К добру или к худу, это уж каждый решает для себя сам, но к нашим дням почти не осталось сфер, куда не проникла бы разговорная речь.

У этого процесса есть автор. Тот самый, что однажды объявил: «Процесс пошел!». Речевые ошибки Михаила Горбачева мало кого злили. Больше восхищало, что, оказывается, лидер страны может говорить не по бумажке и подбирать не казенные слова. Пример оказался заразительным. Так началась демократизация языка, для которой лингвисты подобрали более точный, хотя и громоздкий термин – коллоквиализация. Политики стали изъясняться по-другому, журналисты подхватили разговорную интонацию, реклама пустилась в языковые игры, порой рискованные.

Твердынь, не сдающих свои позиции, осталось немного. К примеру, законодательство, делопроизводство и дипломатия. Это по-прежнему территория книжно-письменного варианта русского литературного языка. И никаких примесей! Это вариант кодифицированный, то есть подчиняющийся жестким правилам.

Разговорная речь – не сленг и не диалекты. Она тоже относится к литературному языку, только существует и меняется стихийно, по неписаным правилам. И вот что важно: еще каких-то два-три десятилетия назад сферой ее бытования была исключительно неофициальная жизнь. То ли дело сейчас!

Сравним: одно и то же событие можно обозначить нейтральным словом «упасть», а можно – «бухнуться», «свалиться», «брякнуться» и «растянуться». Эти примеры взяты из «Толкового словаря русской разговорной речи». Правила хорошего тона требуют тут же упомянуть издательство, однако это невозможно. Словарь есть, но его как бы пока и нет. Всего несколько дней назад замдиректора Института русского языка имени Виноградова Леонид Крысин внес в зал, где должно было состояться заседание ученого совета, три толстых канцелярских папки со смешными тесемками. Это и был первый том словаря, трудную работу над которым только что завершила группа лингвистов во главе с Леонидом Крысиным. Теперь рукопись утверждена к печати, читателям предстоит дождаться издания тома со словарными статьями на буквы А–И, но кое-что о состоянии разговорного языка начала ХХI века мы от Леонида Крысина можем узнать уже сейчас.



– Дело лингвистов – фиксировать и анализировать. Современный язык так устроен, что разговорная речь в очень сильной степени влияет на другие сферы языка. В нас, в составителях словаря, в частности, во мне, живут два человека – это просто говорящий по-русски человек и исследователь. Они очень часто противоречат друг другу. Признаюсь, некоторые вещи мне противны, а некоторые просто омерзительны. Какая-нибудь «фотка», «мусорка» для меня невозможны. Чтобы меня сфоткали – это дикое издевательство над русским языком. Но ничего не поделаешь, они есть. Исследователи должны и эту мещанскую грязь изучать. Ну, может быть, не грязь, а просто какие-то нежелательные элементы.

– Все же основной массив в вашем словаре – это более спокойные лексические единицы. Да, они сугубо разговорные, вроде обращений к незнакомым людям «дядя» или «бабушка», но думаю, не это вызывает у вас отторжение. Я обнаружила там и очевидный сленг. В каких случаях вы разрешали жаргонному слову попасть в словарь разговорной речи?

– Мы опирались на то, что разговорная речь – это та разновидность русского языка, которой пользуются в неофициальных ситуациях, в бытовых ситуациях представители городского населения. Я специально не стал употреблять термин «интеллигенция» или «интеллигенты». Это не только интеллигенты. Это люди образованные, имеющие среднее или высшее образование. Они живут в городе, говорят на русском языке как на природном. Это природные носители русского языка, которые в неофициальных ситуациях пользуются этой разговорной речью. Включение или не включение какого-то слова в наш словарь основывается именно на этом. Если современные москвичи или петербуржцы говорят «беспредел» или им знакомо слово «откат», если они сами могут его употребить правильно, то это те единицы, которые должны попасть в словарь. Потому что названные мною слова – уже не принадлежность сугубо уголовного жаргона, хотя происхождение у них может быть именно такое. Какие-то вещи уже сформировались где-то на границе просторечия и жаргона, однако сугубо жаргонные вещи мы не берем. Так, у нас там включено «бабло». Казалось бы, уж такой жаргонизм. Но сейчас это «бабло» где только не встретишь. Как бы оно противно ни было мне как стороннику культурной речи, оно употребляется людьми, отнюдь не связанными ни с какой преступной средой. «Отстегнуть», «отслюнявить», «откат» – тоже. К сожалению, такова жизнь. Жизнь диктует некоторые языковые вещи.

– Не получится ли так, что введете людей в заблуждение? Набредет будущий пользователь вашего словаря на какие-нибудь «общага» или «неслабо» в значении «сильно» и обрадуется: ага, если уж в авторитетном академическом издании это есть, что помешает мне украсить такими выразительными жаргонизмами свою публикацию?

– У нас есть довольно разветвленная система помет: сниженное, жаргонное, сленг, неодобрительное, презрительное, пренебрежительное и т. д. Это такая система, которая ориентирует читателя, что в данном конкретном случае вы видите отнюдь не нейтральное наименование. Оно содержит какую-то оценку и, соответственно, эта оценка – рекомендация употребления в особых ситуациях. Ты не всегда можешь человеку сказать: «Что ты пялишься на меня?» Это явная грубость. Однако жена мужу может сказать: «Что же ты пялишься на эту девицу второй час?!» В каких-то сугубо личных отношениях человек может позволить себе и грубости, и фамильярности. Кстати, такая помета у нас тоже есть – фамильярное. Определенные эвфемизмы тоже описываются соответствующей пометой. Важна квалификация, благодаря которой возникает понимание, что разговорная речь – это не плоскостная картина, в ней не все одинаково. Нет. Исследовательский зонд проникает на разную глубину, отмечает разные уровни – что более-менее приемлемо и почти нейтрально, а что находится на грани.