Люди в телогрейках и картузах, сгрудившиеся у радиоприемника. Самокрутки в зубах. Ликующая толпа на площади. Бодрый голос вождя. Суровые мужчины с винтовками шагают по мостовой. Строгие юноши несут на плечах лопаты. Физкультурники маршируют в белоснежных трусах и майках. Знамена, знамена – под марш сколь торжественный, столь и задушевный: "Вперед, товарищи, в землю обетованную, весь мир будет завидовать нам!" Закаляется сталь, горят мартеновские печи, спорится работа у ткачихи-героини, мужчина в ушанке толкает перед собой тачку и улыбается словам победного марша.



Фильм "Народ-победитель" был снят в Чехословакии к первой годовщине событий февраля 1948 года, в результате которых коммунисты завладели всей полнотой власти в стране. Просматривая его сейчас, я не просто понимаю, а будто переживаю то, о чем писал Милан Кундера в знаменитом эссе о трагедии, постигшей после Второй мировой войны страны Центральной Европы (Чехословакию, Польшу, Венгрию): "То, что случилось с ними после 1945 года, не просто политическая катастрофа – это атака на их цивилизацию". Лозунг "Все по образцу Советского Союза", выдвинутый чехословацкими коммунистами после так называемого "Победоносного февраля", воплощался ими в жизнь буквально: от насильственной коллективизации, гонений на церковь и смертных приговоров "врагам народа" – до соцреализма в литературе, где тон задавал юный Павел Когоут (в будущем диссидент и политэмигрант, а в те годы – яростный комсомолец) с частушками:
Тракторы, тракторы и вы, трактористы,
Вы значки ударников получили быстро!


Неудивительно, что культ "Победоносного февраля" был выстроен по образцу советского поклонения Октябрьской революции. Дата 25 февраля 1948 года и для официоза, и для противников режима стала чертой, отделившей старый мир от нового, открывшей – подобно 7 ноября 1917-го в Советском Союзе – новую эпоху, пусть и в иных масштабах. Падение коммунистического режима привело к изменению оценки того события, но не его значимости. Именно от 25 февраля, согласно принятому в 1993 году закону, признавшему коммунистический режим преступным, официально отсчитывается "время несвободы" в Чехословакии.

Впрочем, сегодня, к 65-й годовщине февральских событий, тема Февраля как решительной битвы со злом и мрачного конца – на долгие десятилетия – демократии в чешских землях отошла на второй план.
Все громче звучат голоса тех, кто считает Февраль закономерным итогом предыдущего развития страны, не отрицанием, а развитием и вершиной идеологии того режима, который коммунисты, победив, приспособили к своему образу и подобию.
Речь идет о так называемой Третьей Чехословацкой республике, существовавшей с мая 1945-го, когда страна была освобождена от германской оккупации, до "Победоносного февраля".

Тема Третьей республики неожиданно стала актуальной в ходе недавней кампании по выборам президента Чехии – кандидаты вступили в спор о ее наследии, прежде всего о так называемых декретах Бенеша.
Президент Эдвард Бенеш был одним из идеологов режима Третьей республики, основанного на отрицании либерализма в экономике и политической жизни. В 1945–1947 годах чехословацкие власти осуществили одну из самых крупных в новейшей истории этнических чисток – из Чехословакии на основании так называемого принципа коллективной ответственности за преступления нацизма были депортированы более трех миллионов ее бывших граждан – судетских немцев.

Становление новой власти после освобождения Чехословакии в мае 1945-го историк Эмануил Мандлер охарактеризовал как "национально-социалистическую революцию". А режим Третьей республики в последние годы все больше публицистов и историков характеризуют как национально-социалистический.

Национально-социалистическая партия была одной из ведущих – наряду с коммунистами – политических сил в Третьей республике, именно ей благоволил президент Бенеш. Речь идет не просто о совпадении названий с гитлеровской партией – основатели германской NSDAP позаимствовали не только наименование, но и многие программные принципы у партии, существовавшей с конца XIX века в чешских землях (ее основатель Вацлав Клофач в 1930-е годы с горечью говорил: "Гитлер украл у нас название и программу"). Согласно формулировке лидера чехословацких национальных социалистов, вице-премьера в 1946-1948 годах Петра Зенкла, режим Третьей республики должен был быть "гармоничным сочетанием национализма, социализма и демократии".

Историк Петр Плацак считает, что "эпоха Третьей республики хотела решительно свести счеты с нацизмом… но при этом приняла некоторые из его принципов, включая культурно-расовую терминологию". Все легальные партии были объединены в Национальный фронт, программа которого предусматривала передачу крупного и среднего бизнеса в руки государства, построение "славянской национальной республики" (что подразумевало ликвидацию национальных меньшинств путем их выселения или ассимиляции) и прочный союз с СССР – как государством-освободителем и гарантом безопасности Чехословакии. При этом сохранялись ряд демократических свобод и политическая конкуренция между коммунистами и другими партиями в рамках Национального фронта.

В отличие от периода господства коммунистов, предшествовавший ему режим Третьей республики по-прежнему формально признается демократическим и правовым – и именно на этом основана незыблемость "декретов Бенеша", лишивших чехословацких немцев гражданства и собственности. Но дело не только в юридических аспектах. Недавно в стране прошли первые прямые президентские выборы. Победу на них одержал защитник декретов Милош Земан; он опередил Карела Шварценберга, считающего, что по современным представлениям о правах человека Бенеш и другие руководители Чехословакии предстали бы перед Гаагским трибуналом. Таким образом, выборы показали, что многие в стране до сих пор живут идеями Третьей республики – о "маленьком чешском человеке", который нуждается в защите от свободного рынка и буржуазных "акул", и о "немецкой угрозе", которой необходимо противостоять всеми силами. Речь не только о националистах или коммунистах, некогда врагах президента Бенеша, а ныне его защитниках. К кампании по дискредитации Шварценберга присоединилась и бульварная пресса, и даже действующий президент Вацлав Клаус.
Получается, что Третью республику часть общества по-прежнему воспринимает положительно – как в основе своей хороший и правильный проект, реализации которого помешали коммунисты, возжаждавшие неограниченной власти. "Эра Третьей республики… считается чехословацким аналогом "stunde null", оптимистическим "новым началом", которое привело бы – не будь Февраля-48 – к какому-нибудь "чехословацкому чуду".

Петр Плацак: "Эпоха 1945–1948 до сих пор интерпретируется как время национальной революции, хотя в действительности речь шла о советизации страны со всем, что к ней прилагалось". Историк подвергает критике современную чешскую историографию, которая "не только не способна убедительно описать и оценить характер Третьей республики, но часто, напротив, защищает этот период с националистических позиций".

А вот мнение французской исследовательницы Мюриэль Блэв: "История, коллективная память и политика памяти в современной Чешской Республике составляют нездоровый треугольник". По ее словам, в Чехии до сих пор не подвергнута сомнению официальная коммунистическая и националистическая интерпретация истории Второй мировой войны и трактовка послевоенных лет – оправдывающая депортацию судетских немцев и социальные преобразования в Третьей республике. Современная трактовка расходится с коммунистической лишь в оценке событий Февраля и предшествовавшей ему политической борьбы – но не режима, который по-прежнему считается “прогрессивным”.

Бывший диссидент и политэмигрант Пршемысл Яныр и вовсе приходит к довольно провокационному выводу, называя национальный социализм краеугольным камнем идеологии современного чешского большинства, – того самого, что избрало в президенты Земана.

Яныр отмечает оригинальную особенность чешского национализма в XIX столетии: "враг, против которого объединяется нация, находится не вне, за пределами страны, но внутри, дома... Принадлежность к нации определяется не как принадлежность к территории, но как отношение к определенному языковому и социальному слою общества, живущего на этой территории". Чехи выстраивали свою идентичность не только на основе языкового, но и социального конфликта со своими соотечественниками-немцами. Таким образом, национальный социализм всегда составлял мэйнстрим чешской идеологии и "достиг своей вершины после того, как поражение потерпел национальный социализм немецкий – а именно в программе правительства Национального фронта, в которой одновременно говорилось об изгнании из страны враждебных наций и социалистическом переустройстве общества". Коммунисты, победив в Феврале Национально-социалистическую партию и ее “демократических” союзников и переформатировав режим Третьей республики под себя, не отказались от его основных принципов, главный из которых – национальная солидарность против "чужаков". При этом, как отмечает Яныр, фигура "чужака" менялась в глазах чешского большинства с течением времени: "В послевоенное время чужаками сначала были немцы, затем коллаборационисты, потом иностранные агенты, контрреволюционеры, антисоциалистические элементы, а затем – коммунисты, бывшие кагэбэшники, левые, правые, цыгане, мигранты…".

Как показала кампания Земана, основанная на сочетании национальных и социальных лозунгов, идея мобилизации против "чужака" жива и поныне. Конечно, февраль-2013 – это не февраль-1948, изменилась Европа, исчезла живительная среда для тоталитаризма, современные чехи не готовы выстраиваться в шеренги, чтобы славить вождя и идти куда-то с лопатами на плечах под бодрые марши. Но идеология у "земановского большинства" все та же – национальный социализм, пусть и "с человеческим лицом". Для него норма, "когда демократическим большинством принимаются решения о судьбе меньшинства… когда мы отказываемся от ответственности, оправдываясь тем, что решения о нас принимают другие. Когда мы игнорируем своих соседей, опираясь на далекого мощного союзника. Когда считаем страну эксклюзивной собственностью тех, кто говорит на чешском языке…"

Для подобного способа мышления Третья республика – едва ли не вершина чешской истории. Февраль – не преодоление ее наследия (как твердили долгие годы и коммунисты, и их противники), а переход в новое качество – идеальному национально-социалистическому государству демократия, даже ограниченная, не нужна. Тот же факт, что окончательное торжество чехословацкого национального социализма было оформлено под вывеской "коммунизма", – лишь дань геополитическим раскладам: разумеется, терминология, символика и конкретные практики следовали образцу "Старшего брата", ровно так же, как в оккупированном Протекторате Богемии и Моравии общественная жизнь была устроена по образцу нацистской Германии.

Конечно, мнение Яныра – не точка в дискуссии. У защитников чехословацкого режима 1945-1948 годов есть немало аргументов, самый сильный из которых – по-прежнему демонизация Февраля. То, что Третья республика была упразднена коммунистами, до какой-то степени легитимизирует ее режим. Тем более что среди ее деятелей были и подлинные демократы, и герои антикоммунистического сопротивления, большинство которых были членами той же самой Национально-социалистической партии – в том числе казненная коммунистами Милада Горакова или уже упомянутый Петр Зенкл, в эмиграции ставший одним из основателей чехословацкой редакции "Свободной Европы".

Винить во всем коммунистический режим и решения Ялтинской конференции действительно легко и просто. Это они, коммунисты, предатели, оккупанты, лишили нас демократии и национализировали наши мелкие лавочки. Признать, что тоталитаризм органически вырос из слишком рьяного стремления реализовать чаяния "маленького человека", готовы по-прежнему немногие; зато многие, как показала победа Земана, готовы жить в парадигме "свой-чужой", "они и мы" – и защищать свое представление об истории от критического анализа.

Милан Кундера охарактеризовал "цивилизационную катастрофу", постигшую его страну после Февраля, как результат прежде всего действий внешних сил – советизации Чехословакии. Однако главный вопрос в связи с годовщиной февральских событий – не настала ли эта катастрофа задолго до вечера 25 февраля 1948 года, когда Клемент Готвальд провозгласил на переполненной Вацлавской площади "победу рабочего класса". Например, в Лондоне в 1942-м, когда чехословацкое правительство в изгнании одобрило план депортации судетских немцев, или в Москве в 1943-м, когда был подписан договор о дружбе с СССР, или осенью 1945-го, когда в чехословацких школьных классах были вывешены портреты Сталина.