"Как пианист он был парадоксален, не подходил под обычные мерки, все делал вроде бы "не так". Вряд ли можно назвать его и солистом в общепринятом смысле: техникой он не блистал, о виртуозности высшего порядка и речи не было. Дюк Эллингтон в основном играл вместе с оркестром, отдельные сольные вставки более походили на интерлюдии, носили характер связок между разделами композиции.
Один музыкант, не в силах постигнуть феномен игры Эллингтона, воскликнул в сердцах, восхищаясь и удивляясь одновременно: "Это гениальный пианист без техники!" Он был не так уж далек от истины. Эллингтон выделялся чем-то иным, прежде всего поразительным сплавом артистических качеств. Несмотря на странную, низкую посадку рук, у него было прекрасное туше, рождавшее мелодическую протяженность, особую певучесть тона.
"Игра, скупая на краски, никаких пианистических эффектов, и при этом – насыщенность, осмысленность каждой фразы, каждого аккорда, даже отдельно взятого звука. Духовность – вот что, прежде всего, ощущалось в его игре".
Так пишет Александр Медведев в предисловии к русскому переводу книги Джеймса Линкольна Коллиера "Дюк Эллингтон", издательство "Радуга", Москва, 1991 год.
Дюк Эллингтон, выросший в Вашингтоне в состоятельной семье, собирался стать живописцем. Но получилось так, что вместо красок он использовал звуки. Йоахим Берендт приводит целый лист композиций Дюка с типичными для художников названиями: от Mood Indigo, Portrait of Bert Williams и до Sepia Panorama.
"Его композиции, – пишет Берендт, – с их пестрой окраской тембра и гармонии, являются музыкальной живописью. Даже в роли дирижера Эллингтон оставался художником: в величественном стиле конфронтации с оркестром и с его почти незаметными движениями руки, он бросал на звуковой холст цветные пятна…"
Как пианист Дюк Эллингтон действительно был менее грандиозен, буквально меньше ростом, чем, как композитор и мэтр, лидер оркестра, но все равно интересен. Он сочинял композиции в духе лидеров "Аллеи Оловянных Кастрюль": Джерома Кёрна, Ричарда Роджерса, Коула Портера или Ирвинга Берлина. Проблема Дюка заключалась в том, что если стандарт Ирвинга Берлина мог сыграть оркестр Бенни Гудмэна или же комбо Зута Симса и Эла Кона, Дюк звучал как Дюк лишь в собственном исполнении. Я имею в виду его лично за фортепьяно плюс или минус его же оркестр.
Среди его самых знаменитых композиций кроме Mood Indigo, Black & Tan Fantasy, Solitude, Sophisticated Lady или Do Nothin’ Till You Hear from Me есть одна, которая пыталась вывезти весь оркестр, минуя линию сабвея "А", через пески Сахары – на мифический Восток: У Эллингтона можно четко выделить четыре стиля: стиль джунглей (к нему примыкающий мифический Восток), стиль настроения Mood Indigo, концертный стиль и стиль стандартов, который, по Берендту, Эллингтон взял в прокат у Флетчера Хендерсона. Можно добавить, что пятым стилем был коктейль всех четырех.
В стиле настроения четко просматривается тональная окраска – блюзовая, хотя сами пьесы не обязательно блюзы. Самый яркий пример – композиция Solitude, "Одиночество", которая, по словам все того же автора, "вмещает в три минуты все то, на что у многих уходят тысячи страниц".
Концертный стиль может быть небольшого формата, как в "Концерте для Кути" (трубача Кути Уильямса) или же большой развернутой формы, куда можно занести знаменитые музыкальные полотна, такие как Black, Brown & Biege.
"Караван" Эллингтона брел на воображаемый Восток, но он же положил начало и латиноамериканскому джазу. Вспомним "Мексиканскую Сюиту" Дюка. Соавтором "Каравана" был пуэрториканский тромбонист оркестра Хуан Тизол. Конечно, многие джазмены стремились назад, туда, откуда их вывезли работорговцы, в Африку. Дюк делал это на свой манер, Диззи Гиллеспи – по-своему. Оба повлияли на латиноамериканский джаз.
Один музыкант, не в силах постигнуть феномен игры Эллингтона, воскликнул в сердцах, восхищаясь и удивляясь одновременно: "Это гениальный пианист без техники!" Он был не так уж далек от истины. Эллингтон выделялся чем-то иным, прежде всего поразительным сплавом артистических качеств. Несмотря на странную, низкую посадку рук, у него было прекрасное туше, рождавшее мелодическую протяженность, особую певучесть тона.
"Игра, скупая на краски, никаких пианистических эффектов, и при этом – насыщенность, осмысленность каждой фразы, каждого аккорда, даже отдельно взятого звука. Духовность – вот что, прежде всего, ощущалось в его игре".
Так пишет Александр Медведев в предисловии к русскому переводу книги Джеймса Линкольна Коллиера "Дюк Эллингтон", издательство "Радуга", Москва, 1991 год.
Дюк Эллингтон, выросший в Вашингтоне в состоятельной семье, собирался стать живописцем. Но получилось так, что вместо красок он использовал звуки. Йоахим Берендт приводит целый лист композиций Дюка с типичными для художников названиями: от Mood Indigo, Portrait of Bert Williams и до Sepia Panorama.
"Его композиции, – пишет Берендт, – с их пестрой окраской тембра и гармонии, являются музыкальной живописью. Даже в роли дирижера Эллингтон оставался художником: в величественном стиле конфронтации с оркестром и с его почти незаметными движениями руки, он бросал на звуковой холст цветные пятна…"
Как пианист Дюк Эллингтон действительно был менее грандиозен, буквально меньше ростом, чем, как композитор и мэтр, лидер оркестра, но все равно интересен. Он сочинял композиции в духе лидеров "Аллеи Оловянных Кастрюль": Джерома Кёрна, Ричарда Роджерса, Коула Портера или Ирвинга Берлина. Проблема Дюка заключалась в том, что если стандарт Ирвинга Берлина мог сыграть оркестр Бенни Гудмэна или же комбо Зута Симса и Эла Кона, Дюк звучал как Дюк лишь в собственном исполнении. Я имею в виду его лично за фортепьяно плюс или минус его же оркестр.
Среди его самых знаменитых композиций кроме Mood Indigo, Black & Tan Fantasy, Solitude, Sophisticated Lady или Do Nothin’ Till You Hear from Me есть одна, которая пыталась вывезти весь оркестр, минуя линию сабвея "А", через пески Сахары – на мифический Восток: У Эллингтона можно четко выделить четыре стиля: стиль джунглей (к нему примыкающий мифический Восток), стиль настроения Mood Indigo, концертный стиль и стиль стандартов, который, по Берендту, Эллингтон взял в прокат у Флетчера Хендерсона. Можно добавить, что пятым стилем был коктейль всех четырех.
В стиле настроения четко просматривается тональная окраска – блюзовая, хотя сами пьесы не обязательно блюзы. Самый яркий пример – композиция Solitude, "Одиночество", которая, по словам все того же автора, "вмещает в три минуты все то, на что у многих уходят тысячи страниц".
Концертный стиль может быть небольшого формата, как в "Концерте для Кути" (трубача Кути Уильямса) или же большой развернутой формы, куда можно занести знаменитые музыкальные полотна, такие как Black, Brown & Biege.
"Караван" Эллингтона брел на воображаемый Восток, но он же положил начало и латиноамериканскому джазу. Вспомним "Мексиканскую Сюиту" Дюка. Соавтором "Каравана" был пуэрториканский тромбонист оркестра Хуан Тизол. Конечно, многие джазмены стремились назад, туда, откуда их вывезли работорговцы, в Африку. Дюк делал это на свой манер, Диззи Гиллеспи – по-своему. Оба повлияли на латиноамериканский джаз.
