Недавно по фейсбуку совершил очередное хождение список из 30 фильмов, которые очень не понравились Андрею Тарковскому, и я снова с удовольствием его прочитала. Вот два моих любимых пункта. "Пытались с Лорой смотреть в кино фильм В. Аллена "Манхэттен". Ушел после первой половины. Нудно до безобразия, и страшно необаятельный актер (В.А.), который хочет казаться неотразимым", – пишет Тарковский в дневнике. Если бы Вуди Аллен знал о существовании этой рецензии, он наверняка бы пожалел, что ее нельзя задним числом вставить в "Энни Холл".
И второй: "В Венеции я видел англо-американский фильм "Лолита". Он рассказывает о любви между сорокалетним человеком и 12-летней девочкой. Картина пуста от начала до конца, на ее просмотре не испытывал никаких чувств, кроме подавленности и отвращения. Кино будущего непременно должно уйти от пустоты", – говорит Тарковский в интервью 1962 года, опубликованном в газете "Голос Риги". Важнейшее (не)упоминание Набокова в советской прессе. Набоков наверняка бы оценил. Интересно, когда Тарковский прочитал в итоге "Лолиту"?
Но еще забавнее то, что следующая же случайная ссылка привела меня на сайт Slate к статье Алиссы Розенберг "Ромео и Джульетта – плохая пьеса, и Дэвид Лево ничего с этим не сделает". Дэвид Лево – британский театральный режиссер, который осенью привезет на Бродвей свою постановку шекспировской пьесы. Ромео в ней будет играть 36-летний Орландо Блум (в России больше известный как Логоваз, то есть, простите, Леголас), а Джульетту – 26-летняя Кондола Рашад, афроамериканка. Алисса Розенберг спектакля еще не видела, но мысль режиссера ей из кастинга заранее ясна: вражда Монтекки и Капулетти будет объясняться расовой неприязнью. Впрочем, скандал здесь не в том, что Розенберг оценивает постановку исключительно на основании кастинга. Поразительно, что она ее не хвалит. Замена межкланового брака на межрасовый должна вызывать одобрение у либерально мыслящего американца. Потому что указывает на понятную (и успешно преодоленную) проблему.
Но у Алиссы Розенберг с шекспировской пьесой проблема совсем другая: она ей не нравится. Во-первых, ее раздражает возраст героев. Джульетте, вспоминает она, в пьесе 13 лет. Сколько лет Ромео, Шекспир не говорит, но судя по опрометчивости, с которой тот вступает в брак, двадцати ему тоже нет. Не понятно, зачем мы должны следить за глупостями двух подростков, но еще более не понятно, зачем двое взрослых людей должны воспроизводить все эти глупости на сцене. Если читать пьесу – скучно, то ставить ее – глупо.
Во-вторых, непонятна природа вражды между семьями. Поскольку точная причина конфликта не указана, в современной постановке можно сделать одну из сторон, например, пуэрториканской семьей, а другую – польской. Или вообще перенести действие в Иерусалим и представить коллизию как частный случай палестино-израильского конфликта. С одной стороны, появится хоть какое-то правдоподобие. Но с другой стороны, оно же и исчезнет: как объяснить последовательность непониманий, на которых держится пьеса, в условиях современного преизбытка средств коммуникации? И вообще, вопрошает Розенберг, зачем было так спешить с женитьбой?
Но даже если придумать объяснение и этой нетерпеливости, то как оправдать суицид? Очевидно, это чрезвычайно детский шаг: кто из нас не воображал в детстве собственные похороны, не смаковал родительские слезы и сам в итоге не обливался слезами от жалости к безутешным маме и папе? Умереть всегда легче, чем жить, наставительно отмечает Розенберг. Жить – значит брать на себя ответственность за последствия собственных поступков. Поэтому, при всей продвинутости идеи межрасового брака между Ромео и Джульеттой, было бы лучше, если бы Дэвид Лево дал своим двум актерам более глубокие драматические роли.
Я смеялась до слез. И даже не потому, что о первой любви Алисса Розенберг пишет с рассудительностью викторианской мамаши, высматривающей для дочери приличную партию. И не потому, что порог взрослости в американском понимании отодвинулся уже едва ли не в раннюю старость, а порог, после которого сексуальные отношения представляются приемлемыми, в то же самое время въехал в отрочество. Гораздо смешнее то, что Алисса Розенберг не замечает, насколько риторичны у Шекспира противопоставления юности и старости, наивности и опыта, невинности и испорченности. Она как будто не видит, что взрослые ведут себя в пьесе поразительно по-детски, а дети на пустом месте доводят дело до трагедии. Собственно, на постоянном мерцании этих оппозиций, на их переходе от детей к взрослым и обратно и строится пьеса. Довольно комичная для трагедии. Впрочем, и это старый тезис шекспироведения: все трагедии у Шекспира комедии, а все комедии – трагедии. Если верить воспоминаниям Стивена Фрая, этот тезис развивает в экзаменационной работе каждый третий выпускник Оксбриджа.
На все эти обстоятельства указывает Алиссе Розенберг Ноа Берлатски – в отзыве, опубликованном на сайте The Atlantic. Не забывает он и шекспировский ум, непереводимым образом упакованный в стих. Для англоязычного зрителя одного этого достаточно, чтобы следить за спектаклем затаив дыхание.
Но я смеялась не поэтому. Комичнее всего здесь обстоятельство, мимо которого прошли оба автора. Разве не прекрасно, что сам Шекспир, магически переместившись в светлое американское будущее, внял наставлениям Алиссы Розенберг и по итогам перемещений во времени сочинил для межрасовых актерских дуэтов куда более глубокие и драматические роли. Свою зрелую пьесу он написал предположительно в 1603 году. Она называется "Отелло, венецианский мавр".
весь блог
И второй: "В Венеции я видел англо-американский фильм "Лолита". Он рассказывает о любви между сорокалетним человеком и 12-летней девочкой. Картина пуста от начала до конца, на ее просмотре не испытывал никаких чувств, кроме подавленности и отвращения. Кино будущего непременно должно уйти от пустоты", – говорит Тарковский в интервью 1962 года, опубликованном в газете "Голос Риги". Важнейшее (не)упоминание Набокова в советской прессе. Набоков наверняка бы оценил. Интересно, когда Тарковский прочитал в итоге "Лолиту"?
Но еще забавнее то, что следующая же случайная ссылка привела меня на сайт Slate к статье Алиссы Розенберг "Ромео и Джульетта – плохая пьеса, и Дэвид Лево ничего с этим не сделает". Дэвид Лево – британский театральный режиссер, который осенью привезет на Бродвей свою постановку шекспировской пьесы. Ромео в ней будет играть 36-летний Орландо Блум (в России больше известный как Логоваз, то есть, простите, Леголас), а Джульетту – 26-летняя Кондола Рашад, афроамериканка. Алисса Розенберг спектакля еще не видела, но мысль режиссера ей из кастинга заранее ясна: вражда Монтекки и Капулетти будет объясняться расовой неприязнью. Впрочем, скандал здесь не в том, что Розенберг оценивает постановку исключительно на основании кастинга. Поразительно, что она ее не хвалит. Замена межкланового брака на межрасовый должна вызывать одобрение у либерально мыслящего американца. Потому что указывает на понятную (и успешно преодоленную) проблему.
Но у Алиссы Розенберг с шекспировской пьесой проблема совсем другая: она ей не нравится. Во-первых, ее раздражает возраст героев. Джульетте, вспоминает она, в пьесе 13 лет. Сколько лет Ромео, Шекспир не говорит, но судя по опрометчивости, с которой тот вступает в брак, двадцати ему тоже нет. Не понятно, зачем мы должны следить за глупостями двух подростков, но еще более не понятно, зачем двое взрослых людей должны воспроизводить все эти глупости на сцене. Если читать пьесу – скучно, то ставить ее – глупо.
Во-вторых, непонятна природа вражды между семьями. Поскольку точная причина конфликта не указана, в современной постановке можно сделать одну из сторон, например, пуэрториканской семьей, а другую – польской. Или вообще перенести действие в Иерусалим и представить коллизию как частный случай палестино-израильского конфликта. С одной стороны, появится хоть какое-то правдоподобие. Но с другой стороны, оно же и исчезнет: как объяснить последовательность непониманий, на которых держится пьеса, в условиях современного преизбытка средств коммуникации? И вообще, вопрошает Розенберг, зачем было так спешить с женитьбой?
Но даже если придумать объяснение и этой нетерпеливости, то как оправдать суицид? Очевидно, это чрезвычайно детский шаг: кто из нас не воображал в детстве собственные похороны, не смаковал родительские слезы и сам в итоге не обливался слезами от жалости к безутешным маме и папе? Умереть всегда легче, чем жить, наставительно отмечает Розенберг. Жить – значит брать на себя ответственность за последствия собственных поступков. Поэтому, при всей продвинутости идеи межрасового брака между Ромео и Джульеттой, было бы лучше, если бы Дэвид Лево дал своим двум актерам более глубокие драматические роли.
Я смеялась до слез. И даже не потому, что о первой любви Алисса Розенберг пишет с рассудительностью викторианской мамаши, высматривающей для дочери приличную партию. И не потому, что порог взрослости в американском понимании отодвинулся уже едва ли не в раннюю старость, а порог, после которого сексуальные отношения представляются приемлемыми, в то же самое время въехал в отрочество. Гораздо смешнее то, что Алисса Розенберг не замечает, насколько риторичны у Шекспира противопоставления юности и старости, наивности и опыта, невинности и испорченности. Она как будто не видит, что взрослые ведут себя в пьесе поразительно по-детски, а дети на пустом месте доводят дело до трагедии. Собственно, на постоянном мерцании этих оппозиций, на их переходе от детей к взрослым и обратно и строится пьеса. Довольно комичная для трагедии. Впрочем, и это старый тезис шекспироведения: все трагедии у Шекспира комедии, а все комедии – трагедии. Если верить воспоминаниям Стивена Фрая, этот тезис развивает в экзаменационной работе каждый третий выпускник Оксбриджа.
На все эти обстоятельства указывает Алиссе Розенберг Ноа Берлатски – в отзыве, опубликованном на сайте The Atlantic. Не забывает он и шекспировский ум, непереводимым образом упакованный в стих. Для англоязычного зрителя одного этого достаточно, чтобы следить за спектаклем затаив дыхание.
Но я смеялась не поэтому. Комичнее всего здесь обстоятельство, мимо которого прошли оба автора. Разве не прекрасно, что сам Шекспир, магически переместившись в светлое американское будущее, внял наставлениям Алиссы Розенберг и по итогам перемещений во времени сочинил для межрасовых актерских дуэтов куда более глубокие и драматические роли. Свою зрелую пьесу он написал предположительно в 1603 году. Она называется "Отелло, венецианский мавр".
весь блог
