Марьяна Торочешникова: "За находящимися в полицейских изоляторах женщинами не должны надзирать мужчины. Иное является нарушением статьи 3-ей Европейской конвенции по правам человека, запрещающей пытки и иные формы унижения человеческого достоинства". Такое, не имеющее прецедентов, судебное решение обнародовал Верховный суд Республики Коми по результатам рассмотрения жалобы студентки Марины Седовой на условия ее содержания в спецприемнике полиции города Сыктывкара.
О том, может ли и как это решение повлиять на сложившуюся в России практику арестов, расскажут эксперты - руководитель правового отдела фонда "Общественный вердикт" Елена Першакова, юрист фонда Эрнест Мезак, и наш специальный гость - студентка Марина Седова. Эрнест и Марина сейчас находятся в Сыктывкаре, мы связаны с ними по Скайпу.
Насколько я права или заблуждаюсь, называя это решение беспрецедентным? Что такого необычного в решении Верховного суда Республики Коми?
Елена Першакова: Я могу назвать его необычным с точки зрения того, что не каждый человек отстаивает свои права, связанные с содержанием в местах принудительного содержания - изоляторы временного содержания, колонии, следственные изоляторы, спецприемники для административных задержанных. Дело выиграно на российском уровне, и таких дел не очень много. Оно основано на международных нормах, что в таких учреждениях, где содержатся женщины, и надзирающим персоналом должны быть женщины.
Марьяна Торочешникова: В отношении следственных изоляторов, тюрем или колоний никаких вопросов не возникает, там должен быть женский персонал. А что касается полицейских участков и изоляторов временного содержания, которые находятся в ведении МВД, там нет специальный инструкций на этот счет. Если человека задерживают на три часа, например, до установления личности в том же полицейском отделении, присматривать за ним будут сотрудники этого отделения.
Елена Першакова: У нас не прописана эта система, кто должен надзирать, одного пола или не одного. У нас хорошо расписано содержание тех, кто привлекается к ответственности, и в положении о спецприемниках для административно задержанных лиц указано, кто должен проводить личный досмотр, когда человек поступает, что женщину проверяет женщина. Все остальное не совсем урегулировано в российском законодательства. Но, как показывает это решение, оно должно и может регулироваться международным законодательством, в том числе международными стандартами обращения с заключенными.
Марьяна Торочешникова: Марина, в связи с чем вы оказались в полицейском спецприемнике и почему решили идти в суд?
Марина Седова: Я попала в спецприемник в связи с тем, что выступала на нашей центральной площади, протестовала против закрытия ее от публичных мероприятий.
Эрнест Мезак: Акция, в которой участвовала Марина, состоялась 9 июля 2012 года, и она была приурочена к годовщине издания постановления мэра Сыктывкара, которое закрыло эту центральную площадь города для публичных акций. Марину поместили в спецприемник, и ей было предъявлено обвинение в неподчинении законным требованиям полиции. Начальник УМВД России по городу Сыктывкару, господин Менгела, отдал приказ о ее задержании.
Марина Седова: Когда я попала в камеру и увидела само расположение этой камеры, как только я туда зашла, первое, что я увидела, это туалет, который был под самой дверью. Я тут же поняла, что я этим туалетом воспользоваться никак не смогу. От жилой части камеры перегородка была, я в камере была одна, но проблема в том, что туалет не был огорожен от входной двери, а сотрудники полиции, они были все мужчины, врывались в мою камеру так, как к себе домой. Я все понимаю, просто, может быть, нужно было как-то учитывать, что они мужчины, а я женщина. Еще там в камере кран был поломан, он гудел всю ночь, и из него текла вода, струей била, и он мне мешал ночью спать.
Марьяна Торочешникова: Сколько времени вы провели в этом спецприемнике?
Марина Седова: Двое суток. Я жаловалась как самим сотрудникам на то, что они врываются нагло в мою камеру, так и членам ОНК, которые меня посещали. При посещении врача сами сотрудники, эти же мужчины, стояли у распахнутой настежь двери, по сути присутствовали на приеме вместе со мной. Я там не раздевалась, но врач спрашивал у меня какие-то вещи, и я, естественно, не стала ему ничего говорить, попросила только обработать ухо, которое у меня болело, и все.
Марьяна Торочешникова: И когда к вам пришло решение идти в суд?
Марина Седова: Уже после того, как я освободилась.
Эрнест Мезак: Наша организация сотрудничает с "Мемориалом", и Фонд "Общественный вердикт" достаточно давно занимается проблемами нарушения статьи 3-ей Европейской конвенции в российских пенитенциарных учреждениях. Когда мы подавали жалобу Марины, мы опирались на состоявшийся ранее прецедент Верховного суда Российской Федерации, который, как известно, отменил норму наполнения заключенными камер, больше 12 человек запретил, ссылаясь на то, что эта норма нарушает правила обращения с заключенными, принятые в ООН. И мы рады были имплементировать стандарт, установленный правилами, в практику правоохранительных органов, с легкой руки лиц, которые санкционировали арест госпожи Седовой. Мы придали ее претензиям более формальное содержание и подали жалобу в Сыктывкарский городской суд. Сыктывкарский суд давно работает с правозащитниками и имеет опыт достаточно смелых решений. И суд принял юридически обоснованное решение.
Марьяна Торочешникова: То есть ваша жалоба была удовлетворена в первой инстанции, и Верховный суд республики Коми начал разбираться с этим делом, потому что его обжаловали ваши оппоненты?
Эрнест Мезак: Мы тоже его обжаловали, потому что ключевая позиция нас, как заявителей, состояла в том, что нарушались минимальные стандартные правила в той части, что за женщиной наблюдали мужчины. Да, суд признал эту практику незаконной в первой инстанции. Верховный суд Республики Коми посчитал, что Сыктывкарский городской суд установил это, но в самом решении Сыктывкарского городского суда мы изначально не увидели прямого признания факта нарушения статьи 3-ей конвенции. Верховный суд Республики Коми нам объяснил, что суд опирался, в том числе, на статью 3-ю и по сути признал нарушение этой статьи в первой инстанции. Мы очень благодарны, конечно, такому разъяснению и в ближайшее время планируем предъявить иск к казне Российской Федерации о взыскании дережной компенсации морального вреда в пользу Марины. Мы планируем предъявить иск на сумму 60 тысяч рублей, то есть 1,5 тысячи евро. При этом мы ориентируемся на практику Европейского суда с поправкой на наши российские реалии.
Марьяна Торочешникова: Говорят, что одно из наиболее эффективных форм давления на государственный органы является "учеба рублем", когда суды принимают решения о взыскании материального вреда или морального ущерба в достаточно крупных суммах. Елена, насколько теперь будет перспективен иск о компенсации морального вреда Марине Седовой?
Елена Першакова: Я думаю на 99 процентов, что компенсация будет назначена, и в помощь будет полученное решение в Верховном республиканском суде. Другой вопрос - какой будет компенсация. У нас пока что принята внутринациональная практика, при которой не очень много назначают за моральный вред. На моей практике юриста я представляла не в одном деле взыскание морального вреда в связи с нахождением даже в медвытрезвителях, это было года 3-4 назад, и тогда назначались суммы - 5-10 тысяч. Может быть, сейчас увеличение произошло, но я не думаю, что оно значительное.
Марьяна Торочешникова: А чем руководствуются судьи, когда принимают решения о сумме компенсации?
Эрнест Мезак: Во-первых, конечно, наших чиновников рублем не напугаешь. Если бы они из своего кармана платили, то, может быть, они в следующий раз и подумали бы, стоит ли сажать молодую девушку в спецприемник. И их все эти рубли, даже если бы 100 тысяч с них взыскивали, не сильно напугают. Что касается судебной практики, я могу судить о своих последних решениях, она крайне непоследовательна. У меня есть два последних прецедента, основанных на факте нарушения опять же статьи 3 конвенции. Одно нарушение выражалось в том, что заключенного - жителя Чечни, который был осужден за участие в незаконных вооруженных формированиях, - три часа продержали в колонии под дождем, кроме того, он был возможности потом высушить одежду, и за это была присуждена денежная компенсация морального вреда в размере 20 тысяч рублей. Второе опять же недавнее решение - ВИЧ-инфицированный, который не получает должного медицинского обслуживания на протяжении трех лет, то есть его не лечили, - компенсация 10 тысяч рублей. Ну, логику понять невозможно. Причем оба решения оставляются в силе Верховным судом Республики Коми. Что касается случая с госпожой Седовой, мы будем подкреплять свою позицию ссылками на этот прецедент Комитета ООН по борьбе с дискриминацией женщин в Белоруссии, когда практику, когда мужчины подсматривают за женщинами, как они ходят в туалет, назвали сексуальным насилием. Я думаю, что за сексуальное насилие давать 5-10 тысяч рублей как-то несерьезно.
Марьяна Торочешникова: Здесь будет все зависеть от позиции и принципиальности конкретного судьи, который будет рассматривать дело. Тем не менее, решение Верховного суда республики Коми может в принципе повлиять на всю российскую правоприменительную практику, касающуюся арестов, в том числе заставить пошевелиться МВД и изменить свое штатное расписание в полицейских участках, спецприемниках, чтобы, если уж они задерживают женщин, то за женщинами надзирали тоже женщины.
Елена Першакова: Если бы я была представителем МВД, то, получив такое решение, я что-либо с этим сделала бы. Мы понимаем, что у нас общенациональная проблема в том, что у нас в местах принудительного содержания я очень редко видела в изоляторах временного содержания, в спецприемниках для административно задержанных, чтобы надзирающим лицом являлась женщина. Как правило, женщины там - фельдшеры, уборщицы. Но, безусловно, это история гражданского успеха, которая мультиплицируема может быть везде, было бы желание.
Марьяна Торочешникова: Эрнест, то, что сейчас Россия обязана исполнять пилотное постановление Европейского суда по правам человека и привести в соответствие с европейскими стандартами условия содержания в местах принудительного заключения, может ли как-то существенно повлиять и на происходящее в полицейских спецприемниках, на практику, сложившуюся в России?
Эрнест Мезак: Я до сих пор не понял, кстати, почему Марину поместили в спецприемник. Наверное, исключительно из мести - ходит и учит чиновников, как работать надо. По-моему, надо быть совершенно неразумным полицейским девушку, которая вышла на площадь не для того, чтобы потом скрываться от суда, сажать в спецприемник. Из самого факта посадки ее в спецприемник родилась еще серия претензий к российским властям, которые мы будем предъявлять уже в Европейском суде по правам человека в связи с привлечением Марины к ответственности за участие в этой акции. 11 апреля Европейский суд будет оглашать постановление по делу против Украины, которое тоже касается задержания и привлечения к административной ответственности участника какой-то гражданской акции, и суд, судя по всему, укажет на то, что задержание и посадка участников гражданской акции в спецприемник препятствуют еще и реализации права на защиту. Человек, который сидит в спецприемнике, не может связаться зачастую со своим адвокатом, не может эффективно ознакомиться с материалами дела. Марина была наказана по двум статьям, то есть она у нас стала первым жителем Республики Коми, который получил штраф за участие в гражданской акции в размере 10 тысяч рублей, и помимо этого суд оставил ей двое суток ареста за неподчинение законным требованиям полиции, которого, по нашему мнению, не было, конечно.
Марьяна Торочешникова: А что требовали от вас полицейские, Марина?
Марина Седова: Пройти в машину. А я отказывалась это делать.
Эрнест Мезак: Хочу обратить внимание, что требование пройти в машину не было ничем мотивировано. Просто, как я сказал, при рассмотрении дела требование полицейских представлялось следующем: иди, дурная женщина, в машину! Не было никаких разъяснений, для чего Марина должна идти в машину, в связи с чем ее задерживают, какие в связи с этим у нее появляются права и обязанности. То есть не были при задержании на площади выполнены требования закона о полиции. На следующий день Марину прямо из спецприемника увезли в суд. Соответственно, она не была заранее предупреждена, когда ее повезут в суд, и когда ее повезли и дали телефон, она позвонила мне и сказала, что ее надо защищать в процессе. У меня были два уже заранее назначенных заседания в Сыктывкарском горсуде, и попросил заявить ходатайство о том, что нет защитника, давайте перенесем разбирательство дело о 10 тысячах штрафа. Но судья сказала, что Седова не представила доказательств того, что ее защитник находится в другом судебном заседании. А каким образом она могла их добыть, если она сидит в тюрьме?
Марьяна Торочешникова: А вообще, когда рассматриваются дела административных задержанных, поднимается ли вопрос о том, в каких условиях они содержатся?
Елена Першакова: По-моему, не поднимается, на моей практике такого не было.
Марьяна Торочешникова: Периодически в уголовных процессах можно услышать, что люди жалуются на то, что происходит с ними в изоляторах...
Эрнест Мезак: Я могу похвастаться, я знаю один такой случай, тоже мой. Года три назад у нас как раз была эпопея борьбы с сыктывкарским спецприемником, мы просто обращали внимание на совершенно скотские условия содержания административных арестованных, и у нас действительно были попытки у нескольких мировых судей города Сыктывкара поднять этот вопрос. Именно в контексте условий содержания административных арестованных. Я подавал в интересах своих подзащитных ходатайства о приостановлении исполнения постановления об административном аресте ввиду того, что полиция не в состоянии обеспечить гуманные условия отбывания этого ареста. И один из судей внял нашим доводам и приостановил исполнение, сославшись на то, что условия ареста противоречат статье 3-ей Европейской конвенции. Исполнение было приостановлено на месяц, а повторно полиция уже не стала помещать человека в спецприемник.
Марьяна Торочешникова: И неужели в спецприемнике ничего не научились за эти три года? Может быть, тогда вообще бесполезны эти походы по судам, затраты времени, денег, усилий?
Эрнест Мезак: Полиция в общей сложности проиграла нам дюжину дел, связанных с условиями содержания в спецприемнике, и все-таки за три года условия существенно улучшились. Сейчас остался не устраненным только тот момент, что не предоставляются административно задержанным прогулки. Это последнее серьезное нарушение, которое, может быть, уже и устранено.
Марьяна Торочешникова: Елена, можно ли перебороть практику учреждений, связанных с принудительным содержанием людей под стражей, просто решениями судов?
Елена Першакова: Мне кажется, возможно все. И когда будет накоплена масса решений, и кто-то возьмется за то, чтобы посчитать, сколько было заплачено государством из карманом налогоплательщиков людям, права которых нарушены государством, будет посчитана общая сумма, и которая людям, которые работают в системе наказаний, будет вложено в головы, что надо с этим что-то делать, что эти суммы могут идти на улучшение содержания под стражей, на самих этих сотрудников, - вот тогда что-то может измениться. Говоря о практике работы таких учреждений, все знают, что если человек там работает, он работает, как правило, там очень долго, и на это надо и указывать, в том числе.
Марьяна Торочешникова: Для всего этого нужна тоже политическая воля. Эрнест, а ваше мнение, как можно решить эти проблемы, связанные с условиями содержания в местах принудительного заключения?
Эрнест Мезак: Быстрых путей я не вижу, а механизм только один - жалобы в Европейский суд по правам человека. Это единственный международный орган, который к чему-то может обязать российские власти. И конечно, последнее решение Сыктывкарского городского суда позволяет еще раз обратить внимание на ужасную систему перевозки заключенных. Особенно ужасную для женщин, потому что все конвойные подразделения, которые возят заключенных по России, сугубо мужские, и женщин конвоируют мужчины со всеми вытекающими отсюда проблемами - ощупываниями, подглядываниями и так далее, иногда, по слухам, даже изнасилованиями. Это не применительно к Республике Коми, таких заявлений по Республике Коми я не встречал, но в России такие случаи встречаются - от коллег слышал.
Марьяна Торочешникова: Но эту ситуацию никто не пытается сломать, до сих пор нет жалоб от женщин на то, что конвой мужской.
Эрнест Мезак: Вообще, в моих планах подача такой жалобы запланирована в Сыктывкарский городской суд, и у меня уже есть заявительница, которая готова оспорить условия своей перевозки, - это бывшая сотрудница ФСИН России, которая была осуждена по уголовному делу, связанному с ее работой в этой системе, и которую потом долго возили по стране, и она обратила внимание, что конвои были исключительно мужские, и это вызывало проблемы.
Марьяна Торочешникова: Я надеюсь, что в обозримом будущем вы, Эрнест, расскажете о своей очередной победе. Я благодарю вас и Марину Седову за участие в нашей программе! А в студии у нас была руководитель правового отдела фонда "Общественный вердикт" Елена Першакова.
О том, может ли и как это решение повлиять на сложившуюся в России практику арестов, расскажут эксперты - руководитель правового отдела фонда "Общественный вердикт" Елена Першакова, юрист фонда Эрнест Мезак, и наш специальный гость - студентка Марина Седова. Эрнест и Марина сейчас находятся в Сыктывкаре, мы связаны с ними по Скайпу.
Насколько я права или заблуждаюсь, называя это решение беспрецедентным? Что такого необычного в решении Верховного суда Республики Коми?
Елена Першакова: Я могу назвать его необычным с точки зрения того, что не каждый человек отстаивает свои права, связанные с содержанием в местах принудительного содержания - изоляторы временного содержания, колонии, следственные изоляторы, спецприемники для административных задержанных. Дело выиграно на российском уровне, и таких дел не очень много. Оно основано на международных нормах, что в таких учреждениях, где содержатся женщины, и надзирающим персоналом должны быть женщины.
Марьяна Торочешникова: В отношении следственных изоляторов, тюрем или колоний никаких вопросов не возникает, там должен быть женский персонал. А что касается полицейских участков и изоляторов временного содержания, которые находятся в ведении МВД, там нет специальный инструкций на этот счет. Если человека задерживают на три часа, например, до установления личности в том же полицейском отделении, присматривать за ним будут сотрудники этого отделения.
Елена Першакова: У нас не прописана эта система, кто должен надзирать, одного пола или не одного. У нас хорошо расписано содержание тех, кто привлекается к ответственности, и в положении о спецприемниках для административно задержанных лиц указано, кто должен проводить личный досмотр, когда человек поступает, что женщину проверяет женщина. Все остальное не совсем урегулировано в российском законодательства. Но, как показывает это решение, оно должно и может регулироваться международным законодательством, в том числе международными стандартами обращения с заключенными.
Марьяна Торочешникова: Марина, в связи с чем вы оказались в полицейском спецприемнике и почему решили идти в суд?
Марина Седова: Я попала в спецприемник в связи с тем, что выступала на нашей центральной площади, протестовала против закрытия ее от публичных мероприятий.
Эрнест Мезак: Акция, в которой участвовала Марина, состоялась 9 июля 2012 года, и она была приурочена к годовщине издания постановления мэра Сыктывкара, которое закрыло эту центральную площадь города для публичных акций. Марину поместили в спецприемник, и ей было предъявлено обвинение в неподчинении законным требованиям полиции. Начальник УМВД России по городу Сыктывкару, господин Менгела, отдал приказ о ее задержании.
Марина Седова: Когда я попала в камеру и увидела само расположение этой камеры, как только я туда зашла, первое, что я увидела, это туалет, который был под самой дверью. Я тут же поняла, что я этим туалетом воспользоваться никак не смогу. От жилой части камеры перегородка была, я в камере была одна, но проблема в том, что туалет не был огорожен от входной двери, а сотрудники полиции, они были все мужчины, врывались в мою камеру так, как к себе домой. Я все понимаю, просто, может быть, нужно было как-то учитывать, что они мужчины, а я женщина. Еще там в камере кран был поломан, он гудел всю ночь, и из него текла вода, струей била, и он мне мешал ночью спать.
Марьяна Торочешникова: Сколько времени вы провели в этом спецприемнике?
Марина Седова: Двое суток. Я жаловалась как самим сотрудникам на то, что они врываются нагло в мою камеру, так и членам ОНК, которые меня посещали. При посещении врача сами сотрудники, эти же мужчины, стояли у распахнутой настежь двери, по сути присутствовали на приеме вместе со мной. Я там не раздевалась, но врач спрашивал у меня какие-то вещи, и я, естественно, не стала ему ничего говорить, попросила только обработать ухо, которое у меня болело, и все.
Марьяна Торочешникова: И когда к вам пришло решение идти в суд?
Марина Седова: Уже после того, как я освободилась.
Эрнест Мезак: Наша организация сотрудничает с "Мемориалом", и Фонд "Общественный вердикт" достаточно давно занимается проблемами нарушения статьи 3-ей Европейской конвенции в российских пенитенциарных учреждениях. Когда мы подавали жалобу Марины, мы опирались на состоявшийся ранее прецедент Верховного суда Российской Федерации, который, как известно, отменил норму наполнения заключенными камер, больше 12 человек запретил, ссылаясь на то, что эта норма нарушает правила обращения с заключенными, принятые в ООН. И мы рады были имплементировать стандарт, установленный правилами, в практику правоохранительных органов, с легкой руки лиц, которые санкционировали арест госпожи Седовой. Мы придали ее претензиям более формальное содержание и подали жалобу в Сыктывкарский городской суд. Сыктывкарский суд давно работает с правозащитниками и имеет опыт достаточно смелых решений. И суд принял юридически обоснованное решение.
Марьяна Торочешникова: То есть ваша жалоба была удовлетворена в первой инстанции, и Верховный суд республики Коми начал разбираться с этим делом, потому что его обжаловали ваши оппоненты?
Эрнест Мезак: Мы тоже его обжаловали, потому что ключевая позиция нас, как заявителей, состояла в том, что нарушались минимальные стандартные правила в той части, что за женщиной наблюдали мужчины. Да, суд признал эту практику незаконной в первой инстанции. Верховный суд Республики Коми посчитал, что Сыктывкарский городской суд установил это, но в самом решении Сыктывкарского городского суда мы изначально не увидели прямого признания факта нарушения статьи 3-ей конвенции. Верховный суд Республики Коми нам объяснил, что суд опирался, в том числе, на статью 3-ю и по сути признал нарушение этой статьи в первой инстанции. Мы очень благодарны, конечно, такому разъяснению и в ближайшее время планируем предъявить иск к казне Российской Федерации о взыскании дережной компенсации морального вреда в пользу Марины. Мы планируем предъявить иск на сумму 60 тысяч рублей, то есть 1,5 тысячи евро. При этом мы ориентируемся на практику Европейского суда с поправкой на наши российские реалии.
Марьяна Торочешникова: Говорят, что одно из наиболее эффективных форм давления на государственный органы является "учеба рублем", когда суды принимают решения о взыскании материального вреда или морального ущерба в достаточно крупных суммах. Елена, насколько теперь будет перспективен иск о компенсации морального вреда Марине Седовой?
Елена Першакова: Я думаю на 99 процентов, что компенсация будет назначена, и в помощь будет полученное решение в Верховном республиканском суде. Другой вопрос - какой будет компенсация. У нас пока что принята внутринациональная практика, при которой не очень много назначают за моральный вред. На моей практике юриста я представляла не в одном деле взыскание морального вреда в связи с нахождением даже в медвытрезвителях, это было года 3-4 назад, и тогда назначались суммы - 5-10 тысяч. Может быть, сейчас увеличение произошло, но я не думаю, что оно значительное.
Марьяна Торочешникова: А чем руководствуются судьи, когда принимают решения о сумме компенсации?
Эрнест Мезак: Во-первых, конечно, наших чиновников рублем не напугаешь. Если бы они из своего кармана платили, то, может быть, они в следующий раз и подумали бы, стоит ли сажать молодую девушку в спецприемник. И их все эти рубли, даже если бы 100 тысяч с них взыскивали, не сильно напугают. Что касается судебной практики, я могу судить о своих последних решениях, она крайне непоследовательна. У меня есть два последних прецедента, основанных на факте нарушения опять же статьи 3 конвенции. Одно нарушение выражалось в том, что заключенного - жителя Чечни, который был осужден за участие в незаконных вооруженных формированиях, - три часа продержали в колонии под дождем, кроме того, он был возможности потом высушить одежду, и за это была присуждена денежная компенсация морального вреда в размере 20 тысяч рублей. Второе опять же недавнее решение - ВИЧ-инфицированный, который не получает должного медицинского обслуживания на протяжении трех лет, то есть его не лечили, - компенсация 10 тысяч рублей. Ну, логику понять невозможно. Причем оба решения оставляются в силе Верховным судом Республики Коми. Что касается случая с госпожой Седовой, мы будем подкреплять свою позицию ссылками на этот прецедент Комитета ООН по борьбе с дискриминацией женщин в Белоруссии, когда практику, когда мужчины подсматривают за женщинами, как они ходят в туалет, назвали сексуальным насилием. Я думаю, что за сексуальное насилие давать 5-10 тысяч рублей как-то несерьезно.
Марьяна Торочешникова: Здесь будет все зависеть от позиции и принципиальности конкретного судьи, который будет рассматривать дело. Тем не менее, решение Верховного суда республики Коми может в принципе повлиять на всю российскую правоприменительную практику, касающуюся арестов, в том числе заставить пошевелиться МВД и изменить свое штатное расписание в полицейских участках, спецприемниках, чтобы, если уж они задерживают женщин, то за женщинами надзирали тоже женщины.
Елена Першакова: Если бы я была представителем МВД, то, получив такое решение, я что-либо с этим сделала бы. Мы понимаем, что у нас общенациональная проблема в том, что у нас в местах принудительного содержания я очень редко видела в изоляторах временного содержания, в спецприемниках для административно задержанных, чтобы надзирающим лицом являлась женщина. Как правило, женщины там - фельдшеры, уборщицы. Но, безусловно, это история гражданского успеха, которая мультиплицируема может быть везде, было бы желание.
Марьяна Торочешникова: Эрнест, то, что сейчас Россия обязана исполнять пилотное постановление Европейского суда по правам человека и привести в соответствие с европейскими стандартами условия содержания в местах принудительного заключения, может ли как-то существенно повлиять и на происходящее в полицейских спецприемниках, на практику, сложившуюся в России?
Эрнест Мезак: Я до сих пор не понял, кстати, почему Марину поместили в спецприемник. Наверное, исключительно из мести - ходит и учит чиновников, как работать надо. По-моему, надо быть совершенно неразумным полицейским девушку, которая вышла на площадь не для того, чтобы потом скрываться от суда, сажать в спецприемник. Из самого факта посадки ее в спецприемник родилась еще серия претензий к российским властям, которые мы будем предъявлять уже в Европейском суде по правам человека в связи с привлечением Марины к ответственности за участие в этой акции. 11 апреля Европейский суд будет оглашать постановление по делу против Украины, которое тоже касается задержания и привлечения к административной ответственности участника какой-то гражданской акции, и суд, судя по всему, укажет на то, что задержание и посадка участников гражданской акции в спецприемник препятствуют еще и реализации права на защиту. Человек, который сидит в спецприемнике, не может связаться зачастую со своим адвокатом, не может эффективно ознакомиться с материалами дела. Марина была наказана по двум статьям, то есть она у нас стала первым жителем Республики Коми, который получил штраф за участие в гражданской акции в размере 10 тысяч рублей, и помимо этого суд оставил ей двое суток ареста за неподчинение законным требованиям полиции, которого, по нашему мнению, не было, конечно.
Марьяна Торочешникова: А что требовали от вас полицейские, Марина?
Марина Седова: Пройти в машину. А я отказывалась это делать.
Эрнест Мезак: Хочу обратить внимание, что требование пройти в машину не было ничем мотивировано. Просто, как я сказал, при рассмотрении дела требование полицейских представлялось следующем: иди, дурная женщина, в машину! Не было никаких разъяснений, для чего Марина должна идти в машину, в связи с чем ее задерживают, какие в связи с этим у нее появляются права и обязанности. То есть не были при задержании на площади выполнены требования закона о полиции. На следующий день Марину прямо из спецприемника увезли в суд. Соответственно, она не была заранее предупреждена, когда ее повезут в суд, и когда ее повезли и дали телефон, она позвонила мне и сказала, что ее надо защищать в процессе. У меня были два уже заранее назначенных заседания в Сыктывкарском горсуде, и попросил заявить ходатайство о том, что нет защитника, давайте перенесем разбирательство дело о 10 тысячах штрафа. Но судья сказала, что Седова не представила доказательств того, что ее защитник находится в другом судебном заседании. А каким образом она могла их добыть, если она сидит в тюрьме?
Марьяна Торочешникова: А вообще, когда рассматриваются дела административных задержанных, поднимается ли вопрос о том, в каких условиях они содержатся?
Елена Першакова: По-моему, не поднимается, на моей практике такого не было.
Марьяна Торочешникова: Периодически в уголовных процессах можно услышать, что люди жалуются на то, что происходит с ними в изоляторах...
Эрнест Мезак: Я могу похвастаться, я знаю один такой случай, тоже мой. Года три назад у нас как раз была эпопея борьбы с сыктывкарским спецприемником, мы просто обращали внимание на совершенно скотские условия содержания административных арестованных, и у нас действительно были попытки у нескольких мировых судей города Сыктывкара поднять этот вопрос. Именно в контексте условий содержания административных арестованных. Я подавал в интересах своих подзащитных ходатайства о приостановлении исполнения постановления об административном аресте ввиду того, что полиция не в состоянии обеспечить гуманные условия отбывания этого ареста. И один из судей внял нашим доводам и приостановил исполнение, сославшись на то, что условия ареста противоречат статье 3-ей Европейской конвенции. Исполнение было приостановлено на месяц, а повторно полиция уже не стала помещать человека в спецприемник.
Марьяна Торочешникова: И неужели в спецприемнике ничего не научились за эти три года? Может быть, тогда вообще бесполезны эти походы по судам, затраты времени, денег, усилий?
Эрнест Мезак: Полиция в общей сложности проиграла нам дюжину дел, связанных с условиями содержания в спецприемнике, и все-таки за три года условия существенно улучшились. Сейчас остался не устраненным только тот момент, что не предоставляются административно задержанным прогулки. Это последнее серьезное нарушение, которое, может быть, уже и устранено.
Марьяна Торочешникова: Елена, можно ли перебороть практику учреждений, связанных с принудительным содержанием людей под стражей, просто решениями судов?
Елена Першакова: Мне кажется, возможно все. И когда будет накоплена масса решений, и кто-то возьмется за то, чтобы посчитать, сколько было заплачено государством из карманом налогоплательщиков людям, права которых нарушены государством, будет посчитана общая сумма, и которая людям, которые работают в системе наказаний, будет вложено в головы, что надо с этим что-то делать, что эти суммы могут идти на улучшение содержания под стражей, на самих этих сотрудников, - вот тогда что-то может измениться. Говоря о практике работы таких учреждений, все знают, что если человек там работает, он работает, как правило, там очень долго, и на это надо и указывать, в том числе.
Марьяна Торочешникова: Для всего этого нужна тоже политическая воля. Эрнест, а ваше мнение, как можно решить эти проблемы, связанные с условиями содержания в местах принудительного заключения?
Эрнест Мезак: Быстрых путей я не вижу, а механизм только один - жалобы в Европейский суд по правам человека. Это единственный международный орган, который к чему-то может обязать российские власти. И конечно, последнее решение Сыктывкарского городского суда позволяет еще раз обратить внимание на ужасную систему перевозки заключенных. Особенно ужасную для женщин, потому что все конвойные подразделения, которые возят заключенных по России, сугубо мужские, и женщин конвоируют мужчины со всеми вытекающими отсюда проблемами - ощупываниями, подглядываниями и так далее, иногда, по слухам, даже изнасилованиями. Это не применительно к Республике Коми, таких заявлений по Республике Коми я не встречал, но в России такие случаи встречаются - от коллег слышал.
Марьяна Торочешникова: Но эту ситуацию никто не пытается сломать, до сих пор нет жалоб от женщин на то, что конвой мужской.
Эрнест Мезак: Вообще, в моих планах подача такой жалобы запланирована в Сыктывкарский городской суд, и у меня уже есть заявительница, которая готова оспорить условия своей перевозки, - это бывшая сотрудница ФСИН России, которая была осуждена по уголовному делу, связанному с ее работой в этой системе, и которую потом долго возили по стране, и она обратила внимание, что конвои были исключительно мужские, и это вызывало проблемы.
Марьяна Торочешникова: Я надеюсь, что в обозримом будущем вы, Эрнест, расскажете о своей очередной победе. Я благодарю вас и Марину Седову за участие в нашей программе! А в студии у нас была руководитель правового отдела фонда "Общественный вердикт" Елена Першакова.
