Как часто бывает, лучшим произведением Василия Белова оказалось первое, ставшее известным широкой публике: повесть "Привычное дело". "Было у меня несколько рассказов с одним героем, – говорил он об истории создания этой вещи. – Я и подумал, что их можно соединить – будет толще". Главный герой этой повести, колхозник Иван Африканович, – это самое светлое, но и самое обыкновенное, что было в русской деревне середины прошлого века. Читая, плачешь от умиления и не стыдишься, потому что слезы твои без соплей. Так думаешь о мужике Марее, капитане Тушине и казаке Ерошке, но, между прочим, не о Максиме Максимыче, этом самом одиноком человеке русской литературы, ибо Иван Африканович был семейный, имел кучу детей, любил жену – беззаветно, но безотчетно, иначе реже приходил бы с работы под хмельком.
Мы познакомились в редакции газеты "Правда", это было сразу после выхода "Привычного дела". Ему было негде ночевать, поехали ко мне в Останкино. Тогда-то, за ужином, он и сказал, что «Привычное дело» родилось из желания сделать что-то толще рассказа. На следующий день его приятеля оставила жена, и Вася извиняющимся тоном сказал, что пойдет ночевать к нему. Этим приятелем был Шукшин. Я честно обрадовался за обоих. У кого и гостить Белову, как не у Шукшина, и кого видеть Шукшину после ухода жены, как не Белова!
Он был влюблен в русскую сельскую патриархальность, но оказался однолюбом и болезненно ревнивым: на русскую современность смотрел с такой жгучей ненавистью, что если бы вся она воплотилась в чем-то художественном, а не только в его газетных выступлениях, то это была бы великая, но вряд ли многим интересная сатира.
О его смерти я услышал по радио. Беззаботный женский голос протараторил: умер "известный русский писатель".
Мы познакомились в редакции газеты "Правда", это было сразу после выхода "Привычного дела". Ему было негде ночевать, поехали ко мне в Останкино. Тогда-то, за ужином, он и сказал, что «Привычное дело» родилось из желания сделать что-то толще рассказа. На следующий день его приятеля оставила жена, и Вася извиняющимся тоном сказал, что пойдет ночевать к нему. Этим приятелем был Шукшин. Я честно обрадовался за обоих. У кого и гостить Белову, как не у Шукшина, и кого видеть Шукшину после ухода жены, как не Белова!
Он был влюблен в русскую сельскую патриархальность, но оказался однолюбом и болезненно ревнивым: на русскую современность смотрел с такой жгучей ненавистью, что если бы вся она воплотилась в чем-то художественном, а не только в его газетных выступлениях, то это была бы великая, но вряд ли многим интересная сатира.
О его смерти я услышал по радио. Беззаботный женский голос протараторил: умер "известный русский писатель".