В последнем за этот год номере «Нью-Йоркера» – удивительная история Джошуа Фоэра об изобретателях языков. Или о странностях общества, в котором невозможна такая вещь, как хобби. Интерпретация зависит от того, с какой стороны океана этот текст читаешь.
Мир богат и разнообразен. Можно разводить на досуге кроликов, а можно конструировать искусственные языки. Герой истории Фоэра Джон Кихада, сотрудник департамента автотранспорта правительства Калифорнии, создал на досуге философский язык итхкуил.
Кихада не гений, не сумасшедший и не профессиональный лингвист. Профессиональным лингвистом он мечтал стать в юности, но конфликт с семьей, сложные финансовые обстоятельства и, видимо, недостаточная страсть помешали ему это сделать. Дальше бакалаврской степени он так и не продвинулся, но зато читал все, что ему попадалось из области лингвистики, изучал экзотические грамматики и коллекционировал языковые причуды: в языке австралийских аборигенов гуугу йимитхир отсутствуют относительные определения вроде «правый» и «левый», и положение предмета, о котором идет речь, обозначается не через его отношение к говорящему, а «объективно» – через отношение к сторонам света. Другой пример: в языке индейцев вакашан грамматически правильное предложение должно обязательно содержать какой-то модус эвиденциальности, то есть форма глагола должна отражать, в каком отношении к сообщению находится субъект речи – сообщает ли он то, что сам видел, или то, что думает, или то, что подозревает, или то, что слышал от других.
Джон Кихада, создатель философского языка итхкуил
Джон Кихада был убежден, что каждый язык способен передать что-то, что другой язык передать не может, и мечтал создать гипотетическую грамматику, в которой нашлось бы место для уникальных особенностей разных, часто исчезающих языков.
Надо сказать, что убеждение это верное, и любой человек, владеющий более чем одним языком, знает, как велико искушение пользоваться сразу двумя или тремя – там, где второй или третий выражают нюанс лучше, чем основной. Лейбниц, например, вполне разделял страсть Кихады к разноязычию. Мало того, что большинство своих работ он написал не на родном немецком, а на французском и на латыни, он и латынь стремился «дооборудовать» недостающими ей грамматическими элементами и нередко употреблял перед субстантивированным латинским инфинитивом древнегреческий артикль (в латыни артиклей нет) – во избежание неясностей и разночтений.
Лейбниц, как и другие философы Нового времени, с энтузиазмом относился к идее создания искусственного философского языка, который передавал бы мысль с той же точностью, с какой математическая символика представляет ход вычисления. Именно такой язык Джон Кихада и попытался сконструировать. Вот что он пишет в предисловии к грамматике итхкуила у себя на сайте:
Идея изобретения языков, подражающих естественным, сама по себе симпатична, но мне этого недостаточно. Мало добавить еще один язык к уже существующим или когда-то существовавшим – интереснее попытаться создать то, до чего люди никогда не дошли бы естественным образом, то, чего можно достичь лишь сознательными усилиями: идеальный язык, нацеленный на максимально возможную логичность, эффективность, детализированность и аккуратность в передаче мыслей при минимальной двусмысленности, неясности, нелогичности, избыточности, полисемии и общей произвольности, господствующей в любом естественном языке.
Как это реализуется на практике, короче всего поясняет конструктор языков Дэвид Петерсон в речи по случаю присуждения Кихаде ежегодного приза конструкторов языков Smiley.
Петерсон приводит следующий пример. Предложение «Эти двое любят писать друг другу письма» переводится на итхкуил как «Äx̧üwa onńäu tul» (здесь можно послушать, как это произносится). Последнее слово представляет собой глагол, в котором базовые согласные tl обозначают понятие письма, а гласная u специфицирует значение до «писать письмо». Других спецификаций глагол не содержит. Второе слово справа не имеет корня, а является сочетанием различных аффиксов, передающих идеи приязни (äu), взаимности (onń) и процессуальности (это тоже на первый взгляд загадочным, но вполне объяснимым образом передается через о). В итоге мы имеем «любовь к взаимному писанию писем».
Страшное слово в начале предложения представляет собой местоимение 3-го лица в двойственном числе, относящееся к человеку (x̧); оно снабжено аффиксом ä, сообщающим, что двое, о которых идет речь, не являются какой-то общностью, а существуют независимо друг от друга. Üw ставит все это в «активирующий» падеж, который дает нам понять, что эти двое не действительно пишут в данный момент, а «любят писать» (человеку с классическим багажом, конечно, хотелось бы прицепить эту информацию к глаголу и назвать все это «наклонением», но мы имеем дело с итхкуилем, а не с древнегреческим), а последняя «а» указывает, что сообщенное не имеет никакой другой цели, кроме как сообщить нам, что эти двое любят писать друг другу письма (а не призывает, не вопрошает, не побуждает и т. д.)
Над всей этой красотой Кихада работал 25 лет. В интервью Джошуа Фоэру он говорит, что интенсивность его лингвистического творчества зависела главным образом от того, с какой девушкой у него в данный конкретный период был роман. Если попадалась спокойная, он продолжал конструирование, если нет, работа останавливалась. Закончить язык Кихаде удалось, только когда он женился.
Кихада, как большинство любителей, старомоден. Современная лингвистика давно отошла от утопического желания точно передать мысль и, напротив, утверждает, что метафора является не родовым пороком естественных языков, а структурой, лежащей в основе нашего мышления и деятельности (и, соответственно, языка). Так, по крайней мере, думает Джордж Лакофф, книга которого «Метафоры, которыми мы живем» поразила в свое время воображение Джона Кихады. Не будучи профессионалом, Кихада пошел от противного и стал действовать как поэт: пусть точный и неметафоричный язык невозможен, но ничто не мешает нам его вообразить. Или, в терминах лингвистов-любителей, сконструировать. В хоббитанской (это сконструированное мной прилагательное происходит сразу от слова «хобби» и от слова «хоббит») реальности конструкторов языков, для которых профессиональные лингвисты устраивают ежегодную летнюю конференцию в Беркли, этот язык будет одним из рожденных на досуге продуктов игры ума. И чем тщательнее и остроумнее он будет создан, тем выше будет цениться среди любителей. Приз, который получил Кихада в 2008 году, признает его выдающиеся любительские заслуги.
Дальше начинается удивительная часть истории. В 2004 году в российском журнале Computerra появляется статья Станислава Козловского «Скорость мысли», в которой кратко описывался итхкуил. Далее Кихада стал регулярно получать имейлы из России, за которыми в 2010 году последовало приглашение на конференцию в Элисту, о существовании которой Кихада ранее не ведал. Дорога и проживание оплачивались, лингвист-любитель поверил в свою звезду, взял отпуск на службе и поехал. В столице Калмыкии ему пришлось преподавать основы итхкуила группе приятных молодых людей, почти не говорящих по-английски. Переводчик со своей задачей справлялся, но не смог объяснить Кихаде главного: что мотивировало этих людей заниматься изучением языка, изобретенного на досуге скромным сотрудником калифорнийского департамента автотранспорта. Приглашающая организация называлась Университетом эффективного развития, ее возглавлял некто Олег Бахтияров, а штаб-квартира располагалась в Киеве. К Кихаде на конференции относились как к «живой легенде».
Второе приглашение пришло в 2011 году, и на двухдневную конференцию по итхкуилу и психонетике (что бы это ни значило), которая состоялась в Киеве, автора итхкуила сопровождал сам Джошуа Фоэр. Участники конференции не сильно походили на лингвистов: в основном это были плечистые бритоголовые мужики – за исключением нескольких молодых дам (слишком блестящих, с точки зрения Фоэра, для окружения и обстоятельств). Атмосфера сгустилась, когда переводчица, работавшая «шептуном» для Фоэра, узнала в одном из выступавших «украинского террориста номер два», как она выразилась. Им был Игорь Гаркавенко, бывший член Партии славянского единства Украины, основатель Украинской национально-революционной армии, которого «отличали стойкие имперские убеждения, желание видеть русских, украинцев, белорусов объединенными в одно государство».
Гаркавенко получил 9 лет тюрьмы за организацию серии поджогов в Харькове в 1997 году (в том числе поджога Израильского культурного центра). После освобождения в 2006 году он продолжил отстаивать свои убеждения, но уже с помощью психонетики. Здесь его блог, содержание которого можно охарактеризовать как поэтическое, если забыть о поджогах и подпольной борьбе.
Что такое психонетика, доходчивее всего объяснит Олег Бахтияров, создатель Университета эффективного развития:
Словом, лингвист-любитель Кихада оказался одним из святых для наукообразной секты, часть приверженцев которой составляют люди крайне правых убеждений, если выражаться мягко. Изобретенный им итхкуил должен был, по их планам, способствовать «ускорению мышления» в программе психонетики.
***
У Лидии Гинзбург есть такое мини-эссе о хобби:
В Англии собираются издать Интернациональный биографический словарь. Мне прислали анкету для заполнения. Там есть даже графа «хобби». Для образца заполняющим в анкету включены ответы архиепископа Кентерберийского. Всевозможные должности и почетные звания занимают у него целый столбец. А в графе «хобби» написано: «Опера, чтение истории и романов и разведение свиней беркширской породы». Прелестное микроизъявление английского духа.
Мир, в котором духовный глава церкви занимается на досуге разведением свиней, нам не то чтобы не понятен, но глубоко чужд. Он предполагает культурную проработанность разных сфер жизни (или, как было принято говорить в советские времена, высокий уровень популяризации) и наличие множества подступов к предмету интереса, когда интересоваться одним и тем же может и профессионал, и любитель. То есть всякие планетарии, публичные лекции, ежегодные конференции в Беркли и качественные книги для «просвещенной общественности». Не говоря уже о том, что этот мир предполагает разделение работы и досуга – оно, как мне кажется, для большинства в России и бывшем советском мире до сих пор является роскошью.
В общественном устройстве, где все это есть, несостоявшийся лингвист Джон Кихада может играться в свое удовольствие с языками, создавая то, что не удалось создать философам Нового времени и от чего современная наука давно отвернулась. Его деятельность привлекает внимание немногих таких же, как он, они обсуждают тонкости, награждают друг друга призами и следят за тем, что происходит в мире профессионалов.
В общественном устройстве, где всего этого нет, любое занятие, не включенное в жесткие профессиональные рамки, рискует обернуться сектантством, из которого, вероятно, можно извлечь выгоду, но которое точно нельзя назвать способом проведения досуга, получения удовольствия или беззаботным поэтическим парением над проблемами, например, современной лингвистики.
Сектанты так же скучны, как и настоящие профессионалы. Только они еще и совершенно бессмысленны.
