Замечательный пресс-релиз упал мне на днях в почту. Некая Елена Юферова (Юлия Богородская) сообщала – под логотипом движения "Божья воля", – что не далее как в пятницу в Госдуме прошел круглый стол о законодательном запрете абортов. Прием двойного именования очень соблазнительный: когда видишь, что у отправителя два имени, хочется и всему изложенному в сообщении дать второе наименование. Примерно так: в Госдуме (в недрах взбесившегося принтера) собрались представители движения "Божья воля" (мракобесы) совместно с членами партии ЛДПР (симулякрами), чтобы запретить аборты (придумать, каких еще прав можно лишить граждан России).
Председательствовал Дмитрий Цорионов (Энтео). Заслушали Чаплина (не Чарли, но тоже обхохочешься), после чего известные (то есть никому не известные) пролайферы, ученые, биологи, эмбриологи, философы, историки, преподаватели, юристы, лидеры общественных движений зачитали 15 (пятнадцать) экспертных докладов (поддакнули) в пользу того, чтобы любые аборты запретить. Все ссылались на научный факт (ничем не обоснованное положение), что жизнь человека начинается с момента зачатия. А потом единодушно решили обратиться к президенту и парламентариям (опущено) с предложением заменить в статье 17 Конституции РФ формулировку "основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения" на формулировку "основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от зачатия". И закрепили эту свою решимость экспертным мнением (бредовым утверждением) о том, что "запрет абортов снижает уровень материнской смертности на девяносто процентов". Аминь.
Осмеять всех этих двуименных персонажей легко. Еще легче объяснить, что запрет абортов никак не может влиять на материнскую смертность, потому что материнская смертность высчитывается среди матерей, а аборты делают те, кто решил в этот раз матерями не становиться. И эти последние на тех первых с ножами обычно не кидаются, то есть на смертность среди них повлиять не могут. Гораздо труднее ответить на другой вопрос: почему пролайферы божьей волей, заседавшие в Госдуме в пятницу, не хотят быть хоть чуточку последовательными? Скажем, исправить для начала статью 14 Конституции, объявив Россию православной теократией, а уж потом запрещать аборты вкупе с мясоедением во время поста и добрачным сексом. Тогда сохранялась бы хоть какая-то логика. Скажем, как в Сальвадоре.
Как раз за день до круглого стола в российской Думе Верховный суд этой центральноамериканской страны отказал в аборте женщине, больной волчанкой и страдающей почечной недостаточностью, несмотря на то что врачи диагностировали у плода анэнцефалию. Про волчанку после "Доктора Хауса" объяснять не надо; анэнцефалия же означает отсутствие (частичное или полное) больших полушарий мозга, костей свода черепа и мягких тканей. Этот порок внутриутробного развития стопроцентно летален. В половине случаев плод погибает еще в утробе матери, а в половине рождается живым и живет от нескольких часов до недели. Четыре судьи из пяти высказались против возможности аборта в данном случае, один – за. Судья Родолфо Гонзалес, голосовавший против аборта, сказал, что не убежден, что беременность приведет к смерти женщины; кроме того, положительное решение в данном случае может превратить суд в "трибунал, раздающий лицензии на аборты". Тем не менее, судьи не звери: они попросили медиков тщательное следить за здоровьем будущей матери, чтобы в случае его ухудшения иметь возможность своевременно отреагировать. Если учесть, что на момент первого заседания беременность была на 26-й неделе, следить врачам остается недолго.
Но я привела этот случай не для того, чтобы показать, что будет в России, когда президент и Дума с благодарностью примут предложение Цорионова, а для того, чтобы дать понять, как работает логика. Сальвадор – католическая страна, и право на жизнь с момента зачатия, закрепленное в ее конституции, обосновывается религиозной догмой. Когда это так, можно запретить убийство плода без мозга. Потому что пути божественные неисповедимы. Бог дал – Бог взял. Что относится, разумеется, и к страдающей волчанкой будущей матери.
Чтобы это заработало в России, надо для начала сделать ее теократией. А с этим есть некоторые проблемы: какому, например, Богу вручить верховную власть? Православному? Или, может, мусульманскому? Или попытаться помирить их между собой и сделать дуальную теократию? Очевидно, здесь много работы: надо решить, как религиозные лидеры будут соправительствовать, очертить границы паств, обдумать процедуру перехода из одной религии в другую, истребить атеистов или определить им соразмерное наказание; понять, что делать с буддистами, наконец. Масса деталей. До разработки законодательства, запрещающего аборты, дело дойдет лет разве что через десять. А может, и вообще не дойдет, потому что религиозные лидеры в процессе дискуссий просто аннигилируют друг друга.
Если же совсем перестать ерничать, то следует признать, что решение о том, с какого момента отсчитывается наделенная гражданскими правами жизнь, принимается на основании рационально недоказуемых убеждений. Даже в католичестве вопрос о том, когда у эмбриона появляется душа, то есть с какого момента его можно считать человеком, исторически решался долго. Фома Аквинский, например, руководствовался Аристотелем и говорил, что в момент зачатия у плода имеется растительная душа, в момент рождения – животная, наделенная способностью к чувству, и только потом Бог привносит душу разумную. Как строить на этом законодательство, не очень понятно. Решение наделять ребенка правами от рождения, принятое в модернизированных странах, – вполне волюнтаристское. Доказать, что он человек в том же смысле, в каком взрослый, попросту невозможно.
Собственно, из этой неопределенности исходят сторонники запрета абортов, готовые свои убеждения обосновывать. Здесь можно посмотреть американскую дискуссию (англ.) на этот счет. Ее участники – либертарианцы, то есть люди, убежденные в том, что личная свобода кончается там, где она начинает ограничивать свободу других. Женщина, делающая аборт, очевидно, ограничивает свободу плода: она лишает его жизни. Тем не менее, уполномочить государство запретить аборты – значит ограничить свободу женщины. Кажется, это логический тупик и выхода нет. Но только не для людей, верящих в свободу, разум и безграничную ценность жизни. Мне особенно понравился выход, предложенный Уолтером Блоком.
Он подошел к проблеме чисто теоретически. Чтобы примирить две свободы, свободу женщины распоряжаться своим телом и свободу плода продолжать жить, нужно дать женщине возможность избавиться от плода, не убивая его. То есть создать искусственное чрево, в котором этот плод смог бы дозреть до нужной кондиции, чтобы потом перейти под крыло заботливого государства или приемных родителей. Говорят, что когда Блок высказал эту идею в прошлом году во время дискуссии, организованной в поддержку Рона Пола – кандидата от республиканцев, сошедшего потом с дистанции, – аудитория его освистала.
Мне кажется, зря. Теоретически эта позиция безупречна, а практически – безопасна. Пока наука дойдет до создания искусственной утробы, а технология доведет ее до экономически приемлемого вида, женщины смогут спокойно пользоваться своим правом на аборт. Времени хватит как минимум на несколько поколений.
И только потом встанет вопрос, можно ли называть жизнью нечто, произведенное в искусственной коробке. Но это уже будут другие времена и другие нравы.
Председательствовал Дмитрий Цорионов (Энтео). Заслушали Чаплина (не Чарли, но тоже обхохочешься), после чего известные (то есть никому не известные) пролайферы, ученые, биологи, эмбриологи, философы, историки, преподаватели, юристы, лидеры общественных движений зачитали 15 (пятнадцать) экспертных докладов (поддакнули) в пользу того, чтобы любые аборты запретить. Все ссылались на научный факт (ничем не обоснованное положение), что жизнь человека начинается с момента зачатия. А потом единодушно решили обратиться к президенту и парламентариям (опущено) с предложением заменить в статье 17 Конституции РФ формулировку "основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения" на формулировку "основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от зачатия". И закрепили эту свою решимость экспертным мнением (бредовым утверждением) о том, что "запрет абортов снижает уровень материнской смертности на девяносто процентов". Аминь.
Осмеять всех этих двуименных персонажей легко. Еще легче объяснить, что запрет абортов никак не может влиять на материнскую смертность, потому что материнская смертность высчитывается среди матерей, а аборты делают те, кто решил в этот раз матерями не становиться. И эти последние на тех первых с ножами обычно не кидаются, то есть на смертность среди них повлиять не могут. Гораздо труднее ответить на другой вопрос: почему пролайферы божьей волей, заседавшие в Госдуме в пятницу, не хотят быть хоть чуточку последовательными? Скажем, исправить для начала статью 14 Конституции, объявив Россию православной теократией, а уж потом запрещать аборты вкупе с мясоедением во время поста и добрачным сексом. Тогда сохранялась бы хоть какая-то логика. Скажем, как в Сальвадоре.
Как раз за день до круглого стола в российской Думе Верховный суд этой центральноамериканской страны отказал в аборте женщине, больной волчанкой и страдающей почечной недостаточностью, несмотря на то что врачи диагностировали у плода анэнцефалию. Про волчанку после "Доктора Хауса" объяснять не надо; анэнцефалия же означает отсутствие (частичное или полное) больших полушарий мозга, костей свода черепа и мягких тканей. Этот порок внутриутробного развития стопроцентно летален. В половине случаев плод погибает еще в утробе матери, а в половине рождается живым и живет от нескольких часов до недели. Четыре судьи из пяти высказались против возможности аборта в данном случае, один – за. Судья Родолфо Гонзалес, голосовавший против аборта, сказал, что не убежден, что беременность приведет к смерти женщины; кроме того, положительное решение в данном случае может превратить суд в "трибунал, раздающий лицензии на аборты". Тем не менее, судьи не звери: они попросили медиков тщательное следить за здоровьем будущей матери, чтобы в случае его ухудшения иметь возможность своевременно отреагировать. Если учесть, что на момент первого заседания беременность была на 26-й неделе, следить врачам остается недолго.
Но я привела этот случай не для того, чтобы показать, что будет в России, когда президент и Дума с благодарностью примут предложение Цорионова, а для того, чтобы дать понять, как работает логика. Сальвадор – католическая страна, и право на жизнь с момента зачатия, закрепленное в ее конституции, обосновывается религиозной догмой. Когда это так, можно запретить убийство плода без мозга. Потому что пути божественные неисповедимы. Бог дал – Бог взял. Что относится, разумеется, и к страдающей волчанкой будущей матери.
Чтобы это заработало в России, надо для начала сделать ее теократией. А с этим есть некоторые проблемы: какому, например, Богу вручить верховную власть? Православному? Или, может, мусульманскому? Или попытаться помирить их между собой и сделать дуальную теократию? Очевидно, здесь много работы: надо решить, как религиозные лидеры будут соправительствовать, очертить границы паств, обдумать процедуру перехода из одной религии в другую, истребить атеистов или определить им соразмерное наказание; понять, что делать с буддистами, наконец. Масса деталей. До разработки законодательства, запрещающего аборты, дело дойдет лет разве что через десять. А может, и вообще не дойдет, потому что религиозные лидеры в процессе дискуссий просто аннигилируют друг друга.
Если же совсем перестать ерничать, то следует признать, что решение о том, с какого момента отсчитывается наделенная гражданскими правами жизнь, принимается на основании рационально недоказуемых убеждений. Даже в католичестве вопрос о том, когда у эмбриона появляется душа, то есть с какого момента его можно считать человеком, исторически решался долго. Фома Аквинский, например, руководствовался Аристотелем и говорил, что в момент зачатия у плода имеется растительная душа, в момент рождения – животная, наделенная способностью к чувству, и только потом Бог привносит душу разумную. Как строить на этом законодательство, не очень понятно. Решение наделять ребенка правами от рождения, принятое в модернизированных странах, – вполне волюнтаристское. Доказать, что он человек в том же смысле, в каком взрослый, попросту невозможно.
Собственно, из этой неопределенности исходят сторонники запрета абортов, готовые свои убеждения обосновывать. Здесь можно посмотреть американскую дискуссию (англ.) на этот счет. Ее участники – либертарианцы, то есть люди, убежденные в том, что личная свобода кончается там, где она начинает ограничивать свободу других. Женщина, делающая аборт, очевидно, ограничивает свободу плода: она лишает его жизни. Тем не менее, уполномочить государство запретить аборты – значит ограничить свободу женщины. Кажется, это логический тупик и выхода нет. Но только не для людей, верящих в свободу, разум и безграничную ценность жизни. Мне особенно понравился выход, предложенный Уолтером Блоком.
Он подошел к проблеме чисто теоретически. Чтобы примирить две свободы, свободу женщины распоряжаться своим телом и свободу плода продолжать жить, нужно дать женщине возможность избавиться от плода, не убивая его. То есть создать искусственное чрево, в котором этот плод смог бы дозреть до нужной кондиции, чтобы потом перейти под крыло заботливого государства или приемных родителей. Говорят, что когда Блок высказал эту идею в прошлом году во время дискуссии, организованной в поддержку Рона Пола – кандидата от республиканцев, сошедшего потом с дистанции, – аудитория его освистала.
Мне кажется, зря. Теоретически эта позиция безупречна, а практически – безопасна. Пока наука дойдет до создания искусственной утробы, а технология доведет ее до экономически приемлемого вида, женщины смогут спокойно пользоваться своим правом на аборт. Времени хватит как минимум на несколько поколений.
И только потом встанет вопрос, можно ли называть жизнью нечто, произведенное в искусственной коробке. Но это уже будут другие времена и другие нравы.