27 июля исполняется шестьдесят лет со дня окончания войны на Корейском полуострове. Это был первый крупный военный конфликт второй половины ХХ века, только Америка потеряла в нем 34 000 солдат убитыми; потери ее южнокорейских союзников превысили американские в десятки раз. Это был конфликт, в котором, пусть только в воздухе, произошли прямые боевые столкновения между двумя ядерными державами – США и СССР. Но, как ни велики были ставки, сделанные обеими сторонами в этом противоборстве, человечество избежало еще одной мировой войны.

Правила игры Вашингтона и Москвы были отчасти заложены во время блокады Западного Берлина советскими войсками в 1948–49 гг. Тяжелому испытанию на прочность они подверглись в ходе войны в Корее. Началась она в конце июня 1950 года с перехода северокорейской армией линии раздела полуострова по 38-й параллели и завершилась в июле 1953 года подписанием договора о перемирии.
О том, что суровые законы противостояния сверхдержав на тот момент были еще не полностью освоены Вашингтоном, свидетельствуют замечания, сделанные примерно за полгода до начала войны госсекретарем Ачесоном о том, что Корея лежит вне сферы жизненно важных интересов Соединенных Штатов. Не подтолкнуло ли это Сталина и Ким Ир Сена к развязыванию войны, учитывая, что США и Южную Корею не связывал в то время договор о взаимной обороне? Видный военный историк Эдвард Люттвак дает на этот хорошо известный вопрос неожиданный ответ:

– Да, верно, эти слова государственного секретаря были неосмотрительными. Но не будем преувеличивать их важность, это было все-таки не официальное заявление, а просто красивая реплика, брошенная Ачесоном на пресс-конференции. Плохо, конечно, что администрация Трумэна сразу не поняла, что эти слова идут вразрез со сложившимся к тому моменту внешнеполитическим консенсусом в Вашингтоне. Консенсус этот основывался на опыте Второй мировой войны и означал следующее: безопасность на Земле – явление всеобщее и неделимое, и если на нее покушается амбициозная, воинственная держава, отпор ей надо давать сразу. Не дожидаясь, пока малые победы, легко добытые из-за пассивности умиротворенных держав, подогреют ее аппетит настолько, что остановить завоевателя сможет только большая война. Столкнувшись с неприкрытой и грубой агрессией в Корее, администрация США тут же вспомнила об этом консенсусе. И агрессию эту вызвал к жизни не словесный ляп, допущенный госсекретарем. Задолго до того, в феврале 1946 года Сталин развернул внешнюю политику СССР на тотальную конфронтацию с Западом, так что Корея в представлении Вашингтона выглядела как очередной логический шаг в советской экспансии. Узурпация власти компартиями в Восточной Европе, блокада Западного Берлина и вот теперь Корейский полуостров, где, по оценке Белого дома, прогремел первый залп Третьей мировой войны. И поскольку в этой глобальной войне Соединенным Штатам нужна будет помощь Японии и европейцев, незадолго до того объединившихся в НАТО, то только решительными контрдействиями в Корее они смогут доказать союзникам готовность и умение пресекать захватнические замыслы Кремля.

Соединенные Штаты вступили в войну в Корее в тот момент, когда все виды их вооруженных сил находились в состоянии пиковой демобилизации. Кроме того, действовавшая стратегическая доктрина четко предписывала американским сухопутным силам избегать участия в боевых действиях на азиатском континенте. Тем не менее США не прибегли к применению ядерного оружия против Северной Кореи или Китая после того, как тот вмешался войну на стороне северокорейских коммунистов. Хотя командующий союзными войсками на Тихом океане генерал Дуглас Макартур настаивал на нанесении таких ударов в тех нескольких эпизодах, когда казалось, что его армии угрожает неминуемый разгром. Корейский конфликт называют первой ограниченной войной атомной эры. Ее ограниченный характер тем более поразителен, что на тот момент еще не существовала "традиция неприменения атомного оружия", вполне сложившаяся полутора десятилетиями позже, ко времени Карибского кризиса и Вьетнама. Хиросима и Нагасаки являли собой как раз образец прямо противоположной традиции.

– Американские военачальники были против сухопутной войны в Азии, поскольку считали, что им сполна хватит для победы если не просто флота и авиации, то, на худой конец, атомного оружия. С атомным оружием, однако, вышла незадача. И дело было не только в том, что к июню 1950 года Соединенные Штаты уже не были, строго говоря, ядерным монополистом – Советский Союз испытал свой первый атомный боезаряд годом ранее. И не только в том, что у США тогда было всего несколько сот атомных бомб, которые они не хотели применять тактически на периферийном театре, каковым считалась Корея. Они приберегали их для стратегических бомбардировок советских объектов в случае большой войны, которая, как они были уверены, вот-вот вспыхнет в Европе или Азии, и в контексте которой Корея была не более чем отвлекающим маневром. Загвоздка с атомным оружием заключалась в том, что использование его во всех ситуациях, не затрагивающих собственное выживание Америки или ее ближайших союзников, было избыточным, чрезмерным, оно никак не вписывалось в никакие разумные военно-политические цели, которые могло ставить перед собой американское руководство.

И китайцы, подчеркивает Эдвард Люттвак, поняли, что атомное оружие не будет применено против них тогда же, когда, запоздало, к осознанию этого пришло и американское руководство, то есть в первые месяцы войны; в противном случае китайцы никогда бы в нее не вступили. То, что осознание революционного характера атомного оружия было запоздалым, неудивительно, замечает собеседник РС. Никогда прежде в истории человечества не появлялось оружие, чья разрушительная мощь была бы несоразмерна политическим задачам, которые можно было бы решать с его помощью.

– Ограничения, наложенные на американскую армию политическим руководством, касались не только атомного оружия, но и области применения обычных вооружений. Вся территория КНР объявлялась закрытой для ВВС США; американские летчики не могли бомбить даже секции мостов через пограничную реку Ялуцзян, которые находились по китайскую сторону границы. И неприятель, надо признать, отвечал тем же: прифронтовые аэродромы и авианосцы США были определены как неприкасаемые цели; Пекин упорно гнул линию на то, что в Корее воюют не регулярные части, а лишь "народные добровольцы"; Советский Союз всячески скрывал участие своих летчиков в боевых действиях. Их самолеты имели северокорейские или китайские опознавательные знаки. Форму они носили тоже северокорейскую или вообще гражданскую. Им запрещалось преследование американцев над Желтым морем, подлет ближе чем на 50-70 км к линии фронта, вступление в воздушный бой над территорией, контролируемой союзниками. Рассказывают истории о том, что один советский летчик, выпрыгнувший с парашютом из подбитого самолета и приземлившийся на территории врага, застрелился, только чтобы не попасть в плен. А другого советского летчика, приводнившегося на акватории Желтого моря, как будто бы расстреляли с бреющего полета собственные товарищи. Такого рода взаимные самоограничения удерживали конфликт в приемлемых рамках и создавали прецедент для поведения сверхдержав в будущих военно-дипломатических коллизиях. Если где американцы и переборщили в плане самосдерживания, так это в том, что они прекратили свое победоносное наступление, как только в 1951 году Северная Корея согласилась начать мирные переговоры. Наступление имело смысл продолжать, но не ради территориальных приобретений, а потому, что оно могло вынудить Северную Корею заключить мир на два года раньше, чем это произошло на самом деле, и практически на тех же условиях. Свернув наступление, Вашингтон, сам того не ведая, выбрал курс на продолжение войны, стоившей жизни еще 12 тысячам американских солдат.

По словам Люттвака, к излишней сдержанности США толкало одно весомое, но, как оказалось, ошибочное соображение: преувеличение монолитности коммунистического блока. "Зачем бомбить китайцев, – спорил с Макартуром командующий ВВС генерал Ванденберг, – если Северная Корея, по большому счету, продолжает воевать благодаря помощи СССР, а вовсе не Китая?" Американцы, считает ученый, тогда не понимали, насколько Сталин не доверяет Мао, видя в нем потенциально нового Тито. Если бы Сталин не таскал каштаны из огня руками китайцев, которых он ловко заманил в ссору с США, абсолютно ненужную Пекину (Пекин желал сохранения нейтралитета США в своем споре с Чан Кайши, обосновавшимся после поражения в гражданской войне на Тайване. – Е.А.), то Кремль, возможно, попытался бы окончить войну сразу после сокрушительных поражений Севера осенью 1950 года. Особенно если бы США подтолкнули тогда Китай выйти из войны, полностью уничтожив мосты через Ялуцзян и одновременно отведя свои войска от границы КНР до начала китайской интервенции в Корею.

Меры самоограничения военного характера были продублированы Вашингтоном и в дипломатической сфере, констатирует Эдвард Люттвак.

– В Вашингтоне шли жаркие споры о желательности восстановления status quo ante bellum в Корее. На гребне успехов союзников в сентябре – октябре 1950 года этого казалось мало, поговаривали об объединении полуострова под началом Сеула; на пике неудач в ноябре – декабре эта цель представлялась уже несбыточной мечтой. Даже после того, как союзники весной 1951 года вновь перехватили инициативу, было принято принципиальное решение вернуться к довоенному положению: размежеванию вдоль 38-й параллели. Несомненно, США могли добиться лучшего исхода и добились бы, если бы знали, что им не надо платить за него высокую цену. Но они этого не знали и правильно предпочли не рисковать, чтобы сберечь силы для новых сражений.

С последствиями того компромисса мир живет до сих пор, сказал в заключение историк Эдвард Люттвак. Обстановка на Корейском полуострове остается напряженной, и всего несколько месяцев назад новое руководство Пхеньяна денонсировало межкорейский пакт о ненападении, официально переведя все свои государственные и общественные структуры на рельсы войны с Югом.