12 июня, День России. Россияне долго привыкали к этому введенному в 1992 году празднику. Сначала было странно отмечать День принятия декларации о государственном суверенитете, потому что этот суверенитет образовался после того, как все составные части канувшей в Лету державы уже провозгласили свою независимость. Декларация всего лишь фиксировала положение дел, сложившееся не только и не столько усилиями самих россиян. После 2002 года стало странно отмечать День России, но уже в силу того, что неясным оказался смысл, который вкладывался в это слово. Что значила в тот момент Россия – кроме географической данности от Тихого океана до Балтийского моря? Каждый думал по-разному.
Нынешний, 2013 год внес, наконец, определенность. Как раз накануне праздника начал свою работу учредительный съезд Общероссийского народного фронта. Из манифеста Народного фронта (который так и озаглавлен – "За Россию!") стало очевидно, что Россия – это государство, вступающее "в новый этап национального развития"; что Россия – это народ, "единство которого скреплено общей исторической судьбой"; что Россия – это носитель "исторической миссии", которая состоит в том, чтобы стать "интеграционным центром евразийского пространства".
Параллельно с учреждающимся Народным фронтом работала и сплоченная Государственная дума. Принятые ею документы тоже способствовали прояснению основ национального суверенитета. Уголовная ответственность за оскорбление чувств верующих, несомненно, указывает на религиозный характер крепнущей российской государственности. Административная же ответственность за "пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних" свидетельствует о глубоком традиционализме российской державы.
Тем не менее принятые 11 июня документы оставляют еще много содержательных лакун. Думается, в праздничный день было бы не лишним вспомнить один из определяющих для отечественной мысли текстов. Он принадлежит перу выдающегося национально-исторического теоретика и христианского философа (как он сам себя определял) Петра Яковлевича Чаадаева. В тексте, который следует периодически перечитывать каждому мыслящему россиянину, дается, пожалуй, самое ясное разъяснения национального характера России и ее исторической миссии. Чаадаев, как и авторы манифеста Народного фронта, был убежден, что "народы – существа нравственные", что физиономия их определяется историей и традицией, что традиции эти передаются через мысли, охватывающие ребенка еще в колыбели, и что мысли эти – "о долге, справедливости, праве, порядке". Впрочем, все это он писал о западном христианском мире. О России же говорил следующее:
Раскинувшись между двух великих делений мира, между Востоком и Западом, опираясь одним локтем на Китай, другим на Германию, мы должны бы были сочетать в себе два великих начала духовной природы – воображение и разум, и объединить в нашей цивилизации историю всего земного шара. Не эту роль предоставило нам провидение. Напротив, оно как будто совсем не занималось нашей судьбой. Отказывая нам в своем благодетельном воздействии на человеческий разум, оно предоставило нас всецело самим себе, не пожелало ни в чем вмешиваться в наши дела, не пожелало ничему нас научить. Опыт времен для нас не существует. Века и поколения протекли для нас бесплодно. Глядя на нас, можно сказать, что по отношению к нам всеобщий закон человечества сведен на нет. Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума, а все, что досталось нам от этого движения, мы исказили. Начиная с самых первых мгновений нашего социального существования, от нас не вышло ничего пригодного для общего блага людей, ни одна полезная мысль не дала ростка на бесплодной почве нашей родины, ни одна великая истина не была выдвинута из нашей среды; мы не дали себе труда ничего создать в области воображения и из того, что создано воображением других, мы заимствовали одну лишь обманчивую внешность и бесполезную роскошь.
Удивительное дело! Даже в области той науки, которая все охватывает, наша история ни с чем не связана, ничего не объясняет, ничего не доказывает. Если бы орды варваров, потрясших мир, не прошли прежде нашествия на Запад по нашей стране, мы едва были бы главой для всемирной истории. Чтобы заставить себя заметить, нам пришлось растянуться от Берингова пролива до Одера. Когда-то великий человек вздумал нас цивилизовать и для того, чтобы приохотить к просвещению, кинул нам плащ цивилизации; мы подняли плащ, но к просвещению не прикоснулись. В другой раз другой великий монарх, приобщая нас к своему славному назначению, провел нас победителями от края до края Европы; вернувшись домой из этого триумфального шествия по самым просвещенным странам мира, мы принесли с собой одни только дурные идеи и гибельные заблуждения, последствием которых было неизмеримое бедствие, отбросившее нас назад на полвека. В крови у нас есть нечто, отвергающее всякий настоящий прогресс. Одним словом, мы жили и сейчас еще живем для того, чтобы преподать какой-то великий урок отдаленным потомкам, которые поймут его; пока, что бы там ни говорили, мы составляем пробел в интеллектуальном порядке. Я не перестаю удивляться этой пустоте, этой удивительной оторванности нашего социального бытия. В этом, наверное, отчасти повинна наша непостижимая судьба. Но есть здесь еще, без сомнения, и доля человеческого участия, как во всем, что происходит в нравственном мире.
Простим философу недооценку того, что Россия дала миру. В начале тридцатых годов XIX века он не мог знать о всемирно-исторической роли Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого, Чехова, Глинки, Чайковского, Мусоргского, Стравинского, Шостаковича, Набокова, Пастернака, Бродского и так далее, и так далее, и так далее. Ему все эти имена были еще не известны (Пушкина он знал совсем с другой стороны). Это не так важно, потому что нашим молодым современникам все эти имена через некоторое время будут уже не известны. Если, конечно, Россия пойдет по тому пути, который прокладывает для нее Общероссийский народный фронт.
С праздником!
Нынешний, 2013 год внес, наконец, определенность. Как раз накануне праздника начал свою работу учредительный съезд Общероссийского народного фронта. Из манифеста Народного фронта (который так и озаглавлен – "За Россию!") стало очевидно, что Россия – это государство, вступающее "в новый этап национального развития"; что Россия – это народ, "единство которого скреплено общей исторической судьбой"; что Россия – это носитель "исторической миссии", которая состоит в том, чтобы стать "интеграционным центром евразийского пространства".
Параллельно с учреждающимся Народным фронтом работала и сплоченная Государственная дума. Принятые ею документы тоже способствовали прояснению основ национального суверенитета. Уголовная ответственность за оскорбление чувств верующих, несомненно, указывает на религиозный характер крепнущей российской государственности. Административная же ответственность за "пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних" свидетельствует о глубоком традиционализме российской державы.
Тем не менее принятые 11 июня документы оставляют еще много содержательных лакун. Думается, в праздничный день было бы не лишним вспомнить один из определяющих для отечественной мысли текстов. Он принадлежит перу выдающегося национально-исторического теоретика и христианского философа (как он сам себя определял) Петра Яковлевича Чаадаева. В тексте, который следует периодически перечитывать каждому мыслящему россиянину, дается, пожалуй, самое ясное разъяснения национального характера России и ее исторической миссии. Чаадаев, как и авторы манифеста Народного фронта, был убежден, что "народы – существа нравственные", что физиономия их определяется историей и традицией, что традиции эти передаются через мысли, охватывающие ребенка еще в колыбели, и что мысли эти – "о долге, справедливости, праве, порядке". Впрочем, все это он писал о западном христианском мире. О России же говорил следующее:
Раскинувшись между двух великих делений мира, между Востоком и Западом, опираясь одним локтем на Китай, другим на Германию, мы должны бы были сочетать в себе два великих начала духовной природы – воображение и разум, и объединить в нашей цивилизации историю всего земного шара. Не эту роль предоставило нам провидение. Напротив, оно как будто совсем не занималось нашей судьбой. Отказывая нам в своем благодетельном воздействии на человеческий разум, оно предоставило нас всецело самим себе, не пожелало ни в чем вмешиваться в наши дела, не пожелало ничему нас научить. Опыт времен для нас не существует. Века и поколения протекли для нас бесплодно. Глядя на нас, можно сказать, что по отношению к нам всеобщий закон человечества сведен на нет. Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума, а все, что досталось нам от этого движения, мы исказили. Начиная с самых первых мгновений нашего социального существования, от нас не вышло ничего пригодного для общего блага людей, ни одна полезная мысль не дала ростка на бесплодной почве нашей родины, ни одна великая истина не была выдвинута из нашей среды; мы не дали себе труда ничего создать в области воображения и из того, что создано воображением других, мы заимствовали одну лишь обманчивую внешность и бесполезную роскошь.
Удивительное дело! Даже в области той науки, которая все охватывает, наша история ни с чем не связана, ничего не объясняет, ничего не доказывает. Если бы орды варваров, потрясших мир, не прошли прежде нашествия на Запад по нашей стране, мы едва были бы главой для всемирной истории. Чтобы заставить себя заметить, нам пришлось растянуться от Берингова пролива до Одера. Когда-то великий человек вздумал нас цивилизовать и для того, чтобы приохотить к просвещению, кинул нам плащ цивилизации; мы подняли плащ, но к просвещению не прикоснулись. В другой раз другой великий монарх, приобщая нас к своему славному назначению, провел нас победителями от края до края Европы; вернувшись домой из этого триумфального шествия по самым просвещенным странам мира, мы принесли с собой одни только дурные идеи и гибельные заблуждения, последствием которых было неизмеримое бедствие, отбросившее нас назад на полвека. В крови у нас есть нечто, отвергающее всякий настоящий прогресс. Одним словом, мы жили и сейчас еще живем для того, чтобы преподать какой-то великий урок отдаленным потомкам, которые поймут его; пока, что бы там ни говорили, мы составляем пробел в интеллектуальном порядке. Я не перестаю удивляться этой пустоте, этой удивительной оторванности нашего социального бытия. В этом, наверное, отчасти повинна наша непостижимая судьба. Но есть здесь еще, без сомнения, и доля человеческого участия, как во всем, что происходит в нравственном мире.
Простим философу недооценку того, что Россия дала миру. В начале тридцатых годов XIX века он не мог знать о всемирно-исторической роли Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого, Чехова, Глинки, Чайковского, Мусоргского, Стравинского, Шостаковича, Набокова, Пастернака, Бродского и так далее, и так далее, и так далее. Ему все эти имена были еще не известны (Пушкина он знал совсем с другой стороны). Это не так важно, потому что нашим молодым современникам все эти имена через некоторое время будут уже не известны. Если, конечно, Россия пойдет по тому пути, который прокладывает для нее Общероссийский народный фронт.
С праздником!
