Всех трех своих детей я завела в возрасте от 25 до 30 лет, то есть в самое неподходящее, если смотреть с точки зрения карьеры, время. Старшую дочь я удочерила, когда ей был год. Я взяла няню и могла не уходить с работы, но уже через год появилась средняя. С ней мне пришлось уходить в декрет: когда коллеги-репортеры летали в Чечню и Ирак, я катала коляску по Сокольническому парку. Когда декрет закончился, у меня было двое погодок, я еще какое-то время поработала в общественно-политическом еженедельнике, но через несколько месяцев мой муж взмолился, и я ушла в глянцевый ежемесячник. С младшим сыном я ходила прямо на работу – на редколлегии в основном, а статьи писала дома, пока няня катала его все по тому же Сокольническому парку. Тоже было как-то не очень просто.
Так что единственное, о чем я иногда жалею, глядя на трех своих крошек, что я не завела их лет на семь раньше. Ну, или на семь позже.
“Мы заводим детей позже, чем когда бы то ни было, мы даже не представляем, во что мы ввязываемся” – это вынос на обложке нового номера New Republic, который скоро выйдет. На обложке, кроме выноса, фото: пара людей сильно за 30 с маленьким ребенком на руках.
В интернете уже выложена кавер-стори Джудит Шулевиц о том, что современные родители в Америке в среднем становятся все старше и старше.
Это невероятная журналистская работа, рисующая совершенно апокалиптическую картину. Шулевиц с мужем сами завели детей довольно поздно: ей было 37, а ее мужу – 40 с лишним. Младшую дочь они зачали естественным путем, а для того, чтобы зачать старшего мальчика, пришлось прибегнуть к гормонотерапии. Шулевиц делала инъекции Кломида – одного из самых распространенных для таких случаев гормона.
"Если бы мне не помог Кломид, мы могли бы попробовать ЭКО (экстракорпоральное оплодотворение), ИКСИ (введение сперматозоида в цитоплазму) или помещение яйцеклетки и сперматозоида в фаллопиеву трубу, или даже лапароскопическое введение уже оплодотворенной яйцеклетки в фаллопиеву трубу. Все эти страшно звучащие репродуктивные технологии подразумевают, что что-то будет извлечено из моего тела, а потом помещено обратно. Я спросила у врача, есть ли во всем этом риск? Он ответил, что это всегда риск, особенно у родителей старшего возраста, но мы никогда не знаем, этот риск обусловлен процедурами или возрастом матери", – пишет Шулевиц.
Дальше начинается расследование Шулевиц: она встречается с врачами, генетиками, цитирует последние медицинские исследования, которые прямо или косвенно доказывают, что и сами процедуры, к которым чаще прибегают старшие родители, и сам по себе возраст родителей увеличивают вероятность разных заболеваний у детей.
Кроме этой самой важной медицинской части, Шулевиц пишет и о психологических и о социологических моментах: у детей старших родителей гораздо больше шанс пережить смерть родителей совсем молодыми, а сами родители очень часто оказываются в положении, когда они вынуждены одновременно ухаживать за маленькими детьми и пожилыми родителями.
Еще один важный поворот статьи: Шулевиц пишет о том, что бытовавшее раньше мнение, что на здоровье ребенка влияет только возраст матери, неверно. В доказательство она приводит несколько самых разных исследований и цитат ученых, которые изучали качество спермы немолодых мужчин и корреляцию между здоровьем детей и их возрастом. В частности, американское исследование 2001 года, которое позже было подтверждено такой же шведской работой: детям отцов, которым за 50, вдвое чаще диагностируют шизофрению, чем детям отцов, которым нет еще 25.
Шулевиц пишет, что самое частое словосочетание, которое ей приходилось слышать во время подготовки статьи: эксперимент над природой. При этом Шулевиц не забывает упомянуть многие исследования психологов и социологов о том, что дети старших родителей живут в более обеспеченных семьях, лучше успевают в школе и добиваются большего успеха в жизни.
Шулевиц задается вопросом, к какой страшной картине все это может привести и как можно было бы исправить положение вещей?
Статья эта не осталась незамеченной. В одном только Slate тут же появились две статьи-отклика на нее и один подкаст.
Автор Slate Кэти Ройф опубликовала статью под названием “Феминистский миф о фертильности: почему женщинам кажется, что они так долго могут откладывать материнство”. Мне кажется, это один из самых важных аспектов во всей этой истории.
Одними из главных феминистских слов последних десятилетий были слова “право на выбор”. Право выбирать: заводить или не заводить детей, вступать или не вступать в брак, делать аборт, получать или не получать образование, делать или не делать карьеру. Право выбирать, когда делать карьеру и когда заводить детей.
Кэти Ройф пишет, что репродуктивные технологии, конечно же, дают женщинам больше выбора: “Но одна из главных проблем нашего буржуазного, постфеминистского мира состоит в том, что у нас появилось затянувшееся чувство, что мы можем, согласно абсурдному клише, получить все и сразу. Что мы можем заводить детей, даже если мы отложили это до 40 лет, и что мир не должен удерживать нас от опыта материнства лишь потому, что мы до 40 лет посвящали себя поиску приключений и карьере. Мы склонны смотреть на основы биологии как на что-то, что нужно преодолевать, как на что-то скучное и раздражающее, что-то, что мешает нам зажить полной жизнью. Это похоже на то, как если бы мы были в шоке от того, что природа не читала “Второй пол” Симоны де Бовуар и “Загадку женственности” Бетти Фридан”.
Заканчивает свою колонку Кэти Ройф словами о том, что, может быть, постфеминистскому обществу нужно чуть меньше увлекаться дискурсом про “иметь все и сразу” и чуть больше развернуться в сторону принятия природы и себя в ней.
Читать обе эти статьи невероятно грустно по двум причинам. Во-первых, из-за всех этих страшных вещей, которые описывает Шулевиц. А во-вторых, из-за того, что России подобный разговор еще очень долго не грозит.
Потому что говорить о пересмотре феминистского дискурса можно в обществе, в котором уже поговорили об экологии, о праве на честную и профессиональную медицину и о самом феминизме, наконец.
весь блог
Так что единственное, о чем я иногда жалею, глядя на трех своих крошек, что я не завела их лет на семь раньше. Ну, или на семь позже.
“Мы заводим детей позже, чем когда бы то ни было, мы даже не представляем, во что мы ввязываемся” – это вынос на обложке нового номера New Republic, который скоро выйдет. На обложке, кроме выноса, фото: пара людей сильно за 30 с маленьким ребенком на руках.
В интернете уже выложена кавер-стори Джудит Шулевиц о том, что современные родители в Америке в среднем становятся все старше и старше.
Это невероятная журналистская работа, рисующая совершенно апокалиптическую картину. Шулевиц с мужем сами завели детей довольно поздно: ей было 37, а ее мужу – 40 с лишним. Младшую дочь они зачали естественным путем, а для того, чтобы зачать старшего мальчика, пришлось прибегнуть к гормонотерапии. Шулевиц делала инъекции Кломида – одного из самых распространенных для таких случаев гормона.
"Если бы мне не помог Кломид, мы могли бы попробовать ЭКО (экстракорпоральное оплодотворение), ИКСИ (введение сперматозоида в цитоплазму) или помещение яйцеклетки и сперматозоида в фаллопиеву трубу, или даже лапароскопическое введение уже оплодотворенной яйцеклетки в фаллопиеву трубу. Все эти страшно звучащие репродуктивные технологии подразумевают, что что-то будет извлечено из моего тела, а потом помещено обратно. Я спросила у врача, есть ли во всем этом риск? Он ответил, что это всегда риск, особенно у родителей старшего возраста, но мы никогда не знаем, этот риск обусловлен процедурами или возрастом матери", – пишет Шулевиц.
Дальше начинается расследование Шулевиц: она встречается с врачами, генетиками, цитирует последние медицинские исследования, которые прямо или косвенно доказывают, что и сами процедуры, к которым чаще прибегают старшие родители, и сам по себе возраст родителей увеличивают вероятность разных заболеваний у детей.
Кроме этой самой важной медицинской части, Шулевиц пишет и о психологических и о социологических моментах: у детей старших родителей гораздо больше шанс пережить смерть родителей совсем молодыми, а сами родители очень часто оказываются в положении, когда они вынуждены одновременно ухаживать за маленькими детьми и пожилыми родителями.
Еще один важный поворот статьи: Шулевиц пишет о том, что бытовавшее раньше мнение, что на здоровье ребенка влияет только возраст матери, неверно. В доказательство она приводит несколько самых разных исследований и цитат ученых, которые изучали качество спермы немолодых мужчин и корреляцию между здоровьем детей и их возрастом. В частности, американское исследование 2001 года, которое позже было подтверждено такой же шведской работой: детям отцов, которым за 50, вдвое чаще диагностируют шизофрению, чем детям отцов, которым нет еще 25.
Шулевиц пишет, что самое частое словосочетание, которое ей приходилось слышать во время подготовки статьи: эксперимент над природой. При этом Шулевиц не забывает упомянуть многие исследования психологов и социологов о том, что дети старших родителей живут в более обеспеченных семьях, лучше успевают в школе и добиваются большего успеха в жизни.
Шулевиц задается вопросом, к какой страшной картине все это может привести и как можно было бы исправить положение вещей?
Статья эта не осталась незамеченной. В одном только Slate тут же появились две статьи-отклика на нее и один подкаст.
Автор Slate Кэти Ройф опубликовала статью под названием “Феминистский миф о фертильности: почему женщинам кажется, что они так долго могут откладывать материнство”. Мне кажется, это один из самых важных аспектов во всей этой истории.
Одними из главных феминистских слов последних десятилетий были слова “право на выбор”. Право выбирать: заводить или не заводить детей, вступать или не вступать в брак, делать аборт, получать или не получать образование, делать или не делать карьеру. Право выбирать, когда делать карьеру и когда заводить детей.
Кэти Ройф пишет, что репродуктивные технологии, конечно же, дают женщинам больше выбора: “Но одна из главных проблем нашего буржуазного, постфеминистского мира состоит в том, что у нас появилось затянувшееся чувство, что мы можем, согласно абсурдному клише, получить все и сразу. Что мы можем заводить детей, даже если мы отложили это до 40 лет, и что мир не должен удерживать нас от опыта материнства лишь потому, что мы до 40 лет посвящали себя поиску приключений и карьере. Мы склонны смотреть на основы биологии как на что-то, что нужно преодолевать, как на что-то скучное и раздражающее, что-то, что мешает нам зажить полной жизнью. Это похоже на то, как если бы мы были в шоке от того, что природа не читала “Второй пол” Симоны де Бовуар и “Загадку женственности” Бетти Фридан”.
Заканчивает свою колонку Кэти Ройф словами о том, что, может быть, постфеминистскому обществу нужно чуть меньше увлекаться дискурсом про “иметь все и сразу” и чуть больше развернуться в сторону принятия природы и себя в ней.
Читать обе эти статьи невероятно грустно по двум причинам. Во-первых, из-за всех этих страшных вещей, которые описывает Шулевиц. А во-вторых, из-за того, что России подобный разговор еще очень долго не грозит.
Потому что говорить о пересмотре феминистского дискурса можно в обществе, в котором уже поговорили об экологии, о праве на честную и профессиональную медицину и о самом феминизме, наконец.
весь блог
