Я сейчас живу в Принстоне, недалеко от университетского кампуса, и там же, рядом с кампусом, находится Театральный центр Маккартера, на сцене которого часто гастролируют известные театральные труппы. Там, в частности, выступал лениградский театр Товстоногова – знаменитый БДТ, еще при жизни мэтра. И вот я увидел афишу: 14 мая на сцене Маккартера состоится выступление балета "Трокадеро Монте-Карло". Балетоман я никакой, но смутно помнил, что в так называемом "Русском балете Монте-Карло" еще в тридцатые годы работал Баланчин до своего переезда в Америку. Взяли билеты, пошли. Недоумения начались уже при чтении программы – какие-то дикие имена исполнителей. Известно, что после оглушительного успеха дягилевской труппы на Западе пошла мода у балетных исполнителей брать псевдонимы, напоминающие русские имена. Одну из них даже точно помню – Надя Нерина (скорее Нерина), бывшая на самом деле чистокровной англичанкой. Она приезжала в СССР еще в начале 60-х годов, и прошел слух, что она выразила желание танцевать с Вахтангом Чебукиани, но он, уже к тому времени немолодой, на репетициях не мог ее поднять – крупная была женщина. Так и тут я подумал: в верности этой традиции нынешние танцоры Трокадеро взяли русские имена. Но вот как они звучали (всего несколько примеров):
Женщины: Надя Думиафейва, Ефросинья Дрононова, Лариска Думбченко, Нина Иммобилиашвили, Натали Клептоповска, Марина Плезегетовстагесская.
Мужчины: Николас Хачафаленджар, Легупские: Араф, Иван, Марат, Владимир и Вячеслава (именно так: не Вячеслав, а Вячеслава) и еще, в память знаменитого артиста, отнюдь не балетного, – Иннокентий Смоктумачский.
Одно имя было нормальное – Юрий Смирнов.
Я успел только прочитать эти дураковатые имена, когда потушили свет и раздался голос в записи, говоривший по-английски с нарочитым акцентом, приветствовавший зрителей и перечисливший все эти имена уже полностью, что вызвало веселый смех американцев. Я и сам уже понял пародийность некоторых имен: Думиафейва – это английское "Ду ми фэйвор" (окажите мне любезность), а Иммобилиашвили в корне значит "недвижимая", что, понятно, никак не связывается с понятием балерины. Что касается аллюзии на знаменитого Иннокентия, то его фамилия в нынешнем варианте означает "слишком много курящий", а если угодно – "закоптивший небо". Потом анаунсер попросил зрителей не очень шуметь, потому что артисты на всю жизнь напуганы стрельбой большевистских наганов.
Стал ясен пародийный характер предстоящего зрелища. Но подлинный характер этой пародии определился, когда поднялся занавес и на сцене, в классических балетных пачках предстали, поначалу неподвижной группой, – странные существа. Я уже подумал: а что это такие здоровенные танцорки в Монте-Карло, когда на одной из фигур ясно различил волосатую грудь. Оказалось, что все это мужчины, и в этом пойнт нынешнего балета из Монте-Карло. Волосатый был маркером – чтоб действительно сомнений не оставалось в гендерной принадлежности танцоров – мужчин, надевших балетные пачки и густо нарумяненных.
Эта группа исполняла "Шопениану" – давно известный балет, использующий музыку Шопена, в данном случае семь номеров. Манера исполнения была – пародия на балет, именно на классику балетную. Эти мужеженщины, делая классические па, все время натыкались друг на друг, смешивали хореографический строй, падали на сцену, а один (или одна?) даже упал в оркестровую яму, громко завизжав. Публика была в восторге, непрерывно смеялась. Я морщился и жалел о потраченных деньгах. Это был балаган. И особенно раздражало, что этот балаган сопровождался нежной музыкой Шопена.
Потом, в конце, уже поняв и оценив своеобразную эстетику балета Трокадеро, я все же остался при своем мнении о "Шопениане". Контраст между классической музыкой и грубой пародийностью исполнения танцев – по существу не исполнения, а разрушения – был слишком резок. И к тому же номер был сильно затянут. Затянувшаяся шутка всегда раздражает, вызывает неловкость и смущение за шутника.
Размышляя об этом позднее, я вспомнил о существовании того жанра в цирковом искусстве клоунов, который называется "зани": скажем, клоун, пародирующий канатоходца. На деле это труднее, чем работа самого канатоходца: и по той же проволоке ходить, и при этом кривляться, делая вид, что сейчас упадешь.
Я реабилитировал балет "Трокадеро" на втором действии, когда эти пляски пошли аж под музыку Баха. Прежде всего были сняты классические пачки, на танцорах были короткие черные юбки, и это уже не раздражало. Они напоминали носатых греков с чернофигурных ваз. Все это делалось как бы в профиль. Вообще этот номер был в традиции Баланчина, строившего под абстрактную музыку Баха абстрактное, чисто геометрическое движение. Элемент пародийности если не сошел на нет, то и не был поставлен во главу угла.
Ну а в третьем акте, при исполнении "Вальпургиевой ночи" на музыку Гуно из "Фауста" совсем было хорошо, тут произошло совпадение эксцентрической эстетики "Трокадеро" и самого сюжетного содержания – некий языческий шабаш. А закончив номер и спектакль, вызвав шумные аплодисменты, артисты на бис сбацали старый добрый американский рок-н-ролл. Публика была в восторге, и я доволен тоже.
Тут общие соображения необходимо высказать – об элементе пародии в современном искусстве. По существу это и есть то, что называется постмодернизмом. Вспомним определение пародии – это игра с формами, из которых ушла жизнь (Томас Манн). Классический балет, или опера, или даже литература – высокая литература – уже невозможны сегодня, они кажутся эпигонским повторением пройденного – именно как эстетические формы, хотя исполнение может быть высоким, классическим. По крайней мере, в балете и опере. В литературе, мне кажется, уже труднее.
Тут я вспоминаю из своих впечатлений "Евгения Онегина" в Большом театре – постановку, так возмутившую Галину Вишневскую, и недавний английский фильм "Анна Каренина". Это очень похоже на то, что делает балет "Трокадеро". Именно воспроизведение классики требует освежающего выхода из канона – тем более когда эта классика, в данном случае литературные произведения, презентуется в ином искусстве – опере и кино.
Когда я наконец полностью ознакомился с программой представления и увидел, что настоящие имена танцоров нормальные мужские, а не пародийно-женские, – не смог преодолеть некоторого недоумения: один исполнитель казался все-таки женщиной, очень уж изящное существо.
Утопающий хватается за соломинку.
Женщины: Надя Думиафейва, Ефросинья Дрононова, Лариска Думбченко, Нина Иммобилиашвили, Натали Клептоповска, Марина Плезегетовстагесская.
Мужчины: Николас Хачафаленджар, Легупские: Араф, Иван, Марат, Владимир и Вячеслава (именно так: не Вячеслав, а Вячеслава) и еще, в память знаменитого артиста, отнюдь не балетного, – Иннокентий Смоктумачский.
Одно имя было нормальное – Юрий Смирнов.
Я успел только прочитать эти дураковатые имена, когда потушили свет и раздался голос в записи, говоривший по-английски с нарочитым акцентом, приветствовавший зрителей и перечисливший все эти имена уже полностью, что вызвало веселый смех американцев. Я и сам уже понял пародийность некоторых имен: Думиафейва – это английское "Ду ми фэйвор" (окажите мне любезность), а Иммобилиашвили в корне значит "недвижимая", что, понятно, никак не связывается с понятием балерины. Что касается аллюзии на знаменитого Иннокентия, то его фамилия в нынешнем варианте означает "слишком много курящий", а если угодно – "закоптивший небо". Потом анаунсер попросил зрителей не очень шуметь, потому что артисты на всю жизнь напуганы стрельбой большевистских наганов.
Стал ясен пародийный характер предстоящего зрелища. Но подлинный характер этой пародии определился, когда поднялся занавес и на сцене, в классических балетных пачках предстали, поначалу неподвижной группой, – странные существа. Я уже подумал: а что это такие здоровенные танцорки в Монте-Карло, когда на одной из фигур ясно различил волосатую грудь. Оказалось, что все это мужчины, и в этом пойнт нынешнего балета из Монте-Карло. Волосатый был маркером – чтоб действительно сомнений не оставалось в гендерной принадлежности танцоров – мужчин, надевших балетные пачки и густо нарумяненных.
Эта группа исполняла "Шопениану" – давно известный балет, использующий музыку Шопена, в данном случае семь номеров. Манера исполнения была – пародия на балет, именно на классику балетную. Эти мужеженщины, делая классические па, все время натыкались друг на друг, смешивали хореографический строй, падали на сцену, а один (или одна?) даже упал в оркестровую яму, громко завизжав. Публика была в восторге, непрерывно смеялась. Я морщился и жалел о потраченных деньгах. Это был балаган. И особенно раздражало, что этот балаган сопровождался нежной музыкой Шопена.
Потом, в конце, уже поняв и оценив своеобразную эстетику балета Трокадеро, я все же остался при своем мнении о "Шопениане". Контраст между классической музыкой и грубой пародийностью исполнения танцев – по существу не исполнения, а разрушения – был слишком резок. И к тому же номер был сильно затянут. Затянувшаяся шутка всегда раздражает, вызывает неловкость и смущение за шутника.
Размышляя об этом позднее, я вспомнил о существовании того жанра в цирковом искусстве клоунов, который называется "зани": скажем, клоун, пародирующий канатоходца. На деле это труднее, чем работа самого канатоходца: и по той же проволоке ходить, и при этом кривляться, делая вид, что сейчас упадешь.
Я реабилитировал балет "Трокадеро" на втором действии, когда эти пляски пошли аж под музыку Баха. Прежде всего были сняты классические пачки, на танцорах были короткие черные юбки, и это уже не раздражало. Они напоминали носатых греков с чернофигурных ваз. Все это делалось как бы в профиль. Вообще этот номер был в традиции Баланчина, строившего под абстрактную музыку Баха абстрактное, чисто геометрическое движение. Элемент пародийности если не сошел на нет, то и не был поставлен во главу угла.
Ну а в третьем акте, при исполнении "Вальпургиевой ночи" на музыку Гуно из "Фауста" совсем было хорошо, тут произошло совпадение эксцентрической эстетики "Трокадеро" и самого сюжетного содержания – некий языческий шабаш. А закончив номер и спектакль, вызвав шумные аплодисменты, артисты на бис сбацали старый добрый американский рок-н-ролл. Публика была в восторге, и я доволен тоже.
Тут общие соображения необходимо высказать – об элементе пародии в современном искусстве. По существу это и есть то, что называется постмодернизмом. Вспомним определение пародии – это игра с формами, из которых ушла жизнь (Томас Манн). Классический балет, или опера, или даже литература – высокая литература – уже невозможны сегодня, они кажутся эпигонским повторением пройденного – именно как эстетические формы, хотя исполнение может быть высоким, классическим. По крайней мере, в балете и опере. В литературе, мне кажется, уже труднее.
Тут я вспоминаю из своих впечатлений "Евгения Онегина" в Большом театре – постановку, так возмутившую Галину Вишневскую, и недавний английский фильм "Анна Каренина". Это очень похоже на то, что делает балет "Трокадеро". Именно воспроизведение классики требует освежающего выхода из канона – тем более когда эта классика, в данном случае литературные произведения, презентуется в ином искусстве – опере и кино.
Когда я наконец полностью ознакомился с программой представления и увидел, что настоящие имена танцоров нормальные мужские, а не пародийно-женские, – не смог преодолеть некоторого недоумения: один исполнитель казался все-таки женщиной, очень уж изящное существо.
Утопающий хватается за соломинку.
