Журналист Марина Ахмедова – автор ярких и пронзительных материалов о ситуации на Кавказе, лауреат престижных профессиональных премий. Однако она не считает, что ее миссия исчерпывается в тот момент, когда она ставит точку в своей публикации. Сегодня Радио Свобода публикует ее открытое письмо врио президента Дагестана Рамазану Абдулатипову, в котором она просит его о милосердии для тех участников подполья, которые сами устали от войны.

Уважаемый Рамазан Гаджимурадович, на прошлой неделе мы в Русском Репортере опубликовали репортаж, героями которого стали действующие боевики, которые и сейчас находятся в лесном подполье Дагестана. Репортаж назывался "Разговор с Драконом", и я – его автор. Он пролежал в редакции больше года, и мы в предисловии к нему объясняем, почему не смогли опубликовать его раньше.

Отправившись в ту поездку в горы, я догадывалась, зачем они меня позвали. А меня именно позвали. Скорее всего, речь пойдет об амнистии, думала я, иначе зачем им рисковать и выдергивать журналиста из Москвы, незнакомого человека, который может привести за собой кого-нибудь из силовиков. Также я понимала и ненужность появления такого разговора в прессе. До этих пор вся информация, которая просачивалась о боевиках – это такое-то количество уничтоженных в ходе спецоперации. Иногда по телевизору мельком можно было увидеть трупы бородатых мужчин. Но что это за люди? Почему они ушли в лес? Чем они руководствуются? Я всегда хотела задать им эти вопросы лично. Не для того, чтобы понять – я уже несколько лет регулярно работаю на Северном Кавказе, и почему они это делают, я примерно себе представляю. Я хотела получить эти ответы от них лично. Хотела их собственными словами нарисовать их же психологические и человеческие портреты, чтобы больше никто не мог сказать и подумать: мы сражаемся с обезличенным злом, с монстрами, которые уходят в лес, с ног до головы пропитанные желанием убивать и уничтожать. Я вообще считаю, что когда хочешь решить проблему, нужно четко понимать, кто и зачем находится по другую ее сторону и какой он. Но, как говорит один мой друг и коллега, люди чувствуют, что не надо этим интересоваться, что тема эта – табуированная.

Я хотела бы сразу и четко обозначить свою позицию – я не правозащитница. Более того, позиция многих правозащитников на Северном Кавказе вызывает во мне раздражение, так как эти люди чаще защищают "сторону проблемы". То есть если ты оказался по ту лесную сторону, то автоматически получаешь право на их защиту. Я же считаю, что права должны защищаться индивидуально, каждый случай расследоваться по обстоятельствам, и если человек совершил серьезные противозаконные действия, его защищать нечего. Но проблема также и в том, что в вашей республике многие оказываются по ту сторону потому лишь только, что их захотели туда переместить, что их обвинили заведомо, а инструментов для защиты не предоставили.

Кроме того, я не считаю, что следует так уж строго спрашивать с людей семнадцати, восемнадцати и девятнадцати лет. Мне кажется, что если молодой человек был помещен в обстоятельства, в которых у него (не по его вине) нет возможности на получение образования там, где он хочет и может учиться, на получение работы там, где он хочет и может работать, то, может быть, не стоит при таких несправедливых стартовых условиях спрашивать с него по всей строгости закона? Ведь до того, до попадания в подполье, закон не сделал ничего для того, чтобы защищать его права.

Тут я хотела бы сделать оговорку. Вот я живу в большом городе. И для того, чтобы увидеть представителей золотой молодежи, мне нужно пойти в специальные места – клубы, кафе, рестораны, где они собираются. Я туда не хожу по двум причинам: у меня нет на это денег и мне это не интересно. Но в ваших маленьких городах молодежь, у которой ничего нет, постоянно натыкается на молодежь, у которой есть все – по праву рождения в семье крупного или не очень крупного чиновника. Выходя на улицу, скажем, Махачкалы, у тебя практически нет возможности избежать встречи с ними – богато одетыми, со свистом проезжающими на дорогих машинах, наглыми. Но зато на твоем пути постоянно попадаются проповедники от религии. Они рассказывают об идеальном религиозном мироустройстве, в котором все братья и все равны. Рай они обещают. Конечно, кавказская молодежь – то поле, на котором религиозная пропаганда даст всходы. И не они сами удобрили себя.

Я всегда считала, что жизнь, особенно молодую жизнь, нужно сохранять. Несколько раз я становилась свидетелем ужасных сцен, когда силовики приглашали мать во время спецоперации и она уговаривала своего ребенка выйти из осажденного дома. Но они никогда не выходят, не потому что, как сами они говорят, тверды и непоколебимы в своей вере и спешат в рай. Просто они не ждут милосердия. А не ждут милосердия они потому, что никогда в республике Дагестан с момента начала противостояния боевиков и силовиков, прецедентов милосердия не было. Как же можно извлечь кого-то из осажденного дома, если у человека, находящегося там, выборов всего два: первый – умереть быстро, а второй – пройти чудовищные избиения и пытки, выдать десятка два имен и умирать долго, болезненно?

Обычно нам говорят, что мы – журналисты – все преувеличиваем. Но, вы знаете, даже когда я стараюсь преуменьшить, описывая действительность Северного Кавказа, иностранные читатели спрашивают меня: "Скажите, вы это придумали?" Нет, это придумала не я. На то, что происходит в вашей республике, у меня фантазии бы не хватило.

Во время подготовки предыдущего моего репортажа о дагестанском бандподполье два года назад мне пришлось оказаться в морге, где я своими глазами видела, как сотрудники полиции продают трупы только что уничтоженных в спецоперации боевиков их родителям. Я видела тела, я помню их лица и помню, как они лежали. Я помню слова, которыми обменивались продавцы и покупатели. Я помню, как они торговались. И, скажу еще раз, к сожалению, не я все это придумала. Когда был опубликован этот репортаж, со мной связались из местной администрации президента и попросили больше не приезжать и не выносить сор из избы. Но я не считаю, что целая республика и целый регион может быть чьей-то личной избой.

Прежде, чем я перейду к причине, по которой я пишу вам это письмо, я хотела бы уточнить – я не являюсь защитницей боевиков, любая религиозная пропаганда наводит на меня ужас, я смертельно боюсь терактов, и если я когда-нибудь и стану что-то защищать, то лишь устои светского государства. Но мне кажется, что народ, утративший способность ценить просто человеческую жизнь, в конце концов изничтожит себя сам.

После ареста мэра Махачкалы Саида Амирова мне сообщили о том, что герои моего на тот момент еще неопубликованного репортажа "Разговор с драконом" сейчас хотели бы пойти на мировую, так как в республике появился человек, которому они могут доверять, и этот человек – вы. Честно сказать, я не верю в то, что люди, прожившие больше десяти лет в лесу, насквозь пропитанные религиозным фанатизмом, способны адаптироваться к мирной жизни в светском государстве. Я не верю в успех этого предприятия. Но я верю в милосердие. Более сильная сторона, если она действительно сильна, должна его проявить. Не может не проявить. В той региональной действительности, в которой вы оказались, действительно легче уничтожить непримиримо несогласных. Но ведь милосердие – главный признак силы. И, как сама сила, оно должно быть демонстративным. Чтобы другие видели и знали: государство – это не жестокая машина, перемалывающая жизни, не разбирая, где, кто, зачем, почему. Вообще всем республикам Северного Кавказа необходима эта демонстрация. Может быть, пойдя на мировую, проведя амнистию, вы спасете больше десятка жизней героев моего репортажа. Они – люди, и они еще живы, и если они хотят мира, по-человечески ли это – не дать им такой возможности?

Марина Ахмедова, журналист
13 июня 2013 года