В конце мая, в преддверии Дня защиты детей, уполномоченный по правам ребенка Павел Астахов провел первое заседание общественного Совета по защите традиционных семейных ценностей. Событие, ничем на первый взгляд не выделяющееся из рутинной череды новостей последнего года. Если бы не одна деталь: всего пару лет назад многие сторонники "традиционных ценностей" считали Астахова едва ли не главным лоббистом введения в России так называемой "ювенальной юстиции".
По запросу "ювенальная юстиция" Google выдает более миллиона ссылок. Ювенальную юстицию, или просто ЮЮ, обсуждают на форумах молодых матерей и провинциальных городов, русских патриотов и активистов-экологов. Пламенные призывы "защитить детей" и страшные истории о миллионах французских родителей, в дом которых ворвались безжалостные "ювеналы", расшаривают вперемешку с котиками и поздравлениями с Днем Победы легионы пользователей "ВКонтакте". Слова осуждения ЮЮ можно прочитать в статьях православных публицистов и блогах активистов оппозиции. 75-летний мэтр советской детской литературы Владислав Крапивин посвящает ЮЮ остропублицистический роман, не отстают и создатели плакатов и видеороликов.
И совершенно не важно, что официально никакой "ювенальной юстиции" в стране нет и, как постоянно уверяют Астахов и сам Путин, не будет. Важно, что, и пребывая скорее в сфере "идей" (или же будучи феноменом жизни "бездуховного Запада"), "ювенальная юстиция" стала в России довольно интересным социальным феноменом.
Было бы ошибкой считать, что православных, либералов, посетительниц форума "овуляшек" и Павла Астахова заботит именно введение специальных судов для рассмотрения дел с участием несовершеннолетних. Добраться до ядра проблемы через нагромождение интерпретационных "одежек" совсем непросто. Под "ювенальной юстицией" в разных текстах понимается и практика необоснованного изъятия детей из семей органами опеки, и кампания по борьбе с жестокостью по отношению к детям в семье, и содействие иностранному усыновлению, и рассказы о костюме Путина и разгуле педофилов в Норвегии, и попытки использовать органы опеки для давления на оппозиционных активистов, и апокрифические истории об отобрании детей у родителей, в холодильниках которых не нашлось пяти видов йогуртов и свежих фруктов, и виртуальный форсайт-проект "Детство-2030", и реально действующие, например, в Ростовской области технологии работы с несовершеннолетними правонарушителями. Все это неизбежно ведет к разной расстановке акцентов и порой диаметрально противоположным аргументам при формулировке одного и того же вывода: "ЮЮ – это зло, с которым необходимо бороться".
Разумеется, это не единственный феномен, на основе неприятия которого формируется "коалиция" людей с диаметрально противоположными взглядами. Поклонник полковника Квачкова и либерал, верный идеям Егора Гайдара, в иной ситуации вцепились бы друг другу в волосы, но на митинге против политики Кремля могут оказаться в одной колонне. Случай с ЮЮ, однако, интересен тем, что на первый взгляд прямого отношения к политике не имеет. Внезапно разгоревшаяся борьба против нее – хорошая иллюстрация нынешнего умонастроения российского общества.
Безусловно, непосредственным инициатором борьбы с ЮЮ следует считать условно-консервативные круги, откровенно враждебно относящиеся к Западу и всему, что от него исходит. Необходимость борьбы с ЮЮ они обосновывают стремлением защитить "традиционную семью", оградить детей от "разврата" в виде сексуального просвещения и либеральных методов воспитания. Под сомнение ставится приоритет прав ребенка, подчеркивается опасность запрета телесных наказаний, и в целом семья предстает как некая крепость, призванная оградить ребенка от мира, лежащего во зле. Само же введение ЮЮ воспринимается как часть заговора против России, звеньями которого является изъятие детей из российских семей и отправка их на усыновление за рубеж. Вся эта нехитрая схема изложена в песне православного барда.
Православно-патриотические антиЮЮ-публицисты, однако, представляют собой лишь верхушку айсберга. Главная сила движения – вполне далекие от политики люди, чувствующие, что опасность грозит не от мировой закулисы, а от российского государства. Не все истории о произволе органов опеки, ходящие по соцсетям, правдивы, однако и тех, что соответствуют действительности, достаточно, чтобы сделать вывод, что система опеки и попечительства работает не лучше, чем другие государственные органы, лишенные общественного контроля. Страшилки о западной ЮЮ вкупе с запущенными при участии государства в последние годы дорогостоящими проектами детской "горячей линии" и кампании по борьбе с жестокостью в отношении детей с участием celebrities, выступления Дмитрия Медведева и Павла Астахова, которые можно было интерпретировать как призыв к более жесткому контролю над семьями, появление инициатив вроде "паспорта школьника" или назойливых опросов, призванных выявить неблагополучие детей в семье, довершают картину.
Участие в кампании противодействия ЮЮ политически индифферентных людей и даже тех, кто сочувствует либеральной оппозиции, – отнюдь не результат деятельности "Народного собора" или постов Фрица Моргена. Речь идет о ярком проявлении феномена, свойственного чрезвычайно многим жителям современной России, – его можно назвать патерналистским индивидуализмом. Исчерпывающе сформулировал этот принцип недавно Эдуард Лимонов: "Нам нужна власть, которая нам будет все разрешать".
Речь тут вовсе не идет об осознании себя властью или представителей власти как нанятых менеджеров (что характерно для западного политического сознания). Власть, напротив, воспринимается как нечто чужеродное и опасное, но при этом неизбежное – пожалуй, как волк из народных сказок. Человек не может (без ущерба для себя) стать волком и не может заставить волка служить себе, но может отгородиться от волка засовами и научить детей не открывать хищнику дверь. В таком отношении к власти – ключ к чрезвычайной популярности инструкций вроде "что делать при визите органов опеки". Патернализм же при таком подходе проявляется в том, что необходимость существования волка не оспаривается, а выходом из ситуации видится его естественная замена на какого-нибудь доброго зверя, который будет разрешать пить пиво на улице и воспитывать детей по-своему, а не обустройство жизни на иных началах, без участия хищников.
Стремление как-то облагородить деятельность государственных органов воспринимается обществом в штыки (в чем и состоит сущность деятельности немногочисленных поборников введения в России настоящей, а не карикатурной ЮЮ, довольно тщетно пытающихся объяснить, что она, по их мнению, только положит конец произволу органов опеки). Недоверие к государству распространяется и на общественные механизмы; неверие в солидарность и нематериальную мотивацию ведет к дальнейшей атомизации общественной жизни. О борьбе за ее свободу говорить не приходится, но вот свободу собственной частной жизни граждане России отстаивать готовы, иногда довольно яростно. Недаром форумы пестрят эмоциональными сообщениями вроде "все могу простить, но если полезут ко мне в семью – застрелю".
При всей спорности подобного подхода, которым можно оправдать и весьма уродливые социальные последствия (то же самое право драть детей как сидорову козу), кампания противодействия ЮЮ могла (и, наверное, все еще может) привести к полезным для российского общества результатам. Дело в том, что сама система защиты прав детей – изобретение относительно недавнее и многие ее аспекты вполне естественно вызывают споры. Даже если рассуждать в терминах сугубо светского правового государства, существует конфликт между правами ребенка как человека и естественно следующей из биологических и психологических особенностей развития необходимостью эти права ограничивать; между правами родителей и возможностью общества контролировать процесс воспитания; между неприкосновенностью частной жизни и правом ее нарушать ради защиты, например, права на жизнь. Очевидно, что законодательно невозможно предусмотреть все ситуации, и неизбежно приходится обращаться к здравому смыслу и действовать осторожно. В той же Норвегии пресловутый шлепок действительно может грозить родителям неприятностями, а, например, в Чехии министра, предложившую запретить подзатыльники, прямо-таки высмеяли во вполне респектабельной прессе (из чего ничуть не следует, что все норвежцы ведут себя по отношению к детям как ангелы, а чехи лупят своих почем зря). Неприемлемы обе крайности: как вмешательство социальных служб по поводу любой семейной ссоры, так и позиция "дети – собственность родителей".
В любом случае, не существует жестко предопределенной "модели" защиты детей – и эта модель как раз могла бы стать предметом дискуссии. А дискуссия возможна там, где для нее есть условия: то есть общий язык, взаимоуважение и хотя бы минимальные общие ценности. Участие широких слоев даже неполитизированного населения в дискуссиях о ЮЮ дало надежду на то, что такие ценности у российского общества есть – и речь не о пресловутых "традиционных ценностях", а о неприкосновенности частной жизни и ограничении вмешательства государства в жизнь общества.
Одной из целей запрета на усыновление детей в США было, как представляется, нарушить этот начавший складываться общественный консенсус. Запрет усыновления и последовавшая кампания вокруг гибели усыновленного ребенка в Америке должны были удовлетворить требования наиболее оголтелых противников ЮЮ, а появление Владимира Путина на съезде "Родительского сопротивления" имени Кургиняна – продемонстрировать, что "проювенальная" политика времен Медведева сменилась иной, "просемейной".
Всего пару лет назад имя Павла Астахова действовало на большинство российских противников ЮЮ как красная тряпка на быка: уполномоченного при тогдашнем президенте Медведеве записывали в первые ряды "ювеналов" и "компрачикосов". Заклинания Астахова о том, что "ювенальная юстиция западного образца" не будет принята в России, не принимались в расчет или воспринимались как часть коварного плана. Заголовки вроде "Астахов хочет протащить Ювенальную юстицию, прикрываясь благословением Святейшего?" пеклись как горячие пирожки, а виднейший из противников ЮЮ – блогер Олег Макаренко (Фриц Морген) – призывал Астахова "уйти вон из профессии" и публично обличал его во лжи.
Сейчас былые обиды забыты, а сам Астахов, поставивший было под сомнение благотворность таких важных традиций, как порка, покорно зачитывает тексты о том, что "в наше время происходит подмена понятия "семья", попирание традиционных семейных ценностей". Но если Астахов "исправился", то кто же продолжает продвигать ненавистную ЮЮ (кроме, конечно, неуловимого "педофильского лобби")? Конечно же, "белоленточная оппозиция".
Можно предположить, что под видом все углубляющейся борьбы с "тлетворным Западом" наступление государства на права родителей и детей развернется с новой силой. Только речь пойдет не о тех семьях, что практикуют домостроевские методы воспитания, а, например, об оппозиционных активистах. Или о нежелающих участвовать в навязанных программах "духовно-нравственного воспитания". Или о покупающих не рекомендованные "родительскими комитетами" книги… При этом совершенно не исключено, что продолжится и произвол по отношению к социально незащищенным родителям и детям. Главное ведь – от "евромерил" Россию уберегли.
Надежда в этой ситуации – на проявление в стихийных индивидуалистах чувства солидарности. На людей с тех самых "антиювенальных" форумов, разделяющих идеи о недопустимости вмешательства государства в частную жизнь. И на растущее понимание того, что лучшая защита от хищника – отнюдь не засовы на дверях.
По запросу "ювенальная юстиция" Google выдает более миллиона ссылок. Ювенальную юстицию, или просто ЮЮ, обсуждают на форумах молодых матерей и провинциальных городов, русских патриотов и активистов-экологов. Пламенные призывы "защитить детей" и страшные истории о миллионах французских родителей, в дом которых ворвались безжалостные "ювеналы", расшаривают вперемешку с котиками и поздравлениями с Днем Победы легионы пользователей "ВКонтакте". Слова осуждения ЮЮ можно прочитать в статьях православных публицистов и блогах активистов оппозиции. 75-летний мэтр советской детской литературы Владислав Крапивин посвящает ЮЮ остропублицистический роман, не отстают и создатели плакатов и видеороликов.
И совершенно не важно, что официально никакой "ювенальной юстиции" в стране нет и, как постоянно уверяют Астахов и сам Путин, не будет. Важно, что, и пребывая скорее в сфере "идей" (или же будучи феноменом жизни "бездуховного Запада"), "ювенальная юстиция" стала в России довольно интересным социальным феноменом.
Было бы ошибкой считать, что православных, либералов, посетительниц форума "овуляшек" и Павла Астахова заботит именно введение специальных судов для рассмотрения дел с участием несовершеннолетних. Добраться до ядра проблемы через нагромождение интерпретационных "одежек" совсем непросто. Под "ювенальной юстицией" в разных текстах понимается и практика необоснованного изъятия детей из семей органами опеки, и кампания по борьбе с жестокостью по отношению к детям в семье, и содействие иностранному усыновлению, и рассказы о костюме Путина и разгуле педофилов в Норвегии, и попытки использовать органы опеки для давления на оппозиционных активистов, и апокрифические истории об отобрании детей у родителей, в холодильниках которых не нашлось пяти видов йогуртов и свежих фруктов, и виртуальный форсайт-проект "Детство-2030", и реально действующие, например, в Ростовской области технологии работы с несовершеннолетними правонарушителями. Все это неизбежно ведет к разной расстановке акцентов и порой диаметрально противоположным аргументам при формулировке одного и того же вывода: "ЮЮ – это зло, с которым необходимо бороться".
Разумеется, это не единственный феномен, на основе неприятия которого формируется "коалиция" людей с диаметрально противоположными взглядами. Поклонник полковника Квачкова и либерал, верный идеям Егора Гайдара, в иной ситуации вцепились бы друг другу в волосы, но на митинге против политики Кремля могут оказаться в одной колонне. Случай с ЮЮ, однако, интересен тем, что на первый взгляд прямого отношения к политике не имеет. Внезапно разгоревшаяся борьба против нее – хорошая иллюстрация нынешнего умонастроения российского общества.
Безусловно, непосредственным инициатором борьбы с ЮЮ следует считать условно-консервативные круги, откровенно враждебно относящиеся к Западу и всему, что от него исходит. Необходимость борьбы с ЮЮ они обосновывают стремлением защитить "традиционную семью", оградить детей от "разврата" в виде сексуального просвещения и либеральных методов воспитания. Под сомнение ставится приоритет прав ребенка, подчеркивается опасность запрета телесных наказаний, и в целом семья предстает как некая крепость, призванная оградить ребенка от мира, лежащего во зле. Само же введение ЮЮ воспринимается как часть заговора против России, звеньями которого является изъятие детей из российских семей и отправка их на усыновление за рубеж. Вся эта нехитрая схема изложена в песне православного барда.
Православно-патриотические антиЮЮ-публицисты, однако, представляют собой лишь верхушку айсберга. Главная сила движения – вполне далекие от политики люди, чувствующие, что опасность грозит не от мировой закулисы, а от российского государства. Не все истории о произволе органов опеки, ходящие по соцсетям, правдивы, однако и тех, что соответствуют действительности, достаточно, чтобы сделать вывод, что система опеки и попечительства работает не лучше, чем другие государственные органы, лишенные общественного контроля. Страшилки о западной ЮЮ вкупе с запущенными при участии государства в последние годы дорогостоящими проектами детской "горячей линии" и кампании по борьбе с жестокостью в отношении детей с участием celebrities, выступления Дмитрия Медведева и Павла Астахова, которые можно было интерпретировать как призыв к более жесткому контролю над семьями, появление инициатив вроде "паспорта школьника" или назойливых опросов, призванных выявить неблагополучие детей в семье, довершают картину.
Участие в кампании противодействия ЮЮ политически индифферентных людей и даже тех, кто сочувствует либеральной оппозиции, – отнюдь не результат деятельности "Народного собора" или постов Фрица Моргена. Речь идет о ярком проявлении феномена, свойственного чрезвычайно многим жителям современной России, – его можно назвать патерналистским индивидуализмом. Исчерпывающе сформулировал этот принцип недавно Эдуард Лимонов: "Нам нужна власть, которая нам будет все разрешать".
Речь тут вовсе не идет об осознании себя властью или представителей власти как нанятых менеджеров (что характерно для западного политического сознания). Власть, напротив, воспринимается как нечто чужеродное и опасное, но при этом неизбежное – пожалуй, как волк из народных сказок. Человек не может (без ущерба для себя) стать волком и не может заставить волка служить себе, но может отгородиться от волка засовами и научить детей не открывать хищнику дверь. В таком отношении к власти – ключ к чрезвычайной популярности инструкций вроде "что делать при визите органов опеки". Патернализм же при таком подходе проявляется в том, что необходимость существования волка не оспаривается, а выходом из ситуации видится его естественная замена на какого-нибудь доброго зверя, который будет разрешать пить пиво на улице и воспитывать детей по-своему, а не обустройство жизни на иных началах, без участия хищников.
Стремление как-то облагородить деятельность государственных органов воспринимается обществом в штыки (в чем и состоит сущность деятельности немногочисленных поборников введения в России настоящей, а не карикатурной ЮЮ, довольно тщетно пытающихся объяснить, что она, по их мнению, только положит конец произволу органов опеки). Недоверие к государству распространяется и на общественные механизмы; неверие в солидарность и нематериальную мотивацию ведет к дальнейшей атомизации общественной жизни. О борьбе за ее свободу говорить не приходится, но вот свободу собственной частной жизни граждане России отстаивать готовы, иногда довольно яростно. Недаром форумы пестрят эмоциональными сообщениями вроде "все могу простить, но если полезут ко мне в семью – застрелю".
При всей спорности подобного подхода, которым можно оправдать и весьма уродливые социальные последствия (то же самое право драть детей как сидорову козу), кампания противодействия ЮЮ могла (и, наверное, все еще может) привести к полезным для российского общества результатам. Дело в том, что сама система защиты прав детей – изобретение относительно недавнее и многие ее аспекты вполне естественно вызывают споры. Даже если рассуждать в терминах сугубо светского правового государства, существует конфликт между правами ребенка как человека и естественно следующей из биологических и психологических особенностей развития необходимостью эти права ограничивать; между правами родителей и возможностью общества контролировать процесс воспитания; между неприкосновенностью частной жизни и правом ее нарушать ради защиты, например, права на жизнь. Очевидно, что законодательно невозможно предусмотреть все ситуации, и неизбежно приходится обращаться к здравому смыслу и действовать осторожно. В той же Норвегии пресловутый шлепок действительно может грозить родителям неприятностями, а, например, в Чехии министра, предложившую запретить подзатыльники, прямо-таки высмеяли во вполне респектабельной прессе (из чего ничуть не следует, что все норвежцы ведут себя по отношению к детям как ангелы, а чехи лупят своих почем зря). Неприемлемы обе крайности: как вмешательство социальных служб по поводу любой семейной ссоры, так и позиция "дети – собственность родителей".
В любом случае, не существует жестко предопределенной "модели" защиты детей – и эта модель как раз могла бы стать предметом дискуссии. А дискуссия возможна там, где для нее есть условия: то есть общий язык, взаимоуважение и хотя бы минимальные общие ценности. Участие широких слоев даже неполитизированного населения в дискуссиях о ЮЮ дало надежду на то, что такие ценности у российского общества есть – и речь не о пресловутых "традиционных ценностях", а о неприкосновенности частной жизни и ограничении вмешательства государства в жизнь общества.
Одной из целей запрета на усыновление детей в США было, как представляется, нарушить этот начавший складываться общественный консенсус. Запрет усыновления и последовавшая кампания вокруг гибели усыновленного ребенка в Америке должны были удовлетворить требования наиболее оголтелых противников ЮЮ, а появление Владимира Путина на съезде "Родительского сопротивления" имени Кургиняна – продемонстрировать, что "проювенальная" политика времен Медведева сменилась иной, "просемейной".
Всего пару лет назад имя Павла Астахова действовало на большинство российских противников ЮЮ как красная тряпка на быка: уполномоченного при тогдашнем президенте Медведеве записывали в первые ряды "ювеналов" и "компрачикосов". Заклинания Астахова о том, что "ювенальная юстиция западного образца" не будет принята в России, не принимались в расчет или воспринимались как часть коварного плана. Заголовки вроде "Астахов хочет протащить Ювенальную юстицию, прикрываясь благословением Святейшего?" пеклись как горячие пирожки, а виднейший из противников ЮЮ – блогер Олег Макаренко (Фриц Морген) – призывал Астахова "уйти вон из профессии" и публично обличал его во лжи.
Сейчас былые обиды забыты, а сам Астахов, поставивший было под сомнение благотворность таких важных традиций, как порка, покорно зачитывает тексты о том, что "в наше время происходит подмена понятия "семья", попирание традиционных семейных ценностей". Но если Астахов "исправился", то кто же продолжает продвигать ненавистную ЮЮ (кроме, конечно, неуловимого "педофильского лобби")? Конечно же, "белоленточная оппозиция".
Можно предположить, что под видом все углубляющейся борьбы с "тлетворным Западом" наступление государства на права родителей и детей развернется с новой силой. Только речь пойдет не о тех семьях, что практикуют домостроевские методы воспитания, а, например, об оппозиционных активистах. Или о нежелающих участвовать в навязанных программах "духовно-нравственного воспитания". Или о покупающих не рекомендованные "родительскими комитетами" книги… При этом совершенно не исключено, что продолжится и произвол по отношению к социально незащищенным родителям и детям. Главное ведь – от "евромерил" Россию уберегли.
Надежда в этой ситуации – на проявление в стихийных индивидуалистах чувства солидарности. На людей с тех самых "антиювенальных" форумов, разделяющих идеи о недопустимости вмешательства государства в частную жизнь. И на растущее понимание того, что лучшая защита от хищника – отнюдь не засовы на дверях.
