3 марта 2013 года (21 февраля по старому стилю) историки, а также монархисты и некоторые русские националисты отмечают 400-летие императорского дома Романовых. В 1613 году в этот день 16-летний Михаил Федорович Романов был выбран Земским собором на царствование и стал родоначальником династии. В России словосочетание "13-й год" вызывает много эмоций, от усмешки до хмурой ностальгии. Коммунистическое руководство СССР обожало сравнивать все успехи страны с "положением в царской России на 1913 год". В 1913 году невероятно помпезно отмечалось 300-летие царствования дома Романовых, в обществе присутствовала эйфория – которая канула в небытие через несколько лет вместе с Российской империей и самими Романовыми. Как считает главный редактор "Русского журнала" Александр Морозов, нельзя не замечать определенного сходства между временами взлета (после окончания Смутного времени) и особенно падения династии Романовых и сегодняшней Россией. В первую очередь – когда речь идет о крепости власти и ее аппарата, и состоянии общественных умов. Впрочем, есть и различия:
– В 1913 году Россия находилась, с одной стороны, в модернизационном индустриальном подъеме, а с другой стороны, к 1913 году устоялась система власти Николая II. И когда праздновался юбилей, он объезжал Россию, в крупных городах происходили торжественные мероприятия. Есть замечательный альбом, посвященный 300-летию дома Романовых и пребыванию Николая II в Костроме, – Николая выходили приветствовать именно все сословия, все ступени, на которые опирается власть.
В этой связи было бы уместно обратить внимание на последнюю инаугурацию Владимира Путина. Как правильно заметил российский философ Михаил Ямпольский в своей недавней статье на сайте Colta.Ru, эта инаугурация демонстрировала какое-то фантасмагорическое одиночество президента России. Ямпольский пишет, что Путин как бы полагает властью только самого себя, не опираясь даже ни на какие преданные ему сословия. Он себя генерирует, самополагает.
1913 год – это сословное общество, в большой части еще даже и традиционное, а не только модернизированное. А сегодня у нас – идеологическая попытка Владимира Путина как бы заново учредить государство на себе самом. Это довольно важный момент. Потому что вся путинская апелляция к Смутному времени и становлению династии Романовых (фильм "1612", учреждение праздника 4 ноября по поводу преодоления Смутного времени) – это некоторая прямая политическая аллюзия на то, что сам Путин является победителем Смуты. Тем самым, он как бы в 2000 году, по существу, создал новое государство, в котором мы живем. Это, конечно, парадоксальная ситуация. Потому что мы понимаем, что государство появилось в 1991-м, но весь период 90-х отторгнут как Смута. Парадокс заключен в том, что де-факто нынешняя Россия – это 1991 год, а Путину хотелось, чтобы только он был учредителем нового Российского государства.
– А если говорить и сравнивать состояние общественных умов – умов просто независимых, и явно оппозиционных, в 1913 году и в 2013 году?
– Есть устоявшаяся советская историография, которая предполагает, что в 1913 году в России уже созрел какой-то революционный подъем и т. д. Нет! 1913-й был годом, во-первых, достаточно устойчивой бюрократии. В это время все радикальные социалисты сидели в эмиграции. Если бы не катастрофа Первой мировой войны, то не было бы и крушения режима, по крайней мере, в такой форме. Если отказаться от инерционно существующей советской историографии, то, говоря об истории и 1913 годе, гораздо большее значение следует придавать, во-первых, наличию конституционно-демократической оппозиции в тогдашней Госдуме. И, как сейчас показывают новые исследования, нужно придавать значение и просто тем интеллектуалам, которые сидели прямо в государственном аппарате: в Государственной канцелярии, в Минфине, которые были тогдашними проводниками финансово-экономической модернизации своей эпохи. Нельзя продолжать осмысливать историю между 1905 и 1917 годами в формате советской историографии.
Повторю, что, пожалуй, некоторая общность между 1913 годом и 2013-м, некоторая параллель между Николаем II и Путиным, заключена в том, что налицо имеется очень высокая степень отделения суверена, властителя, от сословий, от конструируемого им народа. Этакий "человек на высокой горе". При этом он считает сам, что его связь (так считал Николай) с населением носит некоторый мистический характер. Путин, примерно как Николай к 1913 году, все больше и больше замыкается в этом представлении о самом себе, как о не просто Гаранте Конституции, не просто некотором инструменте согласования элитных интересов, о нет! Он мыслит себя неким основателем России, некоторой мистической властной фигурой, чем-то вроде "Чингисхана Евразии". Его евразийский проект – это что-то вроде нового этапа сакрализации его странной персональной власти. В этом смысле есть некоторая аналогия между Николаевским представлением о монархии и той странной монархией, которая формируется и укрепляется у Путина.
Фрагмент итогового выпуска программы "Время Свободы"
– В 1913 году Россия находилась, с одной стороны, в модернизационном индустриальном подъеме, а с другой стороны, к 1913 году устоялась система власти Николая II. И когда праздновался юбилей, он объезжал Россию, в крупных городах происходили торжественные мероприятия. Есть замечательный альбом, посвященный 300-летию дома Романовых и пребыванию Николая II в Костроме, – Николая выходили приветствовать именно все сословия, все ступени, на которые опирается власть.
В этой связи было бы уместно обратить внимание на последнюю инаугурацию Владимира Путина. Как правильно заметил российский философ Михаил Ямпольский в своей недавней статье на сайте Colta.Ru, эта инаугурация демонстрировала какое-то фантасмагорическое одиночество президента России. Ямпольский пишет, что Путин как бы полагает властью только самого себя, не опираясь даже ни на какие преданные ему сословия. Он себя генерирует, самополагает.
1913 год – это сословное общество, в большой части еще даже и традиционное, а не только модернизированное. А сегодня у нас – идеологическая попытка Владимира Путина как бы заново учредить государство на себе самом. Это довольно важный момент. Потому что вся путинская апелляция к Смутному времени и становлению династии Романовых (фильм "1612", учреждение праздника 4 ноября по поводу преодоления Смутного времени) – это некоторая прямая политическая аллюзия на то, что сам Путин является победителем Смуты. Тем самым, он как бы в 2000 году, по существу, создал новое государство, в котором мы живем. Это, конечно, парадоксальная ситуация. Потому что мы понимаем, что государство появилось в 1991-м, но весь период 90-х отторгнут как Смута. Парадокс заключен в том, что де-факто нынешняя Россия – это 1991 год, а Путину хотелось, чтобы только он был учредителем нового Российского государства.
– А если говорить и сравнивать состояние общественных умов – умов просто независимых, и явно оппозиционных, в 1913 году и в 2013 году?
– Есть устоявшаяся советская историография, которая предполагает, что в 1913 году в России уже созрел какой-то революционный подъем и т. д. Нет! 1913-й был годом, во-первых, достаточно устойчивой бюрократии. В это время все радикальные социалисты сидели в эмиграции. Если бы не катастрофа Первой мировой войны, то не было бы и крушения режима, по крайней мере, в такой форме. Если отказаться от инерционно существующей советской историографии, то, говоря об истории и 1913 годе, гораздо большее значение следует придавать, во-первых, наличию конституционно-демократической оппозиции в тогдашней Госдуме. И, как сейчас показывают новые исследования, нужно придавать значение и просто тем интеллектуалам, которые сидели прямо в государственном аппарате: в Государственной канцелярии, в Минфине, которые были тогдашними проводниками финансово-экономической модернизации своей эпохи. Нельзя продолжать осмысливать историю между 1905 и 1917 годами в формате советской историографии.
Повторю, что, пожалуй, некоторая общность между 1913 годом и 2013-м, некоторая параллель между Николаем II и Путиным, заключена в том, что налицо имеется очень высокая степень отделения суверена, властителя, от сословий, от конструируемого им народа. Этакий "человек на высокой горе". При этом он считает сам, что его связь (так считал Николай) с населением носит некоторый мистический характер. Путин, примерно как Николай к 1913 году, все больше и больше замыкается в этом представлении о самом себе, как о не просто Гаранте Конституции, не просто некотором инструменте согласования элитных интересов, о нет! Он мыслит себя неким основателем России, некоторой мистической властной фигурой, чем-то вроде "Чингисхана Евразии". Его евразийский проект – это что-то вроде нового этапа сакрализации его странной персональной власти. В этом смысле есть некоторая аналогия между Николаевским представлением о монархии и той странной монархией, которая формируется и укрепляется у Путина.
Фрагмент итогового выпуска программы "Время Свободы"
