В Петербурге в Мраморном дворце Русского музея открылась выставка памяти художника-перформансиста Владислава Мамышева-Монро, погибшего 16 марта на острове Бали: "Владислав Мамышев-Монро. Предисловие к будущей выставке". В силу трагических обстоятельств у экспозиции нет никакой общей тематики.
Это даже не выставка, это именно дань памяти – как будто те, кто любили художника, выхватили наугад несколько цветков из его осиротевшего сада и бросили сюда, в три небольших зала Мраморного дворца. На плакате, посвященном выставке, – художник в своем любимом образе, в образе Монро, мертвой Монро, лежащей вниз лицом на брусчатой мостовой – как будто только что выпавшей из окна. Все, что мы увидим дальше, будет смешно, трогательно, эпатажно, феерически гротескно, но этот первый кадр – лицо трагедии, каковой является любая смерть, – разрушение телесного и духовного единства, земного образа человека. И оттого, что вместе с образом разрушается еще и маска, трагедия как будто умножается. За свою недлинную жизнь – ему было всего 44 года – Владислав Мамышев-Монро успел побывать участником оркестра "Популярная механика" Сергея Курехина, группы Тимура Новикова "Новые художники", в составе которой представлял свои перформансы на выставках нового искусства, а также ведущим "Пиратского телевидения", освещавшего "альтернативные новости культурной жизни Ленинграда". Этот проект он делал вместе с Юрисом Лесником и Тимуром Новиковым.
Стихией Мамышева-Монро стала странная прихоть – перевоплощение в разных людей, от Мерилин Монро и Любови Орловой до Екатерины Второй, Достоевского, Ленина, Штирлица, Ленина и даже Гитлера. Тот факт, что имя Монро – то ли прозвище, то ли псевдоним, стало частью настоящего имени художника, говорит о том, что этот виртуозный перформанс действительно стал частью его личности. В течение года Русский музей организует более подробную экспозицию, посвященную Мамышеву-Монро. Говорит заведующий отделом новейших течений Русского музея Александр Боровский:
– С Владом уходит очень многое, в том числе дух 90-х годов, даже отчасти 80-х – безбашенной, отчаянной свободы, который необходим для искусства. Такого больше не будет, времена изменились. Я помню, когда он в своем наряде Мерилин Монро, припудренный, входил в корпус Бенуа на какую-то выставку, это было удивительно, все смотрели. Человек показал, что он не трансвестит, он из этого сделал материал искусства, он входил в образ. Жанр трудно назвать. Это сейчас все знают, что везде – в Венеции на биеннале, на любом показе ходит парочка женоподобных фриков, трансгендер – это неотъемлемая часть искусства. Но у Мамышева-Монро это не психоаналитический момент, это момент создания искусства. Сначала он входил в образ, а потом из этого делал серии фотографий, объектов.
Прелесть Владика в том, что он от всего получал удовольствие, это художник удовольствия. Члены Политбюро в женских нарядах, когда он к этим каменным мордам приделал парики, раскрасил губки, – это вызывало ужас и дикий смех. Он входил в образ Маргарет Тэтчер, Горбачева, в образы нынешних вождей. Вот говорят – не оскорбление ли это? Но сейчас другое время, нужны другие средства, чтобы обличать и нацизм, и прочее. Смех – бич диктаторов, самый главный их враг – Чаплин, а не какие-то монументы. Вот у Мамышева-Монро был уникальный чаплинский дар дразнить, входить в роль. И вот – итог: это совершенно не наши фрики на Венецианском фестивале, там нет сексуальной основы, основа творчества Монро – имидж власти, имидж владения сердцами, власти не только политической, но и эстетической. Современное искусство всегда снижает кумиров, но у него это снижение не злое: поиграю в Достоевского, поиграю в вождя. У меня от общения с ним создалось впечатление, что это человек, зажигавший свечку с двух концов. Он не боялся спалить квартиру, не боялся одалживать, не боялся над всеми прикалываться, вообще ничего не боялся, – говорит искусствовед Александр Боровский.
Выставка, куда вошли работы из московских частных собраний и из Русского музея, как будто проводит нас от перевоплощения-шутки через перевоплощение-гротеск – к перевоплощению-осмыслению. Первая работа – цветная – "Тутанхомон" из серии Stars: художник в образе фараона, на голове полотенце, в руках вместе знаков власти поварешка и вантуз, борода сделана из гитарного грифа, и все это на фоне московского Кремля. Последние работы – из серии "Несчастная любовь", все тот же роковой образ Монро, между ними – Чаплин, Любовь Орлова, Екатерина Вторая. Кажется, художник понимал себя как холст, на котором можно рисовать любые портреты, в том числе портрет эпохи. Потому что это не Монро, не Орлова, не Ленин, не Гитлер – это наше время, глядящее на них со спасительной усмешкой.
Фрагмент итогового выпуска программы "Время Свободы"
Это даже не выставка, это именно дань памяти – как будто те, кто любили художника, выхватили наугад несколько цветков из его осиротевшего сада и бросили сюда, в три небольших зала Мраморного дворца. На плакате, посвященном выставке, – художник в своем любимом образе, в образе Монро, мертвой Монро, лежащей вниз лицом на брусчатой мостовой – как будто только что выпавшей из окна. Все, что мы увидим дальше, будет смешно, трогательно, эпатажно, феерически гротескно, но этот первый кадр – лицо трагедии, каковой является любая смерть, – разрушение телесного и духовного единства, земного образа человека. И оттого, что вместе с образом разрушается еще и маска, трагедия как будто умножается. За свою недлинную жизнь – ему было всего 44 года – Владислав Мамышев-Монро успел побывать участником оркестра "Популярная механика" Сергея Курехина, группы Тимура Новикова "Новые художники", в составе которой представлял свои перформансы на выставках нового искусства, а также ведущим "Пиратского телевидения", освещавшего "альтернативные новости культурной жизни Ленинграда". Этот проект он делал вместе с Юрисом Лесником и Тимуром Новиковым.
Стихией Мамышева-Монро стала странная прихоть – перевоплощение в разных людей, от Мерилин Монро и Любови Орловой до Екатерины Второй, Достоевского, Ленина, Штирлица, Ленина и даже Гитлера. Тот факт, что имя Монро – то ли прозвище, то ли псевдоним, стало частью настоящего имени художника, говорит о том, что этот виртуозный перформанс действительно стал частью его личности. В течение года Русский музей организует более подробную экспозицию, посвященную Мамышеву-Монро. Говорит заведующий отделом новейших течений Русского музея Александр Боровский:
– С Владом уходит очень многое, в том числе дух 90-х годов, даже отчасти 80-х – безбашенной, отчаянной свободы, который необходим для искусства. Такого больше не будет, времена изменились. Я помню, когда он в своем наряде Мерилин Монро, припудренный, входил в корпус Бенуа на какую-то выставку, это было удивительно, все смотрели. Человек показал, что он не трансвестит, он из этого сделал материал искусства, он входил в образ. Жанр трудно назвать. Это сейчас все знают, что везде – в Венеции на биеннале, на любом показе ходит парочка женоподобных фриков, трансгендер – это неотъемлемая часть искусства. Но у Мамышева-Монро это не психоаналитический момент, это момент создания искусства. Сначала он входил в образ, а потом из этого делал серии фотографий, объектов.
Прелесть Владика в том, что он от всего получал удовольствие, это художник удовольствия. Члены Политбюро в женских нарядах, когда он к этим каменным мордам приделал парики, раскрасил губки, – это вызывало ужас и дикий смех. Он входил в образ Маргарет Тэтчер, Горбачева, в образы нынешних вождей. Вот говорят – не оскорбление ли это? Но сейчас другое время, нужны другие средства, чтобы обличать и нацизм, и прочее. Смех – бич диктаторов, самый главный их враг – Чаплин, а не какие-то монументы. Вот у Мамышева-Монро был уникальный чаплинский дар дразнить, входить в роль. И вот – итог: это совершенно не наши фрики на Венецианском фестивале, там нет сексуальной основы, основа творчества Монро – имидж власти, имидж владения сердцами, власти не только политической, но и эстетической. Современное искусство всегда снижает кумиров, но у него это снижение не злое: поиграю в Достоевского, поиграю в вождя. У меня от общения с ним создалось впечатление, что это человек, зажигавший свечку с двух концов. Он не боялся спалить квартиру, не боялся одалживать, не боялся над всеми прикалываться, вообще ничего не боялся, – говорит искусствовед Александр Боровский.
Выставка, куда вошли работы из московских частных собраний и из Русского музея, как будто проводит нас от перевоплощения-шутки через перевоплощение-гротеск – к перевоплощению-осмыслению. Первая работа – цветная – "Тутанхомон" из серии Stars: художник в образе фараона, на голове полотенце, в руках вместе знаков власти поварешка и вантуз, борода сделана из гитарного грифа, и все это на фоне московского Кремля. Последние работы – из серии "Несчастная любовь", все тот же роковой образ Монро, между ними – Чаплин, Любовь Орлова, Екатерина Вторая. Кажется, художник понимал себя как холст, на котором можно рисовать любые портреты, в том числе портрет эпохи. Потому что это не Монро, не Орлова, не Ленин, не Гитлер – это наше время, глядящее на них со спасительной усмешкой.
Фрагмент итогового выпуска программы "Время Свободы"
