криминалистику в системе МВД России, - прежде всего потому, что одним из самых сложных элементов состава преступления, подлежащих доказыванию, является субъективная сторона - доказывание формы умысла - был или не был этот умысел и, соответственно, какой - прямой или косвенный. Если человек взял нож и ударил другого в сердце, ситуация достаточно очевидная. Если он бросился на другого с дубиной и криками: "Я тебя убью!", тоже понятно. А если он резко развернулся, не заметил человека, стоящего у него за спиной, тот упал, ударился головой о камень, тут очень большой вопрос - мог ли он это предвидеть? Может ли он нести за это ответственность?
Константин Ривкин привел в пример уникальный случай, о котором слышал еще студентом. Некая бабушка легким молоточком для колки орехов ударила внука-подростка по голове - решила его наказать за то, что тот поздно пришел домой. Внук умер - выяснилось, у него было уникальное строение черепа – незаросший родничок на затылке. В итоге дело дошло до Верховного суда, который сделал вывод, что бабушка не имела умысла на убийство, и не могла предвидеть, что совершенно безобидным молоточком попадет внуку именно в эту уязвимую точку.
Бывают и такие уникальные случаи, но “дело Мирзаева”, очевидно, не входит в их число. Так почему же с ним возникло столько проблем? В поисках ответа я нашла недавние дела, похожие на историю убийства Ивана Агафонова, но и близко не вызвавшие подобного резонанса.
Отягчающая фамилия
- Умысел - ключевое слово, - поясняет адвокат из Петербурга Саяддин Ёлчуев. Этим летом он защищал гражданина Иванова И.Я., которого обвиняли в совершении убийства по неосторожности. Во время тренировочного боя он нечаянно сломал ребро своему спарринг-партнеру. Ребро порвало легкое, началось внутренне кровотечение, и человек умер. Дело рассматривалось в особом порядке, для его разрешения потребовалось одно судебное заседание. Невский районный суд Петербурга приговорил Иванова И.Я. к одному году и трем месяцам реального лишения свободы только потому, что к моменту вынесения приговора у него имелась непогашенная судимость.
Мой вопрос о том, почему определяя, по какой статье судить Иванова, никто не стал обращать внимания на то, что он, профессиональный боец, знал, как использовать свои удары и какие последствия от этих ударов могут наступить для соперника, человека недостаточно подготовленного к их отражению, вызвал бурю эмоций у адвоката Саяддина Ёлчуева:
- Иванов, конечно же, владел мастерством боевых приемов. Но, когда мой подзащитный наносил удар, никакого скрытого злостного намерения у него не было, он просто обучал потерпевшего по его же просьбе. Следователь, исходя из конкретных фактов, не мог дать другую квалификацию действиям Иванова. Потому что в ходе этого тренировочного боя умысла на убийство у него не было. Его раскаяние, его отношение к происшедшему позволяют говорить, что это несчастный случай, однако законом такие несчастные случаи квалифицируются как "причинение по неосторожности смерти другому человеку".
- Но ведь Расул Мирзаев тоже раскаивался и извинялся, - замечаю я, - и эксперты, все, как один, пришли к выводу об отсутствии прямой связи между его ударом и смертью Ивана Агафонова. Почему же следователи запутались в статьях? Потому что там был конфликт? - спрашиваю. И тут Саяддин Ёлчуев предлагает первую версию ответа на вопрос, почему дело Мирзаева вызвало столько шума в прессе и метаний у юристов. Он убежден - дело в фамилии:
- Здесь национальный вопрос сыграл свою роль. Если бы условный Валуев совершил нечто подобное, последствия были б другими. Но здесь речь шла не о Николае, а о Расуле, дагестанце. Иначе это дело изначально было бы квалифицировано по 109-ой, месяц-два максимум расследовалось бы и ушло бы в суд. А тут переходили то на 111-ю, то опять на 109-ю. С учетом того, что я знаю о деле Мирзаева, я - не как защитник, а как юрист - его действия, безусловно, квалифицировал бы не иначе, как по 109-ой, части 1-ой – причинение смерти по неосторожности. Так же как в случае с моим подзащитным Ивановым. Но в правоохранительных органах, в судебной системе я часто вижу предвзятое отношение к человеку. И если его фамилия не Сидоров, а Рамзанов, значит, мерой пресечения наверняка изберут арест. И статья, соответственно, более тяжкая.
В эту версию легко поверить. Даже не угрозой повторения “Манежки”, а элементарной бытовой ксенофобией можно объяснить изначальное желание следователей, чтобы Мирзаева судили по более жесткой статье. Но если продолжить изучать подобные дела, видно, что национальный вопрос тут точно не единственный.
Отчетный страх
- Дело не только в фамилии, - уверена адвокат Виктория Кузнецова. В июне этого года Люблинский суд Москвы за убийство по неосторожности приговорил к ограничению свободы на полтора года её подзащитного Шухрата Мамидова. Он ехал за рулём, когда на дорогу перед его автомобилем вышли две женщины. Мамидов резко затормозил и сделал им замечание. Женщины никакого внимания на него не обратили. Следом за ними шел мужчина, он сделал несколько комментариев из серии «понакупят права и - за руль» и прошелся по национальности Мамидова. Тот припарковался, вышел из авто, "чтобы выяснить в связи с чем на него ругаются", но мужчина матерился и начал понемногу наступать. Оппонент был крупнее Мамидова раза в два и тот, испугавшись, резко ударил мужчину по лицу, прыгнул в машину и уехал, даже не увидев, что после удара его противник упал и ударился головой об асфальт. А спустя часов пять мужчина умер дома.
- В дело я вступила уже после того, как Мамидов был арестован, - рассказывает Виктория Кузнецова. - Качество расследования было отвратительным. Сначала, намеренно завысив первоначальную квалификацию, вместо очевидной даже на момент задержания 109-й части 1, следователь квалифицировал действия Мамидова по части 4 статьи 111-й и вышел в суд с ходатайством о его аресте. Естественно, арестовали. Сроки содержания под стражей все время продлевались - одним из оснований для этого была тяжесть обвинения. И только в конце следствия обвинение переквалифицировали на 109-ю и отправили дело в суд.
Желание привязать к делу статью потяжелее Виктория Кузнецова объясняет не кровожадностью следователей, а их стремлением выслужиться перед начальством. Потому что начальство требует повысить раскрываемость более тяжких преступлений. 109-я статья к категории тяжких не относится, поэтому иногда могут вменить 111-ю или даже 105-ю (убийство), а потом уже, глядишь, суд разберётся и дело переквалифицирует на менее тяжкую 109-ю. А нет так нет. Следователи уже отчитались.
- Никому неинтересны 116-я (побои), 109-я... - говорит адвокат. - Главное доложить о том, что у нас раскрыто столько-то тяжких преступлений.
Потому что следователю, если он действительно грамотный, опытный следователь, определиться с квалификацией деяния, повлекшего гибель человека, на основании достаточных доказательств нетрудно. Проблема в том, что в наших органах следователь, ведущий конкретное уголовное дело, а зачастую даже и его руководитель, начисто лишены самостоятельности в принятии решений.
При таком раскладе поведению следователей по “делу Мирзаева” находится еще одно объяснение - они на автомате начинали с более тяжкой статьи, но при этом сами не могли принимать решения. И это предположение подтверждает Виктория Кузнецова:
- «Дело Мирзаева» - пример жонглирования законом в угоду политической конъюнктуре. Настолько оно беспрецедентно по бесцеремонному обращению с законом должностных лиц, причастных к расследованию. Я считаю, что следователям, кстати, сумевшим правильно разобраться с квалификацией совершенного Мирзаевым деяния, открыто не дали завершить дело без скандала. Налицо вмешательство руководства, иных сил, мне неведомых, о которых я могу только догадываться.
Об этих силах могут сегодня догадываться многие. Например, "Новая газета" писала о том, что следователь Первого управления (по особо важным делам) ГСУ СК Виталий Ванин, который и переквалифицировал дело Мирзаева со 111-й на 109-ю статью, ровно после этого был уволен. По словам недовольных его увольнением коллег, Ванин не захотел исполнить поступившее из центрального аппарата СК указание вернуть дело обратно в разряд особо важных.
В профессиональном сообществе мало кто сомневается, что в “деле Мирзаева” политика важнее закона. Но если это и так, все равно непонятно, почему оно стало таким запутанным. Можно было технично провести подсудимого по требуемой статье - а вместо этого начались бесконечные метания, закончившиеся, тем не менее, приговором за убийство по неосторожности. Возможно, проблема не только в конъюнктуре, но и в неспособности многих следователей нормально выполнять свою работу?
Ликбез суда и следствия
- Следователи у нас не только зависят от начальства и отчетности, многие из них даже при полной самостоятельности не могут разобраться в простейших делах, - вздыхает Мара Полякова. Она много лет возглавляет Независимый экспертно-правовой совет и, как член президентского Совета по правам человека, время от времени получает возможность рассказать главе государства о том, что на самом деле происходит в судах и правоохранительных органах. По её словам, на последней встрече с Советом Владимир Путин сам же сказал, что у многих российских следователей нет даже высшего юридического образования.
- Как можно без юридического образования, скажем, судить о квалификации преступления, особенно в сложных случаях, я не очень понимаю, - говорит Мара Полякова,- потому что я преподаю, работаю со студентами и знаю, как непросто им овладевать этими всеми трудными вопросами. Конечно, это проблема проблем - профессиональный уровень наших следователей.
Дойдя до “проблемы проблем”, кажется, окончательно понимаю, почему таким громким и запутанным оказалось дело, которое вроде было не сложнее, чем любое из сотен подобных, и уж точно проще, чем “казус молотка” или несостоявшееся, к счастью, дело об убийстве журналистки чемоданом. Здесь сработали все возможные факторы. Российское правосудие в нынешнем своем состоянии так слабо, что на него могут влиять одновременно и политическая конъюнктура, и ксенофобия, понятая как общественное мнение, и желание отдельных чиновников улучшить статистику. А также угрозы и взятки, безграмотность и профнепригодность. И хотя приговор, вынесенный сегодня Расулу Мирзаеву судьей Фединым, кажется вполне логичным, назвать его торжеством правосудия язык не поворачивается. Бесконечные колебания судей и обвинителей сделали процесс не просто громким, но еще и слегка нелепым. Система дискредитирует себя сама, и, вероятно, никто даже не удивится, если это странное представление продолжится.
