Прямой телевизионный эфир, в ходе которого Владимир Путин в четверг отвечал на вопросы жителей России, затянулся на четыре часа 47 минут. В президентской и премьерской карьерах Путина это был уже одиннадцатый такого рода пропагандистский формат. По обыкновению, больше всего президент России говорил о социальных проблемах, утешал тех, кто жаловался на трудную жизнь, демонстрировал хорошее знание материальной части и статистики. Программа встречи была, по обыкновению, хорошо срежиссирована, Путин предстал перед страной в обычном облике жесткого и справедливого руководителя. О разных акцентах выступления президента России размышляет политический эксперт из московского центра Карнеги Мария Липман.
– Вопрос об Алексее Навальном, о преследовании оппозиции, о событиях 6 мая возник во второй части эфира, его задал журналист Алексей Венедиктов, часто бывающий на такого рода мероприятиях. Путин в целом был вполне умиротворен, он и на этот раз не завелся, в отличие от предыдущих телевыступлений.
– Я бы сказала, что и сам вопрос был сформулирован таким образом, что совсем уж никакой проблемы для президента не составил. Туда было замешано все сразу, и было это обозначено как "сталинские нотки": и Pussy Riot, и Навальный, и "иностранные агенты", и 6 мая. Все в одну кучу – и это, конечно, существенно облегчило ответ. Был один трудный вопрос, на который Путин ответил не слишком удачно, – это вопрос о бывшем министре обороны Анатолии Сердюкове, он прозвучал в самом начале. Мне вообще кажется, что вопросы для элиты были сосредоточены в начале, чтобы чиновники потом могли спокойно пойти и заняться своими делами и больше не смотреть телевизор.
– За исключением губернаторов областей, которые реагировали на челобитные зрителей так быстро, что прямо в ходе эфира докладывали о том, какие меры приняты по конкретным жалобам граждан...
– Это явление – из разряда запланированных чудес, которые обязательно должны присутствовать во время каждого такого прямого телеэфира. В данном случае это была просьба девочки из Приморья построить детскую площадку, и, кажется, уже через три часа необходимые решения были приняты. А вот про Сердюкова, мне кажется, было интересно, потому что прозвучала неудачная, на мой взгляд, формулировка: Путин сказал, что он – недавно главнокомандующий, и вроде как не должно быть к нему претензий; что он не знает, что творится в Вооруженных силах, какая там коррупция. Все-таки положение человека, который уже более 12 лет является лидером страны – какую бы должность он ни занимал, не позволяет вот так открещиваться от ответственности. Не прозвучало в голосе Путина уверенности и спокойного превосходства, которые слышались в ответах практически на все другие вопросы.
– Вопрос про Сердюкова, кстати, задавал Виктор Баранец, обозреватель "Комсомольской правды", он часто бывает и в эфире Радио Свобода. Мне кажется, Путин был не просто готов к ответам на большинство вопросов, а был детально "отреферирован». Он так и сыпал цифрами, довольно уверенно рассуждал и о мясе птицы, и о боевых истребителях, и обо всем остальном, что понятно было: его готовили к определенным ответам на определенные вопросы.
– Это такой телевизионный жанр, и каждый раз это так. Разумеется, отбираются вопросы, по которым Путин хочет высказаться, даже по таким темам, которые для него представляют некоторую сложность. Вроде бы вопрос о Сердюкове – объективно сложный: почему же, если в министерстве такая коррупция, бывший руководитель ведомства остается не более чем свидетелем? Этот вопрос – действительно трудный, его, я думаю, многие представители элиты задают если не самому президенту, то друг другу. Первый канал (а может быть, и какие-то другие) заранее собирал вопросы и публиковал те, которые наиболее часто встречаются, так что круг обсуждения был заранее известен и всем интересующимся, и уж тем более президенту. Поэтому целый ряд сюжетов был совершенно ожидаемым. Интересно всегда проследить, какие сюжеты не затронуты. То, что ни разу не прозвучала тема Северного Кавказа, мне кажется, очень примечательно. Появился новый фактор дестабилизации на Северном Кавказе – территориальный конфликт между Ингушетией и Чечней. Это чрезвычайно опасная и представляющая серьезный риск ситуация, но она осталась без президентского внимания. И вообще не было вопросов по поводу Северного Кавказа.
– Путин в очередной раз показал себя вертким пропагандистом, я бы сказал. Был довольно злой вопрос: а чьим президентом, собственно, считает себя Владимир Путин – работяг и пенсионеров или креативного класса, тех, кто выходит на Сахарова и на Болотную? Формально президент ответил на вопрос, но подменил его суть и не говорил о смысле собственно вопроса.
– Путин отлично владеет этим жанром, и, вообще говоря, я думаю, что не существует такого вопроса, на который он не мог бы ответить. Другое дело, что Путин может не хотеть отвечать, могут его помощники не включать в повестку дня какие-то вопросы. Но я не думаю, что какой-то вопрос может так уж поставить его в тупик. Вообще, мне кажется, опытный человек, блестяще владеющий жанром ответов на вопросы, находчивый, с быстрой реакцией может оказаться в трудном положении только в том случае, если есть развитие сюжета, если вопрос одного человека подхватывает другой. Это мы наблюдали на пресс-конференции в прошлом году, когда вопрос про запрет на усыновление российских сирот американскими семьями был задан восемь раз. Вот действительно тогда Путин несколько потерял, мне кажется, самообладание. Такое работает, когда есть солидарность между спрашивающими, внутри журналистского цеха.
– Рядовые граждане не могут поставить такие вопросы, потому большинство избирателей – по крайней мере те, кто участвует в такого рода шоу – не воспринимают Владимира Путина как человека, с которого можно спросить, как с наемного менеджера, как с человека, которому они платят зарплату за счет своих налогов. Его воспринимают как царя, который вот сейчас построит детскую площадку, как человека, которому надо отчитаться о своих успехах и показать ему, как в прямом эфире взлетает с аэродрома в Липецке истребитель. В пропагандистском аппарате Кремля чувствуют, как мне кажется, некоторую потребность в имитации дискуссии: заявлялось, что на этот раз будет возможно Путину возвращать реплики. Но никто почему-то не возвращал.
– Действительно, были такие сообщения до начала прямой линии: жанр изменен, есть возможность полемики. Мне кажется, что единственный человек, который воспользовался этой возможностью, был Алексей Кудрин. Путин счел нужным публично объявить, что Кудрину действительно предлагал государственную должность, но тот отказался. Но Кудрин объяснил, почему именно он не хочет занимать важную должность, – потому что ему не нравится экономический курс правительства. Кроме него, никакой возможности для полемики не было или никто ею не воспользовался. Ну, граждане и не должны владеть такими навыками, это навык журналистский – это журналист должен так задавать вопросы, чтобы добиться подотчетности высокопоставленного лица. Жанр же прямого эфира предназначен все-таки не столько для прессы, сколько для публики, и этот жанр по определению является неотъемлемой частью патерналистского режима. Отсюда и необходимость элемента маленького чуда: вот если я достучусь каким-то образом, пробьюсь, если именно я попаду в число нескольких десятков человек, которые задают вопросы, то, может быть, мой вопрос решится и мне проведут газ или свет.
– Мне кажется, что для избирателей важен навык общения с властью как с равной себе, как с субстанцией, которая зависит от этого народа, а не наоборот. Но вернемся к Путину: умиротворенный тон президента означает, что все хорошо, Путин контролирует ситуацию, что беспокоиться ему нечего?
– Это месседж, который Путин посылает. Он явно хочет продемонстрировать свое превосходство, свое владение ситуацией, показать, что он по-прежнему контролирует все и вся, что у него нет причин для серьезных опасений. Но у правителя всегда есть причины для беспокойства, любому правителю свойственно делать мину получше, чем его игра. То же самое делает и Путин. Есть ли у него основания для беспокойства? Ну, прежде всего это, конечно, экономика. Если говорить о том, на какие факторы опирался путинский режим, когда он казался абсолютно прочным и незыблемым (растущие цены на нефть, абсолютно пассивное общество элиты, в лояльности которых Путину не приходилось сомневаться), то прежде Путин, как верховный распределитель ренты, мог делать жизнь людей, на влияние которых он опирался, вполне комфортабельной. Сейчас все эти основания выглядят несколько менее прочными. Не сказать, чтобы они прямо уж зашатались, но прежнюю прочность утратили. Это делает для Путина задачу управления страной более затруднительной. В этой ситуации совершенно естественно, что он старается делать вид: у меня все в порядке.
Фрагмент итогового выпуска программы "Время Свободы"
– Вопрос об Алексее Навальном, о преследовании оппозиции, о событиях 6 мая возник во второй части эфира, его задал журналист Алексей Венедиктов, часто бывающий на такого рода мероприятиях. Путин в целом был вполне умиротворен, он и на этот раз не завелся, в отличие от предыдущих телевыступлений.
– Я бы сказала, что и сам вопрос был сформулирован таким образом, что совсем уж никакой проблемы для президента не составил. Туда было замешано все сразу, и было это обозначено как "сталинские нотки": и Pussy Riot, и Навальный, и "иностранные агенты", и 6 мая. Все в одну кучу – и это, конечно, существенно облегчило ответ. Был один трудный вопрос, на который Путин ответил не слишком удачно, – это вопрос о бывшем министре обороны Анатолии Сердюкове, он прозвучал в самом начале. Мне вообще кажется, что вопросы для элиты были сосредоточены в начале, чтобы чиновники потом могли спокойно пойти и заняться своими делами и больше не смотреть телевизор.
– За исключением губернаторов областей, которые реагировали на челобитные зрителей так быстро, что прямо в ходе эфира докладывали о том, какие меры приняты по конкретным жалобам граждан...
– Это явление – из разряда запланированных чудес, которые обязательно должны присутствовать во время каждого такого прямого телеэфира. В данном случае это была просьба девочки из Приморья построить детскую площадку, и, кажется, уже через три часа необходимые решения были приняты. А вот про Сердюкова, мне кажется, было интересно, потому что прозвучала неудачная, на мой взгляд, формулировка: Путин сказал, что он – недавно главнокомандующий, и вроде как не должно быть к нему претензий; что он не знает, что творится в Вооруженных силах, какая там коррупция. Все-таки положение человека, который уже более 12 лет является лидером страны – какую бы должность он ни занимал, не позволяет вот так открещиваться от ответственности. Не прозвучало в голосе Путина уверенности и спокойного превосходства, которые слышались в ответах практически на все другие вопросы.
– Вопрос про Сердюкова, кстати, задавал Виктор Баранец, обозреватель "Комсомольской правды", он часто бывает и в эфире Радио Свобода. Мне кажется, Путин был не просто готов к ответам на большинство вопросов, а был детально "отреферирован». Он так и сыпал цифрами, довольно уверенно рассуждал и о мясе птицы, и о боевых истребителях, и обо всем остальном, что понятно было: его готовили к определенным ответам на определенные вопросы.
– Это такой телевизионный жанр, и каждый раз это так. Разумеется, отбираются вопросы, по которым Путин хочет высказаться, даже по таким темам, которые для него представляют некоторую сложность. Вроде бы вопрос о Сердюкове – объективно сложный: почему же, если в министерстве такая коррупция, бывший руководитель ведомства остается не более чем свидетелем? Этот вопрос – действительно трудный, его, я думаю, многие представители элиты задают если не самому президенту, то друг другу. Первый канал (а может быть, и какие-то другие) заранее собирал вопросы и публиковал те, которые наиболее часто встречаются, так что круг обсуждения был заранее известен и всем интересующимся, и уж тем более президенту. Поэтому целый ряд сюжетов был совершенно ожидаемым. Интересно всегда проследить, какие сюжеты не затронуты. То, что ни разу не прозвучала тема Северного Кавказа, мне кажется, очень примечательно. Появился новый фактор дестабилизации на Северном Кавказе – территориальный конфликт между Ингушетией и Чечней. Это чрезвычайно опасная и представляющая серьезный риск ситуация, но она осталась без президентского внимания. И вообще не было вопросов по поводу Северного Кавказа.
– Путин в очередной раз показал себя вертким пропагандистом, я бы сказал. Был довольно злой вопрос: а чьим президентом, собственно, считает себя Владимир Путин – работяг и пенсионеров или креативного класса, тех, кто выходит на Сахарова и на Болотную? Формально президент ответил на вопрос, но подменил его суть и не говорил о смысле собственно вопроса.
– Путин отлично владеет этим жанром, и, вообще говоря, я думаю, что не существует такого вопроса, на который он не мог бы ответить. Другое дело, что Путин может не хотеть отвечать, могут его помощники не включать в повестку дня какие-то вопросы. Но я не думаю, что какой-то вопрос может так уж поставить его в тупик. Вообще, мне кажется, опытный человек, блестяще владеющий жанром ответов на вопросы, находчивый, с быстрой реакцией может оказаться в трудном положении только в том случае, если есть развитие сюжета, если вопрос одного человека подхватывает другой. Это мы наблюдали на пресс-конференции в прошлом году, когда вопрос про запрет на усыновление российских сирот американскими семьями был задан восемь раз. Вот действительно тогда Путин несколько потерял, мне кажется, самообладание. Такое работает, когда есть солидарность между спрашивающими, внутри журналистского цеха.
– Рядовые граждане не могут поставить такие вопросы, потому большинство избирателей – по крайней мере те, кто участвует в такого рода шоу – не воспринимают Владимира Путина как человека, с которого можно спросить, как с наемного менеджера, как с человека, которому они платят зарплату за счет своих налогов. Его воспринимают как царя, который вот сейчас построит детскую площадку, как человека, которому надо отчитаться о своих успехах и показать ему, как в прямом эфире взлетает с аэродрома в Липецке истребитель. В пропагандистском аппарате Кремля чувствуют, как мне кажется, некоторую потребность в имитации дискуссии: заявлялось, что на этот раз будет возможно Путину возвращать реплики. Но никто почему-то не возвращал.
– Действительно, были такие сообщения до начала прямой линии: жанр изменен, есть возможность полемики. Мне кажется, что единственный человек, который воспользовался этой возможностью, был Алексей Кудрин. Путин счел нужным публично объявить, что Кудрину действительно предлагал государственную должность, но тот отказался. Но Кудрин объяснил, почему именно он не хочет занимать важную должность, – потому что ему не нравится экономический курс правительства. Кроме него, никакой возможности для полемики не было или никто ею не воспользовался. Ну, граждане и не должны владеть такими навыками, это навык журналистский – это журналист должен так задавать вопросы, чтобы добиться подотчетности высокопоставленного лица. Жанр же прямого эфира предназначен все-таки не столько для прессы, сколько для публики, и этот жанр по определению является неотъемлемой частью патерналистского режима. Отсюда и необходимость элемента маленького чуда: вот если я достучусь каким-то образом, пробьюсь, если именно я попаду в число нескольких десятков человек, которые задают вопросы, то, может быть, мой вопрос решится и мне проведут газ или свет.
– Мне кажется, что для избирателей важен навык общения с властью как с равной себе, как с субстанцией, которая зависит от этого народа, а не наоборот. Но вернемся к Путину: умиротворенный тон президента означает, что все хорошо, Путин контролирует ситуацию, что беспокоиться ему нечего?
– Это месседж, который Путин посылает. Он явно хочет продемонстрировать свое превосходство, свое владение ситуацией, показать, что он по-прежнему контролирует все и вся, что у него нет причин для серьезных опасений. Но у правителя всегда есть причины для беспокойства, любому правителю свойственно делать мину получше, чем его игра. То же самое делает и Путин. Есть ли у него основания для беспокойства? Ну, прежде всего это, конечно, экономика. Если говорить о том, на какие факторы опирался путинский режим, когда он казался абсолютно прочным и незыблемым (растущие цены на нефть, абсолютно пассивное общество элиты, в лояльности которых Путину не приходилось сомневаться), то прежде Путин, как верховный распределитель ренты, мог делать жизнь людей, на влияние которых он опирался, вполне комфортабельной. Сейчас все эти основания выглядят несколько менее прочными. Не сказать, чтобы они прямо уж зашатались, но прежнюю прочность утратили. Это делает для Путина задачу управления страной более затруднительной. В этой ситуации совершенно естественно, что он старается делать вид: у меня все в порядке.
Фрагмент итогового выпуска программы "Время Свободы"
