70 лет назад, в самое неподходящее время, в Париже открылся музей современного искусства. Его дирекция пыталась отыскать компромисс: с одной стороны, не раздражать оккупантов и не показывать совсем уж «дегенеративное» искусство, с другой – представлять Брака, Боннара, Лорансен и Дерена «хранителями французской традиции умеренности и равновесия». Самой успешной парижской выставкой 1942 года стала ретроспектива Арно Брекера, любимого скульптора Гитлера, на вернисаж собралось все немецкое начальство. Теперь все в том же музее показывают L'art en guerre – панораму французского искусства 1938–1947 годов, от международной сюрреалистической выставки, организованной Бретоном и Дюшаном перед Мюнхенским соглашением, до триумфа анартистов и экспозиции рисунков пациентов психиатрической клиники Св. Анны.
Впервые вижу документальные свидетельства художественной жизни времен оккупации. Фотография участниц детского конкурса портретов маршала Петена, этот конкурс упоминается в автобиографическом романе Габриэль Витткоп «Хемлок», русский перевод которого я недавно редактировал: у выставки детских рисунков двадцатилетняя Габриэль Менардо встречалась с будущим мужем – сорокалетним немецким офицером и писателем Юстусом Францем Витткопом. Петеновский мультфильм о доверчивом французе, который слушал радио из Лондона, а потом Дональд Дак сбросил бомбу на его домик. Дамы в шляпах с эгретами возле скульптур Брекера. Подпольная живопись Йозефа Штайба, антифашиста из Эльзаса: пародийная тайная вечеря с Гитлером вместо Христа – в Москве на нее наверняка окрысились бы хоругвеносцы.
Искусство после освобождения: гигиеническое тело Арно Брекера отправлено в тоталитарный архив, его сменило тело распадающееся, грязное, «рыгающее». На смену «здоровым» формам пришли абстракции и ар-брют, искусство душевнобольных и визионеров. Концлагерный порядок был полностью и безоговорочно побежден прекрасной неряшливой свободой.


В то самое время, когда в Париж везли из рейха скульптуры Брекера, в городе Лорьян нацисты строили гигантскую базу подводных лодок. На остатки этой базы можно посмотреть и теперь: ржавые заброшенные доки Керомана страшны как смертный грех. Служили они до конца холодной войны; французская дизельная подводная лодка «Флора», экспонат местного музея, стала памятником изощренности милитаристского идиотизма. Здесь тесно как в аду, три десятка человек целый месяц сидели друг у друга на голове. Уединиться было невозможно, на крошечные сортиры и койки для лилипутов страшно смотреть. Подводники экономили воду, так что не брились и отпускали бороды. Смысла в этом мученичестве не было решительно никакого: холодная война кончилась, базу перестроили под музеи, рестораны и яхт-клубы, а главная тема болтовни обывателей (подслушал вчера диалог мэра городка из Оверни с консьержкой) – однополые браки, которые правительство Олланда собирается безоговорочно узаконить. «Заря в сапогах» отправлена на свалку. Арно Брекер с Гитлером утопились бы прямо здесь, в холодной воде Керомана, если б услышали.
На выставке L'Art en guerre раздел искусства после освобождения Франции от нацистов назван «Декомпрессии». В двух шагах от парижского музея современного искусства – российский культурный центр. Здесь привечают только здоровую культуру: афиши, словно отпечатанные в 1984 году, призывают посетить мероприятие «Под небом Татарстана». Когда кончится и эта оккупация, новым кураторам культурного центра я бы посоветовал начать с вечера воспоминаний Надежды Толоконниковой и Марии Алехиной с показом клипов Pussy Riot. Давление слишком высоко, и, кажется, ждать декомпрессии осталось недолго.