Владимир Тольц: В эфире очередная передача из цикла «Как у Дюма…», в котором я, 30 лет спустя после начала моей работы в Русской службе Свободы, возвращаюсь к темам и сюжетам некоторых моих прежних передач.
"Сталину было на год больше, чем это указывалось официально, и поэтому каждый юбилей, который праздновала вся страна, это был фантастический юбилей, на самом деле он был чуть постарше..."
"Проблема наследника, политического наследника, конечно, стояла перед Сталиным, как перед каждым руководителем. Другое дело, что видел и понимал ее Сталин достаточно своеобразно..."
"Это было последнее открытое, публичное выступление Сталина, его лебединая песня ..."
Владимир Тольц: Так 10 лет назад начиналась одна из передач, посвященных полувековому юбилею финала сталинского правления.
В ней участвовали доктора исторических наук Елена Юрьевна Зубкова и Борис Семенович Илизаров - российские исследователи сталинизма. Профессор Илизаров - автор монографии "Тайная жизнь Сталина. По материалам его библиотеки и архива. Историософия сталинизма". Елена - историк послевоенного советского общества и (не без гордости отмечу) - мой соавтор в мультимедийном проекте "ХХ съезд".
А речь в той 10-летней давности передаче шла о последнем в жизни партийного "вождя всех времен и народов" открытом партсобрании. - О 19-м съезде партии. О "лебединой", по словам Дмитрия Шепилова, "песне" Иосифа Виссарионовича. Включаем архивную запись:
В октябре 1952-го, когда начался 19 партсъезд, Сталину (об этом он не знал) оставалось пять месяцев жизни. Через полтора месяца он намерен был отметить свой официальный 73-й день рождения. (Как уже сказал Борис, на самом деле вождь был несколько старше). И долгие годы не собиравшийся вопреки партийному уставу съезд был своеобразным ("досрочным", как тогда было заведено) "подарком" к этому праздничному для всего советского народа дню.
Из письма коммуниста Леонида Челидзе (г.Армавир) старшему товарищу по партии Иосифу Сталину:
Весь советский народ с огромным воодушевлением и с небывалым трудовым подъемом встречает XIX съезд ВКП(б).
Правду говоря, долго ждали этот съезд коммунисты да и беспартийные большевики - словом, весь советский народ. Ведь между XVIII и XIX съездами партии прошло свыше тринадцати лет. А по Уставу ВКП(б) съезд партии ЦК ВКП(б) обязан был собрать раз в 3-4 года. <...>
Поэтому прошу дать ответ на вопрос: "Почему так долго не созывался XIX съезд ВКП(б)?" <...>
Если допущена несущественная ошибка, то в ней надо признаться хотя бы вскользь. Тем самым не было бы места "не могу знать" и "не знаю", и не распространялись бы никому не нужные, кроме как врагам народа, вредные слухи, будто съезд этот последний при т. Сталине, ибо он стареет и т.п."
Владимир Тольц: Подобные письма приходили в ЦК. Отдельные коммунисты (подчеркну: отдельные), подобно Леониду Челидзе, интересовались причинами нарушения Устава ВКП (б) и так называемых "норм внутрипартийной демократии". Но думается мне, значения этих любопытствующих преувеличивать не стоит: за годы войны и после нее состав партии изменился и несколько помолодел. В отличие от тех, кто сгинул в предвоенных чистках и огне войны, эти в большинстве своем "лишних" вопросов не задавали.
Так все же, зачем герою нашего цикла - Иосифу Виссарионовичу Сталину нужен был 19-й партсъезд?
Елена Зубкова: Съезд надо было провести по нескольким причинам, прежде всего по формальным. Дело в том, что в стране, где беззаконие было фактически возведено в некую такую норму жизни, власть очень внимательно следила за тем, чтобы соблюдались некие ритуалы демократизации, проводились выборы в Верховный Совет, в партийные инстанции и так далее и съезды партии. Так вот, когда съезда не было достаточно долго, то это начало беспокоить рядовых коммунистов и просто граждан. Начиная с 45-го года, в Центральный Комитет партии и вообще в центральную прессу шли письма, когда люди интересовались, почему, собственно говоря, не собирается съезд партии. Поэтому съезд нужно было провести хотя бы, как позже говорили, "идя навстречу пожеланиям трудящихся".
Была другая причина, на мой взгляд, наверное, даже более важная, причина, скажем так, психологическая. Только что закончилась война, тяжелейшая война, и люди тоже очень тяжело и бесконечно медленно втягивались в эту новую мирную жизнь, а жить хорошо, жить в мире очень хотелось. И поэтому нужны были некие атрибуты, некие признаки мирной жизни, которые отобрала война и которые должны были вернуться в эту новую мирную жизнь: мужчины, которые уже вдоволь отвоевались, продукты, хорошая одежда, ну и съезды партии.
Был еще один момент, связанный с планами Сталина относительно съезда. Здесь возникает вопрос, почему съезд был нужен лично ему? Ну, во-первых, уже по тем причинам, о которых я говорила, чтобы блокировать нежелательные вопросы и вместе с ними нежелательные общественные настроения, а во-вторых, у него, конечно, был и свой интерес. Дело в том, что Сталин еще во время войны задумал, а после войны начал энергично проводить обновление кадрового состава, в основном высшего кадрового состава. И определенную часть этого обновления можно было провести, опять-таки следуя неким формальным правилам игры, на съезде партии, возобновить политбюро, другие партийные органы. Что, собственно говоря, и было сделано в 52-м году. Поэтому, проводить или не проводить съезд, здесь в общем-то не было вопроса.
Вопрос, как мне кажется в другом - почему съезд, собственно говоря, состоялся только в 52-м году?
Владимир Тольц: В устах Елены Юрьевны Зубковой, детально знающей советскую историю послевоенного периода, вопрос этот звучит риторически. На мой взгляд, среди российских и зарубежных исследователей этого времени Лена - одна из тех, кто может ответить на этот вопрос наиболее обстоятельно и аргументировано.
Елена Зубкова: Почему съезд не проводился во время войны, это, в общем-то, понятно. После войны съезд интенсивно готовился, собственно говоря, даже программа, то есть повестка дня этого съезда была задумана заранее. В 46-м году образуется комиссия, ее возглавляет видный партийный функционер Андрей Жданов, комиссия работает очень интенсивно, энергично и, в конце концов, предлагает проект новой партийной программы. Работа эта была быстро закончена, и уже в феврале 47-го года на пленуме Центрального Комитета Жданов доложил о том, что они готовы представить программу новому съезду партии, а съезд можно провести в конце 47-го или в начале 48-го года. Но изменилась ситуация и программа оказалась не ко двору.
Владимир Тольц: В послесталинской историографии советского прошлого второй половины 40-х - начала 50-х давно уже стало общим местом рассуждение, что сталинская репрессивная "строгость" этой поры (мягче, кажется, слов не подобрать) связана помимо прочего с ухудшением физического и психического состояния вождя к концу его жизни. С этим связан и мой вопрос, адресованный профессору Илизарову:
Как чувствовал себя в эту пору, в частности, в 52-м, вышедший уже "на финишную прямую", "отец всех народов"?
Борис Илизаров: Это был уже очень немолодой человек, скажем, и не очень здоровый человек. И по этому поводу есть документы, подтверждающие, что Сталин, правда, как практически всю свою сознательную жизнь продолжал болеть тяжелыми заболеваниями, которые были хронические, конечно, но одновременно не отражались так глубоко на его умственных и физиологических способностях. Он продолжал переживать очень мучительные боли, связанные с желудком, у него были проблемы с легкими, у него были проблемы с ревматоидными возможными явлениями и так далее. То есть это был пожилой, нездоровый человек. Но о смерти Иосиф Виссарионович, с моей точки зрения, не задумывался.
Владимир Тольц: Приведу краткую цитату из мемуаров Никиты Хрущева:
"Последние годы Сталин порой заводил речь о своем преемнике. Помню, как Сталин при нас рассуждал на сей счет: "Кого после меня назначим Председателем Совета Министров СССР? Берию? Нет, он не русский, а грузин. Хрущева? Нет, он рабочий , а нужно кого-нибудь поинтеллигентнее. Маленкова? Нет, он умеет только ходить на чужом поводке. Кагановича? Нет, он не русский, а еврей. Молотова? Нет, уже устарел, не потянет. Ворошилова? Нет, стар и по масштабу слаб. Сабуров? Первухин? Эти годятся на вторые роли. Остается один Булганин". Естественно, никто не вмешивался в его размышления вслух. Все молчали".
- Ну, так что, Лена, как вы думаете, существовала у Сталина в конце жизни проблема политического наследника?
Елена Зубкова: - Проблема наследника, конечно, стояла перед Сталиным как перед каждым руководителем, другое дело, что видел и понимал ее Сталин достаточно своеобразно.
Сталинская диктатура как любая нормальная обычная диктатура была персонифицирована. Сталин создавал ее в соответствии со своими интересами и формировал эту систему тоже под себя, хотя как любой диктатор не чужд был игры в "кошки-мышки" со своим ближайшим окружением, время от времени предлагая им различные кандидатуры на пост своего преемника, упоминая в этой связи то Молотова, то Вознесенского с Кузнецовым, а уж после 19-го съезда в 52-м году просто, посетовав на то, что, мол, стар, и хорошо бы подыскать на свое место более молодого. Понятно, что в этих высказываниях Сталина было больше не столько реальных предложений, скорее это было прощупывание почвы на лояльность. Мне кажется, что больше всего боялись те, кого Сталин упоминал в качестве своего наследника.
Владимир Тольц: Из мемуаров Анастаса Микояна:
" Кажется, это был уже 1948 год. Как-то Сталин позвал всех, кто отдыхал на Черном море в тех краях к себе на дачу на озере Рица. Там при всех он объявил, что члены Политбюро стареют (хотя большинству было немногим больше 50 лет и все были значительно младше Сталина, лет на 15-17, кроме Молотова, да и того разделяло от Сталина 11 лет). Показав на Кузнецова, Сталин сказал, что будущие руководители должны быть молодыми (ему было 42-43 года), и вообще, вот такой человек может когда-нибудь стать его преемником по руководству партией и ЦК. Это, конечно, было очень плохой услугой Кузнецову, имея в виду тех, кто мог мечтать о такой роли.
Все понимали, что преемник будет русским, и вообще, Молотов был очевидной фигурой. Но Сталину это не нравилось, он где-то опасался Молотова: обычно держал его у себя в кабинете помногу часов, чтобы все видели важность Молотова и внимание к нему Сталина. На самом деле Сталин старался не давать ему работать самостоятельно и изолировать от других <...> Потом он сделал ставку на Вознесенского в Совмине. Что касается Жданова, то Сталин особенно перед войной стал к нему хорошо относиться. Жданов был вообще хорошим человеком, но слишком слабым..."
Владимир Тольц: Ко времени, о котором идет речь в сегодняшней передаче, к концу 52-го года, многое изменилось. Андрей Жданов скончался еще в августе 48-го. В начале 50-х его смерть была использована для раскрутки дела "кремлевских врачей" - их обвиняли в убийстве Андрея Александровича. 1 октября 49-го был расстрелян Алексей Кузнецов, на которого за год до этого Сталин указал, как на возможного преемника. Через три недели после этого тайного расстрела арестовали и Николая Вознесенского; его расстреляли в сентябре 50-го. В кустанайской ссылке находилась арестованная в январе 48-го жена Молотова, и готовился ее повторный арест. Сам же Вячеслав Михайлович, временно отрекшийся от супруги, несмотря на это в беседах с ближайшим окружением обвинялся Сталиным в "капитулянтстве" перед американским империализмом и пособничестве евреям. В капитулянтстве обвинял Сталин и Микояна; в своих мемуарах тот утверждал, что за месяц до своей смерти Сталин заявил, что Микоян и Молотов - "чуть ли не американские или английские шпионы". Остававшиеся на воле кандидаты в преемники (например, упомянутый выше Булганин) жили в страхе неизвестности своей участи. Но проблема политической преемственности и - уже в этой связи - проблема перестройки организации высшей власти для Сталина оставалась.
О модели, по которой Сталин полагал решить проблему перестройки под себя системы высшей власти профессор Борис Илизаров рассуждает так.
Борис Илизаров: Мне кажется, в данном случае Сталин повторил схему, которая в свое время попытался воспроизвести Ленин. Ленин тоже, правда, там были другие мотивы, другие времена, другие люди, но, тем не менее, он тоже попытался создать некий такой коллективный орган, над которым бы он, что называется, возвышался, который бы он контролировали и в то же время за ним бы сохранялась вся полнота власти и влияния в стране. Я думаю, что именно с этими мыслями Сталин подошел к 19-му съезду. Вряд ли он задумывался, что он умрет скоро, что надо оставить преемника, что надо продолжить свое личное дело. И вот этими, мне кажется, причинами диктуется его желание создать такой коллективный орган. С одной стороны, убрать всех тех влиятельных членов Политбюро, которых он же вырастил, и которых он долгое время прикармливал, воспитывал. Это были его люди - Маленков, Молотов, Каганович, Ворошилов и так далее. Но в этой среде, которую он воспитал, было несколько человек, которых он еще до этого съезда, до этих времен называл в качестве преемников, особенно Молотова. Все это продолжалось до 1947-48-го года, но потом он вдруг резко все изменилось, и Сталин поменял представление о тех переменах, которые он предполагал сделать в управлении страной. Поэтому, мне кажется, главная причина 19-го съезда была связана как раз с реорганизацией управления, но реорганизация, как он сам задумывал.
Владимир Тольц: В отличие от Елены Зубковой Борис Семенович склонен уподоблять задуманную Сталиным реорганизацию и "чистку" высшего эшелона власти чистке 30-х годов.
Борис Илизаров: Этим самым Сталин взял и очень просто, я бы сказал формально, вывел за скобки некоторых самых влиятельных членов Политбюро. Это. Конечно, был Молотов, был Микоян, это был Ворошилов и эти три фигуры постепенно стали как бы превращаться в то очень странное, и Сталин это делал виртуозно всегда, как бы они стали получать другое качество, это были лучшие его представители Политбюро. (Так же, как было с Бухариным, Рыковым и с другими деятелями коммунистической партии и руководителями). Он умел, - я считаю, что это было огромное совершенно умение,- превращать из людей очень положительных, людей значимых, превращать их в ничтожество, превращать их в врагов.
Как можно было из человека, который был самым преданным для Иосифа Виссарионовича Сталина,- Молотова, из человека, который был рабски покорным, - Микоян, из человека, который просто постоянно писал исторические романы типа того, как Сталин руководил Красной армией во время гражданской войны, - я имею в виду Ворошилова, - как из них можно сделать "английских шпионов" или "пособников империализма" и так далее? Но он постепенно это делал. Они, конечно, все чувствовали, почему это идет, они понимали, что в общем-то как бы начинает повторяться ситуация 38-го года...
Владимир Тольц: Признаюсь, что так же, как и Елена, я не склонен полностью уподоблять затеянную Сталиным в финале кадровую реформу верхов чистке конца 30-х. Предложенное Зубковой еще в нашем совместном проекте аналитическое расчленение высшего сталинского эшелона на "группы по интересам и потенциалам" ("ЯДРО", "СТАРАЯ ГВАРДИЯ", "РЕЗЕРВ") позволяют усмотреть в последних оргмеропрятиях Вождя народов не просто голый террор образца 38-го, а скорее его симбиоз с тем, что политологи уже нашего времени именуют "системой сдержек и противовесов".
Елена Зубкова: "Старая гвардия" постепенно оттесняется на вторые роли, а "резерв" подтягивается в высшие эшелоны управления. <...> Члены "ядра" занимают тогда ведущие позиции, хотя и здесь Сталин инспирирует разные конфликты: то отстраняет ленинградскую группу во главе со Ждановым, Жданов умирает естественной смертью, во главе Кузнецовым или Вознесенским, то создает некую конкуренцию влиянию Берия, Маленкова с одной стороны, и Булганина, Хрущева - с другой стороны...
Члены "ядра" - это первые люди, которые теснят руководство "стариков". В этом отношении очень показательна судьба Булганина - его возвышение практически синхронно снижению влияния позиции в руководстве таких фигур как Молотов и Микоян. Все начинается в марте 49-го года, а уже в начале 50-го Булганин занимает фактически место Молотова в руководстве, становится первым зампредом председателя Совета Министров. И в дальнейшем эта фигура действительно совершает колоссальный карьерный рывок и входит в правящую четверку, которая, собственно говоря, будет определять конфигурацию власти после ухода самого Сталина в марте 53-го года.
Владимир Тольц: Мы продолжаем очередную передачу, посвященную 50-летию финала сталинского правления. Вместе со мной в ней участвуют в Москве доктора исторических наук Елена Юрьевна Зубкова и Борис Семенович Илизаров.
"Партийного съезда не было 13 лет. И теперь великая победа в тягчайшей войне и грандиозные успехи социалистического строительства создали на съезде обстановку радостной и торжественной приподнятости".
Это - из воспоминаний участника 19 съезда Дмитрия Шепилова.
" Съезд открыл вступительным словом Молотов. Почтили память умерших: Щербакова, Калинина, Жданова. В Президиум съезда избрали Баширова, Берию, Булганина, Ворошилова, Кагановича, Куусинена, Маленкова, Молотова, Сталина, Хрущева и еще нескольких секретарей крупных партийных организаций.
Бурей оваций встречал съезд каждый раз упоминание имени Сталина. Зал много раз стоя приветствовал вождя. Имя Сталина не сходило с уст ораторов. Уже в своем вступительном слове тон в этом отношении задал Молотов. Он закончил свою речь словами:
Да живет и здравствует многие годы наш родной великий Сталин!"
Владимир Тольц: Бурные аплодисменты и здравицы здоровья старику не прибавляли. Уже назначив дату съезда, он все тянул с определением повестки дня - кому читать главный доклад (самому-то уже было не по силам...).
Тот же вопрос мучил и его ближайшее окружение - Берия, Маленкова, Хрущева, Булганина.
Хрущев вспоминал:
"Мы гадали, кому он может поручить сделать доклад? Думали, если он не возьмет доклад на себя, почувствовав, что слаб физически и не сумеет простоять нужное время на трибуне, то, возможно, он раздаст текст в письменном виде и не станет зачитывать <...>
Когда Сталин наконец определил повестку дня, то сказал, что отчетный доклад поручим Маленкову, об уставе - Хрущеву, а о пятилетке - председателю Госплана СССР Сабурову".
Владимир Тольц: Но великий мастер собственного "пиара" Сталин не был бы Сталиным, если бы так, запросто, отдал свою главную роль другим. Он все продумал.
Участник 19 съезда Дмитрий Шепилов вспоминал:
" Сталин целым рядом своих действий старался продемонстрировать свое "хозяйское" положение в партии и на съезде. Так, за несколько дней до съезда в "Правде" были опубликованы все работы Сталина, составившие <...> его последнюю книгу "Экономические проблемы социализма в СССР". Этим актом как бы давалось понять, что не политический отчет ЦК, а новая работа Сталина должна быть положена в основу обсуждения на съезде. Фактически так и получилось".
Владимир Тольц: На этом фоне отчетный доклад ЦК выглядел второстепенной формальностью. Самого Сталина он интересовал мало.
"В течение всего многочасового доклада Маленкова он безучастно и почти без движения смотрел в пространство. Маленков гнал свой доклад в невероятно быстром темпе, время от времени искоса поглядывая на Сталина, как умная лошадь на своего старого седока. Как вечный приближенный, знающий повадки Сталина, Маленков внутренне трепетал: вдруг Сталин сделает хорошо известное всем придворным свое нетерпеливое движение или вынет из брючного кармана свои золотые часы "Лонжин". Это значит, что он недоволен, и тогда, чтобы не вызвать гнева, придется комкать доклад и заканчивать его на любой стадии.
Но все обошлось благополучно. Сталин дослушал доклад".
Владимир Тольц: Так же "обошлось" и с докладом Хрущева о новом уставе партии, из которого заранее выкинули "беллетристические" длинноты - подражание стилистике усопшего Жданова. Хрущев безропотно покорился. Устав, который с "подачи" будущего антисталиниста был принят, впечатляет даже в сравнении с предыдущим ужесточением сталинской драконистости.
Елена Зубкова: Там есть интересные пассажи в этом новом уставе, например, если раньше член партии имел право сигнализировать в партийные инстанции о каких-то недостатках, неполадках и так далее, то теперь он обязан. А если он скрывает правду, то это, следуя строке устава, следует понимать как преступление перед партией. И самое любопытное и очень симптоматичное: новая редакция этого устава фактически возводит доносительство в ранг закона. Я могу сразу сказать, что не все члены партии восприняли эту новую позицию, были протесты, но очень много было абсолютно согласных. Вот для чего собирается партийный съезд. То есть у него была своя задача - принятие нового партийного устава, и, конечно, была задача у самого Сталина - он задумал и провел очередную масштабную и, как показало развитие дальнейших событий, далеко идущую перестановку в высшем кадровом эшелоне.
Владимир Тольц: Эту перестановку все участники съезда напряженно ожидали. Особенно ее будущие жертвы. И, может быть, острее других политически чуткий Микоян, умудрившийся в канун съезда разозлить Сталина тем, что промолчал, когда другие кремлевские громко и взахлеб восторгались последним сочинением Вождя об экономических проблемах социализма.
Как вспоминал сам Анастас Иванович, с ответом на это Сталин не задержался:
" За несколько дней до открытия съезда члены Политбюро собрались для обмена мнениями об открытии съезда. Зашел вопрос о составе президиума. Обычно на съезде президиум избирался из 27-29 человек. Входили, как всегда, члены Политбюро и руководящие работники краев, республик и главных областей. Сталин на этот раз предложил президиум из 15 человек. Это было удивительным и непонятным. Он лишил таким образом многих партийных деятелей войти в президиум съезда, а они этого вполне заслуживали. Сталин сам назвал персонально имена, сказав при этом, что "не надо вводить в президиум Микояна и Андреева, как неактивных членов Политбюро".
Это вызвало смех членов Политбюро, которые восприняли замечание Сталина как обычную шутку: Сталин иногда позволял себе добродушно шутить. Я тоже подумал, что это шутка. Но смех <...> вызвал его раздражение. "Я не шучу, - сказал Сталин жестко, - а предлагаю серьезно". Смех сразу прекратился, все присутствующие <...> уже не возражали".
Владимир Тольц: На съезде Микоян попытался отыграться: в своем выступлении изо всех сил хвалил последнее сочинение Вождя. Но Сталина он не задобрил, а на похвалы эти никто особого внимания не обратил - все хвалили...
А внимание партийных избранцев было сосредоточено совсем на другом.
Воспоминания Дмитрия Шепилова:
" Все с нетерпением ждали выступления Сталина. Не верилось, что Сталин покинет дворец, не сказав ни слова делегатам и иностранным гостям, выступавшим с такой теплотой в адрес Коммунистической партии Советского Союза.
И действительно, в последний день съезда, 14 октября, Сталин выступил с краткой речью. Трудно передать, что творилось в зале, когда председательствующий К. Ворошилов произнес долгожданную всеми фразу: "Слово предоставляется товарищу Сталину".
Весь зал поднялся. Громовые овации сотрясали здание дворца. Стоя на трибуне, Сталин внешне безучастно смотрел в пространство. Я не могу сказать, сколько времени длился шквал. Но наконец делегаты уселись на свои места, и Сталин получил возможность говорить. Говорил он, как всегда, очень тихо, невыразительно, словно совершенно не заботясь о том, какое впечатление производят он и его речь на аудиторию.
Сталин выступал публично очень редко: в отдельные периоды один раз в несколько лет. Поэтому попасть на его выступление, послушать и увидеть живого Сталина считалось величайшей редкостью и счастьем. И любой человек, попавший на выступление Сталина, старался не проронить ни звука.
Вместе с тем на протяжении трех десятилетий вся печать, радио, кино, все средства устной пропаганды и искусства внушали мысль, что каждое слово Сталина - это высшее откровение, это абсолютная марксистская истина, кладезь мудрости, познание нынешнего, прорицание будущего.
Вот почему зал всегда находился под гипнозом всего этого и слушал Сталина заворожено. Бесцветная форма и эмоциональная холодность его речей растворялись под палящими лучами этих гипнотических сил. Но при этом Сталин понимал значение не только каждого слова, но каждого его оттенка. И он тщательно готовился к каждому выступлению и всесторонне взвешивал эффект каждого слова.
Сталин высказал одну мысль: Буржуазия стала реакционной. От ее былого либерализма не осталось и следа. Нет больше т. н. "свободы личности". Растоптан принцип равноправия людей и наций. Знамя буржуазно-демократических свобод выброшено за борт. Выброшено за борт и знамя национальной независимости и суверенитета.
Это знамя, сказал Сталин, придется поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий. Его некому больше поднять.
Сталин призвал революционные партии капиталистических стран учиться на ошибках и успехах советской страны и народно-демократических стран.
Закончил он свое выступление здравицами в честь братских партий и их руководителей:
- Да здравствует мир между народами!
- Долой поджигателей войны!
Это было последнее открытое, публичное выступление Сталина, его лебединая песня ..."
Владимир Тольц: На самом деле свою "лебединую песнь" Сталин исполнил двумя днями позднее. А в этот день, 14 октября 52-го слабеющий старик как дитя радовался своему успеху (выстоял!) и примитивным изъявлениям рабской любви.
Из воспоминаний Хрущева:
"Закончил он свою речь, сошел с трибуны <...> и члены политбюро пошли в комнату Президиума ЦК. Сталин говорит нам: "Вот, смотрите-ка, я еще смог!" Минут семь продержался на трибуне и счел это своей победой. И мы сделали вывод, насколько он уже слаб физически, если для него оказалось невероятной трудностью произнести речь на семь минут. А он считал, что еще силен и вполне может работать".
Владимир Тольц: Мне кажется, Никита Сергеевич ошибся: Сталин не считал, что "вполне может работать". Через день так и заявил (я цитирую запись кремлевского аппаратчика Леонида Ефремова): "прошу освободить меня от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и председателя Совета Министров СССР. Я уже стар. Бумаг не читаю. Изберите себе другого секретаря." Было в этом, конечно, и коварное лукавство диктатора. Но было и реалистичное воспроизведение того, что было. Это и Борис Илизаров подтверждает.
Борис Илизаров: Я должен заметить, что действительно Иосиф Виссарионович Сталин к концу жизни можно сказать просто погряз в мелочных делах управления. В каком смысле? В воспоминаниях о нем, мне кажется, очень четко по этому поводу говорят, что Сталину присылали просто мешками документы, государственные акты, которые он должен был подписывать, но он их годами иногда не подписывал, они валялись у него, особенно на даче, в разных местах, нераспечатанные пакеты. И постоянно кто-нибудь из членов Политбюро приходил к нему и говорил: Иосиф Виссарионович, вот надо такой-то вопрос решить, вот есть такое-то решение правительства, есть такое-то решение партии, надо его подписать и так далее. Тогда, по воспоминаниям я буквально передаю, тогда Иосиф Виссарионович начинал искать эти акты, находил их, кстати, то есть все-таки у него порядок определенный был, вытаскивал, начинал внимательно читать, если никаких вопросов не было, он тут же подписывал, если были вопросы, начиналась опять вертеться бюрократическая такая мельница. Короче говоря, он погряз в этих постоянных бюрократических делах.
Владимир Тольц: Но вот слабым, политически слабым Сталин себя не считал! И продемонстрировал это тоже 16 октября.
Из воспоминаний Шепилова:
"16 октября состоялся первый пленум вновь избранного ЦК. Мы собрались (что стало уже давнишней традицией) в Свердловском зале Кремля. В точно назначенное время на помост из внутренних комнат вышли члены Политбюро прежнего состава. Впереди шел Сталин. При его появлении часть членов ЦК (видимо, новичков) встала и начала аплодировать. Сталин сразу замахал рукой и произнес что-то вроде: "здесь этого никогда не делайте".
Оказывается, Сталин и его соратники воспринимали как должное все культовые церемонии (вставание всех, овации, лозунги и пр.) на любых торжествах и собраниях. Но на пленумах ЦК и Политбюро это не практиковалось. <...>
Основным вопросом пленума было формирование исполнительных органов ЦК - Президиума и Секретариата, а также утверждение председателя Комиссии партийного контроля. Как я уже упоминал, при формировании руководящих органов Сталин делал себе отвод, который, конечно же, не был поддержан. Сталин безнадежно махнул рукой - делайте, мол, что хотите. Но все до единого человека в зале понимали, что действительно иначе не может быть и что сам Сталин и мысли не допускает, что Секретарем, т. е. руководителем Политбюро (Президиума), будет кто-то другой.
Но дальнейший ход обсуждения вопроса о формировании руководства был совершенно неожиданным и произвел тягостное впечатление, на меня во всяком случае".
Владимир Тольц: По записи уже упомянутого мной Ефремова можно восстановить то, что так тягостно впечатлило Шепилова. Вот что сказал Сталин:
"Итак, мы провели съезд партии. Он прошел хорошо, и многим может показаться, что у нас существует полное единство. Однако у нас нет такого единства. Некоторые выражают несогласие с нашими решениями. <...>
Спрашивают, почему мы освободили от важных постов министров, видных партийных и государственных деятелей. Что можно сказать на этот счет? Мы освободили от обязанностей министров Молотова, Кагановича, Ворошилова и других и заменили их новыми работниками. <...> Что же касается самих видных политических и государственных деятелей, то они так и остаются видными политическими и государственными деятелями. Мы их перевели на работу заместителями председателя Совета Министров. Так что я даже не знаю, сколько у меня теперь заместителей".
Владимир Тольц: Тут опять Иосиф Виссарионович слукавил. И сам он, и оказавшиеся в публичной опале его соратники понимали, что эта речь - начало их конца. Впрочем, по поводу Молотова и Микояна Сталин не очень-то это и старался скрыть.
"Молотов - преданный нашему делу человек. Позови, и, не сомневаюсь, он, не колеблясь, отдаст жизнь за партию. Но нельзя пройти мимо его недостойных поступков.
Товарищ Молотов, наш министр иностранных дел, находясь под "шартрезом" на дипломатическом приеме, дал согласие английскому послу издавать в нашей стране буржуазные газеты и журналы. <...> Это первая политическая ошибка товарища Молотова.
А чего стоит предложение товарища Молотова передать Крым евреям? Это - грубая ошибка товарища Молотова. Для чего это ему потребовалось? Как это можно допустить? На каком основании товарищ Молотов высказал такое предложение? У нас есть Еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта республика. А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий на наш Советский Крым. Это - вторая политическая ошибка товарища Молотова. <...>
Ясно, что такое поведение члена Политбюро недопустимо.
Теперь о товарище Микояне. Он, видите ли, возражает против повышения сельхозналога на крестьян. Кто он, наш Анастас Микоян? Что ему тут не ясно? Мужик - наш должник. С крестьянами у нас крепкий союз. Мы закрепили за колхозами навечно землю. Они должны отдавать положенный долг государству. Поэтому нельзя согласиться с позицией товарища Микояна".
Владимир Тольц: Микоян попытался оправдаться. Но товарищ Сталин был неумолим: "он путается <...> и хочет запутать нас в этом ясном, принципиальном вопросе." Молотов стал оправдываться и уверять, что "был и остается верным учеником Сталина". Сталин лукаво, но твердо возразил:
"Чепуха! Нет у меня никаких учеников. Все мы ученики великого Ленина".
Судя по воспоминаниям, напуганы были все присутствовавшие. Даже ближняя к Сталину "четверка" примеряла участь опальных на себя. Ну, а новые члены президиума вообще не могли понять, что происходит.
Воспоминания Шепилова:
"Я, тогда не обстрелянный новичок в этом зале, затаив дыхание слушал Сталина. А ощущение было такое, будто на сердце мне положили кусок льда. Я переводил глаза со Сталина на Молотова, Микояна и опять на Сталина. Молотов сидел неподвижно за столом президиума. Он молчал, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Через стекла пенсне он смотрел прямо в зал и лишь изредка делал тремя пальцами правой руки такие движения по сукну стола, словно мял мякиш хлеба.
Очень нервничал А.Микоян. Речь он произнес очень мелкую и недобропорядочную. Он тоже, обороняясь от фантастических обвинений, не преминул брыкнуть Молотова, который-де постоянно общался с Вознесенским, это уже был сам по себе страшный криминал (...)"
Владимир Тольц: Понятно почему и в сознании присутствовавших на пленуме (того же Шепилова), и в восприятии историков этот эпизод вызывает тень репрессий прошлого.
Борис Илизаров: Сценарий во многом повторялся 38-го года. Если вы помните, накануне как раз начался процесс расследования деятельности тогда всесильного до этого Авакумова, который находился во главе карательных органов. Он находился в это время под арестом и, насколько я представляю, то мне показалось, что Сталин готовил примерно такую же схему, то есть это должно было быть где-то в районе 57-58-го года. Кстати, это дополнительный аргумент в пользу того, что не думал о том, что произойдут с ним какие-то изменения, он умрет или заболеет тяжело и так далее.
Мне кажется, он готовил новый виток, может быть, самый страшный в истории нашей страны, который должен был повторить примерно 37-38-е годы. Не удалось ему в полной мере повторить 47-49-й годы, хотя там тоже была попытка такая. То есть каждые десять лет юбилей Великого Октября, юбилей его личный, его очередное десятилетие, связанное с его днем рождения. И вот каждые десять лет происходили очень крутые повороты в истории страны.
Владимир Тольц: Ну, это все же несколько из сферы догадок... А помимо их нам важно осознать сегодня, что пленум 16-го октября 52-го года был не только очередным витком бесконечной спирали сталинского террора, но и одним из этапов многоступенчатой послевоенной реформы управления страной, разделения функций между двумя высшими структурами - Бюро Президиума Совета Министров и Бюро Президиума ЦК.
Елена Зубкова: Он организует управление вот этими двумя структурами с помощью троек. Первую тройку, которую Сталин сажает на ЦК партии, возглавляет Маленков, а ему в помощь дается Булганин и Хрущев, а вторая тройка во главе с Берия, которому ассистируют Первухин и Сабуров, должна была управлять Советом Министров. Что здесь принципиально нового в этой реорганизации? До этого, как правило, каждый член Политбюро одновременно имел и некий государственный пост, исключения были, но они были действительно исключения. Например, Жданов, будучи членом Политбюро, не имел одновременно какого-нибудь государственного поста. Или тот же Хрущев, он, конечно, работал председателем Совета Министров Украины, но никогда не входил в Совет Министров союзный, за исключением буквально нескольких дней, его на 13 дней в 52-м году Сталин включил его в состав Бюро президиума ЦК, а потом оттуда забрал и оставил только на работе в Центральном Комитете. То есть Сталин создает некую новую структуру, некое такое двоецентрие. И, можно сказать, после его ухода создается то, что позднее назовут коллективным руководством, вот такой коллективный наследник.
Владимир Тольц: Сталин так и не допел свою "лебединую песню" реорганизации власти. После 19 съезда и пленума 16 октября ему оставалось жить 4 с половиной месяца. Но за это время его "коллективному наследнику" и миллионам его подданных выпало еще не раз потрепетать в ожидании страшной участи и неизвестности...
- "Сталин вероятно сам не знал, как далеко он готов будет зайти, чтобы ослабить напряженность в отношениях с Западом..."
- "Он хотел держать ситуацию под контролем путем нагнетания напряженности, но беда в том, что это не может держаться под контролем..."
- "В рамках Realpolitik Сталин добился потрясающего результата..."
- "В принципе, Сталин как настоящий большевик был убежден в том, что новая мировая война рано или поздно настанет, она неизбежно, а потому надо к ней готовиться..."
Владимир Тольц: Когда смотришь на списки людей, посетивших кабинет Сталина в последний год его жизни, (а за каждым именем - проблема, которую тот или иной посетитель "курировал", вопросы, которые он вниманию вождя представлял), понимаешь, что весь этот год внимание вышедшего на финишную прямую кремлевского диктатора было в значительной степени сконцентрировано на проблемах международных, на вопросах войны и мира.
Ничего удивительного тут нет. Шла "Холодная война". СССР часто вполне военными методами (и не только ими) советизировал попавшее в его сферу влияния пространство Восточной и Центральной Европы.
С лета 1950-го в Корее шла война "горячая". И в ней, наряду с "китайскими добровольцами", принимали тайное участие и советские солдаты.
Вовсю готовилось испытание советской водородной бомбы, и наращивались запасы советских атомных, секрет которых был выкраден у американцев. В Соединенных Штатах, сохранявших лидирующую позицию в ядерной сфере, политики следила за этим с опаской; многие полагали, что Сталин готовится к большой "горячей" войне и только прикрывает свои намерения разговорами о "борьбе за мир". Другие, не отрицая очевидного советского послевоенного экспансионизма, склонны были оценивать ситуацию иначе. Для них актуальными оставались слова Черчилля, сказанные в Фултоне 5 марта 1946 года - ровно за 7 лет до кончины кремлевского властелина:
"Я не верю в то, что Советская Россия жаждет войны. То, чего они хотят, плодов войны и безграничного распространения своей власти и своих доктрин. Но сегодня, пока еще остается время, мы здесь должны рассмотреть возможность перманентного предотвращения войны и создания в самый кратчайший срок условий для свободы и демократии в каждой стране".
Похоже, та же самая проблема "перманентного предотвращения войны" беспокоила в последний год жизни и Сталина. ("Создание условий для свободы и демократии в каждой стране" в его планы не вписывалось). И хотя по своему общему стилю он был политическим сюрреалистом, в этом деле и в этой сфере, мне кажется, выступал как классический реалист: в начале 50-х даже при наличии уже у Советского Союза атомной бомбы победа для него в новой мировой войне была не реальной. Однако, обманувшись уже однажды с Гитлером, Сталин не мог теперь поверить, что новой мировой войны можно гарантированно избежать. Так и написал в "Экономических проблемах социализма":
"Говорят, что тезис Ленина о том, что империализм неизбежно порождает войны, нужно считать устаревшим, поскольку выросли в настоящее время мощные народные силы, выступающие в защиту мира, против новой мировой войны. Это неверно".
Владимир Тольц: В эти "мощные народные силы" Сталин не очень-то верил. Но это не значит, что он отказывался их использовать:
"Вероятнее всего, что современное движение за мир, как движение за сохранение мира, в случае успеха приведет к предотвращению данной войны, к временной её отсрочке, к временному сохранению данного мира, к отставке воинствующего правительства и замене его другим правительством, готовым временно сохранить мир".
Владимир Тольц: Что ж, задачи были поставлены значительные. И для своего решения требовали привлечения немалых сил и средств.
Мнение историка Владимира Печатнова:
Владимир Печатнов: Да, это действительно была сознательная широкомасштабная и эшелонированная стратегия. Цель ее была прозрачной достаточно, на Западе на этот счет не обманывались - использование просоветских, прокоммунистических левых сил для ослабления тыла в ведущих буржуазных стран западных.
Это все началось по большому счету с организации сопротивления плану Маршалла, его реализации в основном через компартии ведущих европейских стран. Потом движение стало более широким. Оно, конечно, режиссировалось и контролировалось из Москвы, хотя в его рядах, я думаю, было и немало искренних борцов за мир, пацифистов, примкнувших к этому движению.
Владимир Тольц: Но особо полагаться на всех этих разномастных "борцов за мир" Иосиф Виссарионович не собирался. <…>
И вот за год до своей смерти Иосиф Виссарионович предпринял дипломатический ход, который некоторые наши современники, например, Генри Киссинджер, расценивают как шаг к "прекращению 'холодной войны'".
***
К сожалению, время передачи подошло к концу. Но если вас заинтересовал этот сюжет, напишите, и мы продолжим его, правда, уже в марте.
"Сталину было на год больше, чем это указывалось официально, и поэтому каждый юбилей, который праздновала вся страна, это был фантастический юбилей, на самом деле он был чуть постарше..."
"Проблема наследника, политического наследника, конечно, стояла перед Сталиным, как перед каждым руководителем. Другое дело, что видел и понимал ее Сталин достаточно своеобразно..."
"Это было последнее открытое, публичное выступление Сталина, его лебединая песня ..."
Владимир Тольц: Так 10 лет назад начиналась одна из передач, посвященных полувековому юбилею финала сталинского правления.
В ней участвовали доктора исторических наук Елена Юрьевна Зубкова и Борис Семенович Илизаров - российские исследователи сталинизма. Профессор Илизаров - автор монографии "Тайная жизнь Сталина. По материалам его библиотеки и архива. Историософия сталинизма". Елена - историк послевоенного советского общества и (не без гордости отмечу) - мой соавтор в мультимедийном проекте "ХХ съезд".
А речь в той 10-летней давности передаче шла о последнем в жизни партийного "вождя всех времен и народов" открытом партсобрании. - О 19-м съезде партии. О "лебединой", по словам Дмитрия Шепилова, "песне" Иосифа Виссарионовича. Включаем архивную запись:
В октябре 1952-го, когда начался 19 партсъезд, Сталину (об этом он не знал) оставалось пять месяцев жизни. Через полтора месяца он намерен был отметить свой официальный 73-й день рождения. (Как уже сказал Борис, на самом деле вождь был несколько старше). И долгие годы не собиравшийся вопреки партийному уставу съезд был своеобразным ("досрочным", как тогда было заведено) "подарком" к этому праздничному для всего советского народа дню.
Из письма коммуниста Леонида Челидзе (г.Армавир) старшему товарищу по партии Иосифу Сталину:
Весь советский народ с огромным воодушевлением и с небывалым трудовым подъемом встречает XIX съезд ВКП(б).
Правду говоря, долго ждали этот съезд коммунисты да и беспартийные большевики - словом, весь советский народ. Ведь между XVIII и XIX съездами партии прошло свыше тринадцати лет. А по Уставу ВКП(б) съезд партии ЦК ВКП(б) обязан был собрать раз в 3-4 года. <...>
Поэтому прошу дать ответ на вопрос: "Почему так долго не созывался XIX съезд ВКП(б)?" <...>
Если допущена несущественная ошибка, то в ней надо признаться хотя бы вскользь. Тем самым не было бы места "не могу знать" и "не знаю", и не распространялись бы никому не нужные, кроме как врагам народа, вредные слухи, будто съезд этот последний при т. Сталине, ибо он стареет и т.п."
Владимир Тольц: Подобные письма приходили в ЦК. Отдельные коммунисты (подчеркну: отдельные), подобно Леониду Челидзе, интересовались причинами нарушения Устава ВКП (б) и так называемых "норм внутрипартийной демократии". Но думается мне, значения этих любопытствующих преувеличивать не стоит: за годы войны и после нее состав партии изменился и несколько помолодел. В отличие от тех, кто сгинул в предвоенных чистках и огне войны, эти в большинстве своем "лишних" вопросов не задавали.
Так все же, зачем герою нашего цикла - Иосифу Виссарионовичу Сталину нужен был 19-й партсъезд?
Елена Зубкова: Съезд надо было провести по нескольким причинам, прежде всего по формальным. Дело в том, что в стране, где беззаконие было фактически возведено в некую такую норму жизни, власть очень внимательно следила за тем, чтобы соблюдались некие ритуалы демократизации, проводились выборы в Верховный Совет, в партийные инстанции и так далее и съезды партии. Так вот, когда съезда не было достаточно долго, то это начало беспокоить рядовых коммунистов и просто граждан. Начиная с 45-го года, в Центральный Комитет партии и вообще в центральную прессу шли письма, когда люди интересовались, почему, собственно говоря, не собирается съезд партии. Поэтому съезд нужно было провести хотя бы, как позже говорили, "идя навстречу пожеланиям трудящихся".
Была другая причина, на мой взгляд, наверное, даже более важная, причина, скажем так, психологическая. Только что закончилась война, тяжелейшая война, и люди тоже очень тяжело и бесконечно медленно втягивались в эту новую мирную жизнь, а жить хорошо, жить в мире очень хотелось. И поэтому нужны были некие атрибуты, некие признаки мирной жизни, которые отобрала война и которые должны были вернуться в эту новую мирную жизнь: мужчины, которые уже вдоволь отвоевались, продукты, хорошая одежда, ну и съезды партии.
Был еще один момент, связанный с планами Сталина относительно съезда. Здесь возникает вопрос, почему съезд был нужен лично ему? Ну, во-первых, уже по тем причинам, о которых я говорила, чтобы блокировать нежелательные вопросы и вместе с ними нежелательные общественные настроения, а во-вторых, у него, конечно, был и свой интерес. Дело в том, что Сталин еще во время войны задумал, а после войны начал энергично проводить обновление кадрового состава, в основном высшего кадрового состава. И определенную часть этого обновления можно было провести, опять-таки следуя неким формальным правилам игры, на съезде партии, возобновить политбюро, другие партийные органы. Что, собственно говоря, и было сделано в 52-м году. Поэтому, проводить или не проводить съезд, здесь в общем-то не было вопроса.
Вопрос, как мне кажется в другом - почему съезд, собственно говоря, состоялся только в 52-м году?
Владимир Тольц: В устах Елены Юрьевны Зубковой, детально знающей советскую историю послевоенного периода, вопрос этот звучит риторически. На мой взгляд, среди российских и зарубежных исследователей этого времени Лена - одна из тех, кто может ответить на этот вопрос наиболее обстоятельно и аргументировано.
Елена Зубкова: Почему съезд не проводился во время войны, это, в общем-то, понятно. После войны съезд интенсивно готовился, собственно говоря, даже программа, то есть повестка дня этого съезда была задумана заранее. В 46-м году образуется комиссия, ее возглавляет видный партийный функционер Андрей Жданов, комиссия работает очень интенсивно, энергично и, в конце концов, предлагает проект новой партийной программы. Работа эта была быстро закончена, и уже в феврале 47-го года на пленуме Центрального Комитета Жданов доложил о том, что они готовы представить программу новому съезду партии, а съезд можно провести в конце 47-го или в начале 48-го года. Но изменилась ситуация и программа оказалась не ко двору.
Владимир Тольц: В послесталинской историографии советского прошлого второй половины 40-х - начала 50-х давно уже стало общим местом рассуждение, что сталинская репрессивная "строгость" этой поры (мягче, кажется, слов не подобрать) связана помимо прочего с ухудшением физического и психического состояния вождя к концу его жизни. С этим связан и мой вопрос, адресованный профессору Илизарову:
Как чувствовал себя в эту пору, в частности, в 52-м, вышедший уже "на финишную прямую", "отец всех народов"?
Борис Илизаров: Это был уже очень немолодой человек, скажем, и не очень здоровый человек. И по этому поводу есть документы, подтверждающие, что Сталин, правда, как практически всю свою сознательную жизнь продолжал болеть тяжелыми заболеваниями, которые были хронические, конечно, но одновременно не отражались так глубоко на его умственных и физиологических способностях. Он продолжал переживать очень мучительные боли, связанные с желудком, у него были проблемы с легкими, у него были проблемы с ревматоидными возможными явлениями и так далее. То есть это был пожилой, нездоровый человек. Но о смерти Иосиф Виссарионович, с моей точки зрения, не задумывался.
Владимир Тольц: Приведу краткую цитату из мемуаров Никиты Хрущева:
"Последние годы Сталин порой заводил речь о своем преемнике. Помню, как Сталин при нас рассуждал на сей счет: "Кого после меня назначим Председателем Совета Министров СССР? Берию? Нет, он не русский, а грузин. Хрущева? Нет, он рабочий , а нужно кого-нибудь поинтеллигентнее. Маленкова? Нет, он умеет только ходить на чужом поводке. Кагановича? Нет, он не русский, а еврей. Молотова? Нет, уже устарел, не потянет. Ворошилова? Нет, стар и по масштабу слаб. Сабуров? Первухин? Эти годятся на вторые роли. Остается один Булганин". Естественно, никто не вмешивался в его размышления вслух. Все молчали".
- Ну, так что, Лена, как вы думаете, существовала у Сталина в конце жизни проблема политического наследника?
Елена Зубкова: - Проблема наследника, конечно, стояла перед Сталиным как перед каждым руководителем, другое дело, что видел и понимал ее Сталин достаточно своеобразно.
Сталинская диктатура как любая нормальная обычная диктатура была персонифицирована. Сталин создавал ее в соответствии со своими интересами и формировал эту систему тоже под себя, хотя как любой диктатор не чужд был игры в "кошки-мышки" со своим ближайшим окружением, время от времени предлагая им различные кандидатуры на пост своего преемника, упоминая в этой связи то Молотова, то Вознесенского с Кузнецовым, а уж после 19-го съезда в 52-м году просто, посетовав на то, что, мол, стар, и хорошо бы подыскать на свое место более молодого. Понятно, что в этих высказываниях Сталина было больше не столько реальных предложений, скорее это было прощупывание почвы на лояльность. Мне кажется, что больше всего боялись те, кого Сталин упоминал в качестве своего наследника.
Владимир Тольц: Из мемуаров Анастаса Микояна:
" Кажется, это был уже 1948 год. Как-то Сталин позвал всех, кто отдыхал на Черном море в тех краях к себе на дачу на озере Рица. Там при всех он объявил, что члены Политбюро стареют (хотя большинству было немногим больше 50 лет и все были значительно младше Сталина, лет на 15-17, кроме Молотова, да и того разделяло от Сталина 11 лет). Показав на Кузнецова, Сталин сказал, что будущие руководители должны быть молодыми (ему было 42-43 года), и вообще, вот такой человек может когда-нибудь стать его преемником по руководству партией и ЦК. Это, конечно, было очень плохой услугой Кузнецову, имея в виду тех, кто мог мечтать о такой роли.
Все понимали, что преемник будет русским, и вообще, Молотов был очевидной фигурой. Но Сталину это не нравилось, он где-то опасался Молотова: обычно держал его у себя в кабинете помногу часов, чтобы все видели важность Молотова и внимание к нему Сталина. На самом деле Сталин старался не давать ему работать самостоятельно и изолировать от других <...> Потом он сделал ставку на Вознесенского в Совмине. Что касается Жданова, то Сталин особенно перед войной стал к нему хорошо относиться. Жданов был вообще хорошим человеком, но слишком слабым..."
Владимир Тольц: Ко времени, о котором идет речь в сегодняшней передаче, к концу 52-го года, многое изменилось. Андрей Жданов скончался еще в августе 48-го. В начале 50-х его смерть была использована для раскрутки дела "кремлевских врачей" - их обвиняли в убийстве Андрея Александровича. 1 октября 49-го был расстрелян Алексей Кузнецов, на которого за год до этого Сталин указал, как на возможного преемника. Через три недели после этого тайного расстрела арестовали и Николая Вознесенского; его расстреляли в сентябре 50-го. В кустанайской ссылке находилась арестованная в январе 48-го жена Молотова, и готовился ее повторный арест. Сам же Вячеслав Михайлович, временно отрекшийся от супруги, несмотря на это в беседах с ближайшим окружением обвинялся Сталиным в "капитулянтстве" перед американским империализмом и пособничестве евреям. В капитулянтстве обвинял Сталин и Микояна; в своих мемуарах тот утверждал, что за месяц до своей смерти Сталин заявил, что Микоян и Молотов - "чуть ли не американские или английские шпионы". Остававшиеся на воле кандидаты в преемники (например, упомянутый выше Булганин) жили в страхе неизвестности своей участи. Но проблема политической преемственности и - уже в этой связи - проблема перестройки организации высшей власти для Сталина оставалась.
О модели, по которой Сталин полагал решить проблему перестройки под себя системы высшей власти профессор Борис Илизаров рассуждает так.
Борис Илизаров: Мне кажется, в данном случае Сталин повторил схему, которая в свое время попытался воспроизвести Ленин. Ленин тоже, правда, там были другие мотивы, другие времена, другие люди, но, тем не менее, он тоже попытался создать некий такой коллективный орган, над которым бы он, что называется, возвышался, который бы он контролировали и в то же время за ним бы сохранялась вся полнота власти и влияния в стране. Я думаю, что именно с этими мыслями Сталин подошел к 19-му съезду. Вряд ли он задумывался, что он умрет скоро, что надо оставить преемника, что надо продолжить свое личное дело. И вот этими, мне кажется, причинами диктуется его желание создать такой коллективный орган. С одной стороны, убрать всех тех влиятельных членов Политбюро, которых он же вырастил, и которых он долгое время прикармливал, воспитывал. Это были его люди - Маленков, Молотов, Каганович, Ворошилов и так далее. Но в этой среде, которую он воспитал, было несколько человек, которых он еще до этого съезда, до этих времен называл в качестве преемников, особенно Молотова. Все это продолжалось до 1947-48-го года, но потом он вдруг резко все изменилось, и Сталин поменял представление о тех переменах, которые он предполагал сделать в управлении страной. Поэтому, мне кажется, главная причина 19-го съезда была связана как раз с реорганизацией управления, но реорганизация, как он сам задумывал.
Владимир Тольц: В отличие от Елены Зубковой Борис Семенович склонен уподоблять задуманную Сталиным реорганизацию и "чистку" высшего эшелона власти чистке 30-х годов.
Борис Илизаров: Этим самым Сталин взял и очень просто, я бы сказал формально, вывел за скобки некоторых самых влиятельных членов Политбюро. Это. Конечно, был Молотов, был Микоян, это был Ворошилов и эти три фигуры постепенно стали как бы превращаться в то очень странное, и Сталин это делал виртуозно всегда, как бы они стали получать другое качество, это были лучшие его представители Политбюро. (Так же, как было с Бухариным, Рыковым и с другими деятелями коммунистической партии и руководителями). Он умел, - я считаю, что это было огромное совершенно умение,- превращать из людей очень положительных, людей значимых, превращать их в ничтожество, превращать их в врагов.
Как можно было из человека, который был самым преданным для Иосифа Виссарионовича Сталина,- Молотова, из человека, который был рабски покорным, - Микоян, из человека, который просто постоянно писал исторические романы типа того, как Сталин руководил Красной армией во время гражданской войны, - я имею в виду Ворошилова, - как из них можно сделать "английских шпионов" или "пособников империализма" и так далее? Но он постепенно это делал. Они, конечно, все чувствовали, почему это идет, они понимали, что в общем-то как бы начинает повторяться ситуация 38-го года...
Владимир Тольц: Признаюсь, что так же, как и Елена, я не склонен полностью уподоблять затеянную Сталиным в финале кадровую реформу верхов чистке конца 30-х. Предложенное Зубковой еще в нашем совместном проекте аналитическое расчленение высшего сталинского эшелона на "группы по интересам и потенциалам" ("ЯДРО", "СТАРАЯ ГВАРДИЯ", "РЕЗЕРВ") позволяют усмотреть в последних оргмеропрятиях Вождя народов не просто голый террор образца 38-го, а скорее его симбиоз с тем, что политологи уже нашего времени именуют "системой сдержек и противовесов".
Елена Зубкова: "Старая гвардия" постепенно оттесняется на вторые роли, а "резерв" подтягивается в высшие эшелоны управления. <...> Члены "ядра" занимают тогда ведущие позиции, хотя и здесь Сталин инспирирует разные конфликты: то отстраняет ленинградскую группу во главе со Ждановым, Жданов умирает естественной смертью, во главе Кузнецовым или Вознесенским, то создает некую конкуренцию влиянию Берия, Маленкова с одной стороны, и Булганина, Хрущева - с другой стороны...
Члены "ядра" - это первые люди, которые теснят руководство "стариков". В этом отношении очень показательна судьба Булганина - его возвышение практически синхронно снижению влияния позиции в руководстве таких фигур как Молотов и Микоян. Все начинается в марте 49-го года, а уже в начале 50-го Булганин занимает фактически место Молотова в руководстве, становится первым зампредом председателя Совета Министров. И в дальнейшем эта фигура действительно совершает колоссальный карьерный рывок и входит в правящую четверку, которая, собственно говоря, будет определять конфигурацию власти после ухода самого Сталина в марте 53-го года.
Владимир Тольц: Мы продолжаем очередную передачу, посвященную 50-летию финала сталинского правления. Вместе со мной в ней участвуют в Москве доктора исторических наук Елена Юрьевна Зубкова и Борис Семенович Илизаров.
"Партийного съезда не было 13 лет. И теперь великая победа в тягчайшей войне и грандиозные успехи социалистического строительства создали на съезде обстановку радостной и торжественной приподнятости".
Это - из воспоминаний участника 19 съезда Дмитрия Шепилова.
" Съезд открыл вступительным словом Молотов. Почтили память умерших: Щербакова, Калинина, Жданова. В Президиум съезда избрали Баширова, Берию, Булганина, Ворошилова, Кагановича, Куусинена, Маленкова, Молотова, Сталина, Хрущева и еще нескольких секретарей крупных партийных организаций.
Бурей оваций встречал съезд каждый раз упоминание имени Сталина. Зал много раз стоя приветствовал вождя. Имя Сталина не сходило с уст ораторов. Уже в своем вступительном слове тон в этом отношении задал Молотов. Он закончил свою речь словами:
Да живет и здравствует многие годы наш родной великий Сталин!"
Владимир Тольц: Бурные аплодисменты и здравицы здоровья старику не прибавляли. Уже назначив дату съезда, он все тянул с определением повестки дня - кому читать главный доклад (самому-то уже было не по силам...).
Тот же вопрос мучил и его ближайшее окружение - Берия, Маленкова, Хрущева, Булганина.
Хрущев вспоминал:
"Мы гадали, кому он может поручить сделать доклад? Думали, если он не возьмет доклад на себя, почувствовав, что слаб физически и не сумеет простоять нужное время на трибуне, то, возможно, он раздаст текст в письменном виде и не станет зачитывать <...>
Когда Сталин наконец определил повестку дня, то сказал, что отчетный доклад поручим Маленкову, об уставе - Хрущеву, а о пятилетке - председателю Госплана СССР Сабурову".
Владимир Тольц: Но великий мастер собственного "пиара" Сталин не был бы Сталиным, если бы так, запросто, отдал свою главную роль другим. Он все продумал.
Участник 19 съезда Дмитрий Шепилов вспоминал:
" Сталин целым рядом своих действий старался продемонстрировать свое "хозяйское" положение в партии и на съезде. Так, за несколько дней до съезда в "Правде" были опубликованы все работы Сталина, составившие <...> его последнюю книгу "Экономические проблемы социализма в СССР". Этим актом как бы давалось понять, что не политический отчет ЦК, а новая работа Сталина должна быть положена в основу обсуждения на съезде. Фактически так и получилось".
Владимир Тольц: На этом фоне отчетный доклад ЦК выглядел второстепенной формальностью. Самого Сталина он интересовал мало.
"В течение всего многочасового доклада Маленкова он безучастно и почти без движения смотрел в пространство. Маленков гнал свой доклад в невероятно быстром темпе, время от времени искоса поглядывая на Сталина, как умная лошадь на своего старого седока. Как вечный приближенный, знающий повадки Сталина, Маленков внутренне трепетал: вдруг Сталин сделает хорошо известное всем придворным свое нетерпеливое движение или вынет из брючного кармана свои золотые часы "Лонжин". Это значит, что он недоволен, и тогда, чтобы не вызвать гнева, придется комкать доклад и заканчивать его на любой стадии.
Но все обошлось благополучно. Сталин дослушал доклад".
Владимир Тольц: Так же "обошлось" и с докладом Хрущева о новом уставе партии, из которого заранее выкинули "беллетристические" длинноты - подражание стилистике усопшего Жданова. Хрущев безропотно покорился. Устав, который с "подачи" будущего антисталиниста был принят, впечатляет даже в сравнении с предыдущим ужесточением сталинской драконистости.
Елена Зубкова: Там есть интересные пассажи в этом новом уставе, например, если раньше член партии имел право сигнализировать в партийные инстанции о каких-то недостатках, неполадках и так далее, то теперь он обязан. А если он скрывает правду, то это, следуя строке устава, следует понимать как преступление перед партией. И самое любопытное и очень симптоматичное: новая редакция этого устава фактически возводит доносительство в ранг закона. Я могу сразу сказать, что не все члены партии восприняли эту новую позицию, были протесты, но очень много было абсолютно согласных. Вот для чего собирается партийный съезд. То есть у него была своя задача - принятие нового партийного устава, и, конечно, была задача у самого Сталина - он задумал и провел очередную масштабную и, как показало развитие дальнейших событий, далеко идущую перестановку в высшем кадровом эшелоне.
Владимир Тольц: Эту перестановку все участники съезда напряженно ожидали. Особенно ее будущие жертвы. И, может быть, острее других политически чуткий Микоян, умудрившийся в канун съезда разозлить Сталина тем, что промолчал, когда другие кремлевские громко и взахлеб восторгались последним сочинением Вождя об экономических проблемах социализма.
Как вспоминал сам Анастас Иванович, с ответом на это Сталин не задержался:
" За несколько дней до открытия съезда члены Политбюро собрались для обмена мнениями об открытии съезда. Зашел вопрос о составе президиума. Обычно на съезде президиум избирался из 27-29 человек. Входили, как всегда, члены Политбюро и руководящие работники краев, республик и главных областей. Сталин на этот раз предложил президиум из 15 человек. Это было удивительным и непонятным. Он лишил таким образом многих партийных деятелей войти в президиум съезда, а они этого вполне заслуживали. Сталин сам назвал персонально имена, сказав при этом, что "не надо вводить в президиум Микояна и Андреева, как неактивных членов Политбюро".
Это вызвало смех членов Политбюро, которые восприняли замечание Сталина как обычную шутку: Сталин иногда позволял себе добродушно шутить. Я тоже подумал, что это шутка. Но смех <...> вызвал его раздражение. "Я не шучу, - сказал Сталин жестко, - а предлагаю серьезно". Смех сразу прекратился, все присутствующие <...> уже не возражали".
Владимир Тольц: На съезде Микоян попытался отыграться: в своем выступлении изо всех сил хвалил последнее сочинение Вождя. Но Сталина он не задобрил, а на похвалы эти никто особого внимания не обратил - все хвалили...
А внимание партийных избранцев было сосредоточено совсем на другом.
Воспоминания Дмитрия Шепилова:
" Все с нетерпением ждали выступления Сталина. Не верилось, что Сталин покинет дворец, не сказав ни слова делегатам и иностранным гостям, выступавшим с такой теплотой в адрес Коммунистической партии Советского Союза.
И действительно, в последний день съезда, 14 октября, Сталин выступил с краткой речью. Трудно передать, что творилось в зале, когда председательствующий К. Ворошилов произнес долгожданную всеми фразу: "Слово предоставляется товарищу Сталину".
Весь зал поднялся. Громовые овации сотрясали здание дворца. Стоя на трибуне, Сталин внешне безучастно смотрел в пространство. Я не могу сказать, сколько времени длился шквал. Но наконец делегаты уселись на свои места, и Сталин получил возможность говорить. Говорил он, как всегда, очень тихо, невыразительно, словно совершенно не заботясь о том, какое впечатление производят он и его речь на аудиторию.
Сталин выступал публично очень редко: в отдельные периоды один раз в несколько лет. Поэтому попасть на его выступление, послушать и увидеть живого Сталина считалось величайшей редкостью и счастьем. И любой человек, попавший на выступление Сталина, старался не проронить ни звука.
Вместе с тем на протяжении трех десятилетий вся печать, радио, кино, все средства устной пропаганды и искусства внушали мысль, что каждое слово Сталина - это высшее откровение, это абсолютная марксистская истина, кладезь мудрости, познание нынешнего, прорицание будущего.
Вот почему зал всегда находился под гипнозом всего этого и слушал Сталина заворожено. Бесцветная форма и эмоциональная холодность его речей растворялись под палящими лучами этих гипнотических сил. Но при этом Сталин понимал значение не только каждого слова, но каждого его оттенка. И он тщательно готовился к каждому выступлению и всесторонне взвешивал эффект каждого слова.
Сталин высказал одну мысль: Буржуазия стала реакционной. От ее былого либерализма не осталось и следа. Нет больше т. н. "свободы личности". Растоптан принцип равноправия людей и наций. Знамя буржуазно-демократических свобод выброшено за борт. Выброшено за борт и знамя национальной независимости и суверенитета.
Это знамя, сказал Сталин, придется поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий. Его некому больше поднять.
Сталин призвал революционные партии капиталистических стран учиться на ошибках и успехах советской страны и народно-демократических стран.
Закончил он свое выступление здравицами в честь братских партий и их руководителей:
- Да здравствует мир между народами!
- Долой поджигателей войны!
Это было последнее открытое, публичное выступление Сталина, его лебединая песня ..."
Владимир Тольц: На самом деле свою "лебединую песнь" Сталин исполнил двумя днями позднее. А в этот день, 14 октября 52-го слабеющий старик как дитя радовался своему успеху (выстоял!) и примитивным изъявлениям рабской любви.
Из воспоминаний Хрущева:
"Закончил он свою речь, сошел с трибуны <...> и члены политбюро пошли в комнату Президиума ЦК. Сталин говорит нам: "Вот, смотрите-ка, я еще смог!" Минут семь продержался на трибуне и счел это своей победой. И мы сделали вывод, насколько он уже слаб физически, если для него оказалось невероятной трудностью произнести речь на семь минут. А он считал, что еще силен и вполне может работать".
Владимир Тольц: Мне кажется, Никита Сергеевич ошибся: Сталин не считал, что "вполне может работать". Через день так и заявил (я цитирую запись кремлевского аппаратчика Леонида Ефремова): "прошу освободить меня от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и председателя Совета Министров СССР. Я уже стар. Бумаг не читаю. Изберите себе другого секретаря." Было в этом, конечно, и коварное лукавство диктатора. Но было и реалистичное воспроизведение того, что было. Это и Борис Илизаров подтверждает.
Борис Илизаров: Я должен заметить, что действительно Иосиф Виссарионович Сталин к концу жизни можно сказать просто погряз в мелочных делах управления. В каком смысле? В воспоминаниях о нем, мне кажется, очень четко по этому поводу говорят, что Сталину присылали просто мешками документы, государственные акты, которые он должен был подписывать, но он их годами иногда не подписывал, они валялись у него, особенно на даче, в разных местах, нераспечатанные пакеты. И постоянно кто-нибудь из членов Политбюро приходил к нему и говорил: Иосиф Виссарионович, вот надо такой-то вопрос решить, вот есть такое-то решение правительства, есть такое-то решение партии, надо его подписать и так далее. Тогда, по воспоминаниям я буквально передаю, тогда Иосиф Виссарионович начинал искать эти акты, находил их, кстати, то есть все-таки у него порядок определенный был, вытаскивал, начинал внимательно читать, если никаких вопросов не было, он тут же подписывал, если были вопросы, начиналась опять вертеться бюрократическая такая мельница. Короче говоря, он погряз в этих постоянных бюрократических делах.
Владимир Тольц: Но вот слабым, политически слабым Сталин себя не считал! И продемонстрировал это тоже 16 октября.
Из воспоминаний Шепилова:
"16 октября состоялся первый пленум вновь избранного ЦК. Мы собрались (что стало уже давнишней традицией) в Свердловском зале Кремля. В точно назначенное время на помост из внутренних комнат вышли члены Политбюро прежнего состава. Впереди шел Сталин. При его появлении часть членов ЦК (видимо, новичков) встала и начала аплодировать. Сталин сразу замахал рукой и произнес что-то вроде: "здесь этого никогда не делайте".
Оказывается, Сталин и его соратники воспринимали как должное все культовые церемонии (вставание всех, овации, лозунги и пр.) на любых торжествах и собраниях. Но на пленумах ЦК и Политбюро это не практиковалось. <...>
Основным вопросом пленума было формирование исполнительных органов ЦК - Президиума и Секретариата, а также утверждение председателя Комиссии партийного контроля. Как я уже упоминал, при формировании руководящих органов Сталин делал себе отвод, который, конечно же, не был поддержан. Сталин безнадежно махнул рукой - делайте, мол, что хотите. Но все до единого человека в зале понимали, что действительно иначе не может быть и что сам Сталин и мысли не допускает, что Секретарем, т. е. руководителем Политбюро (Президиума), будет кто-то другой.
Но дальнейший ход обсуждения вопроса о формировании руководства был совершенно неожиданным и произвел тягостное впечатление, на меня во всяком случае".
Владимир Тольц: По записи уже упомянутого мной Ефремова можно восстановить то, что так тягостно впечатлило Шепилова. Вот что сказал Сталин:
"Итак, мы провели съезд партии. Он прошел хорошо, и многим может показаться, что у нас существует полное единство. Однако у нас нет такого единства. Некоторые выражают несогласие с нашими решениями. <...>
Спрашивают, почему мы освободили от важных постов министров, видных партийных и государственных деятелей. Что можно сказать на этот счет? Мы освободили от обязанностей министров Молотова, Кагановича, Ворошилова и других и заменили их новыми работниками. <...> Что же касается самих видных политических и государственных деятелей, то они так и остаются видными политическими и государственными деятелями. Мы их перевели на работу заместителями председателя Совета Министров. Так что я даже не знаю, сколько у меня теперь заместителей".
Владимир Тольц: Тут опять Иосиф Виссарионович слукавил. И сам он, и оказавшиеся в публичной опале его соратники понимали, что эта речь - начало их конца. Впрочем, по поводу Молотова и Микояна Сталин не очень-то это и старался скрыть.
"Молотов - преданный нашему делу человек. Позови, и, не сомневаюсь, он, не колеблясь, отдаст жизнь за партию. Но нельзя пройти мимо его недостойных поступков.
Товарищ Молотов, наш министр иностранных дел, находясь под "шартрезом" на дипломатическом приеме, дал согласие английскому послу издавать в нашей стране буржуазные газеты и журналы. <...> Это первая политическая ошибка товарища Молотова.
А чего стоит предложение товарища Молотова передать Крым евреям? Это - грубая ошибка товарища Молотова. Для чего это ему потребовалось? Как это можно допустить? На каком основании товарищ Молотов высказал такое предложение? У нас есть Еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта республика. А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий на наш Советский Крым. Это - вторая политическая ошибка товарища Молотова. <...>
Ясно, что такое поведение члена Политбюро недопустимо.
Теперь о товарище Микояне. Он, видите ли, возражает против повышения сельхозналога на крестьян. Кто он, наш Анастас Микоян? Что ему тут не ясно? Мужик - наш должник. С крестьянами у нас крепкий союз. Мы закрепили за колхозами навечно землю. Они должны отдавать положенный долг государству. Поэтому нельзя согласиться с позицией товарища Микояна".
Владимир Тольц: Микоян попытался оправдаться. Но товарищ Сталин был неумолим: "он путается <...> и хочет запутать нас в этом ясном, принципиальном вопросе." Молотов стал оправдываться и уверять, что "был и остается верным учеником Сталина". Сталин лукаво, но твердо возразил:
"Чепуха! Нет у меня никаких учеников. Все мы ученики великого Ленина".
Судя по воспоминаниям, напуганы были все присутствовавшие. Даже ближняя к Сталину "четверка" примеряла участь опальных на себя. Ну, а новые члены президиума вообще не могли понять, что происходит.
Воспоминания Шепилова:
"Я, тогда не обстрелянный новичок в этом зале, затаив дыхание слушал Сталина. А ощущение было такое, будто на сердце мне положили кусок льда. Я переводил глаза со Сталина на Молотова, Микояна и опять на Сталина. Молотов сидел неподвижно за столом президиума. Он молчал, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Через стекла пенсне он смотрел прямо в зал и лишь изредка делал тремя пальцами правой руки такие движения по сукну стола, словно мял мякиш хлеба.
Очень нервничал А.Микоян. Речь он произнес очень мелкую и недобропорядочную. Он тоже, обороняясь от фантастических обвинений, не преминул брыкнуть Молотова, который-де постоянно общался с Вознесенским, это уже был сам по себе страшный криминал (...)"
Владимир Тольц: Понятно почему и в сознании присутствовавших на пленуме (того же Шепилова), и в восприятии историков этот эпизод вызывает тень репрессий прошлого.
Борис Илизаров: Сценарий во многом повторялся 38-го года. Если вы помните, накануне как раз начался процесс расследования деятельности тогда всесильного до этого Авакумова, который находился во главе карательных органов. Он находился в это время под арестом и, насколько я представляю, то мне показалось, что Сталин готовил примерно такую же схему, то есть это должно было быть где-то в районе 57-58-го года. Кстати, это дополнительный аргумент в пользу того, что не думал о том, что произойдут с ним какие-то изменения, он умрет или заболеет тяжело и так далее.
Мне кажется, он готовил новый виток, может быть, самый страшный в истории нашей страны, который должен был повторить примерно 37-38-е годы. Не удалось ему в полной мере повторить 47-49-й годы, хотя там тоже была попытка такая. То есть каждые десять лет юбилей Великого Октября, юбилей его личный, его очередное десятилетие, связанное с его днем рождения. И вот каждые десять лет происходили очень крутые повороты в истории страны.
Владимир Тольц: Ну, это все же несколько из сферы догадок... А помимо их нам важно осознать сегодня, что пленум 16-го октября 52-го года был не только очередным витком бесконечной спирали сталинского террора, но и одним из этапов многоступенчатой послевоенной реформы управления страной, разделения функций между двумя высшими структурами - Бюро Президиума Совета Министров и Бюро Президиума ЦК.
Елена Зубкова: Он организует управление вот этими двумя структурами с помощью троек. Первую тройку, которую Сталин сажает на ЦК партии, возглавляет Маленков, а ему в помощь дается Булганин и Хрущев, а вторая тройка во главе с Берия, которому ассистируют Первухин и Сабуров, должна была управлять Советом Министров. Что здесь принципиально нового в этой реорганизации? До этого, как правило, каждый член Политбюро одновременно имел и некий государственный пост, исключения были, но они были действительно исключения. Например, Жданов, будучи членом Политбюро, не имел одновременно какого-нибудь государственного поста. Или тот же Хрущев, он, конечно, работал председателем Совета Министров Украины, но никогда не входил в Совет Министров союзный, за исключением буквально нескольких дней, его на 13 дней в 52-м году Сталин включил его в состав Бюро президиума ЦК, а потом оттуда забрал и оставил только на работе в Центральном Комитете. То есть Сталин создает некую новую структуру, некое такое двоецентрие. И, можно сказать, после его ухода создается то, что позднее назовут коллективным руководством, вот такой коллективный наследник.
Владимир Тольц: Сталин так и не допел свою "лебединую песню" реорганизации власти. После 19 съезда и пленума 16 октября ему оставалось жить 4 с половиной месяца. Но за это время его "коллективному наследнику" и миллионам его подданных выпало еще не раз потрепетать в ожидании страшной участи и неизвестности...
* * *
Эта передача вышла в эфир 10 лет назад в цикле «Финал», посвященном полувековому юбилею конца сталинского правления. Цикл этот был куда больше, чем то, что мы можем нынче воспроизвести. Однако есть все же возможность познакомить вас с фрагментами, оставляемых без повторения передач. Тем более, что в них приняли участие виднейшие российские и западные специалисты по истории середины 20-го века. Одна из передач цикла «Финал» называлась «Последняя дума о мире» и начиналась так:
- "Сталин вероятно сам не знал, как далеко он готов будет зайти, чтобы ослабить напряженность в отношениях с Западом..."
- "Он хотел держать ситуацию под контролем путем нагнетания напряженности, но беда в том, что это не может держаться под контролем..."
- "В рамках Realpolitik Сталин добился потрясающего результата..."
- "В принципе, Сталин как настоящий большевик был убежден в том, что новая мировая война рано или поздно настанет, она неизбежно, а потому надо к ней готовиться..."
Владимир Тольц: Когда смотришь на списки людей, посетивших кабинет Сталина в последний год его жизни, (а за каждым именем - проблема, которую тот или иной посетитель "курировал", вопросы, которые он вниманию вождя представлял), понимаешь, что весь этот год внимание вышедшего на финишную прямую кремлевского диктатора было в значительной степени сконцентрировано на проблемах международных, на вопросах войны и мира.
Ничего удивительного тут нет. Шла "Холодная война". СССР часто вполне военными методами (и не только ими) советизировал попавшее в его сферу влияния пространство Восточной и Центральной Европы.
С лета 1950-го в Корее шла война "горячая". И в ней, наряду с "китайскими добровольцами", принимали тайное участие и советские солдаты.
Вовсю готовилось испытание советской водородной бомбы, и наращивались запасы советских атомных, секрет которых был выкраден у американцев. В Соединенных Штатах, сохранявших лидирующую позицию в ядерной сфере, политики следила за этим с опаской; многие полагали, что Сталин готовится к большой "горячей" войне и только прикрывает свои намерения разговорами о "борьбе за мир". Другие, не отрицая очевидного советского послевоенного экспансионизма, склонны были оценивать ситуацию иначе. Для них актуальными оставались слова Черчилля, сказанные в Фултоне 5 марта 1946 года - ровно за 7 лет до кончины кремлевского властелина:
"Я не верю в то, что Советская Россия жаждет войны. То, чего они хотят, плодов войны и безграничного распространения своей власти и своих доктрин. Но сегодня, пока еще остается время, мы здесь должны рассмотреть возможность перманентного предотвращения войны и создания в самый кратчайший срок условий для свободы и демократии в каждой стране".
Похоже, та же самая проблема "перманентного предотвращения войны" беспокоила в последний год жизни и Сталина. ("Создание условий для свободы и демократии в каждой стране" в его планы не вписывалось). И хотя по своему общему стилю он был политическим сюрреалистом, в этом деле и в этой сфере, мне кажется, выступал как классический реалист: в начале 50-х даже при наличии уже у Советского Союза атомной бомбы победа для него в новой мировой войне была не реальной. Однако, обманувшись уже однажды с Гитлером, Сталин не мог теперь поверить, что новой мировой войны можно гарантированно избежать. Так и написал в "Экономических проблемах социализма":
"Говорят, что тезис Ленина о том, что империализм неизбежно порождает войны, нужно считать устаревшим, поскольку выросли в настоящее время мощные народные силы, выступающие в защиту мира, против новой мировой войны. Это неверно".
Владимир Тольц: В эти "мощные народные силы" Сталин не очень-то верил. Но это не значит, что он отказывался их использовать:
"Вероятнее всего, что современное движение за мир, как движение за сохранение мира, в случае успеха приведет к предотвращению данной войны, к временной её отсрочке, к временному сохранению данного мира, к отставке воинствующего правительства и замене его другим правительством, готовым временно сохранить мир".
Владимир Тольц: Что ж, задачи были поставлены значительные. И для своего решения требовали привлечения немалых сил и средств.
Мнение историка Владимира Печатнова:
Владимир Печатнов: Да, это действительно была сознательная широкомасштабная и эшелонированная стратегия. Цель ее была прозрачной достаточно, на Западе на этот счет не обманывались - использование просоветских, прокоммунистических левых сил для ослабления тыла в ведущих буржуазных стран западных.
Это все началось по большому счету с организации сопротивления плану Маршалла, его реализации в основном через компартии ведущих европейских стран. Потом движение стало более широким. Оно, конечно, режиссировалось и контролировалось из Москвы, хотя в его рядах, я думаю, было и немало искренних борцов за мир, пацифистов, примкнувших к этому движению.
Владимир Тольц: Но особо полагаться на всех этих разномастных "борцов за мир" Иосиф Виссарионович не собирался. <…>
И вот за год до своей смерти Иосиф Виссарионович предпринял дипломатический ход, который некоторые наши современники, например, Генри Киссинджер, расценивают как шаг к "прекращению 'холодной войны'".
***
К сожалению, время передачи подошло к концу. Но если вас заинтересовал этот сюжет, напишите, и мы продолжим его, правда, уже в марте.
